Гибель Лодэтского Дьявола. Третий том

Ортлиб Совиннак набросился на него, не дав договорить. Он выбил кинжал из рук Идера одним точным ударом и, рыча от бешеной ярости, схватил его, пытаясь достать до горла. Идер, сопротивляясь, пробовал выдавить ему глаза, но в беспорядочной драке, теснимый мощью, лишь смог уронить отца на пол – затем, увлекаемый медвежьим хватом, свалился следом. Совиннак, потерявший в борьбе и свой новый черный берет, и нижнюю шапочку, подмял сына под себя, забрался на него и стал душить, не замечая, что Идер пытается что-то достать из внутреннего кармана камзола. А Маргарита, сидя на полу уборной, прислушивалась к непонятному шуму, доносившемуся из-за двери, похожему на рев сцепившихся медведей. Голос Идера Монаро ввел ее в оцепенение. То, что она чувствовала, – это был даже не ужас: нечто неописуемое, от чего сердце так бешено колотится, будто вот-вот порвет вместе с грудью и платье, но затем, улетая вниз, оно резко замирает и уже едва бьется.

«Рагнер, ну где же ты?» – вертелась в ее голове одна-единственная мысль.

Идер хрипел, теряя сознание. Ортлиб Совиннак приблизил глаза-прорези к его зрачкам, чтобы лучше видеть, как тот испустит дух. Жестокая улыбка развела усы и бородку с проседью. Грузный, огромный мужчина-медведь тихо засмеялся, когда помутнели глаза его сына, но вдруг тот выбросил руку прямо к короткой, жирной шее отца. Барон Ортлиб Нолаонт застыл на мгновение, продолжая улыбаться оскалом, да тут же его рот стал расслабляться. Идер, кашляя, скинул с себя тело и, приподнявшись, достал из затылка отца шпильку с иглой, как у сапожного шила. Крови появилась ровно капля, да и та скатилась с толстой иглы.

Держась за горло, Идер поднялся на ноги и с горечью посмотрел на мертвого отца. Он закрыл глаза, выдохнул, постоял так с четверть минуты и затем подошел к окну: дождь переходил в обильный ливень, а лес уже едва горел. Опустив бесстрастное лицо к подоконнику, Идер взял в руки маленькую, белую свинку с голубым бантиком. Он усмехнулся, узнав эту вещицу, и задумался. Сразу в его голове всплыли странные плечистые монахи у крепости. Цепь непонятных происшествий, начиная от горящего леса до свинки в его руках, твердила ему, что надо исчезнуть отсюда быстрее и не тратить время, но он подступил к двери уборной и охрипшим голосом заговорил с Маргаритой:

– Я пришел тебя убить. Не его… Но получилось, как получилось. Двух твоих мужей я убил одинаково… Должно быть, это ему возмездие. Да, кстати, поздравляю с венчанием. Поспеши ты взойти с ним на ложе, полагаю, убил бы вас обоих, – задумался он, вертя в руке свинку. – Мне пора идти. Не думаю, что еще свидимся. Если только мою мать обидишь – тогда я вернусь. Извинись перед ней за меня: не быть ей баронессой Нолаонт. Ей будет больно, но лучше так, чем ждать несбыточного и страдать всю жизнь. Свинку Алефтины я себе оставлю, – напоследок добавил он и, не прощаясь, удалился бесшумными шагами, но Маргарита услышала тихий лязг дверной щеколды.

«Ничто не заставит меня выйти отсюда, – подумала она. – Вдруг он не ушел и ждет меня там со своим тонким кинжалом? Рагнер, черт тебя подери, где же ты ходишь?!»

________________

Идер Монаро спустился на второй этаж, где его ждал взъерошенный Гюс Аразак в замаранном чужой кровью кафтане и со свечой в руке.

– Ну что? – спросил этот необычайно бледный южанин.

– Она закрылась в уборной. Сам сходи за топором и убей ее. Мне пора. За мной не иди, а то я от тебя избавлюсь. Я своего отца убил только что, – дрогнувшим голосом добавил Идер и сбежал вниз по узкой винтовой лестнице.

