Я просто хочу, чтобы ты ПОМНИЛ…

Я читала где-то о том, что Природа не позволяет мужчине – Скорпиону рождаться внешне красивым. Считается что Скорпион обладает таким количеством природной Магии, что красота ему совершенно ни к чему. Он и так способен одним взглядом пригвоздить тебя к стене и заставить кого угодно подчиниться своей воле. Но что касается Фархана, то он оказался, скорее, исключением из правил, и был сказочно красив.

Он с детства имел неисчерпаемую страсть к книгам, и обладал просто немыслимым интеллектом, вперемешку с наивным очарованием пятилетнего мальчишки. Не любить его было невозможно. Абсолютно невозможно! Его учителя говорили: что бы он ни вытворял, ему никогда ничего не было, ибо наказывать его не хотелось никому. А был он шутником, озорником и хулиганом, но все сходило ему с рук. Потому что одной своей улыбкой он мог растопить камень.

Его детство и юность были довольно обычными. Школа, колледж, университет, друзья, спорт.

Он был очень близок с отцом, они дружили и понимали друг друга, начиная с раннего детства и на протяжении всей его жизни. Как старший брат, он конечно же обожал и баловал свою маленькую сестру Фатиму. Но решающую роль в его судьбе сыграла его мать, Парвати.

Фархан был не просто привязан к матери. Он боготворил ее. Она была для него всем на свете. Для нее же он был Единственным, Талантливейшим и Лучшим из всех людей мира. И его мама всегда мечтала, чтобы ее сын был актером, да не простым, а великим, знаменитым. Она ни на долю секунды не сомневалась, что у него это получится. Она верила безоговорочно, что ее сын станет звездой и будет своим искусством затрагивать сердца людей, влиять на их судьбы и делать их счастливыми.

Когда Фархану будет около 20 лет, он из Вирджинии переедет в Калифорнию, в пригород Лос Анжелеса. Отец откроет там свою фирму. Исполняя мечту отца, Фархан получает степень Магистра по международному праву.

Его мать работает в офисе отца и занимается домом. Помимо этого, она много работает волонтером в различных организациях, оказывающих помощь малоимущим и многодетным семьям. Это была светлая женщина, добрая и трудолюбивая, никогда, однако, не обделявшая своих детей любовью и нежностью. Она никогда не контролировала каждый шаг своих детей, считая, что самое главное в отношениях с детьми – это доверие.

Однако всегда, в любой момент, дети могли рассчитывать на помощь, поддержку и материнские объятия. Сам Фархан много лет спустя скажет: «Все, чего я достиг в жизни, мне удалось достичь только благодаря моей матери».

Вера матери в своего сына и его успех в будущем оказала огромное влияние на его карьеру. Всем, кто знал их семью, она говорила: «Мне ни к чему беспокоиться о моих детях. Особенно о Фархане. Чем бы он ни занимался, он всегда будет лучшим из лучших. Будет ли он бизнесменом, адвокатом, дипломатом, актером, – он всегда будет непревзойденным! И это истинная правда!»

Для нее ее сын Фархан был мегазвездой задолго до того, как он этой самой мегазвездой стал в действительности.

Именно мама с детства привила маленькому Фархану любовь к кинематографу. Именно она ходила с ним в кино, а после фильма они подолгу обсуждали то, что видели. Рассказывала она ему также и о кинематографе своей страны. И любовь к родине его матери передалась и ему.

«Видишь, сынок? – говорила она ему, – актер может за одну жизнь прожить сотни жизней! Но самое удивительное, актер может глубоко затронуть душу человека! Этого может оказаться достаточно для того, чтобы человек изменил всю свою жизнь, и жизнь тех, кто рядом с ним!»

Также с детства Парвати научила его языку своей родины. Хинди. И уже будучи подростком, Фархан смотрел с мамой не только фильмы, которые создавал Голливуд, но и фильмы, создаваемые в Болливуде.

Так что с детства он был хорошо знаком с обеими культурами и, впитав в себя лучшее из того, что было и в Голливуде и в Болливуде, он смог соединить это в своем творчестве воедино. К 30 годам он уже был звездой как в стране, в которой он родился, так и на родине его любимой матери, в Индии.

Работа Амана Али, отца Фархана, делала возможным юноше контактировать со многими людьми из киноиндустрии, которые знали его семью. Этим пользовалась Парвати. Уже с юности она представляла своего сына тем клиентам своего мужа, которые работали в кино.

«Это мой сын! – говорила она. – И он будет Звездой!»

Спорт тоже сыграл немалую роль в расцвете и продвижении кинематографической карьеры Фархана. Футбол. Теннис. Хоккей. Умение падать и подниматься. Проигрывать и побеждать.

Вначале в школе, а потом и в университете он принимал участие в различных постановках и спектаклях. Его яркая внешность вместе с талантом, грацией, убедительностью и эмоциональностью не оставляли ни у кого сомнений в том, что его ждет блестящее будущее. После университета он бы мог легко сделать карьеру в области международного права. Но свое образование по назначению он так и не использовал.

Уже в двадцатилетнем возрасте за его плечами были нескольких успешных телесериалов, около десятка театральных постановок и работа в трех крупнобюджетных блокбастерах.

Его карьера шла по нарастающей. Не поддаться его магнетизму было невозможно. Для этого нужно было быть просто глухим или слепым.

Жизнь шла своим чередом, набирая обороты.

В этом же возрасте и к великому разочарованию растущей армии своих поклонниц, Фархан женился. Познакомился он со своей женой, Синтией на университетской вечеринке, когда ей было всего двадцать лет, а ему двадцать три. Она была американкой из очень богатой и респектабельной семьи, принадлежавшей к старой калифорнийской элите. Ее родители долго не соглашались на свадьбу с Фарханом.

Во-первых, избранник дочери был мусульманином, а ее семья придерживалась традиций католицизма. Во-вторых, родители Синтии считали, что быть женой актера – это не самая лучшая и завидная судьба для их единственной дочери. Однако устоять перед шармом Фархана им, конечно же, не удалось. Через два года молодые поженились.

Итак. Молодой, прекрасный, любимый, успешный. Семья, работа, молодая жена, карьера.

Ничего не предвещало беды, но она пришла нежданно.

Когда Фархан был на съемках в другой стране, ему неожиданно позвонил отец.

– Сын! Срочно приезжай! Мама в больнице.

Первым же рейсом он вылетает домой. Забыв есть, забыв спать, забыв дышать.

Следующие несколько недель он ни на шаг не отходит от постели матери. Он ест только тогда, когда его заставляют насильно. Он не спит и только проваливается в забытье, в блаженную темноту, когда его организм отказывается более бодрствовать.

Скоротечный рак не оставлял места надежде. Но он не хотел отчаиваться. Он все равно надеялся. Он надеялся, что Бог, в которого он очень сильно верил, не отнимет у него самого дорогого на свете человека, маму. Он, как и все мы, ожидал чуда. Парвати то приходила в себя, то снова теряла сознание.

В те моменты, когда она была в сознании, она шутила с врачами и медсестрами, говорила ласковые слова своему сыну и мечтала о том, как он получит все мыслимые и немыслимые кинонаграды. Как они вместе потом поедут в Индию, на ее родину, и она с гордостью покажет его, ее любимого мальчика, многочисленной родне, которая все еще жила там. И он верил ей. Верил всем своим сердцем. Но потом Парвати впала в кому. И надежды не осталось.

Тогда он вспомнил, что в детстве мама рассказывала ему, что есть такая древняя молитва, которую надо прочесть ровно 108 раз, и после этого случится любое чудо. Но читать ее нужно обязательно под открытым небом. Он выходил на улицу из больничной палаты, находил более-менее пустынное место на парковке возле здания и начинал читать эту самую молитву. С закрытыми глазами он читал и читал, загибая пальцы, чтобы не сбиться со счета. И именно в тот миг, когда была прочитана сто седьмая молитва, его мать покинула этот мир. Смерть оказалась сильнее.

Его Отец вышел на улицу, плача, почти не видя путь перед собой. Он нашел своего сына читающим последнюю молитву. Он подошел к нему и положил руку сыну на плечо. Фархан никак на это не реагировал, но продолжал читать. Отец несколько минут не решался заговорить. Наконец, сжав плечо своего сына он тихо произнес:

– Бетта (сынок на хинди) Бетта! Мама ушла. Ее больше нет с нами, – его голос дрожит, и ему приходится собрать все свое мужество, чтобы не сломаться. Но Фархан словно не слышал его. Или не хотел слышать.

– Сынок…

Голос Фархана начал дрожать, по щекам текли слезы, но он не мог остановиться. Он слышал, что сказал ему отец. Но он не верил, не хотел верить…Не хотел… Последняя, сто восьмая молитва оказалась уже ненужной…

Во время прощания с Парвати беспрерывно лил дождь. Природа тоже плакала. Фархан шел за гробом, поддерживаемый двумя старыми друзьями. Он едва мог идти. Говорить он тоже не мог. Вскоре все ритуалы были закончены, все молитвы прочтены и все слова сказаны. Настал момент сказать последнее «прощай».

Но Фархан намертво держался за руку своей матери. От горя он словно обезумел. Его мать была его жизнью, его смехом, его радостью, его вдохновением, его верой и всем миром вокруг него. И теперь это все уходило с ней, и он не хотел ее отпускать…

– Как я не умер тогда вместе с ней, я не понимаю до сих пор, – скажет он много лет спустя. – Жизнь для меня разделилась на «до» и «после». Я никогда уже не мог быть прежним. Эта боль и это горе никогда не покинули моего сердца. Но эта боль и это горе стали для меня тем, что привело меня туда, где я сейчас. Я поклялся исполнить мечту моей матери и стать самой яркой звездой на Небосклоне Мирового Кинематографа, и я исполнил ее мечту!

Шло время. Работа по четырнадцать часов в день стала для него своеобразным убежищем от боли, которую было невозможно исцелить. Спустя два года у него рождается сын, а спустя еще два года дочь. Дети, которых он обожает, наконец заполняют пустоту, образовавшуюся после ухода Матери. Его же успех актера растет год от года. Он смел и предпочитает идти не по проторенной дорожке, он берется за проекты, не сулящие коммерческого успеха, но которые он сам считает интересными. Призы и награды сыплются на него, как из рога изобилия.

И вот этот самый Фархан Али, и есть тот, глаза которого я ищу среди толпы. Он и есть тот самый, которого я зову, лежа в холодной больничной палате, он и есть тот самый Единственный. Тот самый Долгожданный! Та самая недостающая часть меня самой, без которой моей душе нет покоя. Но я об этом пока еще не знаю.

Я до сих пор не могу понять и даже представить себе, каким образом получилось так, что я НИКОГДА до 2014 года не видела его лица! Я, возможно, слышала его имя, но оно, по всей видимости, никак не отзывалось во мне. Возможно, одна из причин такова, что я очень люблю старые фильмы. И предпочтение я отдаю отнюдь не голливудским, а старым индийским, итальянским и французским фильмам. С начала девяностых (а его блокбастеры начали выходить именно в начале девяностых) я едва помню, чтобы я ходила в кино, именно в кинотеатр. У меня дома появился дешевенький видеомагнитофон, и я брала напрокат множество кассет со старыми любимыми фильмами и по много раз их пересматривала. Но моими самыми-самыми родными, конечно же, оставались индийские фильмы. Я пересматривала старые ленты снова и снова. В них был этот неповторимый шарм и грусть ушедшей эпохи. Его же работы просто прошли мимо меня (или так суждено было). Его лицо мне на глаза тоже никогда не попадалось, иначе я сразу бы узнала ЭТИ ГЛАЗА! Но этого не случилось вплоть до той роковой ночи 2014 года.

Но об этом позже. А пока…

Исцеление

Пока я открыла глаза в больничной палате, утром после своей первой брачной ночи, первой своей ночи с мужчиной. Я, видимо, все же умудрилась провалиться в сон. Первое, что я увидела, было белое от ужаса лицо моей мамы и моего брата Алексея. Как оказалось позже, оставив меня в больнице на попечение врачей и медперсонала, мой новоиспеченный муж отправился домой спать. Проснувшись утром, он все же поехал домой к моей маме и сообщил ей, что я нахожусь в больнице, но «там ничего страшного нет и все будет в порядке». Увидев маму и брата, я начала опять плакать. Говорить я не могла, просто смотрела на них и рыдала молча. Брат повернулся к моему мужу, его лицо было искажено дикой яростью, я сжалась, ожидая драки. Лицо мамы было бескровным и как бы окаменевшим от моей боли. Но тут в палату с обходом пришел врач и вывел мою маму в коридор для «разговора». Брат отвернулся от меня и тихо сказал Артуру: «Если бы она умерла, я бы тебя голыми руками разорвал на куски! Подонок!»

Из больницы я вышла примерно через три недели. Все это время моя мама пыталась меня откормить. Но выходило у нее плохо. Я продолжала таять, сама не зная почему. Куда-то пропало желание жить. Но произошла, однако, еще одна вещь. Весь этот страшный опыт сильно обострил мои способности. Весть об этом облетела больницу за считанные часы. У моей кровати постоянно находились люди, которые задавали мне вопросы, на которые я равнодушно и бесстрастно отвечала.

Началось это все с того, что в обычный день моя постоянная медсестра ставила мне обычную мою сто пятидесятую капельницу, поскольку мой гемоглобин все еще был низким и никак не желал подниматься.

Проделывая все свои манипуляции, она «слишком громко», если так можно выразиться, думала, а я же попросту услышала ее мысли. И не только слышала, но и видела тех людей, о которых она думала. И тех людей, и их будущее. Я была в таком состоянии, что даже не задумывалась о том, КАК и ПОЧЕМУ я это вижу и слышу. Мне было все равно. На тот момент я была полумертвая, как сломанная кукла.

А думала эта чудесная женщина о том, что не стоит ей соглашаться на то, чтобы ее девятнадцатилетняя дочь выходила замуж за парня по имени Антон. Я не знаю, как у меня это получается, но я говорю всегда прежде, чем успеваю подумать и себя затормозить. Ведь я прекрасно знаю, ЧТО люди могут подумать. Но тогда мне было абсолютно все равно. Я была еще жива, но живой я себя не ощущала вовсе.

– И зря вы волнуетесь! – сказала я ей. – Парень хороший. Очень любит ее! Ну и что что ей 19, а ему 20! Пусть поженятся! Они будут очень счастливы! Сынок у них скоро будет! Радость вам! А вот вы лучше за старшую дочь волнуйтесь! Человек, с которым она встречается, видный! И при деньгах! Но душой он черный! Всю жизнь ее погубит! Не выдавайте ее за него!

У медсестры лицо стало белее снега, и капельница застыла у нее в руках.

Вот с того и пошло! В моей палате было пять коек. На тот момент там лежали я и еще одна женщина. Но после этого случая туда перевелось еще трое. По ночам я им пела. Мой голос каким-то странным образом успокаивал боль. Люди рассказывали мне всю свою жизнь, жизни свои детей и родных. Я все это видела, как на ладони. Меня прозвали «пророчица», и ко мне шли, и шли, и шли люди. Когда меня выписали, собралась огромная толпа. Люди давали мне свои адреса и телефоны. Благодарили, обнимали, желали мне всяческого здоровья и счастья… О, как же я была далека от этого самого здоровья и счастья. Из больницы я поехала прямо домой к маме.

Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы я вернулась в квартиру к «мужу». Тимошка же оставался со мной и мамой. Он очень сильно любил меня и не отходил от меня ни на шаг. Артур понимал, что ему со мной лучше. Но у меня все еще оставался ключ от его квартиры. О разводе мы не говорили. Хотя было совершенно ясно и понятно, что жить я с ним не буду. Только он не хотел сдаваться. Как это ни странно, но он, по всей видимости, продолжал надеяться, что каким-то чудом все наладится.

Может быть, он все же любил меня. Скорее всего. Просто он был чужой. Нечуткий. Грубый. Но, скорее всего, он был таким всегда. Просто я всегда думала о маленьком Тимошке, а надо было присмотреться к человеку, за которого я согласилась выйти замуж.

Я привыкла к давлению, привыкла к насилию, не сопротивлялась, думала, что вытерплю, как обычно, пыталась сделать как лучше для малыша… И разрушила две судьбы. Или три. Да, скорее всего.

Артур чувствовал себя виноватым и всячески пытался эту вину загладить. Мало того, однажды, несколько месяцев спустя, он стал передо мной на колени и сказал, держа меня за руки:

– Я очень сильно виноват перед тобой. Я страшно виноват перед тобой. Умоляю! Если сможешь, прости меня. Я тебя безумно люблю! Я дышать не могу без тебя! Я все сделаю! Только скажи! Скажи, чего ты хочешь? Все будет, как ты скажешь. Хочешь, в Париж поедем? Или в Индию. Ты же всегда мечтала об Индии. Скажи, чего ты хочешь? Я все сделаю. Я не хочу, не могу потерять тебя!

Но я не хотела ничего. Его прикосновения, даже самые невинные, ввергали меня в ужас. Он засыпал меня розами, покупал мне дорогие украшения, которые впоследствии я отдала ему обратно. Он очень хотел меня вернуть и все для этого делал, но я была словно мертвая. Я не чувствовала вообще ничего. У меня была странная температура тела. Ниже нормы. Мне было постоянно холодно, и я двигалась и выполняла домашнюю работу, словно робот. Я научилась надевать на себя маску, и почти смогла заставить людей, окружающих меня, поверить, что у меня все в порядке. Но это было ложью.

Причиной холода и пустоты внутри был не только мой первый неудачный сексуальный опыт и грубость мужа. Не только вернувшееся ощущение собственной никчемности, ненужности и неудачливости. Было что-то еще…

После выхода из больницы я вернулась в университет, и внешне все вроде бы было как прежде. Но я знала и понимала, что со мной что-то не то. И это нельзя было объяснить просто шоком, стрессом от того, что пришлось пережить. Нет. Я понимала, я изнутри чувствовала, что было еще что-то, но что? Я этого не знала. Держалась я тогда на большом количестве кофе, так как у меня не было сил ни на что. Мне не хотелось есть. Мне не хотелось никого видеть. Для меня было подвигом просто заставить себя встать с постели. Мама всячески отпаивала меня целебными травами и отварами. Но мне ничего не помогало. Я хотела быть одна. Это было все из того, что меня устраивало.

После занятий в Университете я ехала в большой парк, потому что там можно было найти пустынные аллеи, где никого не было. Там я и бродила часами. Я стремилась остаться одной. Совершенно одной.

А еще я стала чувствовать страшное, всепоглощающее чувство вины! Вины перед НИМ. Перед тем, кого я искала, но так и не нашла. Объяснить этого я не могу. Но каждой клеточкой своего существа, каждой частичкой сердца и души, столько, сколько я помню себя, я всегда чувствовала, что принадлежу только ему одному. Что я «его» и больше ничья. Ведь я всегда мечтала только об одном. Я найду его, или он найдет меня, и именно Он будет у меня первым и единственным. Никак иначе я себе свою жизнь и не представляла, да и не хотела представлять. Но все повернулось иначе! И во всем случившемся я винила только саму себя.

Выйдя замуж за Артура, я пошла против самой себя. Я отдала свое тело тому, кому оно никогда не должно было принадлежать, нелюбимому, и вот за это я и поплатилась. Я чувствовала себя грязной, оскверненной, запятнанной. Разве об этом я мечтала все годы детства и юности? Разве об этом? Чем я заслужила такой страшное наказание? Но, наверное, заслужила, раз это со мной произошло! Так я говорила сама себе. На протяжении долгих лет после той страшной ночи у меня вошло в привычку каждый день, утром и вечером, подолгу стоять в душе под струей горячей воды и тереть себя, чем только можно. Умом я, конечно же, понимала, что вода тут не поможет. Но я продолжала это делать. А еще винила я не только себя. Во мне появилась обида на Бога… Боль и Обида.

Тогда я, как христианка по крещению и вере, соблюдала все посты и все правила и наставления, какие только были, хотя, увы я не находила никакого покоя в церкви. От храмовых ритуалов неприятно щемило в груди, мне было там душно и не хватало воздуха… Я убедила себя в том, что просто у меня черная душа, и поэтому я все это чувствую. Я изо всех сил старалась быть правильной и хорошей девочкой. И мне искренне казалось, что я таковой и была. Наверное, поэтому я никак не могла понять, почему БОГ заставил меня пройти через все это. Я была уверена, что я этого вовсе не заслуживала. Я хотела быть счастливой. Хотела найти ЕГО. Я чувствовала, что принадлежу ему, и никому другому принадлежать не должна. Так ПОЧЕМУ же меня протащили через весь этот кошмар? В чем я виновата? В отступничестве? В мягкотелости? В глупости?

Мне казалось, что я уже никогда его не найду, потому что мое тело не было «чистым». После той страшной ночи, я больше не видела во сне его глаз. И это меня сломало окончательно.

Прошел месяц, два, три, шесть. Однажды, возвращаясь домой из университета, я села не на тот автобус. Маршрут чужого автобуса пролегал через старое городское кладбище. Сразу оговорюсь, я очень сильно боюсь кладбищ и обхожу их десятой дорогой. Но тут, увидев высокую стену и за ней множество могил, я вдруг попросила водителя остановиться.

Я сошла около кладбищенской стены и направилась к воротам. Я зашла внутрь. Там было абсолютно пусто. Не было совсем никого. Зима. Довольно холодно. Но холода я не чувствовала. Уже давно. Может потому, что холодно было у меня внутри. Странно, но кладбище не вызвало у меня прежнего ужаса. Совсем наоборот. Вдруг, непонятно по какой причине, мне стало спокойно. Я внезапно перестала ощущать эту тупую боль в области груди. Кладбище было старым и потому очень, очень большим. Я начала бродить среди могил. Я читала имена, смотрела на фотографии. Я присаживалась на маленькие скамеечки и не замечала, как становилось темно. Никакого страха я не испытывала. Наоборот, мне не хотелось оттуда уходить. Я ПОНИМАЛА: что-то было очень «не то» и очень «не так»! Но бороться с этим у меня не было ни сил, ни желания. Моя жизнь закончилась. Так я тогда думала. Его я больше никогда не увижу и не найду. Так какой же смысл продолжать жить? Я угасала. Медленно, но верно.

Я стала приходить на кладбище каждый день. Иногда я покупала цветы и раскладывала их на старые могилки. Гуляла там. Сидела часами. Пока однажды не случилось то, что меня, как я сейчас понимаю, спасло. Однажды, зайдя в ворота кладбища, я увидела пожилую женщину, которая продавала цветы. Их у нее было мало, и просила она какую-то очень небольшую сумму. Я решила купить у нее все цветы. Но когда я давала ей деньги, она вдруг взяла меня за руку. Я не могу сейчас вспомнить ее лица.

Она взяла меня за руку и сказала спокойным, тихим и очень добрым голосом:

– Детонька… Детонька, послушай! Сгубить тебя хотят! Не сгубили, потому как Светлая ты! Очень Светлая! Но если не найти того, кто это отчитает, то сгубят! Найти кого-то надо, детонька! Чтобы вычитали тебя! Ты вот что! Ты в монастырь пойди, тот, что недавно отстроили. Там есть такая Наталья! Поищи ее! Она поможет тебе! А сюда не ходи больше, деточка! Не ходи! Не место тебе среди мертвых. На ЗЕМЛЮ портили тебя! С могилы взятую. Могила с твоим именем!

Я стояла, словно в землю вросшая! Не знаю, минуту, или полчаса. Но когда ко мне вернулась способность говорить, я спросила:

– И что они сделали с этой землей, бабушка?

Женщина на минуту замолчала. Все это время она продолжала держать мою руку в своей.

– Земля в кровати, – сказала она.

И мне все стало ясно в тот же миг! Вспомнила я и эту чертову кровать, и как трясло меня при одной мысли о том, что нужно на нее лечь, и тот ужас, который она во мне вызывала. Я сейчас вспоминаю, что было дальше, словно во сне, словно в тумане. Я пошла на остановку, села на автобус и поехала к дому, где жил мой муж. Я знала, что если увижу его машину на стоянке, значит он дома, если же нет… Значит, его там нет. Машины не было. Я поднялась на лифте на девятый этаж. Ключи у меня еще почему-то были с собой. Мы ведь все еще числились женатыми, может, я их носила в сумке, как напоминание о моей несвободе. Не помню.

Закрыв за собой дверь, через минуту я стояла напротив этой проклятой кровати… Мне почему-то опять стало жутко и невыносимо страшно. Наконец я нашла в себе силы и подняла огромный двуспальный матрац. Мне пришлось свернуть его почти вдвое. На середине кровати лежал сверток. От него шел холод, словно от могилы на том кладбище, с которого я только что приехала. Я взяла его в руки. Это был женский головной платок. Развернув его, я увидела в середине землю… Я уже знала, что это была за земля. Тогда я не знала о том, что брать подклады в руки категорически запрещено.

Как только сверток оказался у меня в руках, возникло жуткое и страшное видение. Я лежу в заколоченном гробу, и при этом я ЕЩЕ ЖИВА. Мне страшно и до ужаса холодно. Мне стало дурно до такой степени, что я осела на пол, и на лбу у меня выступил холодный пот. Я замерзла, и меня трясло, как при высокой температуре. Наконец, усилием воли я заставился себя подняться с пола.

Я не знала, что с этой землей делать. Положив сверток в сумку, я вышла из квартиры и поехала в монастырь, о котором мне сказала женщина на кладбище. Или это была не женщина. Иногда мне кажется, что это вовсе не был человек. Возможно кто-то из Высших, из моих хранителей, пришел, чтобы сохранить мне жизнь.