Как жить с французом?

Методично записав остальные комментарии в файл черновика будущей статьи, я занялась разработкой самых перспективных месторождений мысли. Например, швейцарский доктор, здорово помогший мне когда-то со статьей о Церматте, упоминал об игре в петанк, причем непременно в белом льняном костюме, как о традиционном развлечении местных жителей. Эту тему стоило развить. Американский профессор вспоминал, как провел в Европе медовый месяц со второй – но не последней – женой. Хотя это было в конце восьмидесятых, его воспоминания о шампанском и яхтах казались очень осязаемыми и легко могли быть осовременены.

Статья выписывалась кружевами: образ цеплялся за образ, одна метафора тянула за собой другую. Но я продолжала искать. Искать камертон, который привел бы все эти яркие образы, интересные факты и многоярусные метафоры в единую тональность, и тогда они бы выстроились в прекрасную мелодию. А между тем, был уже вечер субботы. Внизу экрана раздражающе мигало оранжевым сообщение, которое я в пылу работы не открывала уже второй час.

GM: Привет! Как дела? Ты всё-таки собираешься в Сен-Тропе?

Cпрашивал тот самый француз, на которого возлагались большие надежды и который их не оправдал.

DK: Да я, в общем-то, туда и не собиралась.

GM: А зачем спрашивала?

DK: Статью пишу.

GM: Ну да, ты же журналист. И что ты пишешь о Сен-Тропе – он модный или уродливый?

DK: Я думала, ты мне расскажешь.

И он совершенно неожиданно выдал моему воображению целую канистру первоклассного бензина с фракциями субъективности, детских воспоминаний и местных суеверий. Он рассказал про то, что ночью в тех местах ездить опасно из-за привычки диких свиней выскакивать на проезжую часть; про то, что водители, поставив машины в зигзагообразную оборонительную конструкцию, перекупают друг у друга парковочное место прямо на самом этом самом парковочном месте; про то, что комплект для петанка там стоит сколько, будто шарики сделаны из серебра 925-й пробы.

В понедельник текст был сдан. Главными героями его были я сама, французский юноша, которого я никогда не видела, и город, в котором я никогда не бывала. После публикации наша связь, никогда не существовавшая в действительности, стала полновесным фактом медиа-пространства.

***

…Так вот, я подумала, что он не отличается оригинальностью. И что еще хуже, в отличие от текста о Сен-Тропе, сейчас он мне никак не может помочь.

DK: Пожалуй, я уже не собираюсь в Бельгию. Мои друзья меня кинули.

GM: Почему?

Я сама себе задаю этот вопрос. Только я задаю его примерно с такой интонацией: «Почему??!! Ну почему????!!!!»

DK: Потому что их не будет там, пока там буду я. Одной мне нечего там делать и нигде остановиться.

На другом конце затихло. Для приличного человека этот француз явно затягивал с соболезнованиями. Я подождала ещё немного, потом свернула окно и вернулась к грустным поискам гостиницы за тридцать евро в сутки.

Когда диалоговое окно снова замигало, я намеренно не открывала его минут десять. Что интересного мог сказать человек, начинающий виртуальную беседу с «Привет! Как дела?». Наверняка он обошелся скудной формулой вежливости типа «Мне очень жаль, что твои друзья так поступили, но уверен, ты найдешь, чем заняться в Бельгии». Нет, это для него длинновато. Скорее, он ограничился просто «Мне очень жаль!». Я развернула окно.

GM: Знаешь, у меня как раз появилась возможность взять отпуск, так что, если хочешь, я мог бы приехать в Брюссель и побыть с тобой.

GM: Мне несложно.

GM: От Парижа это всего два часа на поезде, я только что проверил.

Я не верила своим глазам. Три строчки текста за раз? Нет, подождите, он ГОТОВ ПРИЕХАТЬ? Он же меня даже не видел, ну разве что на фотографии в виртуальном профиле. Я, конечно, там очень даже ничего себе, с выдающейся грудью и вообще похожа на Кэтрин Зету-Джонс, но… Этот парень, что, никогда не слышал о фотошопе?

