Феномен зяблика

Я с пристрастием расспросил старика, где мне взять посадочный материал, куда сажать, на какую глубину и резать ли клубни.

Аркадий Октябринович неспешно рассказал мне о технологии выращивания картофеля в нечерноземной Российской Федерации, все время наблюдая, как Саша, запряженный в повозку, уменьшается в размерах.

– Да и не забудь, – добавил старик напоследок почти нежно, – завтрак на столе.

Завтрак оказался вчерашним ужином – молочная пшенная каша на козьем молоке. Вчера ее ели, ели… почти доели… Но остался еще целый горшочек, покрытый сверху золотистой поджаристой пенкой. Конечно, его бы подогреть… Но изба старика была в таком аварийном состоянии, что я побоялся совершать в ней какие-либо дополнительные движения, могущие повлечь обрушение «бани», как в детской карточной игре.

Я взял горшочек и вышел на воздух. После вчерашней мухоморки аппетит был зверский. Или я просто не успел вчера закусить и отвалился совершенно голодный? На последнюю версию указывал и тот субъективный факт, что кашу я помнил – сегодня она выглядела совершенно такой же, как вчера. А вот ее вкуса – нет.

Вкус оказался восхитительным! Сразу пришла жадная мысль, что горшочек будет маловат. Но праздник вкусовых сосочков был прерван в самом начале. Тут же лавка, на которую я присел, была окружена со всех сторон козьими мордами. Они, все как один, неторопливо жевали свой орбит и задумчиво-печально смотрели на меня. Если бы это были волки, я бы понял. Они сейчас набросятся на меня со всех сторон… и отнимут мой горшочек с кашей. Но, что нужно этим меланхоликам, я не понимал.

– Каши не дам! – объявил я громко, чтобы развеять козьи иллюзии, но реакции не последовало. Не подействовали также: ни мое «кыш», ни мое «брысь» и «ну пошла». Я встал и попытался переместиться метров на двадцать в сторону. Все стадо снялось и покорно потащилось следом за мной. «Теперь я главный козел, – понял я. – Вожак стада. Во!».

Как только я скрылся в доме, козьи морды тут же разбрелись по всей поляне. «Вот суки», – подумал я.

Поедая кашу, я рассматривал остатки мухоморов в банке, выжатые как губка – ни капли жидкости на стекле. Я с удивлением признался себе, что теория Саши о теме пьянке неожиданно получила фактическое подтверждение – они с Октябринычем действительно только чудом не ушли утром в библиотеку. Хорошо, что я вовремя отвалился, а то за мной теперь даже козы табуном ходят.

Потом я пошел сажать картошку. Посевного материала оказалось не больше двух ведер. Но я сам усложнил себе задачу, вспомнив слова великого русского полководца Суворова: «Не сметь пахать без навоза!». Сам Александр Васильевич, понятное дело, сельским хозяйством не занимался – некогда было, все время война. Но поместье-то у него было, вот он и слал туда письма с инструкциями. Может это и неправда, но я продолжаю верить и уважать его за это – гениальный человек должен знать, как сажать картофель. С навозом, господа, с навозом! Без навоза – лопату в землю и бегом записываться в полководцы. Все победы от разносторонности мышления.

Так утешался я, перетаскивая две обнаруженные кучи перепревшего козьего дерьма на картофельную плантацию старика. Козье отродье постоянно лезло мне под ноги, пытаясь поднасрать, но от свежачка я категорически отказывался и даже не благодарил.

Саша с Октябринычем вернулись достаточно быстро за новой партией деревянных солдат. По их словам они сначала вешают борти поблизости, а потом будут уходить все дальше и дальше. Старик очень обрадовался, застав меня с навозом на грядках. Добросовестный труд на чью-то пользу поднимает настроение последнего, а бесплатный, вообще, приводит к эйфории.

Когда я уже начал формировать бороздки под картошку, я снова вспомнил о Сашиной теории, что каждая пьянка должна иметь тему вначале, чтобы иметь ожидаемый результат в конце. О политике ни слова, иначе в конце пьянки драка по политическим мотивам. О женщинах без женщин – глупо, иначе в конце неудовлетворенность конца. О погоде – самая нейтральная тема, можно сказать универсальная. Только тоже можно скатиться к политике, потому как любая жара или иной катаклизм в природе – дело рук американцев. Зато «Катрину» – это мы им закатили – не только у них есть климатическое оружие. А вот мамонтов, конечно, жалко – зря они их у нас заморозили. Америкосов тогда еще не было? И что? Это их не оправдывает – все равно они.

