Умри вовремя

–Душа исчезнет, как картинка в обесточенном телевизоре, – закончил Учитель.

–Ваши проповеди очень успокаивают, – язвительно прокомментировал Кардинал.

– К сожалению, бессмертной души нет. К такому выводу подталкивает логика. Но о другом хочу сказать. Вот ты, к примеру, – оборотился он к Большевику, – не задумывался, почему «Ты» это именно «Ты»?

–В каком смысле? – оторопел тот.

–Вот ты родился. Почему вдруг именно этот комочек материи, каким ты был при рождении, оказался именно тобою? Почему именно его ты расцениваешь как свое «Я»? Почему ты не стал теми, другими, что в тот же момент родились рядом? Котятами, которых в момент твоего рождения принесла ваша кошка? Тараканом, вылупившимся в трещине стены вашего дома в момент твоего рождения? Они питались теми же продуктами, которые приносила в дом твоя мать. Почему они – не «ТЫ»? Что помешало тебе с точно такой же вероятностью стать котенком, тараканом.

– Ничего не мешало. Но ведь я уже был, и мог осознать свое существование, и мог увидеть и котенка, и таракана, и понять, что они – не я.

–Ну, а если бы ты не стал ТЫ? Если бы тебя в тот момент не родила твоя мама? Ведь продукты, которые она в те времена покупала, и из которых ты был сотворен, потреблялись, помимо твоей семьи, кошкой и тараканами. Значит, ты родился бы ими?

–Наверное, стал бы котенком? – неуверенно пробормотал Большевик.

– Если не котенком, то тараканом точно, – попытался пошутить Учитель. – Ну, а если бы твоя мать носила бы продукты из другого магазина, то родился бы не ты?

–Наверное, она родила бы именно меня независимо от того, какими продуктами питалась. А то получается, что каждый отдельный помидор порождает новое «Я», новую душу.

– И это, в конце концов, не исключено. Но гораздо более вероятно, что твое появление на свет было предопределено независимо от слагающей тебя материи. И теперь, как бы с годами не обновлялась материя в твоем теле, ты не теряешь индивидуальности. Но можно спросить, а что будет после смерти твоего нынешнего тела? Сможет ли другой такой же комочек вещества вновь ощутить себя ТОБОЮ при рождении? На другом конце Земли? На другом конце Галактики? В любом уголке Вселенной. Ведь и в нынешнее свое рождение ты не имел к материи, из которой состоял тот маленький писклявый комочек, никакого отношения. Сможешь ли ты ощутить себя вновь живущим, осознать собственное Я? Ведь тебя нынешнего уже не будет, и некому будет понимать…

– Значит, в любом случае «Я» появлюсь, лишь бы нашлось, кому рожать? – вскричал Большевик восторженно.

–Да! Безусловно! ЛЮБОЕ ВНОВЬ ПОЯВИВШЕЕСЯ ВО ВСЕЛЕННОЙ СУЩЕСТВО ВСЕГДА ЯВЛЯЕТСЯ ИМЕННО ТОБОЮ.

– Значит и вы, это «Я»?

–По-другому и быть не может! Сейчас тебе трудно это осознать, потому что ты в данный момент существуешь и видишь, что остальные – не ТЫ. Более того, я утверждаю, что именно ТЫ родился тогда и кошкой, и тараканом. И ТЫ будешь существовать всегда, пока жизнь существует!

–Но тогда и каждый электронный мозг, если его научат помнить свой земной путь, окажется мною? – задумчиво и полувопросительно проговорил Большевик.

–И это возможно. Потому что ВЕСЬ МИР ЕСТЬ ОДНА ДУША. Она просто разделена телами на мириады. Она поделена между телами. И всему живому нужно объединиться, чтобы выживать и жить счастливо.

–То, о чем вы говорите невозможно доказать! – воскликнул Кардинал со своего камня, на котором он сидел выпрямив спину и гордо подняв голову, будто под ним был не кусок известняка, а папский трон.

–Но этого невозможно и отрицать! – с чувством произнес Учитель. – Я утверждаю, что каждый из вас, стоит лишь ныне вас представляющему телу закрыть глаза в этом мире, тут же осознает себя в другом теле так же, как он осознал себя в теле нынешнем. И никакого значения не имеет, какая именно материя послужит вам, грубо говоря, субстратом. С помощью живого вся окружающая нас «неживая» природа осознает собственное существование через наше, такое, казалось бы, интимное «Я», которое на самом деле принадлежит всей материи. Не только все наше тело мыслит, но и шар Земной, и вся Вселенная осознает себя лишь через моё «Я». Ведь и шар земной, и вся Вселенная всего лишь продолжение наших пяток.