Я отъехала от компьютера на стуле на колесиках и приняла позу, удобную для размышлений – ноги выставлены вперед, спина согнута дугой, одна рука обхватывает грудь, другая подпирает голову. Это очень мило с его стороны – потратить свой отпуск на совершенно незнакомую девушку. И он мог бы стать той самой «подругой», которой недоставало в расчётах… Загвоздка в том, что он не «подруга», а некое виртуальное существо предположительно мужского пола, которое собирается обрести кровь и плоть и жить бок о бок со мной неделю. А вдруг он мне не понравится? Вдруг у него из носа растут волосы и дурно пахнет изо рта? С другой стороны, он помог бы мне сэкономить как минимум двести десять евро в неделю, за это можно многое простить. Ну, не волосы и не запах, конечно, но… скажем, если он носит дырявые носки – можно простить. Или, например, не стрижёт, а обкусывает ногти… Нет-нет, ногти – не могу. Носки – могу, ногти – не могу! Хотя, если подумать, двести десять евро – это ведь целое весеннее пальто… Мы же будем всего-навсего соседями по комнате, пусть, в конце концов, грызет свои ногти. А если он не пользуется дезодорантом? Я же задохнусь. Двести десять евро экономии плюс спасенные сто пятьдесят евро за несдаваемый билет. Господи, я уже задыхаюсь!

Я соскочила со стула и пошла в ванную ополоснуть лицо холодной водой. Контраст температур всегда помогает прийти к верному решению. Лучше что-то сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Тем более что в конце путешествия меня ждала награда за все перенесенные страдания – короткая, но такая долгожданная встреча с Маартеном. И пусть мы не успеем сделать всего запланированного, старт будет дан. Потом, через пару месяцев он приедет в Москву, скажет: «Дарья, я умираю вдалеке от тебя». И всё начнётся по-настоящему.

– Это идея! – напечатала я в диалоговом окошке, вытирая щёки воротом домашней кофты. – А ты, правда, хотел провести отпуск в Бельгии?

– Нет. Но там хорошее пиво.

Ну и славно. Если бы он сказал «Нет. Но если там будешь ты – да», я бы чувствовала себя обязанной. В моей ситуации это очень некстати.

– В какой гостинице ты остановишься?

Вот он, момент истины.

– В том-то и проблема. Я не могу забронировать гостиницу, потому что у меня нет кредитной карточки.

– Как это, у тебя нет кредитной карточки? Ты её потеряла?

– У меня её и не было никогда…

Моё смущение было заметно даже орфографически. Неужели человеку в двадцать два года совершенно необходимо иметь кредитку? У нас в стране на тот момент карточки были только у сотрудников иностранных компаний и тех, кто держал счета в швейцарских банках или оффшорах. Прогнивший капиталистический Запад!

– Хмм.

Видимо, это сочетание букв должно было выражать крайнюю степень задумчивости и скептицизма. Чтобы он не дай бог не подумал, что у меня имеются виды на его кредитку, я быстро добавила, что, похоже, придётся ехать вникуда и искать гостиницу на месте.

Этот вариант отпадал уже потому, что пограничники в аэропорту могли потребовать бронь отеля, и я уже представляла себя, бедную-несчастную-голодную-три-дня-немытую, в гипсокартонной комнатке ожидающую депортации. Слава богу, тонкий психологический расчет сработал.

– Хмм… Ладно, я забронирую отель по своей карте. На какую сумму ты рассчитываешь?

– На тридцать евро с человека.

– То есть… если я правильно понял, ты хочешь снять один номер на двоих?

Он мгновенно калькулирует! У меня на голове зашевелились волосы. Вот что он сейчас обо мне думает? Раскованная девушка из России, никогда не имевшая банковской карты, но не чурающаяся перспективы жить вместе с незнакомым мужчиной, у которого такая карта есть? Из маленького диалогового окошка на меня струилось презрение и подозрение, и от стыда я поглубже зарылась в плед.

Он повторил вопросительный знак.

– Ну, я думала сэкономить, раз уж мы поедем вместе.

– Логично. Побудь онлайн, пока я буду бронировать.

– О'кей! – радостно согласилась я. – Кстати, потом ты не мог бы прислать мне копию брони на случай, если пограничники в аэропорту спросят? Знаешь, для нас, русских, мир полон формальностей.

– Хорошо.

Уфф. Теперь главное – не думать раньше времени о торчащих из носа волосинках и оспинах от подростковых прыщей. На фотографии в профиле он недурён собой – широкоплечий темноволосый парень со свободной стрижкой и рюкзаком за плечами. Правда, фото довольно расплывчатое и сделано «на расстоянии».

