Темные стороны жизни. Тринадцать увлекательных историй

Она позвонила сама на общежитский номер, когда он был в городе уже больше двух недель. Не дослушав до конца его путаных оправданий, Любаня сообщила о своей беременности. Степан растерялся и замолчал, не зная, что сказать. Потом позорно сделал вид, что связь прервалась, закричал в трубку: «Алло!.. алло!..» – и выдернул телефонный шнур из розетки.

Юрка посоветовал Степану не париться:

– Ну, проверил семя на всхожесть – обычное дело!.. Ты же не обещал ей жениться, верно?.. Так что это ее сугубо личное дело и ее сугубо личная проблема!.. Или у вас любовь?

– Да какая там любовь!.. – махнул рукой Степан.

Ночь Степан провел в раздумьях. Весной ему исполнилось тридцать один: пришла пора остепениться, завести семью… Любаня, наверно, не самый худший вариант: заботливая, внимательная, умная… Конечно, не фотомодель, но ведь и он не писаный красавец… Опять же, если она ребенка оставит, он что, так и будет жить без отца при живом отце?.. Легко Юрке судить со стороны, но еще неизвестно, как бы он сам поступил, случись с ним такое?

Утром Степан позвонил Любане, сообщил, что связь починили… Спросил, не ослышался ли он: вроде она про беременность что-то сказала?.. Любаня ответила, что не ослышался… Степан сказал, что очень рад, и предложил встретиться… Последовала пауза, затем Степан услышал, как Любаня тихонько заплакала.

Начались приготовления к свадьбе: подали заявление в загс, купили Степану строгий костюм, Любане пошили свадебный наряд, заказали кафе недалеко от общежития. И за всеми этими хлопотами не оставляло Степана ощущение, что он попался в ловушку.

Свадьбу сыграли скромную. Юрка был и свидетелем, и тамадой. Неделю прожили у родителей Любани, а потом сняли развалюшку в частном секторе – то ли хлев какой-то бывший, то ли амбар. Тут впервые пригодились плотницкие навыки Степана (спасибо отцу, научил): вставил вторые рамы, соорудил завалинку, утеплил двери, поправил печурку… Перезимовали… Весной родилась Аннушка. Очень похожая на Любаню, но симпатичней… «Улучшил породу…» – заметила мать Степана, прилетевшая с Украины посмотреть на внучку.

С рождением дочери сразу столько забот привалило – только успевай поворачиваться!.. Тем более что никаких коммунальных удобств в хибаре не имелось: туалет – будка во дворе, вода – в колонке на улице… Но, странное дело, никогда с тех пор они с Любаней не жили в таком ладу и согласии… Нет, конечно, уже и тогда, если что, она могла показать характер.

Прошли и лето, и осень, и наступила необыкновенно холодная зима. Печь топили круглосуточно, но всё равно стены промерзали насквозь и иней в углах не таял… Забежал как-то Юрка, ужаснулся – и уже через неделю выбил им однокомнатную квартиру из какой-то особой экспедиционной квоты. Оказалось, очень вовремя – экспедицию вскоре закрыли.

Спустя два года у Любани, один за другим, умерли родители. К их двухкомнатной квартире добавили свою однушку и поменяли на трехкомнатную в центре. К этому времени Степан уже работал в этой торговой фирме, пока, правда, простым шофером.

Потом родился Егорка. После декрета Любаня в школу уже не вернулась, а устроилась переводчиком в представительство американской компании. Тогда же она поступила на вечернее отделение института народного хозяйства, чтобы получить второе, теперь экономическое, высшее образование. Американцы всегда ценили Любаню за усердие, и с дипломом экономиста ее тут же перевели на вакантную должность начальника отдела.

