Бюро «Канун», или Ужасы Ивота

– Я дошел… – сча́стливо пробормотал Копченый и с облегчением упал в обморок.

Едва начался день, как уже весь Ивот обсуждал злоключения Петра Салова, известного в миру как Копченый. Газеты пестрели фотографиями перепуганного мужчины и рябили подробностями, высосанными, по мнению большинства, из пальца. И потому эти многие считали, что и сам Копченый тоже был высосан из какого-то не очень приятного места.

Было около одиннадцати утра – час, когда безработные и отпускники поднимают чарочки за собственное здоровье.

Несмотря на усталость после уборки бюро, на которую ушел весь предыдущий день, Лунослав и Булат всё же решили проверить эту историю. Как никак – бюро должно работать! И вот теперь, пройдя почти всю улицу Чапаева Старого Ивота, они оказались перед домом Копченого. Дом, к слову, был частным, желтым и облупившимся, словно яичко, которое забыли скушать на Пасху.

Булат положил руку на калитку:

– А нам удостоверения какие-нибудь полагаются? Ну, там, понимаешь, врываешься и такой: «Всем лежать! Работает "Канун"!» И особо наглым по губам этим удостоверением! Прям по губам!

– Не припомню, чтобы нам что-то такое полагалось, – задумался Лунослав. – Будем просто представляться и говорить по делу.

– «Представляться»… – пробурчал Булат и, пройдя через запущенный палисадник, постучал в дверь.

Открыла жена Копченого – дородная бабища с ласковым именем Нелли.

– Ам… э… Здравствуйте! Бюро «Канун»! Мы расследуем всякое там ненормальное, сверхъестественное… П-помогаем, когда уже всё… У вас ничего ненормального нет?.. – натянуто сказал Лунослав, с досадой ощутив, как жалко он выглядит.

– Журналюги? – недобро прищурилась Нелли, и Лунослав окончательно стушевался.

– Говорю же, нужны «корочки», – шепнул Булат товарищу. – Нель, мы к Копченому. Говорят, он дичь какую-то пережил.

– Петя! Поклонники дичи! – объявила та тоном герольда и пошаркала по домашним делам. – Болезный в зале на диванчике – лечится.

– Это ж мужика так зазря губить, – обеспокоился Булат, проходя внутрь. – Одному «лечиться» – нельзя!

– Если что, мне тоже нельзя: мне нужна дикция, – сразу предупредил Лунослав и похлопал по Черномикону в сумке.

Они вошли в зал. Копченый, развалившись на диване в одних лишь семейных трусах, задумчиво смотрел на непочатую бутылку самогона и просвечивавшие в лучах солнца молодые огурчики.

– Петр, здравствуйте! – оптимистично произнес Лунослав, твердо решив реабилитироваться за растерянность при общении с Нелли. – До нас дошли све́дения, что с вами приключилось…

– «Дошли»?! – возмутился Копченый. – Да это я – едва дошел! А Коврига так и вообще… того!..

– А Ковригу-то не нашли, – вклинился Булат, с интересом поглядывая на самогон.

– Как не нашли?! Я же… я же всё подробно описал! И ст-стук, и к-косу… и Ковригу с… с косой! – И Копченый потрясенно налил себе стопочку.

– Ядрен батон, Копченый, полиция осмотрела всё железнодорожное полотно. Прям твое паломничество повторили. И ничего. Ты нам расскажи, как всё было, а мы вечерком, ближе к полуночи, и сами туда сгоняем. Да, брат шаман?

Лунослав с готовностью кивнул, не совсем понимая, как разговаривать с такими, как Копченый. Зато Копченый прекрасно понимал, как ему разговаривать со всеми.

– Ну конечно! Дерьмо это всё! – скривился он. – Никого и не нашли бы! И вы ничего не найдете! Жертвы-то – пропадают! Что, не слышали, что в народе говорят?!

– А что в народе говорят? – поинтересовался Булат и, подсев к Копченому, бережно влил ему в рот полную стопку.

Копченый закашлялся, закусил, а потом его как будто прорвало. Он всё говорил и говорил – и про прокля́тый день рождения; и про то, как они с Ковригой на нём услышали этот дурацкий слух; и про Шлагбаум; и про то, как Коврига до конца мужиком оставался, а сам он шел и молился, божился, что бросит пить, курить, изменять… В итоге Копченый выговорился, а Лунослав и Булат получили полную картину случившегося, что называется, из первых рук.

– Это же просто байка, еще одна городская легенда, – осторожно сказал Лунослав.

– Да? А про сандаль слышали? – шепотом спросил Копченый, и Булат тут же влил ему в рот еще самогона. – Говорят, иногда, особенно в старых домах, можно услышать вот такой звук. – И он выразительно и размеренно пошлепал себя ладонью по голой коленке. – Так вот это…

– Знаем мы этот шлепающий звук по ночам! – хохотнул Булат. – Плавали – знаем!

– Нет же! Это… это… – Копченый понизил голос. – Это шлепает сандаль, за которым не ухаживали при жизни!..

Булат застыл, а потом расхохотался, одобрительно хлопнув Копченого по плечу.

– Так, ясно. Значит, может материализовываться обувь, за которой не ухаживали. Мы проверим, – серьезно сказал Лунослав, записав всё в блокнотик, и на всякий случай покосился на свои сандалии. – Спасибо, за… эм-м… фольклор.

После этого сотрудники бюро направились к выходу.

– Я вам говорю, в Ивоте орудует какая-то секта или культ! – крикнул им вслед Копченый. – Это они сделали так, что любая жуткая болтовня становится правдой! Зуб даю!

– А вот это мы точно проверим! – беззаботно бросил Булат.

Оказавшись на улице, Лунослав с облегчением выдохнул:

– Думал, всё пройдет куда сложнее.

– А чего тут сложного? Подливай да слушай! – усмехнулся Булат. – Ну а мы что? В полночь на Шлагбаум?

– В полночь на Шлагбаум. – И Лунослав неуютно поежился.

После этого они отправились обратно в бюро – коротать время за беседами и игрой в карты на одевание.

Полночь того же дня. Шлагбаум.

К перекрестку подъехало такси, из которого вылезли Булат и взволнованный Лунослав. Едва дождавшись оплаты, таксист дал по газам, и машина с визгом скрылась в ночной мгле.

– Наверное, покатил рассказывать про очередных дураков, решивших здесь прогуляться, – хмыкнул Булат, вдыхая сырой воздух.

– Или у него проблемы посерьезнее, – возразил Лунослав. – Он всю дорогу таблетки от диареи грыз.

– Тут мешок цемента сразу грызть надо – дело такое. Ну что, пошли, брат шаман?

– А пошли, брат Булат, – отважно кивнул Лунослав.

Булат усмехнулся, включил фонарик и первым ступил на железнодорожное полотно.

Черное небо над их головами было беззвездным и пустым, словно отлитым в дьявольском копыте; однако его света вполне хватало, чтобы не сломать где-нибудь ногу. Верхушки темных деревьев со скрипом покачивались, хотя ветра не было. Где-то не то ухала, не то охала сова. Так и хотелось самому постучать по рельсам…

– Так, про мутное образование нашего бюро – знаю, – бодро сказал Булат, пуская при помощи фонарика пугающие тени. – А что по поводу твоей книженции? Что за язык, на котором ты свою вуду-кашу бормочешь?

– Ну-у… – неопределенно протянул Лунослав.

– И-и?

– Да не знаю я! В смысле – не знаю язык, который Черномикон показывает.

– Ну а смысл-то его понимаешь?

– Эм… Примерно, – смутился Лунослав.

– Примерно? – удивился Булат. – А вдруг ты нас всех матом на потустороннем кроешь!

– Не крою. Но горло от этого чтения дерет так, будто стакан стеклянных заноз с завода выпиваешь!

– Да?

– Да.

– Тогда ладно.

Лунослав и Булат в задумчивом молчании прошли еще несколько метров, как вдруг позади них раздалось отчетливое и тихое – тук-тук! Сова тотчас умолкла, а деревья заскрипели еще громче и зловещей. Сотрудники бюро замерли. Черномикон ощутимо дернулся.

– Не оборачивайся! – в страхе прошептал Лунослав, хватая Булата за рукав.

– Ядрен батон, дрищ! Ты чего?! Это же наша работа! – возмутился тот, вырываясь из хватки напарника.

– Хорошо-хорошо! Просто дай мне… чуток подышать! Вот та-ак! Фу-ух! Фу-ух!

Тук-тук! – снова постучал кто-то позади них по металлу.

– Не томи – не яблоко в заднице! – И Булат, схватив Лунослава, обернулся вместе с ним.

Луч фонарика выхватил из темноты ползшую по рельсам ужасную мертвую женщину, разрубленную пополам. Длинные черные волосы покойницы обрамляли ее бледное лицо с пустым взглядом; в руках у нее была жуткая коса, сделанная из острых полос разорванных рельсов. Вторая половина покойницы, едва сучившая ногами, болталась в остатках порванного савана.

– Мать моя, твою мать! – обмер в ужасе Лунослав. – А п-почему на ней саван?! Она же не в нём грибы собирала?!

– Лунтик! Книгу! – скомандовал Булат и молодцевато расправил плечи.

– Сам ты «лунтик»! – оскорбился тот, выхватывая затрепетавший Черномикон.

Фолиант сам раскрылся, подсветив лицо молодого человека кроваво-красным. Появившееся заклинание было большим, и Лунослав приготовился к болезненной трансформации горла.

– Будь готов! – предупредил Булат, выступая вперед. – Если верить Копченому, мертвячка свою сельхозподелку метнет в нас!

Покойница злобно открыла рот, показав черные зубы, и действительно швырнула в них свою жуткую косу. Однако Булат невозмутимо поймал ее. Рукоятка косы была чертовски ледяной, словно холодная нога трупа.

Тем не менее Булат гордо поднял свою добычу над головой:

– Ха, красотуля!

Неожиданно коса в его руках коварно сделала оборот, и сотрудники бюро отпрыгнули в разные стороны, избегая удара зазубренного лезвия. Рядом с Булатом упал Черномикон. Покойница тотчас поползла к косе – мертвенно, неторопливо, делая синим ногтем по рельсе вот так – тук-тук!

– Булат! Читай! – проорал Лунослав, пытаясь выпутаться из кустов.

Тук-тук!

– Что читать?! Тут же ни хрена нет! – отозвался Булат и яростно заморгал, силясь разглядеть в Черномиконе хоть букву.

Однако страницы фолианта просто сочились красноватым светом, словно стоп-сигналы в пробке, ничего больше не делая и не являя.

– Не может быть! – не поверил Лунослав.

– На! – И Булат показал ему раскрытый Черномикон.

Лунослав ахнул: для него древние письмена фолианта были на месте.

– Ты не видишь их! – крикнул он.

– Чего? – не понял Булат.

Тук-тук!

– Символы – ты не видишь их! – проорал Лунослав.

– Зато я всегда могу сделать вот так! – И Булат, выпрыгнув перед покойницей, ударил ее Черномиконом.

Однако ничего примечательного не произошло: взвывшая покойница никуда не делась. У Булата же – отвисла челюсть.

– Что?.. – изумился Лунослав, почти на карачках возвращаясь на рельсы.

– Уши на что! – передразнил его Булат и бросил ему Черномикон. – Читай, дрищ-колдун, что там у тебя было! И свети! Свети мне, солнышко!

После этого он напрыгнул на покойницу, заломил ей руку и постарался вжать головой в шпалу. Вторая половина трупа забеспокоилась, и Булат для острастки пнул ее ногой.

– На мне – пляски, на тебе – пение! – бодро проорал он Лунославу.

Тот с готовностью распахнул Черномикон: кроваво-красные буквы были на месте.

– Капризный! – укорил Лунослав фолиант и откашлялся.

Неожиданно жуткая коса взмыла в ночное небо и размашисто подлетела к хозяйке. Покойница наугад махнула ею, и на щеке Булата остался широкий порез. Молодой человек фыркнул и попытался вырвать косу – вместе с руками ее владелицы.

– «Истлевают кости, иссыхает время – так и плоть эта мертвая будет подана на блюде древнем! О Бессодержательный! Разомкни бездну межзвездную и поглоти дар сей богохульный! Истлевают кости, иссыхает время – так и плоть эта мертвая будет подана на блюде древнем! О Бессодержательный! Разомкни бездну межзвездную и поглоти дар сей богохульный!» – каркающе прокричал Лунослав.

– Ты… ты зачем эту хрень два раза повторил?.. – поинтересовался Булат, пытаясь проткнуть покойницу ее же косой.

– Н-не знаю… Тут моргает – как лампочка!.. Похоже, надо повторять до достижения эффекта!.. Я так думаю… – просипел Лунослав. – Так что не мешай! – И он продолжил воспроизводить про́клятый призыв.

Тем временем нижняя половина покойницы выскользнула из остатков савана, нагой уселась на Булата и с чудовищной силой стиснула его ребра своими синими ногами. Темный, вяленый срез на ней определенно остался после «росчерка» колеса поезда. Булат заорал и задергался.

– Лунослав, ядрен батон, где, твою мать, колдунство?! – крикнул он, безуспешно брыкаясь.

Вдруг воздух сгустился и покраснел, будто бы напитавшись горячей кровью. Затем пространство бытия вскрылось, и возникли две вертикальные перевернутые пентаграммы, украшенные запрещенными оккультными символами и богохульствами. Пентаграммы пламенели в ночном воздухе. Прочертившие их кроваво-красные линии напоминали возникающие в Черномиконе знаки.

Несмотря на появление пентаграмм, Лунослав продолжил надрывно читать, постепенно погружаясь в транс.

– Работайте уже, звездочки! – процедил Булат, чувствуя, что еще немного – и он опозорится по полной.

Линии пентаграмм раскрылись, словно раны на теле, и из них выглянуло множество тонких и вертлявых щупалец. Они обвили половинки покойницы и притянули к себе, после чего пентаграммы стали «процеживать» их сквозь себя. Во все стороны брызнула черная сукровица – и покойница, завопив нечеловеческим голосом, исчезла. Через миг исчезли и пентаграммы. Разрезы в пространстве бесследно срослись.

– Хрена себе!.. – округлил глаза Булат.

Лунослав, которого слегка шатало, с чувством откашлялся и помог товарищу подняться. В руках у того была жуткая коса.

– Кажется, мы что-то подкормили… – пробормотал Лунослав, бережно пряча фолиант.

– А ты вообще уверен, что этим твоим Черномиконом можно пользоваться? – поинтересовался Булат, любуясь косой в свете фонарика. – Вдруг он не только чудовищ изводит, но и сам тот еще злодей, а?

– Н-не знаю.

– Ну и ладно. Зато, кажись, и овцы целы, и волки сыты.

Лунослав показал на косу:

– Это, вообще-то, орудие убийства. Если ее найдут, смерть Ковриги повесят на нас!

– Ничего, отпечаточки сотру и в шкаф поставлю. – Булат бережно погладил косу. – Первый трофей нашего бюро! Красота!

– Нет-нет-нет! Только не вздумай ее целовать!

Но было уже поздно: Булат крепко поцеловал свою добычу.

Что тут еще сказать? После этого ноги наших героев сами понесли их обратно в Ивот. И иногда, когда Булат забывался, он постукивал косой по рельсам. Получался крайне знакомый звук, на который ни в коем случае нельзя оборачиваться… И вам бы тоже не стоило этого сейчас делать. Тук-тук!

Глава 3

Обычная ночь. Типичная гроза. Но давайте вглядимся сквозь дождливую темень. Перед нашим взором черным силуэтом предстанет двухэтажный семейный дом, кажущийся таким нелюдимым и зловещим. Возможно, это из-за его почтительного отдаления от всех улиц Старого Ивота. А возможно, и из-за упавшей на гараж сосны – печального последствия грозовых событий двухнедельной давности. Если быть откровенным, тогда много сосен в этом районе повалило. А если уж говорить совсем начистоту, то и в самом доме не всё ладно. Заглянем…

Афанасий Комаров, обычный работяга со стекольного завода, лежал в кровати и кусал от безысходности подушку. Ему не спалось: что-то назойливо мешало – то ли ветки, недобро царапающие окно, то ли нечто, скрывающееся в темноте спальни. Снаружи полыхнула молния, и он увидел покоившийся на комоде колун – дровосечный топор.

– Какого лешего он тут делает? – растерялся Афанасий, абсолютно убежденный в том, что днем оставлял колун во дворе. – Надо бы его вынести – от беды подальше.

Он встал, взял колун и ощутил его пугающую тяжесть. Гоня прочь дурные предчувствия, Афанасий направился к задней двери. Однако вместо этого он неожиданно для себя поднялся на второй этаж – в комнату своего восьмилетнего сына, Глеба. Афанасий подошел к его кровати и высоко поднял колун над головой. Одеяло на кровати мерно вздымалось – мальчик крепко спал.

– Я не хочу! Нет! Не надо!.. – вдруг разрыдался Афанасий. – Беги, Глебка! Ну же!

В ту же секунду мужчина, охваченный суеверным ужасом, стал наносить по кровати и тому, кто в ней был, страшные удары колуном.

– Не-ет! Прошу-у! Я не могу! Сын, почему ты заставляешь меня это делать?! – окончательно разревелся Афанасий, чувствуя, что руки ему не подчиняются. – Я н-не… Глеб! Глеб, прости-и-и! Я… А-а-а…

Вдруг откуда-то снизу раздались плач Глеба и странное песнопение. Растерянный Афанасий взглянул на кровать сына: тот, кто в ней находился, был мертв – чудовищно изрублен колуном. Где-то внизу снова заплакал Глеб.

– Я иду! Я иду, сын! – И Афанасий стремительными прыжками спустился на первый этаж. – Где ты, Глеб?!

Плач раздавался из-за белой двери в подвал. На ней были нарисованы черное солнце и ряд каббалистических символов. Афанасий внезапно понял, что всем сердцем ненавидит эту чертову дверь. Он сморгнул слезы и попытался выбить ее плечом. Плач сына и песнопение стали громче.

– Не трогайте его, лиходеи! Не смейте! – заорал Афанасий и осатанело принялся рубить клятую дверь колуном.

К его ужасу, из разрубов потекла кровь. Дверь кровоточила. Афанасий тяжело задышал, взревел и мощным ударом пробил ее. Из распахнувшейся двери вырвался необъятный поток холодной крови – и поглотил его. А затем Афанасий проснулся…

– Что? Что?! – Он потерянно вскочил с кровати и непонимающе огляделся. – Глебка! Гле-еб! Ты в порядке?! Я иду! Глеб!

Афанасий схватил липкими руками колун, всё так же по непонятной причине лежавший на комоде, и стремительно поднялся в комнату сына. Глеб заспанно включил ночник и вопросительно взглянул на отца, разъяренно рыскавшего по его комнате.

– Опять кошмар приснился? – с сочувствием поинтересовался Глеб.

– Да. Да. Прости, что снова напугал. – И Афанасий, осторожно опустив колун на пол, тихо присел на кровать к сыну.

– Всё тот же сон?

– Да… Извини. – Афанасий крепко обнял мальчика.

– Но ты же меня любишь? – умиротворенно спросил Глеб, начиная засыпа́ть в руках отца.

Афанасий поцеловал его в макушку:

– Да, да! Конечно!

– Тогда ничего страшного не произойдет, пап. Это просто сны.

– Боюсь, что-то очень плохое уже происходит, сынок… Я… я что-нибудь придумаю… Можно я тут, с тобой?

– Конечно, пап.

Афанасий сделал себе на полу лежанку из одеял и лег. Пожелав Глебу спокойной ночи, он пристроил колун рядом с собой и уставился в темноту. Эта ночь для него снова пройдет без сна. Но сейчас он ему и не нужен…

Лунослав критически оглядел лежавшую на столе вывеску. Она была похожа на адское надгробие – пепельно-серая, с красными буквами «Бюро "Канун"» и указанием графика работы – круглосуточно и без выходных. Этому «надгробию» предстояло висеть возле входной двери Ивотского дома культуры, где для бюро был арендован старомодный двухкомнатный кабинет.

– Как бы не сдохнуть от такого режима, – пробормотал Лунослав и честно оценил вывеску: – Страшная. – Затем он крикнул: – Эй, Булат! Ну где там шуруповерт?

– Айн момент! – отозвался тот из соседней комнаты. – Уже несу! Руки-то им себе не вырвешь?

– Язык бы тебе вырвать, – буркнул Лунослав, любуясь вывеской на расстоянии.

– Еще успеешь, брат шаман! – Булат вошел в комнату. – Черномикон спрятал?

– А ты – косу?

Булат многозначительно дрынькнул шуруповертом, на что Лунослав так же многозначительно звякнул ключами. Одним словом, жуткая коса обрела подвешенное состояние в неприметном шкафу, а Черномикон – стальную тюрьму в сейфе.

В дверь бюро постучали, и вошел Афанасий Комаров с газетой в руках. Вид у него был уставший, как у лежалой картофелины. Черномикон в сейфе тут же заскребся. Лунослав и Булат встревоженно переглянулись: жуткий фолиант чувствовал зло.

– Мыши? – понимающе спросил Афанасий, оглядываясь.

– Ага. Одна. Большая. Черная, – мрачно сказал Булат. – Мне, наверное, стоит на секундочку отлучиться – чтобы найти чем покосить.

– А вы – кто? – осторожно спросил Лунослав.

– Афанасий Комаров, – представился мужчина и поочередно пожал руки сотрудникам бюро.

Рука у Афанасия, к обоюдному удивлению Лунослава и Булата, оказалась теплой и грубоватой – живой.

– Вы – два мастера по борьбе со сверхъестественным? – с надеждой поинтересовался Афанасий. – Я по объявлению.

– По какому еще объявлению? – окончательно растерялся Лунослав.

Афанасий с готовностью протянул газету.

Булат взял ее, хмыкнул и с выражением прочитал:

– «Два мастера по борьбе с нечистью решат ваши потусторонние и неземные проблемы! Звоните и приходите! Стопроцентная гарантия! Бесплатно!»

– Та-ак, ясно, – протянул Лунослав. – Значит, объявление взялось оттуда же, откуда и вывеска с самим бюро.

– Откуда? – не понял Афанасий.

– А ниоткуда, – пожал плечами Булат. – Ладно, мужик, садись. Выкладывай, что там у тебя за напасть приключилась.

Афанасий, почесав вспотевший лоб, послушно присел на диванчик:

– Понимаете, я… я вот уже вторую неделю во сне вижу, как убиваю собственного сына – Глебку! Из-за этого я почти совсем не сплю! Я… я боюсь сорваться и действительно натворить что-нибудь! И почти всегда одно и то же: колун, кровать сына и дверь в подвал, за которой – плач Глеба и какой-то жуткий хор!

– Будьте добры, расскажите поподробнее, – попросил Лунослав и достал блокнотик.

Афанасий еще раз почесал лоб и в подробностях поведал о мучивших его ночных кошмарах.

– Мы разберемся, – бесстрастно сказал Лунослав.

– Слава богу! – перекрестился Афанасий и протянул клочок бумажки. – Вот адрес. Дома сын будет, если что. А то, знаете, просто мочи уже нет! По ночам – не сплю, днем – прийти в себя пытаюсь! Еще и мужиков с трактором пригнать надо – чтобы клятую сосну из гаража вынуть! Зараза такая! Деревьев-то давеча повалило – куча! А эту – прям на нас! Хорошо хоть, не по нам шарахнула! Ну, я на работу. – И он встал, чтобы уйти.