Через полчаса окошко снова замигало. На этот раз я открыла его сразу:

– Я выслал тебе на почту подтверждение бронирования. Оно на мое имя, но я приложил еще письмо пограничникам с объяснением, что номер забронирован на двоих. Там мой номер телефона и копия моей идентификационной карты. Так, если возникнут вопросы при въезде, пусть свяжутся со мной.

– Спасибо!

– Не за что. До связи.

Его предусмотрительность подкупала. В почте я нашла письмо со всеми обещанными документами и сразу отправила их на печать. Трещащий струйный принтер строчка за строчкой выдавливал из себя спасение моим бельгийским каникулам. Вот улеглись в лоток испещрённые мелкими латинскими буковками листки бронирования. За ними выползло письмо – незнакомые слова с обилием надстрочных знаков, характерных для французского. И наконец – копия идентификационной карты, аналога европейского внутреннего паспорта. Я взяла в руки последнюю страницу и всмотрелась в официальную фотографию: даже чёрно-белая и плохо пропечатанная, она обещала, что эти каникулы будут больше, чем просто дружескими…

Волшебная сила хрустальных бокалов

План А: сказаться больной и отпустить его наслаждаться отпуском в одиночестве.

План Б: надеть кольцо на безымянный палец правой руки и с энтузиазмом сообщить, что я недавно вышла замуж.

План В: сказать, что мой главный интерес в Бельгии – музеи гобеленов.

Сидя в жёстком кресле самолёта «Королевских авиалиний», я листала купленный в аэропорту справочник «Лё Пти Фюте» с видом человека, который старается составить эргономичный маршрут, связавший бы Атомиум, Парк Европы, Музей Рене Магритта и Писающего Мальчика. На самом деле мозг судорожно генерировал маневры на случай, если попутчик мне совсем не понравится. Да, гобелены – это хорошо, это должно стать сильным аргументом против моего общества…

Чем ближе подлетал самолёт к пункту назначения, тем влажнее становились мои ладони. Когда капитан объявил о начинающейся посадке, я залпом выпила пластиковый стаканчик красного вина и вжалась в кресло в жалких попытках медитации. Тук-тук, тук-тук, тук-тук – колотилось в заложенных ушах.

«Привет, так вот ты какой!»

«Привет! Вино на борту было неплохим»

«Привет, ты любишь Магритта так же, как люблю его я?»

Фантазия никак не могла разродиться оригинальной приветственной фразой.

Едва я вышла в «рукав», соединяющий самолет с аэропортом, в сумке заиграл мобильный.

– Ты долетела? – спросил красивый мужской голос.

Только тут я поняла, что до сих пор мы даже ни разу не слышались.

– Да, уже иду к паспортному контролю.

– Отлично, я жду на выходе.

Чем бы все это не кончилось, голос заверните, пожалуйста, отдельно.

Кусая от нетерпения ногти, я прошла паспортный контроль. Переминаясь с ноги на ногу, дождалась чемодана. Шумно выдохнула и шагнула к автоматически открывающимся дверям. Обвела испуганным взглядом толпу встречающих. Кто-то справа махнул рукой. Я обернулась… Господи, как много времени потеряно на придумывание дипломатичных отказов! Все эти часы надо было потратить на разработку всевозможных завоевательных стратегий! В толпе встречающих стоял Мой Принц, и по всей очевидности, он ждал именно меня. Я шагала к нему с глупой улыбкой и абсолютной, пугающей, восхитительной пустотой в голове.

***

«Неужели ни одного прыща?» – думала я, таращась на него всё с той же приклеенной улыбкой, пока мы спускались в лифте на платформу, откуда стартовал экспресс-поезд к центру города. Он тоже явно что-то искал в моём лице. Но я, в отличие от него, не могла похвастать ни такой непогрешимо матовой кожей, ни такими идеально лежащими волосами. Ни чётко очерченным подбородком, ни кинематографическим профилем. Ни даже приятным румянцем на скулах – от сознания своих несовершенств я полыхала огнём от ушей до мизинцев.

Перебрасываясь короткими фразами на английском, мы сели в поезд и через невыносимых полчаса краснений, бледнений и заиканий прибыли на Северный вокзал, рядом с которым, судя по «ГуглМапс», располагалась наша гостиница. Француз нравился мне всё больше, особенно после того, как предложил обменять свой маленький мужской несессерчик на колесиках на мой двадцатикилограммовый баул, набитый одеждой и обувью на все случаи жизни. Мелочь, в общем-то, но для нас, неэмансипированных женщин, она многое значит. Надеюсь, Маартена эмансипация тоже не слишком испортила, но, в конце концов, всё поддается коррекции. Он же не виноват, что родился в Европе.