У Любани появились друзья, с которыми Степан чувствовал себя неловко, да и Любаню он в этой компании стеснял своим присутствием… Кошмарным сном вспоминается Степану корпоратив по случаю пятилетия представительства, на котором, как сказала Любаня, ему нельзя не присутствовать. Специально для этого вечера купили костюм модного покроя, галстук, стильную рубашку и лакированные туфли. Туфли жали неимоверно, галстук душил, в костюме было жарко – пот струйками сбегал меж лопаток… Блюда со всяческими закусками, бутылки со спиртными и прохладительными напитками заполняли длинный стол. Стульев не было, ели стоя. Как лошади. Шумные, самодовольные американцы, приглашенные длинноногие девушки, похожие на девиц легкого поведения, надутый чиновник из областной администрации с чопорной своей женой, пара вертлявых пареньков – все, казалось, косились на Степана, обсуждая его неуклюжесть, его обветренное лицо и желтые мозоли на руках…

Выбившись в начальники, Любаня стала зарабатывать больше, чем Степан, и всё чаще теперь позволяла себе разговаривать с ним свысока. А вскоре и дочь-студентка переняла от матери манеру пренебрежительного превосходства в общении с ним.

Степан очнулся в кресле. За окном брезжил рассвет. Чугунную голову распирало, шея затекла. Поднялся на ноги, скривившись от боли в пояснице, и в согбенном положении пошаркал к кровати. Упал на кровать, кое-как натянул на себя покрывало и замер. Боль понемногу стала отпускать…

Проснулся в двенадцатом часу. За окном снова праздник солнца. Накормил Бурана борщом, поел сам… Делать ничего не хотелось. И настроения не было, и спина продолжала болеть. К тому же боль отдавала теперь не только в ногу, но в левую часть груди.

Такое уже было со Степаном три с половиной года назад: загнал себя, спеша до морозов закончить стены первого этажа. С утра бегал по трапу вверх-вниз, как угорелый, таскал раствор… Под вечер почувствовал слабость, и заныло, заболело, как ему подумалось, сердце. Всё бросил, завел «Дюну», поехал домой. На въезде в город, у поста ДПС, боль резанула с такой силой, что перехватило дыхание. Едва не теряя сознание, включил аварийку, свернул на обочину, мешком вывалился из машины. Скорая прибыла через десять минут. Замерили давление, сняли энцефалограмму, дали каких-то таблеток, повезли в больницу. Пока ехали, боль отпустила, ушла совсем. В больнице выяснилось, что врачи займутся им только через два дня, потому что пятница. Попросил отпустить домой. Взяли расписку – и отпустили… В понедельник участковый врач поставил диагноз: межреберная невралгия, ерунда, в общем…

Настроение не настроение, а дела не ждут. Пошел к соседке за помидорной рассадой. Она с мужем сажала картошку.

– Не рано? – спросил Степан.

– Сади в грязь, будешь князь! – ответила Валька, смеясь.

За рассаду соседка денег не взяла. Вернее, взяла символические десять копеек, потому что, по примете, если совсем бесплатно, урожая не будет.

Шагая к парнику с ящиком, полным душистой рассады, Степан как обычно любовно глянул на дом – и остановился, пораженный… По фасаду сверху вниз тянулась темная извилистая трещина. Она начиналась под крышей, косо пересекала фронтон, нанизывала на себя окно второго этажа и спускалась ниже до окна гостиной на первом.

Степан облился холодным потом. Он поставил ящик на землю и, надеясь, что трещина не сквозная, что это всего лишь Валькина штукатурка лопнула, подошел к дому. На уровне первого этажа трещина была тонкой, и ничего толком о ее глубине сказать было нельзя. Степан кинулся в дом, в гостиную. Глянул: уф!.. нет трещины!.. Потом понял, что впопыхах перепутал окна, бросился к другому… Вот она, проклятая!

Не помня себя, Степан по ступенькам еще не крашенной лестницы взлетел на второй этаж, затем, перевернув в коридоре банку с олифой и опрокинув стремянку, продрался в комнату, где планировалась спальня сына… Здесь, под потолком, в трещину можно было засунуть ладонь, уличный свет сочился из нее…

– Да что случилось-то? – спросил Ярослав. В телефоне было слышно, что он находится на оживленной улице.

