Темные стороны жизни. Тринадцать увлекательных историй

Не помня себя, Виктор бросился по лестнице вверх и когда уже почти добрался до следующего уровня, вдруг едва не рухнул вниз с многометровой высоты – одной перекладины на лестнице не было совсем, обломок другой болтался на одном гвозде. Виктор понял, что именно отсюда сорвался Васька. Рюкзак за спиной с огромной силой тянул Виктора вниз, но нужно было лезть вверх, не смотря на отсутствие перекладин.

Неожиданно крысиный визг внизу резко усилился, стал другим, паническим. Лестница задвигалась и задрожала под сильными ударами. «Крысы-мутанты отбивают у обычных крыс Васькин труп!» – подумал Виктор. Он вытянулся на лестнице во весь рост, нащупал вверху исправную перекладину и стал подтягиваться, одновременно цепляясь ногами за гвозди и неровности на жердях. Вдруг он почувствовал, что кто-то лезет по лестнице вслед за ним. Виктор, рискуя сломать перекладину, дернулся вверх, в это время чьи-то острые зубы вонзились в его ботинок. Почти умирая от ужаса, Виктор другой ногой нанес удар по напавшей на него твари, ботинок сорвался с ноги, и тварь полетела вниз, стуча по перекладинам. Виктор сделал еще рывок и вывалился из колодца на дно верхней камеры. Не позволив себе и самой краткой передышки, напрягая остатки сил, бросился к следующей лестнице – и вверх, вверх, вверх…

Опомнился Виктор лишь тогда, когда вылез из Черной дыры на поверхность. Он скинул рюкзак и упал навзничь в траву. В безмятежном небе занималась утренняя заря. Из спящего поселка доносился задорный крик петухов, а по склону Лысой сопки поднимался к нему… Васька Пьяных собственной персоной. Был он сосредоточен и суров лицом, а на плече его висело двуствольное ружье.

– Васька!

– Витюха!

Друзья бросились в объятия друг друга, восклицая одно и то же:

– Ты живой?.. Ты живой… Ты живой!

– Не только живой, но и с золотишком! – Виктор небрежно пнул рюкзак с добычей. – А ты на охоту?.. Вроде бы не сезон…

– Издеваешься! – обиделся Васька. – Тебя спасать иду!.. Как только раздобыл ружье, сразу собрался…

– А я уже решил, что это твой труп там лежит, крысами изъеденный.

– Где?

– В одной из камер ствола, где-то на середине глубины… Там с лестницы кто-то сорвался… У меня фонарь давно не светит, и я думал, что это ты.

– Всё-таки он полез!

– Кто?

– Прохор, – Васька стянул вязаную шапочку с головы. – Он же выследил нас, когда мы за дробилкой возвращались. А потом, выходит, увидел, что я снова дома, и поперся крысятничать… Да, такие дела… Хоть и с говнецой был человек, а всё равно жалко…

Помолчали немного, потом Васька попросил:

– Покажи, что намыл.

– Имей в виду, я в полной темноте работал – и лампочка перегорела, и батарейка сдохла, – сказал Виктор, развязывая рюкзак и мешок.

– Сейчас посмотрим, – Васька запустил руку в мешок и вытащил горсть песка. – Ну… неплохо, Витюха, неплохо!.. Примесей, конечно, полно, но, если в темноте, то ты молодец!.. Кредит закроешь – это точно!.. Ты всё там перемыл?

– Еще, наверно, больше половины кучи осталось.

– Клёво!.. Тогда предлагаю сейчас это золото здесь где-нибудь спрятать и пойти домыть остаток.

– Нет, Вася, извини, я такого там натерпелся, расскажу – не поверишь!.. Я туда больше не пойду ни за какие бабки и тебе не советую… А это золото давай поделим пополам.

– Что же там такое?

– Мутанты… крысы-мутанты размером больше твоего Полкана.

– Да ну! – не поверил Васька.

– Смотри! – Виктор раздвинул лохмотья изодранной рубашки и показал кровоточащие следы крысиных когтей на груди и животе.

– Ни хера себе!.. Однако!.. Но теперь у нас есть вот такая пушка, – Васька потряс ружьем, – и полсотни картечных патронов!

– Нет, Вася, нет… Может быть, потом…

– Потом поздно будет… Прохора хватятся дня через два, начнут искать, народу навалит в шахты без счету, и, зуб даю, наткнутся на наше место… А там наши вещи, дробилка… Тогда срок за незаконную добычу нам обеспечен, а то еще и убийство Прохора пришьют… Нет, надо срочно спускаться, домыть крошку, а потом завалить вход в рудный штрек… Там, походу, в забое еще руды полно осталось… Позже, когда всё утрясется, можно будет снова спуститься…

– У тебя батарея запасная к фонарю есть?