Я тогда и не мог предполагать, что тема климатического оружия коснется меня очень скоро и очень близко.

В третий или четвертый рейс Саша и Аркадий Октябринович действительно впрягли в повозку козла Бориса. Животное вело себя крайне спокойно и удивительно послушно.

– Это он в благодарность за то, что я его осенью на мясо не пустил и зимой волкам не отдал, – сказал Аркадий Октябринович.

– Борис – папа всех семерых козлят? – поинтересовался я.

– К сожалению, нет. Он, как и все остальные – потомок козы Зинки. А папка у них сбежал как раз прошлой осенью. Старуха Афанасьевна из Старого Яра держала много лет козла. Вся округа водила к ней коз на случку. Козел у нее был страшный, вонял на всю округу козлом, светил в темноте красными глазищами и постоянно крушил свою загородку. У меня всегда было подозрение, что это на самом деле черт, а не козел. А хозяйка, сама ведьма, специально скрывает его в темном загоне. Как Афанасьевна справлялась с таким чудовищем, я не знаю. Я каждый раз с опаской заходил к ней в сарай и боялся, что он порвет мою Зинку. Но та всегда с радостью рвалась вперед. А что? Пахуч, могуч и волосат. Что еще козе надо. А перед самой зимой этот козел развалил-таки весь сарай и убежал в самую дикость. Теперь даже не знаю, куда Зину на случку свезти.

– А с Борисом нельзя? – поинтересовался Саша.

– Я его еще в младенчестве выложил. Я же не знал, что его папа уйдет в бега, и вся округа останется без осеменителя, – пояснил Аркадий Октябринович. – Да и не надо нам в стаде близкородственного скрещивания. И почему я его осенью не съел? Загадка. Ведь всю зиму сено без пользы поедал.

Когда процессия: Саша, козел Борис, несколько деревянных болванчиков в повозке и Аркадий Октябринович в хвосте, двинулась к лесу, я продолжил хоронить картошку. Спина с непривычки очень болела в области поясницы. То ли копчик, то ли мозжечок, то ли почки?

Я уже заканчивал зарывать последний выкопанный окоп, откуда на меня стреляла глазками заключительная картофелина, когда из леса показалась траурная процессия. Шествие возглавлял Аркадий Октябринович, как то неестественно подпрыгивая на ходу. За его плечом, как гренадер возвышался Саша. Замыкал колонну пчеловодов козел Борис, тащивший повозку Бременских музыкантов. Из всех он выглядел самым расстроенным.

– Обосрец, однако, произошел, – мягко объяснил, как мог, Аркадий Октябринович на мой немой вопрос.

– Не обосрец, а полная дрисня! – внес ясность Саша и отнял руку от лица.

Граница проходила ровно между глаз, тянулась по хребту носа и расплывалась на губах. Слева от границы располагалось обычное Сашино лицо, вернее только его правая половина, левая же часть, та, что была правой для меня, больше напоминала ягодицу. Я невольно попытался заглянуть за Сашу – что же у него теперь там, на месте задницы?

– Теперь ты долго не умрешь, – попытался я его утешить, когда до меня, наконец-то, дошел смысл произошедшего.

– На пользу пчелиного яда намекаешь? – протрубил Саша. Говорить нормально он уже не мог, а его гортанные звуки не могли передать интонацию. Шутит он, злится, констатирует факт, иронизирует или «рвет и мечет» – было совершенно непонятно.

– Говорят, что перед самой смертью, – пояснил я, – обе части лица у человека становятся зеркально одинаковыми.

– И что? – не понял Саша.

– Тебе еще долго!

– А все из-за тебя, – протрубил в ответ Саша, – кто предложил козла в повозку привязать?

– Саня, да ты чё! Это же детский мультик – наш ковер цветочная поляна, наши стены сосны великаны… – пропел я. – Если бы у Октябриныча была телега, я бы предложил вам запрячь коня. А тут повозка, как из студии «Союзмультфильм».

– Да, – вмешался Аркадий Октябринович, – колясочка у меня винтажная. По собственным чертежам собирал, и из того, что под руку попалось.

– Я чисто по аналогии… Ассоциация! Понимаешь? Раз есть повозка, значит должен быть и козел! – продолжал я оправдываться. – Ты что, не можешь ассоциативно мыслить?