Гюс посмотрел наверх и тоже пошел вниз по лестнице. Топор можно было взять и в его собственной спальне, но туда он не желал заходить. Да и топор торчал в голове у одного из услужников, пришедших проведать его с этим орудием. Гюс направлялся по винтовой лестнице в подвал, где имелся еще один топор, но на первом этаже замер – он услышал эхо гулкой лодэтской речи. И более того – он узнал голос Рагнера Раннора, немного заплутавшего в замке-лабиринте. Понимая, что через минуту головорезы герцога будут здесь и ему что-то надо предпринять, он позабыл о подвале и ринулся наверх. План, что он хотел осуществить, не родился спонтанно: Гюс мыслил об этом еще до появления Маргариты, которая сломала и эти чаяния, и всю его жизнь, – корысть ослепляла его разум – Гюс залетел на второй этаж и постучался к Енриити.

– Быстрее открывайте, – сказал он, отставляя свечу и отбрасывая свой окровавленный кафтан. – Ваш отец при смерти! Сердце!

Дверь открыла Марили: она помогала Енриити готовиться ко сну, и девушки заболтались о бале и Арлоте Иберннаке.

– Я это делаю для тебя, – тихо сказал Гюс Марили. – Я женюсь сначала на ней, а потом на тебе. И ты станешь баронессой.

Марили не успела осознать, что он ей сказал, как Гюс за плечи выставил ее за дверь, а сам закрылся в спальне. Потрясенная девушка через пару мгновений заколотила в дверь.

– Скотина! – закричала она. – Ты чё удумал, сволочь?! Выходь оттудова! Эй, кто-нибудься, подмогите!

Из соседней спальни вышла Диана Монаро.

– Аразак снасильничает с Енриити! – бросила ей Марили. – И принудит пойти за его!

– Что за чушь!

Из-за двери раздался вопль Енриити, и Марили закричала на всю башню:

– Да есть же здеся мужчины?! А?!

И она заорала еще сильнее, потому что снизу, с лестницы, высунулась страшная рыжая голова людоеда в шрамах и заговорила на лодэтском. Диана завопила, вторя ей, когда ручища Ольвора схватила ее за плечо. Из-за двери снова закричала Енриити. В этом аду пронзительного женского визга и появился Лодэтский Дьявол: в кольчуге поверх рясы, с прической послушника и с мечом в руке. Тряхнув Марили, он громко ее спросил:

– Где Маргарита?!

Марили указала пальцем вверх и снова начала слабо кричать.

– Не орать, и всем заткнуться!!! – громче всех взревел Рагнер. – Разобраться тут! – крикнул он своим людям, а сам поспешил выше по лестнице.

Второй этаж наполнился мужчинами, от вида которых Диана Монаро и Марили были бы рады бежать как можно дальше, но их крепко держали за плечи и руки. «Монахи» ломали дверь секирами, а трое других «разбойников» меж тем вскрывали двери комнат в коридоре. Обнаружив резню в спальне Гюса Аразака, они от удивления присвистнули. Там по каменным стенам еще медленно стекали с разлапистых пятен дорожки крови.

Дверь в спальню Енриити без труда сломали, и первыми внутрь запрыгнули Лорко и Ольвор. Эорик держал перепуганную Марили, а Сиурт Диану. Енриити, в порванной сорочке и с распущенным волосами, вырвалась из рук Гюса, бросилась к распахнувшейся двери, но с очередным воплем метнулась назад, увидав, кто к ней пожаловал. Она резво запрыгнула на кровать, стащила покрывало и, отбегая к стене, прикрылась им. Оленьи глаза подернулись слезами, когда Марили, зашипев на Эорика, выдернула свою руку, залетела в спальню и обняла ее. Аразак с исполосованным ногтями лицом отступал от подходивших к нему Лорко, Ольвора и двух «монахов».

– Здарова, Гюс, – недобро улыбнулся ему Лорко. – Я так по тебе цкучался! Он – моёйный! – заявил рыжеватый парень приятелям и стал один приближаться к Аразаку.

– Лорко! – радостно ответил Гюс. – Как же я рад, друг!

– Экому другу не грех и в хер гвоздёв набить по кругу. Тябе я И́ринг Ма́вборог! – ответил Лорко и выбросил кулак.

Енриити от страха прятала лицо в пышную, белую грудь Марили, а эта кудрявая сиренгка с восхищением наблюдала за тем, как низкорослый симпатичный парень играючи валит на пол смуглого верзилу, которого она презирала и ненавидела.

________________

Маргарита услышала разноголосые женские крики, доносившиеся снизу, и совсем растерялась, не зная, что думать. Она встала с колен и приложила ухо к двери, надеясь что-то понять. Среди отдаленных ударов топора девушка разобрала громкое лодэтское ругательство. Стараясь не произвести и шороха, она осторожно сдвинула засов и приоткрыла дверь. В полумраке спальни человек с прической послушника, в знакомой кольчуге и с бальтинским мечом в руке склонился над грузным телом ее мужа. Он приложил руку к шее мертвого барона Нолаонта и выругался снова. От этой грязной брани на душу Маргариты словно излился свет – обрадованная девушка уже смело вышла из уборной, и мужчина повернул к ней голову. Он тоже не сразу узнал ее в обличье изнеженной аристократки, похожей на сказочную золотоволосую грезу. Рагнер оторопел, сморгнул пару раз, но прелестное видение не исчезло, а напротив, подобрав юбку, устремилось к нему.

– Рагнер! – выкрикнула подбегающая Маргарита. Но когда она сделала шагов семь, как длинный шлейф ее платья защемило дверью – и девушку дернуло назад, будто кто-то схватил ее.

Она крикнула, в который раз ужаснувшись за этот вечер, и начала падать на ослабевших ногах, но Рагнер уже опомнился – еще держа в руке меч, он кинулся к ней и успел ее подхватить.

– Всё верно, – нежно сказал он. – Это мне надо бегать к тебе, а не наоборот.

Глядя на него с обожанием, Маргарита вымучено и тихо издала нервный смешок

– Над моими волосами смеешься? – сверкая зубами, улыбался Рагнер. – Всё ради тебя, моя куколка.

– Ты меня когда-нибудь поцелуешь? – ласково спросила девушка.

Рагнер оборотился к грузному телу барона Нолаонта и махнул на него рукой.

– Мечом тебя бы не поранить, – прошептал Рагнер, близко наклоняясь к лицу Маргариты, но не торопясь прикасаться ртом к губам красавицы – он любовался ею и не мог насмотреться. Затем он нежно поцеловал ее, как жену, в оба глаза.

– У меня сейчас точно сердце остановится, – тихо проговорила девушка, намереваясь поцеловать его глаза в ответ.

Закинув голову вверх, Рагнер громко рассмеялся.

– Рагнер! – свела брови Маргарита и ударила его кулачком по плечу.

– Да ты еще и драчунья! – радостно скалился Рагнер, – Я представил, что, после всего, ты мне вот тут сейчас умрешь: я сам своим же мечом зарежусь… – быстро поцеловал он ее. – Давай освободим тебя, принцесса, и уведем подальше от мертвого дракона, а то при нем как-то неправильно…

Он убрал меч в ножны, помог девушке вытащить шлейф и закинуть его на руку. В дверном проеме показался Сиурт, который что-то сказал Рагнеру, а после, поглядывая на герцога и светловолосую красавицу, стал глупо улыбаться, из-за чего его голова с низким лбом и массивной челюстью начала напоминать грушу. Нахмурившись, Рагнер поднял Маргариту на руки.

– Сиурт говорит, что еше три тела нашли. Два покойника – со знакомыми ранами в шею. Еще над девчонкой Аразак едва не надругался. И муж твой мертвым лежит, но вроде не задушен и нет ран. Что я пропустил? – понес он Маргариту к выходу.

– Ты бы еще позднее явился… – ласково пробурчала она, обнимая его за плечи. – И я бы ни за что не вышла из той уборной, сколько бы кто меня ни уговаривал…

У порога Маргарита, уносимая Рагнером, посмотрела на большое тело своего мертвого супруга, Ортлиба Совиннака, барона Нолаонта. Покойник будто тянул к ней руку в надежде остановить. Его заметно поседевшие за последнее время волосы упали с темени, приоткрывая клеймо отцеубийцы.

________________

В середине седьмого часа, во время застолья, на подиум парадной залы взошел столовый прислужник и что-то сказал графу Помононту, а уже тот, улыбаясь, передал радостную весть герцогу Лиисемскому. Альдриан Красивый встал и поднял руку.

– Лодэтский Дьявол пленен! – воскликнул сияющий от счастья Альдриан. – Принц Баро только что доставил его в замок.

Все шумно возрадовались, обнялись после такой новости и приготовились испить вина. В распахнувшиеся двери под овации вошел рыцарь в роскошных светлых доспехах. Четыре воина-монаха следовали рядом и вели человека в не менее знаменитых вороненых латах. Униженный, но гордый Лодэтский Дьявол не пытался бежать или сопротивляться: шел с высоко поднятой головой, какую всё еще покрывал мешок.

– Прошу, – сказал на меридианском лишь одно слово принц Баро и жестом пригласил Альдриана Лиисемского спуститься.

Герцог, сгорая от любопытства, поспешно подошел к Лодэтскому Дьяволу и, с неудовольствием понимая, что оказывается ниже ростом, приказал поставить того перед собой на колени, после чего герцог Альдриан величественно вскинул голову в тюрбане. Один из звездоносцев снял веревку с шеи черного рыцаря и сорвал мешок – в тот же миг человек в доспехах принца Баро оказался позади Альдриана Красивого с коротким, зазубренным ножичком Лорко у его горла. Другие придворные ахнули и только потом увидели, что из черных доспехов торчит голова Адальберти Баро с кляпом во рту и в подшлемнике.

Звездоносцы достали мечи, из трех дверей в залу ворвались преторианцы, на балконе музыкантов появились головорезы с ружьями. Вскрикивая и оглядываясь по сторонам, гости Альдриана Лиисемского застыли у своих стульев. Через парадный вход гордо зашел король Ивар IX, по-прежнему одетый только в узкие красные штаны и нижнюю рубаху. Он победоносно посмотрел на темнеющую в нише статую Альбальда Бесстрашного и, подойдя к подиуму, улыбнулся, оценив отороченный горностаем плащ графа Помононта.

– Фодать мне эфу манфию! – приказал он.

Граф Помононт был вынужден раздеться, а король Ивар набросил синий с широкой белой оторочкой плащ на одно плечо.

– Ффе конфено, Альдриан. Фы фроиграл! Я фобедил! Фелуй, – выставил он руку. – Те фе уфлофия, фто ффой отец гофорил моему.

Аргус отпустил Альдриана, но тот оказался среди четырех «звездоносцев» и их острых клинков. Альдриан печально посмотрел на кляп во рту Адальберти Баро, потом на руку короля Ивара и затем на отлитого из металла отца, что опирался на меч, подражая великому предку, Олфобору Железному. Аргус вынул из ножен меч принца Баро, легендарную Ориану, чей клинок засиял зеркальным блеском в свете сотен свечей.

– Приказ есть Его Светлость герцог Рагнер Раннор, – не поднимая забрала шлема, сказал Аргус на ломаном меридианском, – убить Альдриан Лиисемский, если три минуты он не поцелуй рука король Ладикэ, Его Величество Ивар IX. Половина срок выйти!

Повисла тишина. Герцог Альдриан озирался, нигде не видя спасения. Однако он не верил, что его убьют.

– Даше не фомнефайфя! – сказал ему король Ивар. – Упью и шенюфь на ффоей фдофе! Полуфю трефь Лиифема ф фриданое! А оффальное фак фаберу!

Альдриан всё равно медлил и тянул время. Гордое лицо коленопреклоненного принца Баро говорило, что тот предпочел бы смерть, но не бесчестье. То же самое всем своим суровым видом показывала и черная статуя Альбальда Бесстрашного. Когда время вышло, Аргус грубо схватил герцога Альдриана за плечо, бросив его на колени, и размахнулся мечом. Придворные заахали, вскрикнули, отвернулись…

– Нееет! – успел закричать Альдриан за пару мгновений до гибели, и Аргус едва успел отвести клинок.

– Фелуй! – подставил под лицо Альдриана свою руку король Ивар.

В холодном поту, не поднимая глаз на негодующее лицо бронзового отца, герцог Альдриан поцеловал короткие, толстые пальцы короля Ладикэ.

– Пиршество не конец! – заявил придворным Аргус. – Никто не выйти. Мы – переговоры. Вёрнусь – гулять по-нацтоящему!

Герцог Альдриан, канцлер Шанорон Помононт и его секретари прошли в отдельную залу. Туда же отправился и король Ивар со своим первый рыцарем, Ворисом Покрэшром. Принца Адальберти Баро развязали, и он, по-прежнему закованный в вороненые доспехи, ожидал в другой зале того, кто его пленил. Появившийся Рагнер Раннор нес на руках золотоволосую красавицу, хорошо знакомую принцу. Девушка, недавно вызволенная из «адской, полной насилия неволи» – вырванная из подлых лап Лодэтского Дьявола, нынче не проявляла даже малейшего неудовольствия от нахождения в этих бесчестных руках. Опуская ее на ноги, Рагнер сказал Аргусу:

– Глаз с нее не своди, а то от нее одни бедствия. Скоро это и Альдриан узнает.

Рагнер кратко пообщался с оскорбленным принцем Баро, еще сильнее разозлив дерзостью своего пленника, после чего удалился с Маргаритой в глубины замка. В далекой от парадной залы башне, в спальне на втором этаже, мрачная лицом Диана Монаро успокаивала всхлипывавшую Енриити, а в коридоре кудрявая Марили кокетничала с Лорко. Эорик тоскливо поглядывал на зеленоглазую красавицу и проклинал себя за то, что не выучил орензского языка. Тело покойного барона Нолаонта добродушный Сиурт поднял с пола и перенес на кровать. Гюс Аразак после непродолжительного и болезненного для него допроса стал еще одним мертвецом. Одетый как преторианец Идер Монаро без страха вошел в Южную крепость. Головорезы Рагнера Раннора, хоть и поглядывали на незнакомца, приняли этого невозмутимого мужчину за своего. Идер спустился в уже разграбленную оружейную залу и скрылся в подземном ходе возле камина.

________________

Брат Амадей уединился на храмовом кладбище, неподалеку от склепа герцогов Лиисемских. Он размышлял над словами своего покойного наставника Фанжа Толбо. «Пойдешь за демоном к Богу», – так говорил Блаженный. Крест и демон не являлись более загадками для праведника, но дороги, какая привела бы его к Богу, он не видел. Он заблудился в пустыне, осмотрелся и остановился, не понимая, куда же идти. В жестоком мире за стенами храма Богом не пахло. Да и еще всякий раз, когда священник вспоминал нежность и тепло Марлены, подаренные ему в сумрачной тиши кельи, то лицо этой девушки озарялось в его представлении светом, какой может быть только у божества.