– А как же! – расцвел в улыбке Васька.

Через десять дней жители Вершино-Дарасунского стали свидетелями того, как судебные приставы выселяют семью Кузнецовых из дома. Кузнецовы вышли на улицу с чемоданами и узлами в руках. Мать не могла сдержать обильных слёз, ведь она прожила в этом доме больше сорока лет. Сын и дочь крепились. Соседи, стараясь не сильно светить радостными лицами, выносили из их дома старую мебель – выселенцы решили ее не забирать. Подъехала грузовая газель.

– Куда вы теперь? – спрашивали люди у Кузнецовых.

– Не знаю, ничего не знаю, – отвечала мать, горько рыдая.

– Ироды! – кричали люди приставам. – Как вам не стыдно!

Виктор загрузил вещи, устроил мать и сестру в кабину, сам забрался в кузов, и машина тронулась.

Пять часов спустя газель въехала в Читу и вскоре остановилась перед новым многоэтажным домом. Виктор выпрыгнул из кузова, открыл дверь кабины и помог матери спуститься на землю.

– Смотри, мама, в этом доме мы теперь будем жить!

Окно на втором этаже распахнулось, из него выглянул Васька Пьяных и закричал:

– Привет, соседи!.. С приездом!

Ночное танго

Мы встречались с Верой почти каждую ночь. Из календаря наших свиданий выпадали только даты, на которые приходились дни моих круглосуточных армейских нарядов и ее ночные дежурства в аптеке. Когда поселок накрывала темнота и улицы становились малолюдными, я пробирался к ее дому, избегая освещенных мест, и даже меняя, насколько возможно, свою походку и осанку.

В условленное время она заранее отпирала дверь, чтобы я стуком не привлек внимание соседей. Преодолев вдоль стены (так меньше скрипели деревянные половицы) пространство подъезда, я осторожно приоткрывал дверь в темноту ее квартиры и, затаив дыхание, перешагивал через высокий порог. Призрачное движение женского силуэта скорее угадывалось, чем виделось, и через миг я попадал в жаркие объятия, и жадные ищущие губы обжигали мое лицо. Я сразу терял голову, подхватывал эту маленькую женщину на руки и, натыкаясь в темноте на какие-то предметы, нес ее на кровать и овладевал ею яростно, неистово и почти что, как говорят в армии, не снимая портупеи.

Вера переносила мой натиск с терпеливым спокойствием опытного путника, пережидающего в надежном укрытии громы и молнии скоротечной грозы. Что ее занимало в эти минуты, так это сохранность одежды, от которой я ее остервенело освобождал, пробиваясь кратчайшим путем к желанной цели.

Потом, насытившись, я отваливался от нее и лежал на спине с виноватой улыбкой, постепенно приходя в себя. Вера меж тем, посмеиваясь воркующе, снимала с себя и с меня остатки одежды. После этого она поднималась с постели, зажигала ночную лампу и включала тихую музыку. Первым всегда звучало ее любимое старинное танго «Маленький цветочек». Покачивая бедрами в ритме этого танго, она приближалась ко мне, танцуя и дразня.

И начиналось действие второе, в котором уже она играла главную роль, и в котором она была еще и режиссером, умело на протяжении всего действия сохраняющим интригу и оттягивающим кульминацию.

Затем следовал антракт. Взмокшая и не менее меня в этот раз обессиленная Вера лежала в моих объятиях. Отзвуки отшумевшей бури сотрясали ее тело, и она сладко постанывала, и вновь, и вновь шептала мне нежные, безумные слова.

После третьего действия, в котором я также был лишен какой-либо инициативы, ко мне приходили угрызения совести. Вера в это время обычно занимала меня историями из своей жизни. Я лежал рядом с ней, слушая в пол-уха, пытаясь улыбаться в нужных местах, и думал: «Как же я посмотрю Петрову в глаза, когда он вернется из командировки?» Думал я и том, что уже, наверное, третий час, а мне рано вставать на службу, и вообще предстоит трудный день… Словом, осторожные попытки Веры склонить меня к действию четвертому, как правило, успеха не имели…

Вера не смела меня удерживать, я поднимался с постели и, сопровождаемый ее нежным взглядом, одевался, собирая по комнате свою одежду. Когда я был готов, она тоже вставала, провожала меня до двери и, наградив прощальным поцелуем, выпускала на волю.

