Феномен зяблика

Александр плавно как кошка подошел к урезу воды и запустил ногу в «стихию». Наверное, он успел намочить только первый палец, прежде чем заорал «драной кошкой», отскочил назад и начал быстро одеваться.

– Саня, там что крокодил? – спросил я, давясь от смеха.

– Вода ледянущая, – спокойно ответил он.

– Ты живешь в этих краях уже лет двадцать, и не знаешь, что здесь в мае купаться нельзя?

– Лет двадцать назад я здесь только начал работать, продержался недолго, и вернулся обратно совсем недавно. В мае я, как правило, никуда далеко от кордона не ухожу, – также спокойно парировал он.

Я почувствовал угрызение. Человек таскался ради меня по лесам несколько дней. Запарился. Решил совершить омовение – не получилось. А я потешаюсь над слабостью товарища, который бросил все свои дела, чтобы помочь мне? Надо менять ситуацию.

Я очень не хотел лезть в воду, я ненавижу мерзнуть. Но убедил Сашу, что нам действительно надо помыться, и поделился своим опытом майских байдарочных походов. В воде стоять нельзя – сразу начинает сводить ноги. У дна самая ледяная вода, самая теплая у поверхности. Поэтому бросаемся быстро в воду и пулей на берег, стараясь не касаться дна. Если байдарка весной переворачивается, никто от этого не умирает. Как правило.

Мы выбрали, где было поглубже, и я первый ринулся в воду. Саша за мной. Стараясь не прислушиваться к тому, стучит ли еще мое сердце и о чем пищат мои органы осязания, я снова быстренько оказался на берегу. Все тело жгло. А Александр превратился в тюленя. Он фыркал, сопел и бултыхался в ледяной воде. И я подумал, как человек, который каждое утро, добровольно, выливает на себя, только что вылезшего из теплой постели, ведро воды из колодца, мог испугаться весенней реки? Май-месяц на дворе! Другие условия или что-то еще?

Через пару минут он вылез на берег совершенно счастливый и гордый. Не проронил ни слова, но благодарность была написана на его лице.

На нашем берегу снова зазвучали флейты и до конца вечера больше никто не кричал «драной кошкой».

Вскоре мы приступили к ужину. Еда была самая обычная, но вкуснаа-яяя! Рожки с грибами. То ли строчки, то ли сморчки, то ли и те и другие, и третьи? Аркадий Октябринович пару раз наливал нам по пол кружке своей медовухи из стеклянной бутыли с непрозрачными стенками. По вкусу – очень сладкое крепкое пиво. Мой первоначальный замысел, разговорить старика после спиртного, не удался. Эффект получился обратным. Мы молчали. Мы приятно молчали. Нам стало так хорошо, что любое произнесенное слово, разрушило бы гармонию окружающего мира. На десерт Аркадий Семенович снова налил по пол кружке. Мы, все трое, рядышком, уселись на поваленный ствол. Цедили медовуху и любовались последними лучами солнца, постепенно пропадающими среди сосен противоположного берега.

Я задумался. Задумался о том, что раньше, когда я был моложе, алкоголь был «как способ молиться». Голова прояснялась, я начинал видеть и понимать, то, что раньше было недоступно. Мне казалось, я могу разговаривать с Богом. Я видел главный путь, я знал, куда идти и что мне делать дальше. Но с течением лет, с более регулярным употреблением, я потерял эту способность. Теперь алкоголь – это только аперитив и способ снять стресс или физическую усталость. Короче, привычка напиваться.

– Водка просто стала поганой, – неожиданно для меня, лениво произнес Саша.

– И бабы не те, – вздохнул Аркадий Октябринович, – старые все какие-то.

Я в замешательстве опустил глаза внутрь своей кружки и в ужасе натолкнулся там, на совершенно жуткую круглую рожу. Я решил не признавать ее в качестве своего отражения. Я еще мог допустить, что Саша читает мои мысли, но чтобы старый коммуняка вспомнил о женщинах… Я одним глотком выпил содержимое кружки вместе с поселившейся там комнатой смеха. Не проверяя результат, протянул ее Аркадию Октябриновичу:

– А хотите, я расскажу, как летал на воздушном шаре?

Старик, молча кивнул головой, разлил медовуху по кружкам, и я начал свой рассказ.

Глава 21. Реинкарнация и веселящий газ

Землю глазами огромной птицы, которая летит, медленно поднимая и опуская крылья, я уже видел. Может это мне приснилось, а может я в прошлой жизни был птицей…

Или еще буду. Но ощущение величественных взмахов крыльев, их ритм, и пейзаж, проплывающий подо мной, прочно висят в моей голове.