– Этого невозможно доказать! – повторил свое возражение Кардинал.

– Об этом хотя бы нельзя сказать: Верю, ибо абсурдно. Ведь вероятность вашего появления вновь, но в другом теле, составленном из другой материи такова же, какой была вероятность вашего нынешнего осознания собою при рождении в нынешний раз.

–Вполне логичные рассуждения, – прокомментировал Большевик. – Действительно, ничто не мешает МНЕ осознать себя именно СОБОЮ в любом существе, родившемся на свет так же, как Я осознал СЕБЯ в данном мне теле при моем рождении. Но тогда получается, что, во-первых, Я бессмертен, пока на Земле, пока во Вселенной есть жизнь. А, во-вторых, что кто бы ни появился на свет, это всегда есть Я! То есть Я и ребенок, и котенок и таракан. И еще мириад тварей мирских. И, возможно, именно в данную минуту, с другого конца Вселенной Я гляжу в телескоп, стараясь через протуберанцы Сверхновых разглядеть другого Себя здесь, на замерзающей планете! – воодушевился Большевик.

–Ты повторил то, что я уже сказал, значит, мысль моя понятна, – облегченно вздохнул Учитель.

–Как плохо, что нельзя вспомнить свою прежнюю жизнь! – воскликнул паренек, признавшийся, что он не умеет молиться. – Ведь когда-то я был Наполеоном!

–Лучше вспомни, какой ты был ему любовницей, – нашел в себе силы пошутить сидящий рядом его товарищ.

–Когда-нибудь мы еще встретимся с тобою за одним столом, – подбадривающе заявил ему не умеющий молиться.

–В виде отваренных креветок, – уныло ответил сосед.

–Всегда ли ты думал так, или разделял грубые взгляды биологов, но только здесь, на куске известняка, на тебя, как на Будду, снизошла ИСТИНА? – обратился к Учителю напряженно прислушивающийся к диалогу Кардинал, осеняя себя.

–Всегда думал, – кратко ответствовал Учитель.

–Неисповедимы пути твои, Господи! Теперь вот с научной точки зрения объясняют переселение душ. Только отличаются они от канонических тем, что могут сливаться в одном индивиде, и размножаться бесконечно…

–Что только не выдумают, лишь бы уменьшить ужас перед смертью, – проворчал, в свою очередь, спутник Большевика. – Однако у меня есть сомнения в правильности выводов. Да, после моей смерти будет существовать некто, с кем вы сможете вести беседу. Но я ведь не смогу явиться и заявить, что вот я-то умер, и не существую, а вы говорите не со мною, а с другим. Я считаю, что тот набор материи, который составлял меня при рождении, постепенно обзаводился историей собственного существования. Появилось «Я» именно у этого набора, и с ним оно, неповторимое, и умрет. И никогда уже подобный набор материи, породивший именно меня, не сможет собраться вновь. В этом случае наше нынешнее Я никогда не повторится. Хотя, если признать, что буквально через несколько недель первое тело уже уступит место другому, то не все ли равно, что было в начале?

–После смерти меня, именно МЕНЯ похоронят под большой могильной плитой – воскликнул Инспектор, так как я оживу вновь?

– Если именно ТЫ постоянно рождаешься из любого материала, и не становишься другим, сколько бы материи не поменялось в процессе жизни в твоем теле, значит именно ТЫ и лежишь под всеми могильными плитами мира?

–Значит, я зря наказывал убийцу, заставляя поедать жертву! – непонятно для всех воскликнул Инспектор. – Тело жертвы не облагородит его. Оно просто станет частью мерзавца!

– Но зачем нам эти рассуждения здесь, на холодном берегу? – поёжился Большевик.

– Разве не легче умирать, зная, что это ненадолго? – ответил Учитель. – И разве нет желания узнать, хотя бы в конце жизни, что есть «Ты»? Уяснить, в чем смысл жизни. И решить, что морально, а что нет. Если любое живое существо – это и есть Я, то любое доброе дело, сотворенное для другого – это добро для тебя же в другом твоём теле. Любое убийство – есть самоубийство. И если мы будем эту простую мысль внушать детям, изменится направленность цивилизации. Вместо технократии и вещизма, разоряющих и убивающих природу, восторжествует нравственность. Ведь пока есть жизнь на Земле, и Я, и каждый из нас в виде миллиардов на Земле живущих – бессмертен! В самом далеком будущем, когда уже Вселенная померкнет, но хоть один глаз откроется, чтобы посмотреть на мир, этот глаз будет твоим! Подумай над этим хорошенько, и какой же будет твоя мораль?

