Нет мира в конном мире. Часть 2. Выход?

Я держалась в новом клубе отстраненно. Приезжала и уезжала, погруженная в своим мысли. Ни с кем не дружилась, с местных дрязгах и разборках не участвовала.

И Леша пошел на хитрость, чтобы познакомиться со мной поближе. Он перепутал наши вольтрапы и подпруги и поседлал своего Нерона Фениной амуницией. В сушилке, мол, темно было, не заметил. А мне пришлось воспользоваться его снаряжением, а потом обменяться. Потом Лешка признался, что сделал это нарочно. В качестве компенсации морального ущерба хитрый Леша пригласил меня пообедать.

Я была голодна, совершенно свободна и не усмотрела в подобном приглашении никакой подоплеки. Мы с Лешей ели теплый салат из лосося, пили свежевыжатый апельсиновый сок. Разговор как-то не клеился. Конечно, меня волновала судьба Светы. Все-таки, все случилось на моих глазах. Можно было крикнуть ей «соблюдай дистанцию», но мне не хотелось обидеть Свету. А обижалась она по любому пустяку: то дорогу ей не уступили, то дверь перед ней не открыли.

Как-то раз я гаркнула на нее в сердцах, поскольку видела, что она собиралась садиться в седло прямо в конюшне, а это строжайше запрещено, потому что очень опасно. В конюшне самое главное – соблюдение норм техники безопасности, а всякие там политесы – дело десятое. Так она недели две проходила мимо меня с гордо поднятым подбородком. Потом, правда, смягчилась. Светка была по-своему, хорошая баба, добрая. Кормила сахаром и сухарями всех подряд, не только своего Нерона. И, когда кто-то стащил ее «манерный» белый хлыст, тоже трагедий устраивать не стала, просто купила новый. На конюшне постоянно тусуется всякий малоимущий народ и все время что-то «тырит». Если скандалить из-за каждой украденной вещи, то никаких нервов не хватит.

Короче, я чувствовала какую-то свою вину за случившееся со Светой.

Подали горячее. Мне – перечный стейк средней прожарки, Леше – оленину с грибами, которую он вяло ковырял вилкой. Похоже, особого удовольствия ему еда не приносила, хотя то, что лежало на тарелке, пахло просто восхитительно. Я, наоборот, ела с аппетитом. Только в пабе«Оливер Твист» готовят такой потрясающий стейк, который тает во рту.

Я спросила, как чувствует себя Света – Лешка нахмурился.

– У Светы, похоже, роман с хирургом, который ее оперировал, – мрачно изрек он, глядя в сторону.

– Ух ты! Магия крови. – подумала я, а вслух произнесла:

– Видишь ли, Алексей, подобные романы – это довольно распространенный случай. Просто между хирургом и пациенткой всегда образуется особая связь. Так называемая магия крови. У пациента возникает огромное чувство расположения и доверия к своему хирургу. Некоторые женщины считают, что это любовь. Не Света первая, не она

последняя. Наплюй, все равно это все ненадолго. У этого хирурга таких свет, наверняка, вагон и маленькая тележка. Поматросит и бросит. Вернется твоя Света.

– Вероятно, – поморщился Леша, – только вот какие-то рамки приличия должны все

же соблюдаться. Конечно, я не герой ее романа. Если бы ей не нужны были деньги, она бы давно меня бросила. Но крутить внаглую с этим гадким доктором на глазах у детей – это уже ни в какие ворота не лезет, – и он забросил в рот очередную порцию оленины.

У меня даже рот открылся от удивления. Это значит, что Леше известно, что Света его использует, и он безропотно ей это позволяет.

– А тебе, вообще, не обидно, а, Леш?

– Ты это о чем?

– Ну, что тебя так используют.

– Я делал это не для Светы, а ради детей. Своих не нажил, а к чужим вот очень быстро привязался. Если бы дело было только в Свете, то мы бы уже давно разбежались.

Конечно, Алексей резко вырос в моих глазах. У меня бывший муж на родную дочь наплевал, не звонил, не общался, не интересовался, как она. Просто перечислял десять тысяч раз в месяц. А Лешка нянчится с чужими детьми. Конечно, девочки на Лешу были не похожи, но мне казалось, что это их со Светой общие дочери. Он возился с ними, как с родными, я сама это видела неоднократно.