Думаю, побывал в теле орлана-белохвоста. В университете я специализировался на изучении хищных птиц, поэтому мой выбор не случаен. Крупных птиц у нас немного, а ландшафт за бортом был явно не африканский: какая-то северная река, прозрачная вода, галечное дно, по берегам тайга и до горизонта сопки. И точно не беркут, окровавленный клюв – это не мой образ.

Единственное, что меня тяготит в этом фрагменте жизни – это одиночество. Я большой, я огромный, вокруг бездонное синее небо, но никто не летит со мной рядом, не с кем разделить это пространство.

Короче полет на воздушном шаре меня особо не прельщал, и само словосочетание вызывало ассоциации «Незнайка на Луне – Незнайка неизвестно где – Незнайка на воздушном шаре». Но все произошло случайно и само собой.

Я с женой и наши компаньоны Славик с Наташей отправлялись в поход на байдарках дней на 10-12, отпуск. В стране – перестройка, в деревенских магазинах – пустые полки, даже на колобок не наскребешь, скреби не скреби. У бабулек еще водились курочки Рябы, но с золотыми яйцами они расставались неохотно, только в обмен на индийский чай. Поэтому запас продуктов на все путешествие приходилось тащить с собой. Ноша вместе с палатками, байдарками и прочим барахлом (снаряжением, как сказали бы крутые туристы… но я даже слово «туристы» не перевариваю); так вот, ноша получалась непомерной. Поэтому Слава договорился с машиной и нас привезли прямо на берег реки. Конечно, я был против этого. Если не прешь байдарку, которая весит чуть поменьше тебя самого, через весь город, через троллейбус, автобус, метро и электричку, потом пять километров после электрички до речки, это уже не поход, это какой-то старческий маразм. Зачем тогда вообще, байдарки. Приезжай на машине, топчи траву на лужайке, если это не успели сделать до тебя, и лопай шашлыки на берегу реки. Раньше это, кстати, не очень было принято, это сейчас образ жизни – активный отдых называется.

Когда машина уехала, на берегу осталась копна наших вещей, которые, на первый взгляд, невозможно было разместить в двух байдарках. Обычно дело, оптический обман хаоса, потом каждая вещь все равно находит свою нишу. Но мало этого, Славик сгреб вещи в сторону и с величайшей гордостью показал мне ЭТО.

Я решил, что это бомба. Такие штуки любят рисовать в мультиках. И первая мысль, пролетевшая в голове, – ну ладно, взорвем где-нибудь в глуши.

– Слава, что это и зачем? – вопрошали наши женщины.

– Это баллон с легким газом! – отвечал Славик.

Вопроса – откуда – даже не возникло. Время было такое, каждый пытался урвать кусочек былого величия, кому досталась подводная лодка, кому шахта, кому металлургический комбинат…

Кому, вообще, кусочек страны в виде бывшей союзной республики…

– А вот Славику достался баллон с веселящим газом! – продолжил я. – Я прекрасно понимал Славу, это была технически идеальная штуковина! От нее нельзя было отказаться! Дизайн, пропорции, соотношение длины к толщине, какая-то космическая конструкция клапана… Непередаваемый цвет, я бы даже сказал «свет», абсолютно зеркальная поверхность, которая в зависимости от угла зрения светилась, то синим, то фиолетовым, то зеленым сиянием. Я считаю, что настоящий мужик, может не интересоваться футболом (его, вообще, придумали для бедных – сиди, кричи, пей пиво, смотри, как миллионеры гоняют по полю мяч, и не задумывайся), но настоящий мужик не сможет пройти мимо такой штуковины! Это генетическая память на уровне инстинкта!

– Так вот! Наши женщины были совсем не дуры, хорошо учились в школе и помнили, что самый легкий газ – водород, что он крайне взрывоопасен. Поэтому первые полеты на воздушных шарах заканчивались поминками, пока не научились получать гелий в больших количествах. Они устроили Славе настоящий допрос. Тот держался стойко: «Это не водород, газ не взрывается, но это и не гелий. Секретная разработка».