– Андрей! У них был осел!!! – протрубил Саша, и на этот раз мне показалось, что я разобрал его интонацию. Осел, а не козел- ты-понимаешь?!

– А ведь точно! – не без труда вспомнил я. – Он был ушастый как заяц и точно без рогов.

– Андрей, тут точно не причем, – вступился за меня старик, – он картошку сажал, во всем виноват Борис. Пойдем-ка лучше повязки накладывать.

– А вы, Аркадий, – пробулькал Саша, и дальше было не понять. Но покорно пошел на перевязку.

Остаток дня и весь вечер Саша возлежал на кровати хозяина, весь увешанный какими-то водорослями, и обращался к старику исключительно на вы и по имени. И каждый раз это вызывало во мне приступ неуемного смеха. Превращение Октябриныча в «Вы, Аркадий» казалось мне очень забавным.

Старик, в свою очередь, подобострастно регулярно менял повязку на лице пострадавшего, называл ее «компрэссом», и поил Сашу каким-то зельем. Так они мирно сосуществовали, пока между ними не возник теологический спор – пить или не пить. Саша «требовал вина», а Аркадий Октябринович в ответ предлагал козье молоко и говорил, что организм «итак переполнен ядом». Тут вмешался я и рассказал, что если человека, смертельно укушенного змеей, постоянно поить алкоголем, то есть шанс довезти его до больницы и вколоть противоядие. Цирроз печени ему, конечно, обеспечен, но жить будет. Потому что пока алкоголь всасывается в кровь, все остальные яды толкаются в очереди. И если алкоголь вдруг кончается, наступает смерть.

Саша издал трубный глас восторга и призывно замахал руками.

– У нас нет столько водки, – пытался остудить его Аркадий Октябринович, но разве можно остановить того, кто хочет попробовать умереть.

– Пои его из пипетки, – предложил я, в душе понимая, что Саша не алкоголик, ему просто скучно, больно и досадно.

– Вообще-то, пчелы не любят запах спирта, особенно настоянного на мухоморах, – необдуманно проговорил Аркадий Октябринович и замер, ожидая ответной реакции.

Саня был хорошим человеком. Вместо того чтобы попытать прокаркать матерные слова или швырнуть в старика чем-то тяжелым, он заржал как смог, но так, что из его оставшегося глаза потекли слезы.

– Если я умру, козла не ешьте – я не кровожадный, – произнес Саша почти по слогам, когда немного успокоился.

Аркадий Октябринович начал мензурить хреновую водку, которую принесли мы с Сашей. Предложил и мне, но я отказался, и отправился тренировать козла. Я уже догадался, что оставшихся деревянных солдатиков придется развозить мне.

Когда я вернулся, прием противоядия подходил к концу. Саша к этому времени уже полностью потерял дар речи. Поэтому Аркадий Октябринович горячо спорил с ним жестами на тему: «Почему рыбы молчат». Очевидность ответа в свете прожитого дня лежала на поверхности, но я не стал умничать.

Глава 18. Чей ум умнее

За ночь Саня не только не умер, но и его лицо потеряло сходство с задницей. Опухоль чудодейственным образом спала: проступил второй глаз, смежный склон носа и даже губы. Саша мог даже сносно говорить. Оказывается, не так уж сильно он был искусан. Просто аллергическая реакция, решил я.

– Знания о здоровье и о методах лечения нужно собирать по крупинкам, – удовлетворенно констатировал Аркадий Октябринович, проведя медицинский осмотр пострадавшего.

Я со своей стороны попытался всячески выразить искреннюю радость, что все обошлось, и Саша пошел на поправку.

Настроение нашего больного было бодрое. Он только выразил опасение, что будет, когда алкоголь полностью выйдет из его организма? Октябриныч сказал, что всё, всё равно, кончилось, осталась только медовуха. И медовухи много.

От медовухи пациент отказался принципиально – ничего общего с пчелами он не хотел. И, вообще, пить он больше не может, и хочет вылечиться естественным путем, то есть без алкоголизма. Я порекомендовал больному, извините, не ссать. Чтобы не выводить остатки алкоголя из организма раньше времени.

На этой позитивной ноте утренний консилиум специалистов был завершен, больному посоветовали читать больше книг. А мы, с Октябринычем, отправились на поиски пчелиного роя из разбитого стечением обстоятельств улья.