– Приедешь, увидишь… – ответил Степан.

– Ладно, буду через полчаса…

Ярослав работал прорабом в строительной компании. Степан познакомился с ним года три назад: скупал у него по дешевке стройматериалы, остающиеся после строительства коттеджей.

Пока Ярослав осматривал дом, Степан с тревогой и надеждой вглядывался в его лицо, стараясь прочесть в нем приговор ещё до того, как Ярослав его огласит. Пока же Ярослав ничего не говорил, только хмурился. Он обнаружил трещину, очень тонкую, и на противоположной стене дома. Затем они спустились в подвал.

Увидев насос, который откачивал воду из приямка, Ярослав непонятно промолвил:

– Ну да, так и есть…

Затем он попросил фонарик и после тщательно осмотра стен подвала обнаружил трещины и в них.

Вылезли из подвала на свет божий, сели на скамью у сарая, закурили.

– Ну что? – заглянул Степан Ярославу в глаза.

– Хреново!

– Я же всё по проекту делал, – сказал Степан. – Как могли лопнуть такие мощные стены?

– Стены не помогут, если фундамент неправильный…

– Так и фундамент у меня по проекту!

– На этом участке, Стёпа, вообще нельзя было строить дом с подвалом… Вон у тебя болото рядом, – Ярослав кивнул на озерцо, – это значит, где-то с полуметровой глубины начинаются грунтовые воды…

– У меня же насос откачивает.

– Это ты подвал спасаешь от затопления, а за стенами подвала у тебя гольная вода… Ты про морозное пучение слышал?

– Причем здесь морозное пучение?.. Сейчас же не зима!.. Вон жара какая стоит!..

– Не зима, – согласился Ярослав, – неделя, как не зима… Теперь смотри: зимой обводненный грунт вспучился, и дом твой поднялся, – Ярослав, держа ладони горизонтально, показал, как поднялся Степанов дом. – Резко наступила жара, на южной стороне дома грунт оттаял и опустился, – Ярослав опустил одну из ладоней, – а на северной, в тени – остался на месте… И всё – твой дом разломился пополам!.. Я думаю, в ближайшие дни трещины будут еще расширяться.

– А можно как-то исправить?

– Ну, я слышал, в подобных случаях иногда пытаются стянуть дом стальными лентами, но в итоге всё равно приходится дом ломать и строить на его месте новый… Я бы сразу начал ломать… Если надо, помогу с техникой, возьму недорого… Или другой вариант: сейчас ничего не делать, дождаться лета, когда сильные движения прекратятся… потом снаружи обшить дом сайдингом, внутри обои поклеить – и продать по-быстрому, до морозов.

– Ты это серьезно?

– Вполне!.. Знаешь сколько лохов с деньгами?.. Сделаешь привлекательную цену – проглотят наживку только так!.. Эй, эй!.. С тобой всё нормально, Степан?.. Что-то ты какой-то бледный?.. Да не расстраивайся ты так, построишь еще себе нормальный дом!.. Степан, слышь, Степан!.. Ты чо?..

– Всё хорошо, Ярослав!.. – глубоко вздохнул и выдохнул Степан, приходя в себя. – Невралгия, будь она неладна… Всё, уже отпустило.

– Напугал… Ладно, я поехал… Звони, если что…

Ярослав вышел за калитку, сел в свой джип, посигналил на прощанье и тронулся по ухабистой деревенской дороге в сторону автотрассы.

Степан подождал, пока машина скроется за леском, потом не торопясь прошествовал в дом, открыл холодильник, вынул из него пластиковый контейнер с жареными куриными окорочками, начатый батон докторской колбасы и большой овальный кусок сыра в красной оболочке. Прижимая еду двумя руками к груди, вышел во двор и вывалил всё возле собачьей будки. Буран, неистово виляя хвостом и пуская слюну, лег на землю, прижал колбасу лапами, принялся есть.