Слава действительно работал в закрытом военном НИИ, которое усыхало на глазах в связи с последствиями перестройки. Работал он системным администратором (должность в то время была крайне редкая, как сами ПК), поэтому в теории физико-химических процессов был полный ноль. В отличие от моей жены, которая закончила физфак. Успокаивало одно – Слава был жутко разумный и рациональный, ни грамма авантюризма. В отличие от меня в то время – поймай меня на волне, и я куда угодно – в Африку пешком, в Ливерпуль на велосипедах, в Китай на воздушном змее, только не к пингвинам – не люблю мерзнуть! Это с годами появилась ответственность за детей, семью, страх потерять работу и прочее.

Допрос закончился ничем, Слава твердо стоял на своем – газ легче водорода и абсолютно безвреден, а нам он нужен, чтобы накачивать надувные матрацы. Действительно, в то время мы использовали матрацы в качестве сидений в байдарках. Сложишь его пополам – и сидушка, и шикарная спинка, хочешь, подкачай – будет тверже, выпусти воздух – мягче. В случае прокола шкуры, байдарка, за счет них, всегда остается на плаву, это особенно важно, когда в походе дети. Правда, спать на них холодно и поутру бока болят, да и в сдутом состоянии весят много – резина все-таки. Но было в них, как нам казалось, еще одна особенность. Под воздействием тепла от попы и спины (плюс солнышко) воздух в матраце прогревался, а теплый воздух, как известно, поднимается вверх, компенсируя часть веса седока. Доказать это было невозможно, но и не противоречило законам физики. Поэтому, как-то мы со Славиком и решили, что если в матрац накачать гелий, то эффект усилится – байдарка полетит по воде, как будто пустая. Это был чисто гипотетический разговор, но Слава запомнил и вот результат. Настораживало, только упорное желание Славика настаивать на том, что этот секретный газ легче водорода. Военные, хитроумные ребята, но переплюнуть Дмитрия Ивановича с его таблицей мироздания, это вряд ли. Тут нужен гений или подсказка свыше, хотя бы во сне, а не коллективный разум.

«Слава, ты помнишь, кто такой Менделеев?» – спросила моя умная жена. «Да какая разница, хватит трепаться, поплыли уже! Вы как будто в школе не учились? Говорю же вам – Азон! Газ легче воздуха», – запальчиво доказывал Славик. После такой фразы крыть было нечем, но мы вздохнули с облегчением, однобокость образования админов проявлялась уже тогда.

А совсем я успокоился, когда Славик действительно наполнил наши матрацы газом из баллона – точно не бомба! Матрацы, конечно, не взмыли в небо, как воздушные шарики, но приобрели странную прыгучесть. Стоило ударить по ним сверху ладошкой, они слегка подпрыгивали и плавно опускались на место. Это очень забавляло наших дам. Пока мы со Славиком заканчивали последние приготовления к отплытию, они лупасили по матрацам, чем только можно, соревнуясь, у кого выше подпрыгнет. Это сопровождалось непрерывным и заразительным смехом, они буквально «усикивались». Сначала мы с недоумением поглядывали в их сторону, очевидное и неожиданное оглупление, после рассуждений о строении материи выглядело очень странно. Но потом и мы стали сначала фыркать, а потом просто кататься по берегу держась за животики. Опасность ситуации я осознал, когда увидел, что к нам стали подтягиваться рыбаки и местные жители. До ближайших домов было метров пятьдесят, не больше. Деревенская молодежь, дефилировавшая вдоль берега, сбилась в кучку и опасливо поглядывала издалека. Даже тетка, стоявшая совсем недавно на мостках и полоскавшая белье, все побросала и гомерически хохотала вместе с нами. Жертвами становились только самые любопытные, которые подходили ближе. Люди воспитанные, вежливые и тактичные, проходили мимо, делая вид, что не смотрят в нашу сторону, или останавливались поодаль и наблюдали за всеобщим помешательством. Таких правда, в этом селе набралось немного, но от них исходила угроза. Местный врач нам был уже не страшен. На крик: «Врача, скорее врача!». Из толпы «усикивающихся» кто-то, не переставая хохотать, ответил: «Не надо врача, я уже здесь!». А вот появление местного участкового, грозило нам тюремным заключением за кражу секретов Родины. Психотропное воздействие на мирное население в тот момент я в расчет не брал. Поймав взгляд Славы – смеющееся лицо, слезы и глаза полные ужаса, я понял, что он тоже не может остановиться. Нас всех спас мой частнособственнический инстинкт. Когда я увидел, что наша эротичная полоскательница белья дубасит мой матрац, да так, что он подлетает метра на полтора (мастерство не пропьешь!), наваждение как рукой сняло. Я резво перехватил в полете у молотобойца свою собственность, а заодно оттащил матрацы от основоположниц данного вида веселья.