Обратный путь я проделывал с соблюдением все той же маскировки, и только достаточно удалившись от дома Веры, расслаблялся и вздыхал свободно. Поселок спал… За сопками, на стрельбище, стучали, словно бешеные дятлы, пулеметы; небо озаряли всполохи трассирующих очередей – мотострелки проводили ночные стрельбы. Я брел и думал, что это скверно – то, что мы делаем с Верой, – и давал себе обещание больше с ней не встречаться.

Однако уже к середине следующего дня нестерпимое желание вновь овладевало мною. Занимаясь каким-нибудь делом, я внезапно замирал, самые яркие моменты нашей близости вдруг всплывали в моей голове, я задыхался от страсти и едва удерживался от того, чтобы прямо сейчас же, игнорируя все конспиративные соображения, бежать к ней на работу, в аптеку, и, может быть, где-нибудь там, в подсобке… о, боже!

В дни, когда мне предстояло заступать в наряд, я, уходя днем из гарнизона, брал в солдатской пекарне буханку свежеиспеченного хлеба и заносил ее Вере домой или в аптеку. Это был знак, что этой ночью меня не будет. Все офицерские семьи снабжались хлебом из солдатской пекарни, да и сам Петров перед отъездом попросил меня при случае брать в пекарне хлеб и для его жены.

Несмотря на все мои уловки и мастерство перевоплощения, даже и не очень любопытный житель поселка, встретив меня пару раз ночью у дома Веры, мог прийти к вполне определенным выводам. У ее же соседей давно уже, думаю, было ясное представление о том, что происходит по ночам в квартире их одинокой соседки, так как в минуты наивысшего восторга Вера издавала такие крики, что я, – как бы ни был поглощен страстью, – всякий раз опасался услышать с другой стороны стены стук, призывающий нас к порядку.

А однажды они имели возможность лицезреть меня воочию. Как обычно, в третьем часу ночи Вера открыла дверь, выпуская меня домой, я шагнул за порог… и оказалось, что дверь соседской квартиры раскрыта настежь, а сами соседи и их гости сидят на пороге и просто стоят на лестничной площадке, покуривая тихонько после позднего застолья. Смутившись от неожиданности, я, тем не менее, культурно поприветствовал компанию, глядевшую на меня во все глаза… Вера тоже проявила чудеса самообладания: держась за ручку распахнутой двери, она, одетая в ночную рубашку, с распущенными волосами, с лицом, еще не остывшим от страсти, сказала вполне буднично, более обращаясь к ним, чем ко мне:

– Спасибо, лейтенант Копылов, что вы занесли мне хлеб!

– Не за что, Вера! Обязательно занесу еще! – пообещал я ей.

Инсценировка наша прошла при полном молчании зрителей, и лишь на выходе из подъезда я услышал за своей спиной: «Ты понял, Григорий? Теперь это называется заносить хлеб…»

…Я не сгорел от стыда при встрече с Петровым, а он, как выяснилось, не умел читать по глазам. Первые дни после его возвращения я еще опасался, что он узнает о моих ночных визитах к его жене, но потом я успокоился и хотел только поскорее вычеркнуть происшедшее из памяти. Сказал же Апулей: то, о чем никто не знает, как бы и не существует.

Дом

23 апреля Степану Протасову исполнилось пятьдесят три года. День был субботний, нерабочий, но Степан всё равно проснулся рано, в начале восьмого. Из раскрытого окна теплыми волнами шли в дом прелые запахи весны, доносился радостный птичий гомон. Небо сияло голубизной, солнечные лучи прошивали комнату насквозь. Степан сел на кровати, сунул ноги в холодные сланцы, глянул в настенное зеркало, увидел там грузного мужчину с красным, помятым со сна лицом.

Натянув треники, Степан прошел на кухню, достал из холодильника кастрюлю и прямо через край, помогая ложкой, наполнил супом глубокую тарелку. Поставил тарелку в микроволновку, включил разогрев.

С остатками супа в кастрюле вышел во двор. Лохматый Буран загремел цепью, выбираясь из будки, радостно замотал хвостом. Степан вылил суп в большую алюминиевую миску. Получилось до самых краев. Пёс стал громко лакать, прижимаясь к Степану теплым боком.