«Я поставил Марлену выше Бога, – думал брат Амадей. – Я более не могу быть его служителем. Я искупался в море и буду плавать до самого своего конца, пока Марлена захочет плыть рядом со мной. Но я чувствую себя слабым… Такие люди, как герцог Раннор, взрывают стены, а я, как дурак, уговариваю их расступиться… Я и есть дурак. Всё, во что я верил, обратилось в пепел. Я жалок и никчемен… Буду предаваться удовольствиям в миру? Порокам? Жить ради плоти? Раз я заблудился, – сел священник на скамью у склепа, – надо понять: где же я свернул не туда. Пойдем с самого начала… Почему я захотел стать священником? Первое – это знание. Я желал знать, как всё устроено: знать про Бога и знать истину. Поздравляю тебя, Амадей, благодаря герцогу Раннору ты знаешь больше, чем любой из священников, но это не поможет нам выбраться из пустыни. Еще я хотел помогать людям… Помогать людям можно как мирянин, не духовно… Неужели я и впрямь столь сильно любил свои проповеди? Так, уже что-то… А почему я любил проповедовать? Потому что знаю больше других и могу помочь. Опять знание… Вот мой круг, где я заблудился… А если покопаться в еще более раннем возрасте…. Почему же я хотел знать?»

Епископ Камм-Зюрро, улизнув из замка, теперь спешил скрыться, осознавая, что его участие в пленении короля Ивара может стоить ему жизни. Сняв синюю хабиту, скатав ее свертком под мышкой и оставшись в нижней рубахе и серых штанах, он подбежал к склепу, где, встретившись с братом Амадеем, остановился.

Два священника с неприязнью посмотрели друг на друга.

– Для меня всё кончено, – поднимаясь со скамьи, произнес брат Амадей. – Я исчезну в забвении. Да знай: ты удираешь потому, что это я дал тебе сдачи. Но на этом всё – я забываю о тебе, а ты обо мне. Позволь мне исчезнуть, как мертвому. Попытаешься мне помешать – тебе же будет хуже: вместе отправимся на Божий Суд. Я знаю, почему ты стал помогать Совиннаку, знаю, какой угрозой он заставил тебя пойти на преступление и скрыть незавершенный ритуал. Но я молчал. Собираюсь так поступать и впредь… Вот только ответь, прошу: за что, Аненклетус? Ты же всегда был выше меня. Ты даже стал могущественным епископом. Наверно, будешь кардиналом. Чем я тебе снова не угодил? Мне, простому брату, с тобой не по силам тягаться.

– Святой! – с раздражением ответил епископ Камм-Зюрро. – Только и слышу это богохульство. Святой – это тот, кого выбирает в мученики Экклесия, а не темный, заблудший люд. А ты им не перечил и потворствовал еретическим слухам… без сомнения, желая стать кардиналом: перепрыгнуть сразу через два сана.

Праведник улыбнулся.

– Почему ты тоже выбрал духовный путь? – спросил он. – Меня это удивило…

– Да какая разница, что за путь?! – скривил лицо епископ. – Везде одно и то же: власть, деньги и то, что они дают. У Экклесии этого больше всего.

– Какая разница, что за путь… – повторил брат Амадей и хлопнул себя пальцами по лбу: неожиданно простой ответ на вопрос, который мучил его, помог найти человек с хищным лицом грифа-стервятника.

– Иди с миром, – спокойным, добрым голосом сказал брат Амадей. – Я ничего не сказал герцогу Раннору и про подземный ход из склепа. И не скажу… Ты оболгал меня и наверняка совершил еще что-то, раз надумал бежать. Но мне уже всё равно. Я исчезну, как и говорил. Ни герцог Раннор, ни король Ладикэ тебе мстить не будут – можешь далеко не бежать, но на всякий случай не появляйся здесь до отхода Лодэтского Дьявола из города, а то он только в начале более праведной дороги: может оступиться и не сдержаться.

________________

Герцог Альдриан Лиисемский и король Ладикэ Ивар IX заключили мир в конце третьего часа утра, двадцать четвертого дня Нестяжания, второго года, сорокового цикла лет. Союзник короля, герцог Рагнер Раннор, заслужил щедрое вознаграждение в десятину от тунны золота. Барон Тернтивонт, готовившийся с рассветом направить подкрепление в лес, получил извещение об окончании войны и приказ о роспуске войска. Пленных перестали держать в тюрьмах, а глашатаи читали на площадях Элладанна объявление о мире. Горожане, опасавшиеся того, что их снова захватят и затем освободят, обрадовались проигрышу, словно победе. Роса Агрило продал бочонок пива за пятьдесят золотых монет.

Существовал еще один тайный пункт мирного договора, и в случае его разглашения герцог Альдриан грозил начать новую войну до гибели либо его, либо остальных двух посвященных: на глазах Рагнера Раннора Альдриан Красивый, ругаясь, кривясь и едва не плюясь, поцеловал старческую ногу короля Ладикэ. После этого удовлетворенный Ивар IX закрыл дело «чести и мести» и великодушно простил все статуи Альбальда Бесстрашного, даже более – он пообещал сделать так, как настаивал Рагнер: договориться о мире с королем Эллой и уйти из Орензы. И отдельно поклялся не мстить Экклесии за свое подлое пленение.

Глава XXX

Два венценосных брата

«Корона» в языке древних означала «венок» – и в их времена эта награда дарилась как воинам, так и мирянам, но всегда это была почесть, будто спустившееся на голову благословение богов. Золотой венок триумфатора полагался тому полководцу, кто, добившись победы, убил в бою не менее пяти тысяч воинов-врагов. Для своих сограждан он становился полубожеством.

В культуре Меридеи корона сперва имела форму золотого кольца, символа солнца и круга – символа совершенной, замкнутой фигуры, была знаком бесконечности власти, передаваемой от отца к сыну. Спустя время эта главная инсигния царской власти обросла лучами и листьями, словно соединила в себе и кольцо, и венок триумфатора, и снизошедшее на голову монарха светило в знак его полубожественности. Меридианская вера гласила, что королями рождаются и что шесть ангелов хранят плоть младенцев, которым суждено править – исполнять Божий замысел. Поэтому все короли Меридеи знали, что они избранники Создателя, что раз поступают так, как поступают, то это угодно Богу – и оправдывали тем самым любые свои злодейства. Без сомнения, такие короли позабыли, что все боги исчезли из мира людей, когда развратились – что уж тут до пропажи полубожеств…

________________

Войско Лодэтского Дьявола до конца триады снова заняло ратушу и близлежащие к ней дома. Маргарита, как и прежде, жила со своим любимым в спальне с развратной красной кроватью. Енриити и Диана Монаро предпочли остаться в темно-красном особняке под охраной из людей Рагнера. Марили продолжила работать покоевой прислужницей Енриити и поселилась там же, а Лорко защищал свою «Златовласку» и в том доме, и за его пределами. Для Себесро ладикэйцы освободили дом и суконную палату на Восточной дороге. За время воинской службы Гиору ни разу не довелось побывать в серьезном бою: пока Лодэтский Дьявол захватывал замок, он всю ночь простоял со своим великолепным гнедым рысаком на пахотном поле у леса в рядах легкой конницы. Узнав, какую коварную роль в поражении Лиисема сыграли его чувства к Маргарите, Гиор Себесро оскорбился и предпочел сторониться ее и Рагнера.

Сразу после Меркуриалия, двадцать пятого дня, Синоли отпраздновал девятнадцатилетие. В тот же день луны семья Маргариты узнала о ее греховной любви с Лодэтским Дьяволом и о грандиозных планах ее отъезда в Лодэнию. Их отклики были самыми разными: от злорадного негодования тетки Клементины до попытки понимания со стороны дяди Жоля. Беати по-прежнему «сожалела» подругу, Ульви не захотела знаться даже с баронессой Нолаонт, Нинно пропал, Синоли и Филипп ненавидели Рагнера всем сердцем. Их настрой разделял дед Гибих. Что считал Оливи, Маргариту не интересовало.

Родня баронессы Нолаонт тоже собиралась в дорогу. Из-за сплетен, недобрых взглядов соседей и страха дяди Жоля, что теперь его дом точно подожгут, они покидали Элладанн. Пока их спасало заступничество башмачника и гончара, но далее испытывать удачу Ботно не желали и перебирались в имение покойного Ортлиба Совиннака, к деревне Нола́, близ Лувеанских гор и Мартинзы.