С тех пор я понимаю, почему идеология капитализма победила «развитый социализм». Смех потихонечку стал стихать, люди стали расходиться, вытирая слезы. Кто-то благодарил нас за праздник («не помню, когда последний раз так смеялся!»), кто-то называл нас чудиками, кто-то идиотами. Наша полоскательница слегка извинилась, что слишком разошлась, собрала белье и весело пошла домой, не будет она сегодня больше стирать – незачем портить послевкусие. Я запомнил зависть в глазах людей, которые так и не решились подойти. Мы быстренько ретировались. Эффект летающих матрасов не дал нам ничего, потому что в мою байдарку мы положили баллон и она чуть не сложилась пополам под его тяжестью. А Славке пришлось забрать к себе свою неприподъемную палатку, которую он до этого всегда предпочитал возить на моей байдарке, на том основании, что у него, видите ли, двух, а у меня трехместная байда. Плюс запас продуктов, вещей и прочего. Оба плавсредства оказались перегружены…

– Ты хочешь сказать, что в баллоне действительно был «веселящий газ»?! – сказал Саша. И я почувствовал едва различимую обиду в его словах.

– Саша, честное слово, я не любитель травить байки и давно понял, что ты не дурак, хоть и живешь в лесу. И наш молчаливый Аркадий Октябринович явно не впал в старческий маразм, и склеротические бляшки не убили живость его ума… – с напускной обидой ответил я.

– Безумным я был только однажды… С тех давних пор проблем с головой у меня больше не было, это верно. Деревья вылечили, – одобрительно отозвался старик, пустив из глаз очередную порцию искр. Много позже я узнал, что сверкающие глаза – это признак атеросклероза или наркоты.

– Поэтому лапшу на уши я не вешаю, а рассказываю вам то, чего в жизни никому не рассказывал – продолжил я с напускной обидой. – Особенно про большую птицу – даже жене не рассказывал. Представляете, у меня сохранен в голове не просто визуальный образ, у меня сохранено ощущение. И если бы это меня преследовало, я был бы просто психом. Но это не преследует, это просто воспоминание, к которому можно возвращаться или не возвращаться.

– Андрей, а ты на самом деле птица, – задумчиво произнес Аркадий Октябринович, внимательно меня рассматривая. – Сильная птица, которая боится высоты.

– Пингвин, что ли? – предположил я, сожалея о своих откровениях. – Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах?

– Нет. Пингвин, страус в принципе летать не могут. А у тебя есть крылья, и мешает только страх.

– Аркадий Октябринович, плесни еще понемножку, – предложил я. Птичья тема мне не нравилась.

–Андрей, а я знаю, где гнездится пара орланов-белохвостов, – произнес Саша очень медленно.

– Да, ладно?! – не поверил я. – На Сеже их точно нет. Птица слишком заметная. Однажды я видел трех крупных особей поздней осенью. В самом низовье, видимо на пролете.

– Не здесь, – согласился Саша. – В твоем представлении Сежа самое глухое место в нашей области. На самом деле, восточнее Сежи, вглубь страны – там такие места, там такие леса, там такие болота… Наша Сежа, по сравнению с ними просто лесопарковая зона. Вот там и орланы, и филины, и беркуты, а дичи! Шансы встретиться с медведем больше, чем столкнуться с человеком. Короче, все, о чем ты когда-либо читал в «Юном натуралисте», у Бианки или в учебнике по зоологии, там все это водится в изобилии.

– Там что, совсем нет населенных пунктов? – облизнулся я.

– Есть. Только их очень мало и они достаточно крупные, а иначе не прожить.

– Саша, а твоя пара орланов гнездится на болоте? – тема была крайне важна для меня, и я слышал стук сердца.

– Нет. На Голубых озерах. Это километров сорок-сорок пять от Пижны в ту сторону.

– Черт! А как пройти нарисуешь?

– Бесполезно. Не найдешь. Там ни дорог, да и болота кругом, – Саша внимательно посмотрел на меня – я был расстроен. – Ну ладно, давай. Может и сходим. Вот проводим Октябриныча до Пижны, и если не будет срочных ЦУ от завода… Мне самому те места очень нравятся. А кстати, Андрей, вы не забрали тогда вашу «бомбу» обратно в город? По-моему, я даже что-то подобное находил…

– Нет, не забрали. Мы возвращались своим ходом на автобусе, таща все на себе… – я был очень рассеян, какая «бомба», когда тут такие дела. И не понимал: то ли это знак примирения, то ли Саша подкалывает.