Степан сел на сосновую, с янтарной корой, чурку, достал сигареты и закурил, с гордостью оглядывая свое хозяйство: дом в два этажа, стайку саженцев-подростков подле дома, дощатый сарай с тяжелым навесным замком, свежий деревянный остов парника у прошлогодней оплывшей грядки и большую рубленую баню в противоположном конце двора. Всё это Степан построил своими руками. Ну, или почти всё.

«Настоящий мужчина должен посадить дерево, вырастить сына и построить дом»… Деревьев в своей жизни Степан посадил немало – если считать от пионерских лет, то получится небольшая роща. Сына родил и уже, можно сказать, вырастил – как-никак семнадцать лет!.. А вот теперь и дом построил. Осталось только внутреннюю отделку второго этажа закончить, но это уже пустяки: месяц, другой – и всё будет готово!

Строить дом Степан начал пять лет назад, когда здесь, в Баклашах, в двадцати километрах от города, подвернулась недорогая земля. Тридцать соток на окраине деревни, с двух сторон молодой лесок, еще с одной – озерцо, за которым тянется заброшенное колхозное поле. Простор!.. По соседству только одна семья, да и то через дорогу.

Тогда же в городской технической библиотеке нашел типовой, советский ещё, проект сельского дома. Толстая такая папка с очень детальными чертежами. Всё скопировал. Взял на работе ссуду, сколько дали, и её как раз хватило, чтобы заплатить за участок и нанять экскаватор для устройства котлована. Степан работал в небольшой, но крепкой торговой фирме заместителем директора по хозяйственным делам, и в его распоряжении всегда был японский грузовичок с краном в кузове, который он сам и водил. Цемент подвезти, щиты для опалубки, арматуру, пиломатериалы – нет проблем!.. Всю свою зарплату с этих пор Степан тратил на стройку. Дом решил строить монолитно-бетонный – это позволяло обходиться своими силами: приехал после работы или в выходной, сделал сколько получится замесов и поднял еще немного стены. Вообще, Степан был из тех, у кого руки растут откуда надо. Конечно, при укладке перекрытий приходилось нанимать большой автокран, а на копку траншей и на другую черную работу приглашать местных ханыг, с которыми можно было рассчитаться в конце дня всего лишь парой бутылок водки… Штукатурила дом и внутри и снаружи многодетная соседка Валька, профессиональная штукатурщица. Брала она недорого, так как другой работы в деревне у нее не было.

Семья жила на зарплату жены. Когда началась стройка, дочери было семнадцать лет, сыну исполнилось двенадцать – на одну одежду только успевай раскошеливаться!.. Однако Любаня к этому времени стала зарабатывать неплохо, так что её денег вполне хватало, хотя и жили скромно, без барства.

Степан поднялся с чурки, сморщился от боли, разгибая спину. Что вчера такого делал?.. Всего-навсего перенес доски на второй этаж – и вот, пожалуйста, в поясницу словно гвоздь вбили… и в ногу отдает. Одышка появилась… А прошлым летом таскал мешки с цементом – и ничего!.. Все-таки надо как-то бросать курить.

После завтрака обшил парник пленкой (пусть земля прогревается), потом стал перекапывать картофельную грядку. Поглядывал на часы, смотрел то и дело на мобильник: работает ли?.. Могли бы уже и позвонить, поздравить… Или решили поздравить при вручении подарков?.. Любаня-то сегодня выходная, а дети до обеда заняты – сын в школе, дочь в институте – пока домой придут, пока соберутся в дорогу… так что раньше трех ждать их здесь не стоит.

В двенадцать затопил баню, затем спустился в подвал, набрал картошки из ларя. Своя картошечка – гладкая, ровная, одна к одной! Выкроил прошлым летом время, посадил… Осенью, с горем пополам, уговорил сына приехать, помочь собрать урожай. Пять мешков накопали с небольшой, в общем-то, грядочки! Всю зиму ели и еще вон сколько осталось!.. То ли еще будет!.. Надо купить у Вальки рассады помидорной, высадить в парник.

Конечно, они привезут к столу разной еды, деликатесов, но он тоже кое-что приготовит… Картошка очень вкусная, ее просто отварить в мундире и ничего к ней не надо – она сама как деликатес!.. И вдобавок борщ!.. Как дети любят его борщ!.. Любаня готовит борщ вроде бы так же, а всё равно у нее такой вкусный не получается!.. Всё, что нужно для борща, закуплено еще вчера, так что можно приступать.