Степан присел на корточки, запустил руки в густую собачью шерсть, нащупал на ошейнике карабин и отстегнул цепь… Буран повернул морду, посмотрел на него с недоумением.

Сарай был забит разным хламом. Степан долго рылся, прежде чем нашел то, что искал. Прочная и скользкая, стропа от списанного парашюта подходила как нельзя лучше…

Вернулся в дом, окинул ищущим взглядом гостиную. Пожалуй, под лестницей будет самый раз… Сел в кресло, соорудил петлю, потом принес из кухни табурет, забрался на него и привязал конец стропы к верхней балясине. Примерил петлю: годится…

Сошел с табурета, снова устроился в кресле, закурил… Мыслей никаких не было, смотрел, как укорачивается сигарета, как осыпается пепел, как дымок вьётся и исчезает…

Обожгло пальцы… Бросил окурок в камин, поднялся с кресла, четыре шага до табурета и один шаг наверх… Голову в петлю… Прощайте, все!..

Степан толкнул табурет ногой, отбрасывая его в сторону. Резкая, невероятная боль перехватила шею… И тут ужас смерти захлестнул Степана. Задыхаясь, он попробовал, ухватившись за стропу выше петли, подтянуться и ослабить удавку, но тщетно… Ноги инстинктивно искали опору – и нашли ее: стропа, видимо, растянулась, и Степан смог носком ботинка коснуться опрокинутого табурета… Собрав остатки сил, Степан попытался придвинуть табурет ближе, но только оттолкнул его…

Он очнулся на своей кровати. Нестерпимо болела шея, грудь ныла, как разорванная, в голове стоял непрекращающийся низкий гул. Сквозь этот гул, словно через толщу воды, доносились бубнящие голоса.

– … с мужем картошку садили, и вдруг собака ваша страшно так завыла!.. Думаю, что-то стряслось у Степана Петровича, надо сходить, а тут собака сама прибежала, лает и будто зовет… Я, как была, побежала за ней, в дом вхожу, а тут такое… Я испугалась – и за мужем!.. Прибежали вместе, Ванька-то мой не растерялся, схватил Степана Петровича за ноги, приподнял, а мне кричит: обрезай веревку!.. Я на кухню за ножом, стала на табурет, режу веревку, а у самой коленки трясутся – так мне страшно!..

– Вы скорую вызвали?

– Да, сразу… Потом вам позвонили… Да какая у нас скорая – развалюха, одна на десять деревень!.. Вы вот уже приехали, а она еще неизвестно когда будет… Я же им перезванивала, они спрашивают: «Он дышит?..» Я говорю: «Дышит». – «Ждите, – говорят, – у нас роженица и мотор закипел!»

– Сколько я вам должна?

– Да что вы, Любовь Харитоновна!.. Ничего вы нам не должны, мы же по-соседски…

– Разве что на бутылку, стресс снять…

– Замолчи, Ванька!.. Как тебе не стыдно!.. У людей такое, а ты…

– Сто рублей вам хватит?..

«Зачем это всё?» – подумал Степан и отпустил жизнь.

Растительная жизнь

Убогая комната студенческого общежития. Большой стол с остатками вчерашнего пиршества: пустые консервные банки, грязные тарелки, побитые эмалированные кружки в чайных разводах, засохшие куски хлеба. На подоконнике пустые бутылки из-под дешевого портвейна. Железные кровати вдоль побеленных известью стен – две слева и две справа. На кроватях под выцветшими солдатскими одеялами тела спящих людей. За окном серое зимнее утро.

Кровать справа у окна начинает скрипеть, из-под одеяла показывается заспанная остроносая физиономия со смятой набок мушкетёрской бородкой. Это Илья. Он приподнимается на локте и мутным взглядом обводит комнату.