– Умные мои собеседники. Я до сих пор не знаю, что за газ был в баллоне. Но я понимаю, что такое веселящий газ, – продолжил я, – это когда людей выворачивает наизнанку, у них лопаются глаза, а военные ученые в бункере умирают от смеха, наблюдая за этой картиной. В этом смысле наш газ был достаточно безобиден. До конца дня у всех было не только прекрасное самочувствие, но и настроение. Кроме меня. Я был злой и раздражительный. С детства не люблю привлекать к себе внимание, а Слава устроил шоу на полсела. Я угрюмо греб и старался помалкивать.

Вечером, остановившись на ночлег, мы устроили разборки. К моему глубочайшему удивлению, у Славы не было даже мысли о взаимосвязи его «бомбы» с «народным смехом». Явно была утечка, когда он накачивал аж, четыре матраца! В надувных матрацах нет ниппеля, зато в каждом по три отсека, итого 12 дырочек, через которые надо сначала закачать газ, а потом заткнуть пластмассовыми пробками. Это было достаточно для старта веселья наших девушек. Матрацы у нас были старые, они постоянно дырявились об каркас байдарок – заплаток на них было немало. Они все существенно тощали к утру после использования по прямому назначению. Кроме Славкиного. Тот был новый! Но его (в смысле матрац) как раз и забыли пригласить на всеобщее веселье. Зато моему матрацу досталось по полной программе – воздуха в нижнем отсеке практически не осталось, пробка удержалась просто чудом. Да и наши девочки колотили свои не так усердно, зато дольше. На мой взгляд, доводы были убийственны. Но Слава их смел одним махом.

– Знаешь, историю, когда из заграницы привозят сувенир «черт в табакерке», потом тайком нажимают на кнопку в переполненном автобусе, игрушка начинает заразительно смеяться и следом весь автобус умирает от смеха? – сказал он, обращаясь ко мне.

– Ну, конечно, когда человек берет в поход то ли бомбу, то ли сварочный аппарат, он просто обязан взять с собой какой-нибудь сувенир, чтобы товарищи не поубивали, – съязвила моя жена. Она тоже была полна подозрений.

– Нет «черта» у меня нет, вы с Наташкой сами стали заразительно ржать на всю округу! Может травки, листиков каких-нибудь на берегу поклевали? С собой не захватили? А надо бы! Вот поржали бы! – парировал Слава.

– Еще поржем – лопнем от смеха! – угрожающе сказала моя жена.

– Если симптомы повторятся,– угрюмо добавил я, – отползайте от матрасов.

– Да вы что совсем не верите в обычный человеческий смех? Смех, который объединяет людей. И чем больше людей одновременно смеется, тем им лучше, веселее и тем дольше они смеются, – Слава буквально проповедовал невидимой пастве. Если не остановить, понял я, родится новый мессия и новая секта «Свидетели Смешного дня». И выглядело бы это как в старом анекдоте про Ильича: «Господа конец света случился! Ура! А теперь веселимся!» И Слава открывает баллон с веселящим газом.

– Слава, чтобы быть мессией, ты слишком мало баллонов спер, – попытался я его отрезвить, – как ты считаешь, сколько минут может продолжаться здоровый смех? И видел бы ты свои смеющиеся, полные ужаса глаза, перед тем как я загасил все это веселье. Ты наверно вспомнил поговорку – от смеха не умирают?

И тут наша компания попала в тупик – никто из нас не смог вспомнить, сколько минут (или десятков минут) мы смеялись. По теории Славы недолго, естественный смех не может длиться долго, но как тогда к нам успела присоединиться целая толпа? Они все должны были стоять на низком старте и с первым «хрюканьем» рвануть к нам из всех дворов и закоулков. А я помню, как лениво подходили к нам местные жители, да и ржать начинали не сразу. Слава привел довод, что если я смог перестать смеяться, прежде чем отнять матрацы, то и он, и любой другой, смог бы остановиться, как только захотел. Я не стал с ним спорить, откровенничать про свои доминирующие низменные инстинкты мне не хотелось.

– Надо проверить газ на пожаробезопасность, – потребовала моя умная жена.