Меня всегда удивляло неожиданное появление комаров: еще вчера вечером летали две штуки и боялись нападать, сегодня утром уже тучи вампиров, и все как один хотят именно твоей группы крови. Октябриныч намазал меня каким-то солидолом с запахом ванили и сбил на какое-то время кровососов со следа.

Я всю жизнь мечтал быть пчеловодом. Когда тысячи, десятки тысяч идеальных созданий от рассвета и до самой темноты жужжат, летят и несут… т.е. трудятся на твою пользу, взгляд на окружающий мир может быть только позитивным. А когда я узнал, что возле ульев надо обязательно сажать коноплю, потому что только конопля помогает пчелам от варраатозного клеща, моя любовь к пчеловодству только окрепла. Семян было много – почти полстакана. Но конопля не взошла, мечта отошла, но мысль осталась.

Поэтому всю дорогу я с интересом расспрашивал Октябриныча, как правильно собирать мед и что такое правильные пчелы и натуральный мед. К моему удивлению, я узнал, что пчелиный рой не надо специально покупать, нужно только в удачном месте установить для них дом (улей или борть), и они сами прилетят. Пчелы постоянно роятся, потому что каждая появившаяся на свет принцесса мечтает отделиться от мамаши-матки, прихватив с собой полцарства в придачу. Таков механизм распространения, развития и выживания пчелиного рода. Пчеловоды, конечно, борются с этим, пытаются контролировать появление молодых маток, сторожат вылет нового роя, но все равно пчелы улетают и заселяют новые ульи. Как выразился Октябриныч, и нечего этого бояться, сколько убудет, столько прибудет – пчелиный дом пустым не бывает. По его словам они уже вывесили с Сашей две пустые борти для новых семей, потому как пчелиный рой несет в каждой пчеле не только по капельке меда, но и по облачку энтузиазма. Поэтому новая пчелиная семья всегда отличается повышенной жизнеспособностью.

Когда мы достигли вчерашнего места стечений обстоятельств, Аркадий Октябринович, к своей изумленной радости, обнаружил, что рой не успел покинуть разбитую борть, и пчелы жужжат в трудолюбивой тональности. Мне он поручил развести в отдалении небольшой костер, чтобы разогреть принесенные угли, а сам принялся вязать из проволоки кольца. Потом он долго искал затычку от очка. Так оказывается, называется отверстие, через которое пчелы попадают внутрь. Вчера с нее все и началось: сначала по дороге вылетела затычка из очка, потом вылетела пчела, пчела укусила Сашу, Саша в панике сел на козла, Борис ничего не понял, сильно испугался, взбрыкнул и повалил кибитку, борть покатилась и разбилась. И некому было сказать – не плачь дед, не плачь Саша. Все бросились убегать. Даже Аркадий Октябринович, по его словам, поддался стадному чувству. Это мне было знакомо, когда надо «в глаза смотри, в глаза», а ты убегаешь приставными шагами.

Октябриныч накрыл меня кубинской шляпой с дырявым тюлем по краям, вручил дымарь и отправил пыхать дымом на пчел с непереводимой фразой: «Сначала вдуй в очко, только смотри, чтобы дым был не слишком горячим». Без малейшего промедления я наполнил улей дымом так, что он повалил из всех щелей – лучше пусть сварятся, чем укусят. Октябриныч тут же заткнул леток, нахлобучил сверху кепку вождя и аккуратно поднял борть до вертикального положения. Обкуренные пчелы медленно пытались выползать из щелей, образовавшихся после удара о землю. А мы с хрустом давили их, стягивая корпус улья кольцами из проволоки. Сначала мне было жалко пчел, и я попытался указательным пальцем отправить самую милую из них обратно в глубину улья, но палец тут же потерял способность ковыряния в носу, и моя жалость улетучилась.

Борть совсем не развалилась при ударе только потому, что изначально была укреплена сверху и снизу проволокой. Нам не удалось стянуть корпус к исходному состоянию, но через оставшиеся небольшие щелки пчелы уже не могли покинуть улей, и Октябриныч заверил, что они сами их и заделают. Потом мы с предосторожностями оттянули борть к нужному дереву, которое располагалось в метрах сорока от места аварии: Борис-козел немного вчера не дотянул. Октябриныч достал из кустов припрятанную лестницу и прислонил ее к стволу. Лестница была совсем небольшая: борти старик подвешивал на высоту не более 2,5-3 метров. По его словам, этого было достаточно, чтобы медведь не дотянулся или в прыжке не сбил бы пчелиный дом. Прыгучесть медведя-баскетболиста я оспаривать не стал, зная насколько шустро, медведи лазают по деревьям. Но на этот случай у Октябриныча каждое дерево с ульем было оборудовано снизу раскорякой, которая, по замыслу автора, должна помешать мишке забраться по стволу. В это я совсем не поверил – легкий шлепок медвежьей лапы, и гвоздь-сотка со свистом выскочит из ствола вместе со всей конструкцией.