– Мысли весьма разумны. И Отец наш небесный подтверждал это! – согласно пророкотал Кардинал, угрюмо хохлившийся на камне рядом с двумя своими попутчиками. – «Кто одел голого, накормил голодного, посетил заключенного, тот Меня одел, Меня накормил, Меня посетил». Значит и Господь говорит о том же, о чем говорите вы, дорогой Учитель. Только говорит он это иносказательно, стремясь, чтобы сами мы сделали выводы.

–Спасибо, что нашли теологическое обоснование нашим взглядам, – склонил голову Учитель.

– Ваши мысли гораздо глубже, чем у одного из ваших единомышленников, который говорил только о материи. Только о бренном теле, – заметил Кардинал, многозначительно поглядев на Учителя. – И если идеи ваши проникнут в души людей, то это будет самая доказательная и человеколюбивая религия!

–Уж не о Биологе ли мы говорим? – с подтекстом спросил Учитель. – Наше мировоззрение ни в коем случае не религия! Оно не требует поклонения.

–Подождите! – глядя горящими глазами на Учителя, воскликнула соседка Елены, тряхнув своею копной, отбрасывая волосы назад. Очевидно, до неё лишь теперь дошёл весь смысл сказанного. И она не могла пропустить, не могла не понять, – Так вы утверждаете, что каждый из нас не только телом, но и душой своею, постоянно, бесконечно осознает себя во все новых и новых телах?

–Каждый! – подтвердил Учитель.

–И я?

–Безусловно!

–Но ведь только что на Земле жили миллиарды душ, а теперь для них просто не хватит родившихся!

Голос её дрожал.

– Мы уже говорили о том, что количество душ не имеет никакого значения! – терпеливо повысил голос Учитель, желая внедрить свои мысли в сознание слушателей, желая успокоить их перед неотвратимым. – Даже если на Земле останется всего десять человек! Даже если один, именно ты, именно каждый из вас будет им! Через сознание твое ожил, осознал собственное существование весь Земной шар, вся Вселенная, а не очередная пара килограммов пищи, переработанная в детское тельце организмом твоей матери. И, вечно возрождаясь, каждый из вас будет думать, что это ведь Я, отдельный от всех, единственный, с моим интимным миром существую, не понимая, что его интимный мир является интимным миром всей Вселенной.

–Но я не хочу жить никогда больше! – неожиданно выкрикнула девушка и зарыдала в голос, закрыв лицо руками.

–А что? Разве плохо жить? – со своего места прогудел Кардинал.

–Я надеялась, что есть бессмертие в раю! Но если душа всего одна на всех, тогда и рай и ад пусты. А значит, каждое моё следующее рождение будет обязательно сопровождаться смертью! А я не хочу, не хочу умирать раз за разом! Как это страшно. И эта ужасная пытка рождением для последующей смерти будет повторяться бесконечно!

– В конце концов долгая жизнь достаточное вознаграждение за краткий миг смерти! – растерянно возразил Учитель. – Да и не в твоих силах отказаться от жизни.

– Ваши измышления к концу выродились в бред! – вдруг воскликнул, глубоко до того задумавшийся, Большевик, повернувшись к Учителю и не обращая внимания на рыдания девушки. – Я готов умереть за освобождение угнетенного рабочего класса, а вы утверждаете, что я и мой палач, мой враг, который меня и собратьев моих обирает, которого я ненавижу, ближе мне, чем брат! Практически он – тоже я. Тогда с кем же бороться? Зачем погибать? И лишь теперь я все понял! Ваши идеи сродни религии, которая вас поддерживает, – он махнул головою в сторону Кардинала, – и так же, как и она, имеют целью затуманить сознание рабочего класса, закрепить его кабалу сказками о единстве представителей разных классов!

– Честно говоря, я не думал, что обычные рассуждения о жизни будут расцениваться как мракобесие. Или, тем более, как религиозное учение. Это как если учебник биохимии объявить Библией. Уж если и определять Всевышнего по приметам – бессмертный, вездесущий – как раз и получается, что это все мы, взятые вместе. Бог – это все человечество! Во все века мы перед собою преклонялись, на самих себя уповали. А вам, мой друг, я посоветую поменять мировоззрение. ВЕДЬ ЕСЛИ ВСЕ ВРЕМЯ НЕНАВИДЕТЬ, ТО НЕ ОСТАНЕТСЯ ВРЕМЕНИ В ЖИЗНИ, ЧТОБЫ ЛЮБИТЬ.

–Бога нет, – отмахнулся Большевик, – а смерть – вот она! Каждый из этих солдат.

– К сожалению солдат, наставивший на нас дуло, это тоже Я. А также Ты. И каждый из нас. Но разве Я, и Ты, и другие можем умереть, если мир, и наши убийцы в нем, остаются существовать? Уже завтра их глазами мы обречены будем смотреть на мир! И горько от мысли, что станем олицетворением зла! Так давайте, пока живы, нести радость и любовь всему живому. Чтобы заразить любовью остающихся. И тогда с каждым нашим новым появлением на свет жизнь будет лучше, разумнее, чем сейчас. И сейчас говорю вам, что любил, и люблю каждого из вас. Ведь если бы не любил, и не говорил об этом, зачем я жил?

Сумбурная спотыкающаяся речь Учителя, речь с повторами, излишними разъяснениями была тем, в чем нуждались обреченные. А может не Учитель повторял, а само время повторялось и переворачивалось? Суровая обстановка порта, угрюмые лица коммунистов, всхлипывания соседки Елены – все это было лучшим фоном для рассуждений о жизни.

–Послушайте! – вдруг воскликнул один из парней, оглядевшись. – Солдаты куда-то подевались!

Действительно, только что стояли рядом. Хмуро смотрели из под касок. И исчезли, растворились в быстро густеющем тумане.

–Бежим? – приглушив голос, с восторгом воскликнул паренек.

–А куда бежать? – зычный голос Кардинала, казалось, был слышен и в городе. – Я освящал порт, и обошел его весь. У ворот солдаты. Наверх не подняться по скользкому склону, а там как раз где-то домик Учителя. А в противоположной стороне берег заканчивается скалой, около которой также стоит будка охраны.

–Все равно! Бросимся в воду!

–Куда вы собираетесь бежать? На другой континент? На другую планету? В иной мир? – грустно вздохнул Учитель. – В конце концов, бежать из нашего плена безнравственно!

–Как это?

–Мы должны целовать руки своим тюремщикам!

–Но почему? – паренек был сбит с толку.

–Мы поступаем нечестно, ненавидя их.

–Вот так поворот? – удивился уже и Большевик.

– Они думают, что совершают зло, стремясь убить нас, – пояснил Учитель.

–А вы уверены, что это добро?

–Убийство не есть однозначное зло, даже если это убийство тебя! В данный момент это услуга. Совершенно, кстати, бесплатная. Нам не придется кончать самоубийством.

–Но желать смерти всем нам, ни перед кем, ни в чем не виновным, аморально! – выкрикнул совершенно сбитый с толку паренек.

–Морально все то, что сохраняет и продляет жизнь человечества. Мы же стали лишними на планете, и сохраняя жизнь себе, уменьшаем шанс… И если быть честными перед собою, мы все должны, даже нет, мы обязаны умереть. Умереть вовремя. И это единственное добро, которое мы еще можем …

–Мне не пришло бы в голову просить о такой услуге, – буркнул Большевик. – Поэтому не буду считать себя обязанным. Да и что же нечестного мы совершаем по отношению к этому офицеришке? К этим солдафонам?

–Они и не подозревают, что нас убить невозможно. Мы обманываем своих убийц. Они, как наивные зрители в цирке, бросаются, науськиваемые клоуном, распиливать тело девушки, замурованное в ящике, а девушки там нет!

– Вы успокаиваете молодых? Валяйте! Расскажите еще и солдатам о нашем бессмертии, и они потребуют плату за услугу. Как турфирма. Не отправят в неведомое путешествие не получив мзды. Кстати, – оживился Большевик, – ваше учение оправдает убийства. И плодит самоубийц. Ведь любопытно, а кем я буду дальше? И чего жалеть нынешнюю, опостылевшую жизнь, если их, этих жизней, впереди еще сотни?.

Оба солдата вдруг проявились из тумана. И встали на прежние места. Удобный, с точки зрения некоторых, случай был потерян.