Отель не обманул ожиданий только в одном: он действительно находился в пяти минутах ходьбы от вокзала. Я отдала Гийому паспорт и присела на диван, предоставив ему дирижировать ситуацией. Судя по его напряженной спине и часто повторяемому «Но-но-но», я вовремя самоустранилась: процесс регистрации проходил с осложнениями. За десять минут перепалки на французском между Гийомом и хозяином отеля мои предположения становились мрачнее и мрачнее.

Мы будем ночевать на вокзале?

Банк аннулировал кредитку Гийома?

Русский загранпаспорт не действителен в Бельгии?

Гийом находится в международном розыске?

Я нахожусь в международном розыске?!

Гийом подошел ко мне, рассерженный и красный.

– Чёрт-те что! Я даже не знаю, что делать, – «ну точно, аннулировали кредитку и загранпаспорт не действителен», пронеслось у меня в голове. – Они отдали наш номер час назад.

– Как такое возможно? Ты же его оплатил, – воскликнула я, отгоняя от себя образы бомжей, ошивающихся у вокзала. – То есть мы будем спать на улице?

– Да, оплатил. Но ресепшионист подумал, что раз мы… ну в общем, что мы… если мы парень и девушка, то… короче, он подумал, что его коллега ошибся, забронировав для нас номер с двумя одноместными кроватями. И отдал его пожилой паре.

В моём воображении бомжи сменились совсем другими образами.

– То есть комнаты у них всё-таки есть? – осторожно уточнила я.

– Да, но только с двуспальными кроватями.

На его лице была написана такая искренняя досада, что мне стало не по себе. Казалось, стоит мне шевельнуться в направлении входной двери, как он вылетит туда, увлекая за собой оба наших чемодана. Но с другой стороны, раз он еще не на пути к вокзалу, значит, ждет решения от меня. А у меня за плечами в общей сложности семь с половиной часов пути, считая дорогу до Шереметьева и пересадку в Копенгагене. И мне совершенно не нравилась мысль провести остаток этого влажного мартовского вечера, чавкая по лужам замшевыми сапожками в неизвестном направлении. Ведь у нас тогда ещё не было смартфонов с функцией ориентировки на местности.

– Ну что ж, придется брать то, что есть. Не на улице же ночевать, – сказала я, смотря на него глазами оленёнка Бэмби. Разве Бэмби может навевать непристойные мысли? Только мысли об опеке и заботе.

Гийом согласно кивнул.

– Но я попрошу его, как только комната освободится, сразу же переселить нас.

– Конечно! – горячо поддержала я эту инициативу. Даже чересчур горячо.

В сопровождении хозяина мы поднялись по крутой лестнице на третий этаж, волоча за собой чемоданы – в штате отеля носильщик явно не числился. «Вот это настоящая жизнь, Дашенька. Хорошо, что тебе не надо к ней привыкать», – вела я мысленный диалог сама с собой, втягивая на очередную ступеньку относительно лёгкий Гийомов чемоданчик. В моей жизни журналиста-путешественника нас везли из аэропорта на микроавтобусе с кондиционером, по дороге заботливый отельный менеджер раздавал нам бутылки с минералкой, в лобби гостиницы нас, как правило, ждал поднос с бокалами шампанского, и пока мы чокались за знакомство, ресепшионист уже приносил ключи от наших комнат. Надо ли говорить, что чемодан сама я передвигала не дальше, чем от багажной ленты до стойки такси.

Хозяин отпер дверь с номером 303 и шагнул внутрь. Мы остались за порогом, потому что больше туда войти никто не мог.

– Там ванная, – хозяин уперся локтем в стену слева. – Там окно, рядом шкаф, – широкий жест направо. – А вот кровать, – он дал дружеский шлепок подушке. – Чувствуйте себя как дома!

И бочком вышел. Мы переглянулись и втянули чемоданы в узкое пространство между кроватью и гипсокартонной стенкой. Перед нами было окно, а за ним – глухая серая стена какого-то индустриального здания. Хотя если уж совсем честно, перед нами была Кровать, а уже за ней – окно. Но этот предмет интерьера мы молчаливо договорились не замечать.