– Предлагаю спалить матрац Славы, – мстительно поддержал я. Но мой семейный физик уже все продумал. Мы взяли пластиковую бутылку из-под лимонада наполнили ее речной водой, прямо в реке перевернули вверх дном. Славик подсоединил шланг к баллону, который продолжал лежать в моей байдарке у самого берега, тащить его в лагерь, лично у меня не было никакого настроения. Я держал перевернутую бутылку в реке и конец шланга в ее горлышке. Бутылка наполнилась так быстро, что Славик не успел своевременно перекрыть клапан на баллоне, излишки газа стали выбулькивать из воды. Я с некоторым опозданием задержал дыхание, и мне представилось, как рыбьи головы высовываются из реки и буквально умирают от смеха. Эта картинка меня развеселила, я чуть-чуть похихикал вместе со смеющейся рыбой. Мое короткое «хи-хи» всех насторожило, а объяснение, что это только фантазия, а не «веселящий газ», не убедило моих друзей.

Закрыв бутылку пробкой прямо в реке, я поднялся к костру и издалека, как гранату, метнул в костер. Фигу! Газ действительно был легкий, бутылка сама по себе чуть не летала, а попав в теплый поток от костра, она взмыла вверх. Но нам повезло, ей как-то удалось выбиться из основного потока, и она плавно стала опускаться. Славик в прыжке как заядлый баскетболист, «взял мяч». Очередное «хи-хи» по этому поводу я задушил в самом зародыше. Девушки, мне показалось, подавились тем же. Похоже, смеяться скоро у нас будет не принято…

Срубив здоровенную ветку ивняка с рогулькой у вершины, мы привязали к ней бутылку, и сунули в угли костра. Все резво спрятались за ближайшими толстыми деревьями. Причем Слава, видимо на всякий случай, улепетывал очень ретиво. Но нас ждало разочарование. Бутылка пшикнула, как обычно пшикает пластиковая бутылка в костре, когда прогорает ее стенка, и воздух вырывается наружу. Даже вспышки, какая бывает, если плеснуть в костер чуть-чуть водки, не было. Газ оказался абсолютно негорючим. Слава был на коне.

Потом мы заставили Наташу – нечего держать нейтралитет – повторить процедуру избиения матраца. Я, конечно, предлагал на всякий случай свой матрац, но меня не поняли. Она устроилась в центре нашего лагеря с очень печальным лицом и без всякого удовольствия стала дубасить своего резинового друга. Мы отошли метров на пятнадцать к опушке леса – для чистоты эксперимента. Действия Наташи были очень нелепы, она напоминала тупую грустную мартышку, потерявшую всякую мысль и надежду. Я не выдержал первым, потом услышал смех слева и справа. Я становился сторонником Славкиной теории «чистого смеха».

Чем больше мы веселились, тем печальнее становилась Наталья, она почти плакала. В конце концов, ей надоела роль шута, и она вырвала пробку из надувного матраца. Мы поняли, что переборщили и пошли к ней. При нас она вытащила вторую пробку, газ выходил, она не смеялась. Мы тоже: нас мучила совесть. Слава, поднял матрац и решительно наполнил легкие газом из матраца.

– Вот это мужик! – сказал я с издевкой. И сделал официальное заявление, – Наташа! Теперь можно не предохраняться, детей у вас не будет. Хотя нет, все равно надо. Детей не будет, а вот уроды могут!

Славик даже не улыбнулся. Газ не действовал. Обе версии утреннего безумия оказались нежизнеспособными. Но на всякий случай, я взял наши матрацы, вышел на пляж и со всеми предосторожностями выпустил из них веселящий газ, туго заворачивая каждый в трубочку. Потом надул их углекислотой из собственных легких. Так надежнее! В инертность веселящего газа я все равно не поверил. Может он проявляет себя по-разному в разное время суток. Кто знает, что взбредет ему в голову ночью!

Вечером при свете костра, мы устроили пытки: воткнули штепсель в сосну и прижгли Славу раскаленным утюгом, он скрипел зубами, но молчал. Потом привязали нашего друга за ногу к ветке сосны и стали раскачивать дерево, его глаза налились кровью, но он не проронил ни слова. Затем мы засунули его в котелок и сварили заживо – не помогло. Нас выручил старый классический способ. Когда мы пригрозили Славе, что кинем его на молодую поросль бамбука и к утру стволы прорастут сквозь его тело, наш Пиноккио сдался и открыл нам страшную военную тайну – его НИИ не имеет и никогда не имел никакого отношения к разработке химического или бактериологического оружия. Мы выдохнули с облегчением. Но меня мучил еще один вопрос, мне казалось, что в таком совершенном изделии, как наша «бомба», должен быть обязательно встроен радиомаяк, и выследить нас со спутника не представляет никакого труда.