Это был настоящий мужской поступок, а красота мужчины всегда была скрыта для меня в его делах. Не скажу, чтобы Леша был мужчиной страховидным, но внешность у него была совершенно для меня экзотическая. Он был наполовину бурят, наполовину еврей. Причем, если вторая половина была неявная, то первая была видна сразу, по разрезу глаз. Во всем остальном он был вполне ничего – не маленький, не толстый, не лысый, вполне сохранившийся к тридцати семи годам мужчина. Редкий случай.

Как-то незаметно наша с ним беседа перетекла в область кино, и Леша пригласил меня составить ему компанию на премьеру нового фильма Формана. Я согласилась, поскольку интересовалась творчеством этого режиссера. На ближайшие сеансы билеты закончились, мы купили билеты на семь вечера, а сами поехали погулять в Летний сад, пока его совсем не закрыли на реконструкцию. Леша пинал ботинком камушки и по-прежнему был невесел. Беседа крутилась возле лошадей, я рассказывала про Хуторка и Весеннего бала и свои неудачи на ниве конного спорта.

– Вот готовишь лошадь, готовишь годы. Иногда с жеребенка растишь. Долго и кропотливо ищешь контакт, отрабатываешь элементы. Как только есть, что показать, обязательно что-то случится.

– Может быть, твои спортивные амбиции и есть причина всех твоих несчастий. Может надо просто ездить, общаться с лошадью? Получать от нее удовольствие. А тебе вот непременно хочется быть первой, быть лучшей. Может, пустое это все?

У Лешечки была потрясающая способность ставить все на свои места. Мне для того, чтобы прийти к какому-нибудь логическому выводу, требовалась сделать два-три вывода промежуточных. Он находил верное решение сразу. И этим был для меня весьма притягателен в интеллектуальной плоскости. Он увлекался историей религии и знал про это огромное количество всяких интересных вещей. Даже его отчаянная ересь про то что христианство – продукт политических амбиций императора Константина, не вызывала бурных протестов в моей душе.

Иногда мне с ним было совсем непросто. Иногда Лешка был довольно резок в своих высказываниях, а зачастую и просто бесцеремонен. Но я старалась не обращать внимания на его колкости. Идеальных людей не бывает. А мне, безусловно, было с ним интересно.

Перед фильмом мы опять завернули поесть. Лешка был настоящий «проглот». И куда все у него помещалось? Ели мисо-суп, овощную темпуру и сашими из лосося.

Легкая японская еда, после которой совершенно не чувствуешь себя объевшимся. Наоборот, после еды ты готов плодотворно работать. Натрескавшись же мяса с картошкой, скорее всего тебя банально потянет в сон. Может быть, поэтому японцы такие трудолюбивые, а идеал русского человека – Емеля, лежащий на печи?

Фильм был историческим, «Призраки Гойа» одного из моих любимых режиссеров Милоша Формана, про жертву испанской инквизиции. Мой кавалер чувствовал себя в своей стихии. Леша постоянно наклонялся ко мне, чтобы прокомментировать какой-то исторический факт, потом убрал разделявший нас подлокотник, приобнял меня и уткнулся подбородком в мое плечо, а потом незаметно положил мне руку на талию и начал гладить меня по спине, медленно, всей ладонью и сжатыми пальцами. Мне сразу стало понятно, что Леша рассчитывает на продолжение нашей встречи в интимной атмосфере, и, судя по всему, продолжение будет очень приятным. Руки у Леши были просто волшебные – чуткие и нежные. В этот момент я уже знала, что «все будет». И все будет здорово.

Кино закончилось. После хорошего фильма всегда на душе становится светло. В приподнятом настроении мы вышли из Варшавского экспресса и сели в Лешину машину.

Леша повез меня домой. Ко мне домой. По дороге мы взахлеб обсуждали фильм. Все- таки, Натали Портман была неподражаема, особенно когда ее героиня вышла из каземата, в котором провела долгие годы. Как она шла, подволакивая ноги, как щурилась от яркого света. В эту игру веришь безоговорочно!

Мы уже почти подъехали к моему дому, как Лешка встрепенулся.

– Аля! А мне не хочется с тобой сегодня расставаться. Может, махнем ко мне?

– Ну что ты, Леша, я никогда не соглашаюсь на «продолжение банкета» на первом свидании.

Лешка явно сник.

– Да я, собственно, ничего другого и не ожидал… – пробурчал он, и погрузился в какие-то мрачные мысли. Лешка был так неподдельно расстроен, что я пожалела о том, что сказала ему то, что сказала. Когда мы подъезжали к Большеохтинскому мосту, как я вдруг осознала, что тоже не хочу с ним расставаться. В конце-концов, мы оба взрослые свободные люди. Я посмотрела на него в упор, улыбнулась и сказала тихо: