Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3

– В темноте не страшно. Я там, Ваня… – дон Севильяк облизнул сухие губы, – долго находиться не могу. Мне дышать нечем.

– Воздуха нет?

– Воздух есть. Дышать нечем, – повторился дон Севильяк. – Это как густой дым. Думал, задохнусь… Хорошо, успел сообразить и не стал делать полный вдох. Но до сих пор в горле першит. – Он демонстративно или непроизвольно гулко прокашлялся и сплюнул себе под ноги. – Вот!

Иван понимающе кивнул.

Сам он дышать мог и никаких примесей или запаха во вдыхаемом воздухе не почувствовал. Но если у дона Севильяка – дым, то у других ходоков в здешнем поле ходьбы могут быть другие неприятности.

Несколько шагов прошли молча.

Перед ними остановился Жулдас с опекаемой им женщиной.

– Я тоже теперь другая? – жалобным голосом спросила она и вскинула на Ивана повлажневшие глаза, полные муки.

– Та же, что и была. Так же как и мы, – ответил ей Иван, стараясь говорить как можно мягче. Если она вбила себе в голову об обязательном превращении, то простым отрицанием её навряд ли удастся переубедить сразу. – Ты зря боишься нас и то, что мы делаем…

– Спроси её имя, – как заклинание выдохнул Жулдас.

Он приплясывал от нетерпения на месте.

– Не торопись! – И, обращаясь к женщине, попросил: – Ты назвала бы своё имя. А то Жулдас мне покоя не даёт. Хочет знать, как тебя зовут.

– Он? Жулдас? – она повела глазами в его сторону.

– Что она говорит? – почти простонал ходок. – Ты назвал ей моё имя, я слышал. А она…

– Потерпи!.. – отмахнулся от него Иван и опять обратился к женщине: – Так ты назовёшь своё имя?

– Я боюсь.

– Боишься? Чего?

– Если я назову своё имя, то каждый сможет мне сделать плохо. Я не хочу.

– А-а, – Иван вспомнил поверья многих народов, где имя человека пребывает в тайне из-за боязни порчи со стороны злых людей и сверхъестественной нечисти. – Но ведь тебя как-то называли, если хотели поговорить с тобой. Да и не может человек жить без имени или прозвища. Так как тебя называли?

– Да, – она вскинула на него ищущий и чем-то смущённый взгляд.

Всё-таки она была хороша. И, наверное, только обстоятельства, заставившие пережить глубокое волнение в связи с последними событиями, наложили на её облик крайнюю усталость, а на поведение – настороженность ко всему и недоверие ко всем.

– И как же?

– Очень Красивая и Умная, – сказала она и опустила глаза к земле.

– Хорошее у тебя имя. Оно достойно тебя, – с искренней улыбкой похвалил Иван. – Ты красивая, а вот умна ли… видно будет.

Вторую часть реплики он проговорил по-русски. Но женщина услышала только первую её часть и заулыбалась.

Иван передал Жулдасу её открытое имя без перевода.

– Её зовут Иката-май-ё.

– О! – воскликнул обрадованный Жулдас. – Иката-май-ё!

На его возглас она широко открыла глаза и с укоризной посмотрела на Ивана.

– Он и все, кроме меня, не знают твоего языка. Пусть для него и остальных это будет твоим настоящим именем.

На лице её появился румянец.

Иван хотел спросить, откуда она и почему не говорит по-английски. Да и, вообще, на каком говорит языке? Но его позвал Арно, далеко ушедший вперёд.

– КЕРГИШЕТ, иди сюда, посмотри!

Он с Хиркусом и женщинами вышли к площадке среди погустевшего леса и в немом испуге что-то рассматривали.

Иван со спутниками нагнал их.

На поляне они увидели большое горизонтальное колесо диаметром метров тридцать. По его окружности на острых шипах висели мумифицированные останки каких-то существ. Некоторые из них уже потеряли конечности, что лежали на земле вперемешку с мусором, нанесённым ветрами.

Колесо медленно и бесшумно вращалось, как своеобразная похоронная процессия, где провожаемые и провожающие – мертвецы…

Колесо вращалось, неторопливо пронося перед невольными зрителями застывшие в нелепых позах останки гуманоидов. Шипы, пронизавшие их, хищно поблескивали острыми жалами. Некто насаживал на них мёртвые или ещё, может быть, живые тела безо всякого порядка, как придётся: кого пронизало насквозь со спины или живота, кого насаживали стоймя, и тогда шип грозно торчал из головы или, напротив, он вначале входил в голову, а выходил в ногах.

Колесо

Женщины примолкли в ужасе, а мужчины в немом столбняке пытались осмыслить увиденное.

Дон Севильяк ухватился за обод колеса, попытался его остановить, но ходока дёрнуло с такой силой, что он едва не упал. Дон Севильяк ухнул совой и долго ещё после этого внезапного напряжения и такого же отпора потирал руку у локтя и кривил лицо от боли.

– Вот это сила! – воскликнул он. – Оно не само крутится. Его, наверное, кто-то или что-то вращает. Не остановить.

Его заявление повисло в воздухе. Никому не хотелось высказываться по поводу попытки воздействовать на вращение колеса. Достаточно того, что они стояли и смотрели на плавно проплывающие мимо них застывшие фигуры похожих на людей существ.

Наконец, первое оглушающее впечатление постепенно стало стираться. Пришли в себя женщины, с их стороны прозвучали первые реплики, правда, больше похожие на восклицания. Ходоки тоже обменялись несколькими фразами, но их было достаточно, чтобы проникнуться пониманием неприятности, так как они, по всему, проявились не в самом благополучном месте, что в пространстве, что во времени.

Кто, кого и за что? – вот мысли, возникавшие у них.

На такое изощрённое зверство или ритуальное действие способны только разумные, и разумные, стоящие на высокой ступени цивилизации. О том же говорило наличие самого колеса, создать подобное под силу только обладателям инженерных знаний. Да и назначение его явно отличалось специализацией – для накалывания как мух на иголку существ тоже, наверное, разумных.

Арно и Хиркус последовали за медленным движением обода колеса. Они всматривались в мумифицированные лица.

– У них глаза без век, – отметил Хиркус.

– Не совсем, – засомневался Арно. – Они есть, но… может быть, перепонка закрывала у них глаза? Вот смотри…

– Это у них на ногах перепонка. В воде, наверное, жили.

– Или в болоте.

– Где ты здесь видел болото?

– А воду?

Иван слышал их удаляющиеся голоса, сам непроизвольно вглядывался в иссохшие черты, но видел только личины смерти. Он никак не мог решить, что же ему и им всем предпринять. Не оставаться же здесь? Либо надо уходить отсюда, чтобы не видеть этой голгофы, либо… Вторая альтернатива не формулировалось. Или её не существовало вообще. Уходить надо, а потом? Конечно, надо думать сообща. Но не сейчас, ни сию минуту, а позже, когда…

Какое-то нехорошее предчувствие оборвало размышления. Он быстро осмотрелся. Да нет. Все люди здесь, в округе спокойствие, колесо крутиться всё также медленно и бесшумно.

Показалось? Иван перевёл дыхание. Но тут отчаянный крик одной из женщин заставил его вздрогнуть.

– Это она! Смотрите, сёстры!.. Это Элен!

– Да, да! – подтвердила другая. – Это её медальон! Это она!

Женщины шумной стаей бросились к очередной жертве колеса.

Жертва – человек, женщина с длинными спутанными волосами, закрывающими её лицо и часть высохшей груди. Её, по-видимому, с силой насадили на острый шип. Его остриё пробило не только всё тело снизу вверх, но и черепную коробку, и теперь смотрело вверх, выйдя через темя. Руки и ноги её до сих пор сохранили связывающие их путы, колени неестественно вывернуты и подогнуты. Большой крест, топорно выструганный из деревянных палок, был косо прибит к телу Элен на животе длинным тонким стержнем.

Женщины упали перед мумией на колени, вытянули распростёртые, тянущиеся к ней руки и завыли на все лады. Колесо совершало свой неукротимый бег, и женщины были вынуждены ползти на коленях вслед.

Ходоки переглянулись. Дон Севильяк шумно вдохнул.

– Этого нам ещё не хватало, – выдохнул он. – Это что же происходит?

– Я такого не видел даже в моём поле ходьбы, – сказал Джордан и придвинулся ближе к Ивану. – Отсюда, КЕРГИШЕТ, бежать надо. Кто их знает? Как бы нас… тоже.

– Не накличь! – накинулась на него Шилема. – А уходить отсюда надо, потому что противно на это смотреть.

С противоположной стороны колеса послышался зычный голос Арно в сопровождении энергичными размахиваниями руками.

– КЕРГИШЕТ! Здесь есть на что посмотреть!

– Здесь тоже не соскучишься, – проговорил Иван в сердцах. Отозвался: – Мы сейчас подойдём! Шилема и ты, Жулдас… Жулдас, ты меня слышишь? Оставь пока… Икату. Вы поговорите с ними, – он указал на словно обезумевших женщин.

– О чём с ними говорить? – возмутилась Шилема. – Им, наверное, всё это нравиться. Вот и пусть себе…

– И всё-таки. Поговорите. Узнайте, кто эта Элен… Сами понимаете, что её появление здесь… Нам тоже важно знать… И вообще, поговорите с ними. Почему рыдают и ползут…

– Поговорю, – Жулдас так и не оставил руки Икаты-май-ё!

– Вот и поговори. А мы пойдём.

Настроение у Ивана упало много ниже среднего.

Да и откуда ему быть высоким? Хорошему настроению?

Какой-то сюрреализм преследует их, начиная с первой минуты выхода из Фимана в перливый мир. Кое-что, естественно, можно было предвидеть: суматоху нервозных толп умирающего вместе с людьми мира, стрельбу и слепую ярость пробивающихся к центру перехода по каналу, какие-то странности, в конце концов. Но действительность оказалась иной и преподносила и преподносит им такое, что перехлёстывает всякое воображение.

Чего только стоят: поле смерти и Гхор, слепой временной канал и это колесо…

Колесо же делало, казалось, вечное коловращение. И также, словно изначально, за ним ползли на коленях женщины, не отставая от жалких останков Элен.

Сопровождаемый притихшим Джорданом и топающим доном Севильяком, Иван шёл по кругу, обгоняя недавно проплывшие мимо него картинки изуверства.

– Что у вас? – угрюмо, потому что не ожидал ничего хорошего, спросил Иван поджидавших его ходоков.

– Здесь рядом посёлок и озеро. Вода, – сказал Арно.

– Вода вкусная, – вставил Хиркус.

– Подожди, – отмахнулся Арно. – Дело не в том. Там другое… Даже не знаю, как сказать и что подумать.

– Посмотрим. Не объясняй. Веди!

– Да тут и вести некуда. Вот, присмотрись. Да, да.

– Хм… И правда.

Наверное, это было поселение. Своеобразное, конечно, и непривычное людям.

Глиняные, похожие на гигантские закрученные в спираль раковины, сооружения, несомненно, искусственного происхождения, зияли овальными входами полудужьем вокруг нелепой постройки в виде той же раковины, но поставленной вертикально. Наверху, на самом кончике её был водружён крест, такой же уродливый, как на Элен, только большой.

– Вот, – показал на него Арно.

– Там внутри то же, – сказал Хиркус.

– Что?

– Трупы.

– А-а, – Иван заглянул через лаз, ведущий во чрево раковины.

Мумии лежали в ряд. Их хорошо можно было рассмотреть, так как раковину пронизали многочисленные едва заметные отверстия, и в них проникал свет.

Иван выпрямился.

– А не кажется ли вам, что эта Элен… Занималась здесь…

– Миссионерской деятельностью, – подхватил Хиркус. – За это её и покарали. Вместе с приверженцами.

– Разумно. Но остаётся выяснить, кто покарал?

– Лучше не надо, – сказал Арно. – Дело давнее, и нам…

Он не досказал.

– КЕРГИШЕТ! – донёсся истерический вопль Шилемы. – Берегись!

Иван и ходоки словно ожидали именно такого крика и предупреждения. Нервы их находились всё время в напряжении. То, с чем они неожиданно столкнулись, как бы они от него не старались отгородиться, не могло настраивать на благодушный или хотя бы на равнодушный лад, тем более, убаюкивать себя на гарантию безопасности.

И крик Шилемы расставил все точки по местам. Так и должно случиться. Это как бы избавило их он груза ожидания и тягостных мыслей. Раздумья долой, мышцы готовы к действию, исчезли неопределённость и гнетущее состояние.

Всего в десяток длинных шагов, похожих больше на прыжки, они оказались у колеса. Даже Джордан не отстал, делая, порой, три движения ногами, когда рослые ходоки совершали только один.

Испуганные женщины так и стояли коленопреклонёнными.

За спиной Жулдаса, застывшего глыбой, в боевых стойках маячили Шилема и Иката, ограждая женщин от плотной шеренги, вооружённых обоюдоострыми копьями, существ. На вид они не отличались от тех, кто висел на кольях колеса. Но живые, они выглядели, с точки зрения людей, несуразно из-за иных пропорций тела и конечностей. Особенно поражали длинные и тонкие, будто состоящие из одних сухожилий, конечности, что служили им руками. Некоторые из существ опирались ими о землю, не нагибаясь. Стояли они на ногах, сильно развитых в бёдрах и худых к широкой ступне. Усохший и оттого незаметный у трупов горб так же служил достопримечательностью живых. Он начинался от самого затылка треугольной в анфас головы, шёл вдоль спины и оканчивался куцым, но толстым в основании, хвостом.

Появление ходоков во главе с Иваном, по всей видимости, изменили намерение потомков рептилий немедленно напасть на малочисленную группу людей.

Шеренга подалась назад. Произвела это движение резво и довольно чётко и, как по давно отработанной команде, перестроилась, выставив против новых действующих лиц, заслон клином, что так же говорило в пользу их разумности.

Между пришедшими из будущего и аборигенами повисла, скрашиваемая лёгким шуршанием колеса, настороженная тишина, изредка прерываемая всхлипами женщин.

– Будем уходить? – спросил Арно, придвигаясь вплотную к Ивану.

– Наверное… Я надеялся отсюда определить направление во времени, – не поворачивая головы, сказал Иван. – И эти… – он едва заметным кивком показал в сторону женщин. – Пока им опять объяснять и уговаривать будем…

– Зачем тогда уходить? Разогнать этих… лягушек. И – всё! – громыхнул дон Севильяк. – Ты же видишь, сморчки.

– Может быть, и сморчки. Но они только и ждут, – вставил Хиркус, – чтобы тебя съесть. Уже шампуры наготове держат. Нанижут, и даже разделывать не будут, так тебя сожрут вместе с одеждой.

– Ха!

– Разогнать, значит стрелять… Вот что, – принял решение Иван, – вы меня подстрахуйте, а я с ними попытаюсь поговорить.

– Ну, КЕРГИШЕТ! – ахнул Хиркус и следом: – Я с тобой. Не поймут тебя, то я им покажу что-нибудь такое… А что?

– Ещё один, – пробормотал неприязненно Джордан. – Но мне здесь одному тоже делать нечего. Я с вами тогда пойду.

– Ну вот, – Арно посмотрел на воинственно настроенного дона Севильяка. У того раздувались ноздри, при этом автомат он ухватил громадной рукой за ствол, как дубинку. – Мы с тобой что, против?

Иван резко махнул в их сторону рукой.

– Пойду я. Хиркус, ты со мной, – распорядился он, – но будь позади и не высовывайся прежде времени. А вы – начеку.

Иван медленно направился к шеренге местных разумных. Считая жест понятным любому, взявшему оружие, он приподнял руки на высоту плеч, раскрыл ладони и показал аборигенам, что у него в них ничего нет, и его не следует бояться.

Тоже самое проделал Хиркус, недовольный приказом Ивана держаться позади.

– Кто знает, когда это прежде времени наступит? – говорил он себе под нос. – Прежде времени…

Казалось, всё остановило свой бег по оси этого времени.

Перестали причитать женщины, замерли рептилии и ходоки. Только колесо напоминанием вечности продолжало своё кружение, но и оно не смягчало окаменелости застывшей тишины в этом месте. Точно так же не оживляли картину КЕРГИШЕТ и Хиркус, которые медленно и неестественно плавно, словно лодки в спокойной воде по инерции, сокращали расстояние между собой и копьеносцами.

Иван остановился, когда до стоящих в клинообразной шеренге можно было допрыгнуть в один шаг. За ним, подпирая плечом, затаился Хиркус, всё ещё обсуждающий сам с собой о приказе не высовываться прежде времени, и что бы такое показать рептилиям, от чего бы те могли придти в восторг и побросать свои заострённые палки на землю?

Всё! Тишина, неподвижность действующих персонажей, неопределённость…

Толкачёв, готовый к любым действиям противной стороны, всматривался в неотличимые лица тесно стоящих перед ним разумных существ. Но что они думают, глядя на него, что у них зреет в небольших, вытянутых нижней частью, головах, каких непредсказуемых движений можно от них ожидать – понять не мог.

Всё-таки это были не люди, чью мимику и намерения в глазах он смог бы проанализировать и предполагать, хотя бы приблизительно, последующее их поведение. Он бы видел гримасы ненависти и, значит, невозможности договориться. Если бы на лицах читалась растерянность, то появлялась возможность установления контакта. Спокойствие, ожидание, равнодушие – можно вступить в диалог.