– А малец-то в курсе, что мы придем? – полюбопытствовал Булат, не сводя подозрительного взгляда с мужчины. – А то ведь может содействия не оказать. А оно, ядрен батон, ох как будет нужно.

– Окажет-окажет! – заверил Афанасий и показал фотографию сына. – Вот он – любимый Глебка.

Булат нахмурился, пытаясь сообразить, где именно он видел мальчика с фотографии раньше.

– Ну, бывайте, мужики! – И Афанасий вышел.

– Брат шаман, а тебе паренек не показался… знакомым?

– Что-то такое было, да, – обеспокоенно согласился Лунослав. – А что?

– Да не знаю. – Булат размял кулаки. – Предчувствие, что ли, какое… Хе. А может, и в животе что бродит! Ладно, давай-ка сперва закончим с гробовым лицом нашего бюро.

Через час, когда вывеску водрузили на положенное ей место и для приличия сбрызнули пивом, Лунослав и Булат вооружились Черномиконом и отправились к дому Афанасия.

Прибыв на улицу Миронова, Лунослав и Булат быстро нашли нужный дом, который, как оказалось, был совершенно не тем. В пользу этого говорило не только отсутствие упавшей сосны, но и отсутствие самого́ гаража. К слову, леса поблизости также не было.

– Ядрен батон! Ну и что это за хрень? – огляделся Булат. – Мужик, похоже, так напрягался, что даже адрес не смог нормально написать!

– Но мы-то точно по нему приехали, – заметил Лунослав и постучал в ворота.

– По голове себе постучи, милок! – вредно посоветовал кто-то. – Зенки протри! Дома-то никого нет, окаянный!

К заборчику соседнего дома подошла баба Маня – терроризирующая незнакомцев и соседей бабуля с хитрым бородавчатым лицом.

Булат отвесил смутившемуся Лунославу щелбан и подмигнул бабе Мане:

– Бабуль, не это ли дом Афанасия Комарова?

– Ты никак, милок, чайный гриб с наливкой перепутал, ась? – уточнила та. – Халупка эта – Комаровых, да. А вот «фанасиев» тут отродясь не бывало. Хотя, может, к Людке какие «фанасии» по ночам и шастают – похлебать чего.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Лунослав. – Дом – Комаровых, но ни Афанасия, ни Глеба здесь нет?

– Сорванца-то того? – задумалась баба Маня. – Да, сорванец был – да сплыл. Две недели уж как пропавшим числится! Сбежал, поди, от мамки-то такой! Стирает – черт-те как! Огород полет – что кура! А…

– Бабуль, не тарахти! – оборвал ее Булат. – Что с мальчиком-то?!

Баба Маня сплюнула, ушла в дом и вернулась с каким-то цветастым листком.

– Эх вы! Весь Ивот ищет! А вы всё, поди, в энтом «нанете» мохнаток покрасившее выискиваете! – И она протянула Лунославу листик.

Это было объявление о розыске пропавшего несовершеннолетнего – Глеба Комарова. К изумлению Лунослава и Булата, на фотографии объявления и на той, что показывал им в бюро Афанасий, был один и тот же ребенок.

– Так его отец, что ли, похитил? – не понял Булат. – Вот же анус двуликий!

– Какой такой-сякой отец? – вклинилась баба Маня. – Так ведь Борька, батька сорванца, давно уж как помер, чтоб его черти на холодец и щи пустили!

– А если это был не его отец? – задумался Лунослав.

– В смысле? – одновременно спросили Булат и баба Маня.

Лунослав похлопал по Черномикону в сумке и торопливо сказал бдительной и ушлой бабуле:

– Срочно позвоните в полицию! Скажите, что мальчик может находиться в доме с упавшей сосной где-то на окраинах Старого Ивота возле леса!