– Есть кто живой? – кричит Илья и в изнеможении снова валится на кровать.

– Чо разорался?.. Дай поспать! – отзывается в стену крупный человек, лежащий у окна слева.

Он переворачивается на другой бок и, разлепив один глаз, недовольно смотрит на Илью. Это Пётр по прозвищу Петя-тяж. Над его кроватью висят боксерские перчатки. Он чемпион института по боксу в тяжелом весе.

– Сколько времени? – хриплым басом спрашивает Петя-тяж.

– Одиннадцать, без пяти, – отвечает Илья. – Башка трещит, сейчас бы пивка…

– Сгоняй!

– Нет, я не могу, – говорит Илья. – Давай Кирюшу пошлем, он сегодня дежурный.

Петя-тяж стучит пяткой по кровати, изголовье которой находится у него в ногах.

– Киря, вставай, сходи за пивом.

– Почему снова я? – тонкоголосо отзывается Кирилл. – Я спать хочу.

– Ты дежурный, – снова трясет его кровать Петя-тяж.

– С каких это пор дежурный должен ходить за пивом? – поднимает всклокоченную голову Кирилл.

– А мы потом тебе поможем навести порядок, – говорит Илья, – смотри, какой срач после вчерашнего!

– Фига себе – они мне помогут! ТВОЙ день рождения справляли, а МНЕ теперь будут помогать! – Кирилл садится на кровати. Он щуплый, с детским розовощеким лицом. – Ладно, схожу, только денег у меня нет.

– И у меня нет, – говорит Петя-тяж.

Теперь уже Илья трясет кровать, которая у него в ногах:

– Серый, проснись!

Кровать ходит ходуном, но тот, кто на ней лежит, никак не реагирует.

– Серёга! – не отстает Илья.

– А?.. Что?.. – вдруг подскакивает Сергей. – Блин, чуваки, мне приснилось, что меня в поезде трясет…

– Приехали, конечная станция, – говорит Илья. – Пива хочешь?

– Не откажусь.

– Дай денег, Киря сгоняет.

Сергей протирает глаза и пятернёй расчесывает свои длинные, под битла, волосы. Над его кроватью висит гитара. Он встает, подходит, почёсывая бока, к платяному шкафу, снимает с вешалки куртку, роется в карманах и достает смятую трёшку.

– На все? – спрашивает у него Кирилл, натягивая брюки на тонкие ноги.

– Конечно, на все, – говорит Петя-тяж. – Как раз по две бутылки «Жигулей» выйдет.

Илья достает из прикроватной тумбочки сигареты «Прима», косится на Петра и закуривает.

– Я сколько раз тебе говорил, не кури в комнате! – орет Петя-тяж.

– Сегодня можно, – отвечает Илья.

Петя-тяж, набычившись, делает вид, что встает.

– Ладно, ладно… – Илья поспешно затягивается и гасит окурок в консервной банке.

Спустя полчаса все лежат поверх одеял с бутылками в руках.

– Фу-у… – отдувается Петя-тяж. – Жизнь становится веселее… Илья, включи музон.

Илья тянется к тумбочке, включает магнитофон. Звучит жизнерадостная песня:

«Вся земля теплом согрета,

И по ней я бегу босиком.

Я пою, и звезды лета

Светят мне даже днем, даже днем.

Я так хочу, чтобы лето не кончалось,

Чтоб оно за мною мчалось, за мною вслед…»

– Вот есть же хорошие певицы! – говорит Петя-тяж. – Приятно послушать… Не то что эта ваша Пугачева – орёт, будто ее режут!

– Так это Пугачиха и поёт, – ехидно улыбается Илья.

– Да ладно! – не верит Петя-тяж и вопросительно смотрит на Сергея.

– Пугачева, – подтверждает Сергей.

Петя-тяж с минуту хмуро слушает песню, она ему уже не нравится, потом говорит:

– Да нет, ерундовская песня. Что-нибудь новенькое еще есть?