В начале третьего разжег в гостиной камин. Хороший камин, большой, облицован розовым гранитом. Обеденный стол придвинул ближе к огню, чтобы тепла всем доставалось. На улице-то уже неделю жара стоит, а в доме еще прохладно, пол еще холодный от подвала, зря сэкономил на утеплителе!

Сходил, проведал баню. Всё нормально: и вода согрелась, и пар ядрёный! Приедут – первым делом в баньку, а потом за стол, к камину!.. Вот тут-то они и поймут, что такое настоящий свой дом!..

Любаня с самого начала к стройке относилась прохладно, даже, можно сказать, была против. Может быть, из-за того, что Степан не посоветовался с ней, когда брал ссуду и покупал участок. Хотел удивить, обрадовать, а вышло наоборот. И раньше-то у них отношения были сложные, а из-за стройки стали еще сложнее.

Любаня говорила, что она не желает терпеть лишения (какие лишения?.. ну, в отпуск не поехать за границу – это разве лишения?) ради сомнительного удовольствия жить в глуши (какая глушь?.. двадцать минут от города, рейсовый автобус каждый час!).

Дочка с самого начала поддерживала мать, давая понять, что в строительстве дома на ее помощь рассчитывать не стоит. Сын, когда был пацаненком, ездил в Баклаши с удовольствием, помогал как мог, но потом пошли друзья, интернеты, игры компьютерные – короче, стал Егорка сачковать, вроде как ему дом в деревне тоже не нужен.

Четыре с лишним года Степан проводил на стройке почти все вечера и выходные, а когда началась отделка, совсем сюда переселился – а то стали пропадать инструменты и дорогие стройматериалы. Валька, конечно, присматривала по-соседски, но какой из нее сторож?.. У самой забот полон рот: детей – семеро по лавкам и муж – алкаш!.. Может быть, он сам и таскал…

После трех часов Степан забеспокоился. Позвонить, что ли?.. Но как-то неудобно имениннику о себе напоминать… Сами-то дети вообще-то могли и не вспомнить, что у отца день рождения. Даже про наступающий день рождения матери обычно Степан им напоминал, чтобы заранее начинали готовить подарки… Дети не вспомнили, а Любаня… А Любаня в обиженной позе… Крепко поссорились с ней неделю назад…

Как обычно, в воскресенье, под вечер, Степан приехал на городскую квартиру. Проведать семью, починить, если что сломалось… Ну и картошки завез заодно, а также всяких магазинных продуктов на неделю, чтобы им на руках не таскать. Любаня была дома, а короеды где-то гуляли. Сначала всё было спокойно: попили кофе, поговорили о детях… А потом Любаня сказала, что собирается купить машину в кредит, за миллион рублей. Не даст ли он ей денег на первоначальный взнос? Нужно сто тысяч…

Любаня знала, что такая сумма у Степана есть. Скопил на забор. Ограждение, оставшееся от старого хозяина, было позорным – ржавая, местами дырявая рабица.

– Зачем тебе машина? – сказал Степан, сдерживая раздражение. – До работы – два шага!.. Если куда еще надо, я всегда на «Дюне» отвезу.

– А ты не думал, что мне стыдно ездить по городу на грузовике? – повысила голос Любаня.

– Да куда тебе ездить-то?

– У нас девчонка-секретарша на работу на иномарке приезжает, а я, начальник отдела, на своих двоих ковыляю!

– Ага, значит, тебя заело, что у секретарши машина, и поэтому мы должны спустить миллион!

– Как ты не поймешь, что в моем положении не иметь машину – неприлично?

– Любаня, – как можно мягче сказал Степан, – закончим со стройкой – и купим тебе машину!

– Я всё время у тебя на последнем месте! – В голосе Любани послышались истерические нотки.

«Сейчас начнется…» – подумал Степан.

– Всю жизнь мне изговнял! – уже во весь голос кричала Любаня. – Жмот несчастный!.. Задолбала уже эта твоя стройка!

Степан молча поднялся и пошел к выходу.

– Иди, иди! – кричала ему вслед Любаня. – Можешь вообще больше здесь не появляться!

Степан потрогал кастрюлю с борщом. Совсем остыл. Зазвонил мобильник… Наконец-то!.. Нет, это не они… Юрка Попов.

– Алло! – сказал Степан, стараясь придать бодрости голосу.

– ЗдорОво, кулацкий элемент!.. Поздравляю с Днем рождения!.. Всех тебе благ, Стёпа… Счастья личного и семейного!.. Дом успешно достроить!.. Или уже достроил?..

– Почти… Привет, Юра!

– Значит, достроить окончательно и со знаком качества!