– Медведь-то об этом не знает, – невозмутимо парировал все мои сомнения Аркадий Октябринович.

– А что ему помешает попробовать? – я немного ошалел от логики старика.

– Ум.

– Чей ум? Медвежий ум?

– В конечном счете, мой ум, – сказал старик. – Но медведь он тоже умный, он точно знает, что Аркадий Октябринович умнее, поэтому у него может быть ружье. Из особей поглупее, тех, кто сомневался, давно уже шубы пошили – очень теплые, но очень тяжелые. А мой медведь умный.

– Причем тут ум? – усомнился я. – Это страх перед ружьем.

– Ни в коем случае. У меня нет ружья, и местный мишка об этом прекрасно осведомлен, он же умный. И его ум позволяет ему осознавать преимущество моего ума и не махать бездумно лапами там, где я что-то задумал или нагромоздил.

– В результате, благодаря своему уму, он остается без меда? Вместо того чтобы просто смахнуть лапой препятствие?

– В большинстве случаев так и есть. Люди из-за своих знаний тоже часто остаются без меда, – констатировал Аркадий Октябринович. И трудно было с ним не согласиться

Глава 19. Весна, черемуха и соловьи.

Мы пробыли в Черноречье еще несколько дней. За это время Саша совсем пришел в себя, а мы с Октябринычем расставили последние три борти в черемуховых зарослях. Сначала я прослушал лекцию о пользе и уникальности черемухового меда, потом я прослушал лекцию о трудностях его получения: а) когда черемуха цветет, наступают холода – пчелы не летают; б) когда рядом цветет ива, равно ивняк, лещина или ольха пчелы переключаются на них; в) черемуха предпочитает влажные места, где как раз и произрастают: ива, верба, ракита, лоза, тальник и другие виды одного и того же семейства. Октябриныч действительно был силен в ботанике! Но чтобы осуществить его заветную мечту о черешковом меде, мне пришлось навести три переправы через ручьи. И только тогда винтажная колесница старика смогла проехать в такие места, где ивняка уже нет, а черемухи как в песне.

Пчелам, как мне показалось, там действительно не понравилось. Стаи комаров забили все транспортные воздушные коридоры, ведущие к черемуховому цвету. Но плотный запах хлорацетофенона, висевший в воздухе, отбил у пчел охоту к массовым протестным выступлениям. Один Аркадий Октябринович был счастлив в этом царстве фитонцидов, комаров и соловьев. Он с энтузиазмом распинался об удивительных свойствах ягод черемухи: от зеленых – понос, а от спелых – запор.

Борти мы установили прямо на землю, выбрав места посуше, и закрепив каждую веревкой за ближайший куст. Потом весь участок мини пасеки мы зачем-то огородили жердями со всех четырех сторон. Я постеснялся спросить у старика, что думает в этом случае медведь об умственных способностях Аркадия Октябриновича.

Когда мы управились со всеми пожеланиями старика, как должна выглядеть пасека для сбора меда в черемуховых зарослях, уже смеркалось. И тут запели соловьи. Конечно, они и днем пытались чирикать отдельные коленца, но только сейчас началась настоящая битва за самок. Даже комары в округе перестали жужжать. Я, конечно, и раньше знал, что соловьи строят гнезда на земле, среди кустарников во влажных местах, поэтому кошки для них очень опасны. Но такого количества соловьев в одном месте я и не мог себе представить.

Несмотря на головную боль и тошноту в горле, то ли от голода, то ли от черемухового цвета, я остолбенел. Певцы не пытались перекричать или заглушить соперника, они как-бы подхватывали мелодию друг друга и развивали тему дальше и дальше, импровизируя на ходу. Ни у кого в голосе не проскальзывало раздражение или злоба на соперника, только чистая музыкальная гармония… Интересно, едят ли соловьи комаров? Расколдовал меня Аркадий Октябринович.