Илья меняет кассету. Звучит другая песня:

«Вот новый поворот, и мотор ревет,Что он нам несет: пропасть или взлет,Омут или брод – и не разберешь,Пока не повернешь…»

– Вот, – трясет головой в такт музыки Петя-тяж, – отличная песня!.. Какая-то новая группа?

– Да, «Машина времени», – говорит Сергей. Он берет гитару, пытается подобрать аккорды.

– А мне у них больше нравится «Свеча», – говорит Кирилл. Глаза его блестят, он уже опьянел, ему много не надо. – Толкает на размышления…

– На какие размышления? – Илья смотрит на Кирилла с усмешкой.

– О жизни… о смысле жизни.

– Что-то ты, Кирюша, задержался в детстве. Я о смысле жизни думал, когда мне было лет пятнадцать.

– И к чему ты пришел?

– Я пришел… не сразу, конечно, – Илья убавляет громкость магнитофона, прикладывается к бутылке, делает пару глотков, – пришел к тому, что думать об этом не надо. А надо просто жить. Вот как трава растет. Она же не думает, зачем она существует… Просто растет, радуется солнышку и дождичку… хочет, чтобы лето не кончалось…

– Растительная жизнь?

– Отчего нет?.. Человек живет, чтобы радоваться, наслаждаться, ласкать, целовать, любить, обожать, ненавидеть, дышать, чувствовать… Короче, чтобы жить!..

– Стоп, стоп, Илья!.. – перебивает Кирилл. – Трава не думает, потому что думать не может, а у человека есть разум, и он должен понять, для чего живет… Жить, не зная смысла жизни – это как играть в игру, не зная правил. Если бы я знал, для чего живу, я бы, может, жил совсем не так… Я бы сейчас был, наверняка, в каком-нибудь другом месте, а не лежал бы тут с вами… с больной головой и не пил это дурацкое пиво.

– Ну и бодягу вы здесь развели! – говорит Петя-тяж. – Вы что, забыли, как писали в школьных сочинениях?.. Жизнь дается человеку один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно… э-э…

– … за бесцельно прожитые годы, – подсказывает Кирилл.

– … и чтобы, умирая, – смеясь, продолжает Илья, – мог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества! Ура, товарищи!

Все хохочут, кроме Сергея.

– Если серьезно, – отсмеявшись, говорит Петя-тяж, – то теория твоя, Ильюша, про траву – просто туфта!.. Человек – это животное, хищное животное, и в жизни надо не солнышку радоваться, а смотреть, как бы тебя не сожрали… А лучшая защита – это нападение, поэтому… сами понимаете…

Сергей тихо перебирает струны гитары.

– А ты что думаешь? – обращается к нему Кирилл.

– Я? – отзывается Сергей. – Я тоже пока не понимаю смысла своей жизни, но что я знаю точно – это то, что сейчас, в институте, я напрасно теряю время. Эта моя учеба никакого отношения к смыслу моей жизни не имеет… Протирать штаны после окончания института в какой-нибудь конторе – это уж точно не моё!.. Поэтому я решил, что завтра забираю документы.

– Не дури! – говорит Илья. – Три года, самых трудных, отучился…

– Чего только не придет в голову с бодуна! – гогочет Петя-тяж.

– И куда ты? – спрашивает Кирилл.

– Куда-куда – в армию! – встревает Петя-тяж. – Неделя не пройдет, как получит повестку.

– В армию, так в армию, – говорит Сергей. – Тоже жизненный опыт… Лишним не будет… А после армии я, наверно, всерьез музыкой займусь…

– Лабухом будешь? – брезгливо усмехается Петя-тяж.

– Если уж так припекло, возьми академ, будет время подумать, – советует Илья.

– Нет, – отвечает Сергей, – я уже давно об этом размышляю, а сейчас твердо решил.