***

Это было очень стеснительно. Мы изо всех сил старались не смотреть в сторону лежбища, но ввиду того, что оно занимало три четверти пространства комнаты, получалось у нас плохо. Я аккуратно раскладывала свои блузки на левой стороне кровати, боясь задеть ими невидимую демаркационную линию, которая делила спальное место на мою и его половины. Гийом долго ковырялся в своём чемоданчике, а потом спросил, может ли он первым принять душ после дороги.

Кровь прилила к моим щекам. Куда же мне деваться в этой десятиметровой клеточке, когда он выйдет из ванной с вафельным полотенцем вместо набедренной повязки?!

– Конечно, иди. Я пока как раз закончу со шкафом, – подбодрила я его. И вся обратилась в слух.

Щёлкнула щеколда на двери. Хлопнуло об стену полотенце. Тонко затрещал трикотажный пуловер, стягиваемый через плечи. Звякнула пряжка ремня на джинсах. Вжикнула расстегиваемая молния. Джинсы глухо упали на кафельный пол. Наступила пауза, наполненная еле слышным шуршанием. Я знала, ЧТО он сейчас снимает. И не могла об этом не думать. Воображение увлекло меня так далеко, что звук воды, обрушившейся на эмаль душевого поддона, показался почти оплеухой. Я вынырнула из эротических фантазий и судорожно принялась расправлять платье на плечиках, как будто кто-то мог меня уличить в непристойности.

Он вышел из ванной в халате и носках. Это было огромным облегчением. Я поспешила занять неостывший душевой поддон, чтобы дать ему время переодеться. И только тут заметила толчок. О ужас, что же делать целую неделю?! Ведь тонкие гипсокартонные стены способствуют рождению не только эротических фантазий, но и других, ещё более натуралистичных образов.

Под горячим душем самые неразрешимые проблемы кажутся решаемыми. В конце концов, тысячи студентов, чтобы снять квартиру, ищут соквартирантов через социальные сети и специальные сайты. В лучшем случае они пару раз встречаются в кафе, прежде чем начать вести совместный быт. Мы, правда, до сих пор не виделись ни разу… Но и делить жилплощадь нам не так уж долго – всего семь дней. А потом я увижусь с Маартеном, и начнется совсем другая жизнь…

Я закуталась в длинный, мешковатый халат и вышла из ванной. Гийом развешивал рубашки. Лихо перемахнув через его территорию кровати, я уселась на своей в позе лотоса. Путь к чемодану был перекрыт, поэтому ничего не оставалось, как рассматривать его спину. Очень статную спину, ограниченную с сверху широченными плечами, а снизу – узкими бедрами. Все как мы любим.

– Да, ты не могла бы сразу отдать мне половину того, что я заплатил за гостиницу? – попросил вдруг Гийом, не отрываясь от развешивания рубашек. – Двести двадцать евро.

Клямц! Пок-пок-пок-пок-пок! Внутри меня как будто лопнул пузырёк с ядом, и его содержимое стало быстро растекаться по венам и артериям. Яд имел противолюбовное действие. Все достоинства Гийома – чувственный голос, широкие плечи, густые тёмные волосы, орлиный нос – стали скукоживаться на глазах. Он всё так же стоял напротив, расправляя рубашку на вешалке, халат красиво обнимал его торс, я даже чувствовала сложносоставной запах его волос, кожи и геля для душа, но при этом он вдруг удалился от меня на непреодолимое расстояние. По десятибалльной шкале разочарований это тянуло на девять: как будто все приятные ожидания, что копились во мне эти несколько дней и достигли той критической массы, чтобы перерасти во влюбленность, вдруг обратились в пыль, а у меня даже не было сил поднять руку, чтобы удержать несколько пылинок.

– Ах да, конечно, я и сама собиралась, – пролепетала я и для убедительности стукнула себя по лбу. – Вот, держи!

Я порылась в кошельке и протянула ему три зелёные сотенные купюры. Гийом озадаченно посмотрел на них.

– У тебя там ещё много таких?! – увидев напряжённое выражение на моём лице, он строго добавил: – Иметь при себе наличность опасно, все пользуются карточками.

– Не волнуйся, у меня осталось совсем немного, – сострила я.

– Слушай, ну у меня в любом случае нет сдачи. Давай, ты мне дашь двести, а на двадцать угостишь меня завтра ужином?

– Ну о’кей.