– Я уже почти до дома дошел, но чувствую, чего-то не хватает, – сказал старик. – Ага, а повозку-то забыл! Вот и пришлось вернуться. А ты тут чего стоишь? Я думал ты уже дома, телевизор смотришь…

Вот тут я не понял: или старик стебается, или тоже надышался черемушкинскими фитонцидами? Мало того, что все это время, после того как Саша сошел с дистанции, исключительно я таскал эту повозку, вместо Саши, козла Бориса и осла Бременских музыкантов. Старик к ней даже близко не подходил, а тут вдруг забыл?! Кроме того, у Аркадия Октябриновича, не то чтобы в доме не было кофемолки и телевизора. У него в доме, напрочь, отсутствовало электричество, газ, радио и централизованное водоснабжение.

Когда мы вернулись, Саша был крайне обеспокоен нашим внешним видом. По его словам цвет кожи моего лица был уже не совместим с жизнью. У Октябриныча цвета кожи лица нельзя было рассмотреть из-за бороды. Но сама борода выделяла такой сильный запах, что микробы бросились врассыпную даже из погреба. Саша, боясь прихода нового аллергического приступа на свое лицо, категорически отправил старика отмачивать бороду в бочке, а меня заботливо начал отпаивать водой.

После того как мне удалось уснуть, соловьиный хор затих, но начались интеллектуальные споры в моей голове: «Коллега, по-моему, тональность ля-минор не соответствует вашей жизненной позиции. А, Вы, мой друг фальшивите, исполняя позаимствованное вами колено вон у того молчуна». Я пытался вмешаться в разговор птиц, пытаясь предупредить мужиков, что пока они ведут светские беседы, молчун уже покрыл трех самок. И если они не перестанут, то останутся совсем без женщин». Но соловьи не обращали на меня никакого внимания, не воспринимая мое чириканье всерьез.

Утром Саша сказал, что он очень сильно за меня переживал, потому что я всю ночь пытался свистеть и кричал: «Самки, самки!». А Аркадий Октябринович, не справившись с навязчивым запахом, сбрил бороду.

***

К обеду старик собрал все необходимое для кочевой жизни в повозку, запряг в нее козла Бориса хитрым морским узлом, и все наше стадо снялось с якоря. Мы, как говорится в таких случаях, отправились в путь «за новыми приключениями». А проще говоря, Аркадий Октябринович уже к вечеру планировал выйти к Сеже – очень он соскучился за зиму по реке.

Глава 20. Сказочное место, часть 1

День заканчивался сказочно. Мои компаньоны выбрали великолепное место. Здесь река плавно делала левый поворот на 90 градусов, образуя огромный пляж. Мы расположились на краю леса у самого начала песка. До воды было несколько десятков метров, и перед нами открывалась прекрасная перспектива на излучину реки. На противоположном высоченном берегу Солнце уже опустилось ниже верхушек деревьев и светило прямо на наш бивак многочисленными лучами. И по этим же лучам на нас лилось божественное пение иволги. Исполнителей было несколько, и время от времени кто-то из них переставал «играть на флейте» и начинал кричать «драной кошкой». У иволги – это крик тревоги или беспокойства. У них, там, на том берегу были какие-то терки, наверное, делили женщин.

Но у нас была абсолютная идиллия, делить нам было нечего. Совместными усилиями, мы с Сашей быстренько развели костер и запасли дров на ночь; на пляже было полно деревянных частей, оставшихся после весеннего половодья. Аркадий Октябринович кашеварил, а нам собственно нечем было заняться. Кушать уже хотелось очень, но Саша оттащил меня подальше от костра, шепнув на ухо, что старик «этого» не любит.

Бороздя еще теплый песок босыми ногами, мы спустились к реке. Александр начал решительно раздеваться. День, конечно, отстоял теплый, можно сказать даже летний… Но май – это еще не лето. Где-нибудь в прудах и можно уже купаться, но лесные реки даже летом бодрят, будь здоров как!

– Саня, яйца сведет, к попу не ходить, – попытался я его отговорить.

– Да, Я взад-назад, окунусь только, – ответил он, – зато аппетит появится.

«Какой аппетит?!» – подумал я, – «Жрать жутко хочется!». Но тоже начал снимать рубашку – не мог я его оставить без компании. Конечно, он мужик здоровый, у него, наверное, подкожный жир как у тюленя… А у меня окромя бороды никакой защиты от холода…