Здесь же – ничего.

На что надеялся, Иван и сам, пожалуй, не знал.

Парламентёром он никогда не бывал, но однажды видел, как на это шли двое ребят – офицер и сержант – к моджахедам, окружённым в ущелье. Их там оставалось десятка два, столько же было уже убито в перестрелке. Сержанту пришлось даже перешагнуть через одного убитого. Тогда Иван с замиранием сердца, также как и другие бойцы из его отделения, следил за этими двумя, рискнувшими пойти на переговоры. У него тогда высохли до шершавости губы, перехватывало дыхание, ведь каждый шаг парламентёров, как будто идущих спокойно и уверенно, мог оборваться автоматной очередью…

Обошлось. Что они там говорили обречённым, что обещали – не в том суть. Главное, моджахеды сдались. Но они были людьми, а наши парламентёры – профессионалами в своём деле. Знание языка и психологии поведения загнанных в безнадёжное положение людей, навыки убеждения и агитации помогли остаться в живых и моджахедам и нашим солдатам, которым пришлось бы выбивать их силой.

Сейчас складывалась совершенно иная ситуация.

Правда, ему не грозила быстрая смерть от пуль, выпущенных в упор, а от заострённой палки можно увернуться, да и ходоки поддержат огнём из автоматов. Однако хотелось бы разойтись с миром. Хотя бы на несколько минут, чтобы собрать всех в кучку, стать на дорогу времени и сдвинуться в прошлое или будущее – пока без разницы, лишь бы уйти от этой неожиданной встречи.

Вдруг ряды рептилий дрогнули, зашевелились. И как бы они не отличались от людей, их манеры и поведение держаться, Иван заметил в их позах новое содержание: – они встревожились, но не из-за его появления перед ними. Их взоры круглых бесцветных глаз, до того устремлённых на него, переметнулись к чему-то, возникнувшему за его спиной и заставившее пренебречь возможной угрозой, исходящей от него. Там что-то произошло серьёзное.

Иван подумал о какой-то проделке ходоков и хотел уже резко предупредить товарищей о несвоевременности подобных действий.

– КЕРГИШЕТ! – раздался негромкий, но полный тревожного отчаяния возглас Арно.

Иван оглянулся и с досадой на себя выругался. Не предусмотрел, не подумал, не обезопасился.

За ходоками, оставленными им во втором ряду для поддержки, скопилась целая орда рептилий.

Они надвигались тучей, словно из воздуха возникали всё новые и новые особи неведомого народа-племени. Их вооружение составляли обычные палки или обломки комлей небольших деревьев с ершистыми венчиками корней.

Эдакое народное ополчение, схватившее по дороге, когда сбегалось на звук набата, всё, что попалось под руку.

Положение для людей складывалось аховое. Иван с Хиркусом, Шилема и Жулдас с Икатой, коленопреклонённые женщины и остальные ходоки: четыре разобщённые группки, зажатые в клещи.

«Придётся стрелять!» – с горечью подумал Иван.

У всех автоматы на изготовке, а ему сдёрнуть его с плеча – одно мгновение.

Иван закрутился, оценивая обстановку. Ходоки могли бы успеть, дай он команду, сбежаться, составить сцепку и уйти в поле ходьбы.

Но женщины…

Правда, они тоже, наконец, зашевелились, но и только. Как после непосильно тяжёлой работы они поднимались на ноги и сомневались, удержаться ли они на них после того, когда всё-таки встанут во весь рост.

Во всём, тем не менее, ощущалась какая-то незавершённость в том, о чём с тревогой думал Иван и его спутники.

Аборигены, коль скоро они так удачно их окружили, должны были предпринимать новые, более агрессивные или угрожающие действия.

Иначе, зачем стоило затевать манёвр? Чтобы захватить в плен и как этих… на колесо?

Иван неосознанно, казалось, кожей отметил накал смятения не только среди людей, но и у рептилий. Те, что стояли перед Иваном плотной шеренгой явно чувствовали себя неуверенно. Копья у них подрагивали в руках, они выпрямились с натугой, так как им мешал гребень, неуклюже поворачивали головы и бессвязно переговаривались, как будто волны плескались о берег.

Подошедшие позже, перестраивались.

Они суетливо собирали из беспорядочного своего скопления упорядоченную фигуру, похожую на неровный клин. Но клином на противника, рассеянного и малочисленного, каковыми перед ними предстали люди, не ходят. Такое построение для того, чтобы пробивать брешь в плотных рядах, рассекая их.

Прошли секунды.

И вдруг шеренга копьеносцев распалась. Воины повернулись к Ивану спинами и… довольно резво драпанули прочь. Вслед за ними, опять превращаясь в дикую орду, устремились рептилии, подошедшие позже. Из их глоток исходил клокочущий звук, словно вскипел громадный котёл вязкой массы. При этом они размахивали своим примитивным оружием. Однако своим неуправляемым, на первый взгляд, потоком, не сметали всё на своём пути, а лихо обтекали огорошенных людей со всех сторон и опять смыкались, минуя их.

– Ого-го! – раздался подбадривающий ликующий голос дона Севильяка. – Так их! Так!

– Не ори так! – отшатнулся от него и присел Джордан.

До того он искал у него защиты, скрываясь за громадной глыбой дона Севильяка, как за несокрушимым заслоном ото всех бед.

– Так смешно же! – дон Севильяк панибратски хлопнул приподнявшегося с корточек Джордана по плечу, но не рассчитал силу удара, и фиманец упал. – Гы-ы! – удивился дон Севильяк.

Джордан не стал с ним больше разговаривать, отвернулся и подался ближе к Ивану.

– Как думаешь, КЕРГИШЕТ, у них здесь война или, как сейчас у нас говорят… там, в будущем, – поправился Арно, – местный вооружённый конфликт?

– Спроси что-нибудь полегче… Ты посмотри только!

С десяток рептилий отстали от ушедших в погоню соплеменников. У них не было оружия. Они что-то булькающее бормотали у стайки испуганных, не понимающих их, женщин, а потом упали перед ними ниц. Приподнялись, воздели руки вверх и запели. Звуки, издаваемые из их, плохо приспособленных для этого глоток, неожиданно обрели стройность и ритм.

Иван не поверил своим ушам. Сквозь помехи искажённого произношения чётко выделялись два слова:

– …матка боска…

Возвращение в пустыню

«Матка боска» – заклинанием прокручивалось в голове у Ивана. – «Это же Матерь божья!

Но откуда? Как это может быть здесь? Почему они обращаются к ней по-польски?»

О «матке боске» знал с детства.

В их семью наезжали знакомцы отца и матери со всех концов Европы, в том числе и из Польши. И эта «матка боска» у одних звучало как присказка, у других, как обращение к ней по поводу и без повода. Отец порой тоже говаривал:

– Ну, матка боска, – если хотел сказать о чём-то досадившем его или неприятном.

Но здесь! Здесь!!

Пока в памяти Ивана с калейдоскопической последовательностью вспоминались фрагменты отлетевших лет и продумывались им, женщины с трепетом внимали коленопреклонённым перед ними аборигенам, хотя и с удивлением. Кроме того, две из них тоже опустились на колени и с жаром стали поминать «матку боску» вполне членораздельно, так что Иван удостоверился, что не ошибся, и всё это ему не почудилось, а так оно и есть на самом деле, несмотря на поразительную необыкновенность и чудовищность происходящего.

– Они молятся на польском языке, – оторвался от Икаты и первым высказался Жулдас.

– Да, это польский, – буркнул Арно, словно был недоволен тем, что женщины молились на этом языке. – Ты, КЕРГИШЕТ, что-нибудь понимаешь? Где мы?

– Ни черта не понимаю! Или у нас уже начались глюки… или это перливый мир, но в прошлом.

– Таких миров не может быть, – возразил Арно, но тут же протянул задумчиво: – Хотя…

– Вот-вот, хотя. Много ли мы знаем? – сказал Иван. – Так, где мы?

– Знаем, и достаточно, чтобы быть уверенными наверняка. Таких миров и вправду не бывает, – высказался Хиркус, но уверенности в его голосе отсутствовала так же.

– Ты позабыл тарсенов, тарзей и… кого там ещё?

Колесо медленно и тоскливо вращалось, женщины созвучно с местными существами возносили хвалу матке боске, другие существа, оттеснившие вооружённых копьями, – в немом молчании слушали слаженные голоса, а ходоки в растерянности наблюдали за всем этим непонятным действом.

Наконец, казалось, всё стало заканчиваться, но к этому моменту, сделав полный оборот, колесо поднесло посаженные на шип останки Элен.