Я никак не могла классифицировать происходящее. Он. Просит. Угостить. Его. Ужином. То есть, в переводе с мужского на человеческий, я ему совсем не нравлюсь и никаких планов на совместное, пусть и короткое будущее, он не строит. Хотя с другой стороны, говорят, что у европейцев всё по-другому, женщины сами платят за себя и обижаются, если им подают пальто. В любом случае, он приехал сюда с уговором о совместной аренде гостиничного номера, у него, как и у меня, могла быть установка на чисто коммерческие отношения, и денег он, скорее всего, взял соответственно. А может – и даже вероятней всего – я вовсе не в его вкусе, и он не планирует перевести наши отношения в область гендерно-обременительных.

Я с болью в сердце отдавала ему двести евро. И дело тут было совсем не в деньгах. Просто эта сцена никак не могла бы появиться на первых страницах любовного романа.

***

Гийом, конечно, не понял причин резкой перемены моего настроения: остаток вечера я не могла выдавить из себя лишнего слова. «Да. Нет. Можно? Спасибо» – на большее меня не хватало. Мой мозг был занят. Он всеми силами старался найти объяснение такому необычному поведению мужчины, которое не нанесло бы ущерба моей самооценке. Но оно никак не находилось.

В моменты эмоциональных потрясений сильно хочется есть. Было уже поздно, и я порадовалась – насколько уместно было это слово в контексте моих переживаний – предусмотрительности Гийома, настоявшего на том, чтобы купить в привокзальном кафе два сэндвича. Сэндвичи представляли собой половинки багета, распоротые и начиненные ломтями сыра, ветчины и листьями салата. Я пилила зубами жёсткую хлебную корку и шумно втягивала ртом соус, забыв обо всех правилах соблазнения. Зачем они теперь? В конце концов, я не рубль, чтобы всем нравиться. Точнее, рубль, но в еврозоне. Нам всего-то надо провести вместе семь дней, даже уже шесть с половиной, а потом приедет Маартен, и всё, бывшее до него, я просто забуду…

На периферии сознания возник голос Гийома:

– Я привёз кое-что, чтобы отметить знакомство.

Я тряхнула головой, чтобы разогнать мысли, и повернулась к нему. Казалось, мы давно не виделись, хотя все это время он был рядом, в той же десятиметровой комнате. Он стоял с бутылкой вина в одной руке и двумя хрустальными бокалами в другой.

– Бокалы? – вытаращилась я.

– Я рассчитывал, что такую реакцию вызовет «Шато Верно» 1998 года, но если тебе больше нравятся бокалы…

– Откуда ты их взял? Привёз с собой?!

– Ну да, было понятно, что в двухзвёздочной гостинице экономят на хрустале.

– Ты провёз хрустальные бокалы через пол-Европы, чтобы выпить за знакомство? – не унималась я.

– Ну да, а что в этом такого?.. Нельзя же пить вино из пластиковых стаканчиков.

– Ничего такого. Просто это… мило, – впервые за вечер я улыбнулась. – И неожиданно. И романтично.

Гийом опустил голову, пряча застенчивую улыбку, и принялся ввинчивать штопор в горлышко «Шато Верно».

– Штопор я тоже привез, – на всякий случай добавил он.

Вдруг эти русские балдеют от привозных штопоров, кто их знает?

После пары торопливо опустошенных бокалов объяснение странностям в его поведении нашлось само собой: конечно, он не рассчитывал встретить такую неземную красавицу, как я, и не подумал взять с собой средства на ухаживания. Нельзя винить его за то, что в жизни я краше, чем на фото. Это называется «ха-риз-ма».

Воодушевленная домыслами, я снова привела в действие весь арсенал флирта. Практика показывала, что даже бедный студент, когда влюблён, найдет возможность пригласить даму сердца в ресторан. Добиться, чтобы он заплатил за меня в кафе – вот что станет мета-целью завтрашнего дня. Нет, я не меркантильна, в кошелке была достаточная сумма на пропитание, но теперь это дело принципа. Возможно, он не рассчитывал на большие траты, но уж на повседневную мелочь, вроде пива и мороженого, у него должно хватить. Эта мысль прорастала в моём сознании, пока физическое тело с ажиотажем рассуждало об астрологии – оказалось, мы с ним одного знака, Рыбы. Гийом полулежал на своей половине кровати и не без интереса слушал. Хотя никто не может с уверенностью сказать, что тогда прорастало в его сознании.