– Спасибо, спасибо!

– У вас, наверно, сейчас пир горой?.. Вы где – в городе или в деревне?

– В деревне…

– А дай-ка Любане трубочку…

– Э-э… её нет, она… в бане сейчас…

– Ну, передавай ей привет и «с легким паром!»

– Спасибо!.. Обязательно передам… Твоим привет!..

– Передаю… Наталья тут спрашивает, когда уже вы к нам в гости приедете?.. Давайте в июне, на белые ночи, погуляем по Питеру, по Неве…

– Нет, в этом году вряд ли у нас получится: и по дому много еще работы, и участок надо в порядок привести…

– Ну вот, и так каждый раз!..

– Приедем еще, Юра… Какие наши годы!..

– Ну ладно, будь!..

– Всего, Юра!..

Юрка Попов – друг молодости, вместе учились в институте, вместе потом работали в геодезической экспедиции, мотались по БАМу… Летом – полевые работы, житьё в палатках и вагончиках, зимой – обработка материалов в городе, общага… Сейчас Юрка большой чиновник в Питере, но всё равно не забывает.

За окном стояла темнота. Ровный жар шел от камина. Потрескивали головешки, искры взлетали, как маленькие фейерверки. Языки пламени поднимались и опадали в нервной пляске.

Степан потянулся с кресла, взял полено и положил в огонь. Рядом с ним, на полу, стояла початая бутылка водки, другая бутылка, уже пустая, каталась под ногами… Алкоголь не приносил привычного расслабления, мутило, тягостные мысли крутились в голове.

«Как-то всё наперекосяк выходит… Свой дом – это то, что должно сплачивать семью… Почему у нас получается иначе?.. Как они, жена, дети, не могут понять, что не для себя я его строю, а для них и для будущих внуков?.. Чтобы хоть у внуков был настоящий отчий дом, родовое гнездо… Какой отчий дом из городской квартиры?.. Смешно!.. Можно сделать в ней самый распрекрасный ремонт, но всё равно найдется жлоб-сосед, который нахаркает у тебя под дверью или накарябает в подъезде похабное слово!.. Конечно, всё идет от Любани!.. От ее постоянного желания сделать мне наперекор, овиноватить, доказать свое превосходство, уязвить при случае… Словно мстит за что-то!.. Испортил ей жизнь, как она часто говорит?.. Тут еще надо посмотреть, кто кому больше испортил!..»

Они познакомились летом 1989 года. Любаня была школьным учителем, преподавала английский, и приехала на каникулы в геодезический отряд, которым руководил Степан. В отряде работала её сестра, она и пригласила Любаню вкусить таёжной экзотики, заодно и денег подзаработать. Любаня обладала довольно крупным сложением, и черты ее лица хотя и были правильными, но не имели той тонкости, которая делает женщину привлекательной. Не мудрено, что к тридцати своим годам она оставалась незамужней, тем более что учительский коллектив, где она вращалась, почти на сто процентов состоял из женщин.

Работала Любаня записатором – вела полевые журналы, рисовала абрисы и кроки, с утра до вечера была при Степане. Она оказалась хорошим помощником, быстро вникала в суть дела, проявляла завидную смекалку. Степана приятно удивило, что и в свободное от работы время Любаня продолжает заботиться о нем, опекает словно старшая сестра.

С какого-то времени он начал замечать у Любани то, чего не увидел сразу: плавность и женственность движений, большую высокую грудь, красивые, с лукавинкой, глаза, трогательные завитки на обнаженной шее… Степан стал думать о Любане по ночам. Однажды поздним вечером, после того как они обсудили в его вагончике планы на завтра, он, уже проводив ее до двери, наконец решился и неловко обнял…

Они старательно скрывали свои новые отношения, хотя, конечно, все в отряде знали, что записаторша чуть ли не каждую ночь остается у начальника.

Когда в конце августа Любаня уезжала из отряда, они обменялись телефонами, и Степан сказал, что сразу позвонит ей, как только появится в городе.

Отряд вернулся с полевых работ в середине октября. Степан поселился на своем месте в общежитии, в одной комнате с Юркой Поповым. Тот в поле уже не ездил, пошел по административной линии. Первые дни после возвращения в город – самые суматошные и хлопотные, и позвонить Любане всё как-то не было времени. К тому же, как это всегда случалось после долгого пребывания в таежной глуши, город поразил обилием красивых женщин. Степан теперь ясно представлял, что Любаню к их числу вряд ли можно отнести.