***

Афганистан. Расположение 70-й отдельной мотострелковой бригады в окрестностях Кандагара. Ряды, ряды армейских палаток на плоской каменистой равнине, зажатой с двух сторон высокими голыми хребтами со скальными гребнями на вершинах. С оглушительным рёвом взлетают и садятся боевые вертолеты. Поднимая тучи пыли, проходят колонны бронетехники. Жара и пыль, пыль и жара.

В кирпичном помещении клуба относительно прохладно. Здесь собран почти весь десантно-штурмовой батальон. Замполит батальона проводит занятия, стоя на сцене перед картой мира. Он докладывает о текущем политическом моменте. Его почти никто не слушает: молодые солдаты, замотанные нарядами, дремлют; с задних рядов, где сидят старослужащие, доносится монотонный гул приглушенных голосов.

– Вы должны помнить, – бубнит капитан, глядя в конспект, – что являетесь представителями государства, протянувшего руку помощи народу этой страны в борьбе против империализма и внутренней реакции. Советский Союз, руководствуясь узами дружбы между нашими странами, по просьбе правительства Демократической Республики Афганистан пришел на помощь братскому афганскому народу…

– Зачем же они нас обстреливают? – громко спрашивает Сергей, сидящий среди «дедов». Он в выгоревшей хэбэшке с сержантскими лычками на погонах. Обветренное лицо его темно от загара.

Замполит тянет шею, высматривая подавшего голос, и продолжает:

– В настоящее время весь народ Афганистана под руководством Народно-демократической партии взялся за строительство нового общества, руководствуясь принципами научного социализма… – капитан отрывается от конспекта и глядит в сторону Сергея, – но отдельные отсталые элементы под действием западной пропаганды, тормозят это строительство… и я вижу, что такие элементы есть и среди нас… Я попрошу замполита роты, в которой служит этот незрелый в политическом отношении боец, провести с ним дополнительную работу и мне доложить.

Занятия заканчиваются, все покидают клуб. На выходе Сергея поджидает недовольный командир роты:

– Пойдем ко мне.

В командирской палатке из трофейного японского приемника звучит восточная музыка.

– Ты что, самый умный?.. – говорит ротный. – Опять ищешь приключений на свою задницу!.. И командование роты подводишь!

– Виноват, товарищ старший лейтенант!

– Ладно, давай о деле… Сейчас готовь своё отделение в боевой рейд, выезд через три часа, – ротный разворачивает карту.

– Почему не утром?

– Вам надо прибыть на «задачу» так, чтобы никто не заметил. Вот по этой заброшенной грунтовке вас подвезут до развилки, это километров пятьдесят, здесь вы спешитесь, скрытно перевалите через хребет и с рассветом займете позицию вот тут, над кишлаком. Остальная рота утром выдвинется по шоссе на броне и в восемь часов начнет зачистку кишлака. Ваша задача – блокировать духов, которые попытаются скрыться в горах… Всё понятно, сержант?

– Так точно! – отвечает Сергей потерянно.

– Что не так, Сергей? – спрашивает ротный.

– Да я это, только что побрился, – Сергей проводит ладонью по подбородку, – говорят, плохая примета…

– Что за бабские суеверия!..

Раннее утро следующего дня. Восемь десантников во главе с Сергеем, укрывшись за валунами, лежат наверху скального уступа. Внизу широкая зеленая долина с петляющей речкой. Вся долина накрыта прямоугольной сеткой арыков, повсюду сады и огороды. Сразу за рекой белеют строения и дувалы (дувалы – высокие глинобитные стены, ограждающие дворы) вполне мирного на вид кишлака, за кишлаком – большой массив одичавших садов и виноградников, так называемая зелёнка. Ещё дальше, где-то там, у противоположного борта долины, проходит дорога в Кабул, на которой душманы недавно сожгли колонну с топливом. И по этой дороге сейчас движется на бронетранспортерах от Кандагара десантно-штурмовая рота, чтобы свершить возмездие.