–Как ни странно, но я чувствую себя счастливым, – вдруг, среди всеобщего уныния, заявил Учитель. – Я прожил на прекрасном острове, среди людей, которых любил, занимался увлекательным делом – что может быть прекраснее? Конечно, немного обидно, что все закончилось так рано. Но мертвому все равно, умер ты молодым или старым. Главное то, что последний день нынешней жизни обязательно станет первым днем нового, волнующего появления на свет. Я ощущаю восторг, как путешественник, после многих лет трудного пути достигший, наконец, желанного полюса.

–А может и не на свет, – брюзгливо заметил Большевик. – Будешь каким-нибудь червяком. Людей то и не осталось.

–А через 50 миллиардов лет и вся Вселенная разлетится и навечно воцарится пустота, – уныло проговорил кто-то из школьников.

–Не бывает ничего вечного! – воскликнул Учитель. – Но тогда и время исчезнет, и мы не заметим вечности. Но пройдет еще тьма времени, все равно вновь появится нечто, где мы соберемся вместе. И услышим шепот волн, и вспомним…

–И часа не пройдет, как все помрем, – сквозь зубы прошипел Большевик, – так к чему знать, что будет через миллиарды лет.

–Если нет путеводной звезды, если нет идеи, нет смысла существовать и часа!

–Если признавать только тело, то нет никакого просвета в вашей жизни! Цель же нашей души добиться счастья слившись с Богом в вечности, – заявил один из кришнаитов, перебирая четки. – А этот мир лишь декорация к очередному нашему появлению в свет на пути к нирване. И тела ничего не значат, так как живет лишь дух.

Остальным было не до рассуждений. Сидели молча, лишь шорох мелких волн разбавлял тишину.

Теплая вода парила в холодном воздухе, рождая быстро сгущающийся туман. Пролетали последние минуты ожидания. Где-то далеко, за тучами, невидимое солнце упало в океан. Стемнело и резко похолодало. Еле слышные звуки все еще транслируемых по радио шуток доносились как сквозь вату.

–Я поражен вашим поведением! – воскликнул вдруг Кардинал, повернувшись к Большевику. Он поднялся со своего камня, игнорируя нервность солдата, наставившего на него автомат, и упал перед Большевиком на колени.

–Что это вы? – опешил тот.

–Мне, к сожалению, только сейчас пришло в голову, что жить, а особенно умирать достойно, зная, что после жизни ничего нет, только пустота, гул бездны на миллиарды лет, и что не будет тебе ни в чем воздаяния – какое для этого мужество нужно иметь! Я преклоняюсь перед вами.

И он постоял еще немного на коленях, наклонив голову. Затем поднялся с колен сразу во весь рост и его фигура, казалось сидящим, вытянулась до неба.

– А вот утверждение, что все мы: вы, я, мои послушники, наши дети и весь живой ныне мир суть братья, созданные из одного теста, не стоит воспринимать буквально, – обратился он к Учителю. – Вот сейчас я еще раз обдумал ваши слова о душе. О том, что все мы одно «Я». В этом случае не теряется ли святое чувство бескорыстной любви к ближнему, и прежняя симпатия к нему не станет ли отвратительной, как вид человека, целующего собственную руку, как писал митрополит Антоний? Нет! «Я» все же никоим образом не есть «ТЫ»! А теперь помолимся! – воскликнул он.

Солдаты замерли в самом начале речи но, наставив автоматы в сторону Кардинала, молчали.

Присутствующие безропотно сползли с камней и опустились на колени. Верующие и неверующие. Лишь Учитель, Большевик, мулла и кришнаиты остались сидеть.

Кардинал перекрестился и возвысил голос:

– Pater noster qui es in coelis [отче наш, иже еси на небесех (лат.)].

– Pater noster qui es in coelis, – повторила разношерстная толпа вразнобой.

–Помните, друзья, что живете вы не только своею жизнью, но жизнью всего живущего на Земле, и в воде, и в воздухе, и все живое для вас ближе брата. Все живое – это вы! – добавил Учитель в последовавшей паузе.

– Sanctificetur nomen tuum [да святится имя твое], – продолжал Кардинал,

–Sanctificetur nomen tuum, – глядя на него горящими глазами, повторила, вместе со всеми, соседка Елены.

– Если вы хотите глядеть на этот мир всегда, вечно, берегите жизнь, – продолжил Учитель.

– Advenia tregnum tuum [да приидет царствие твое]

– Advenia tregnum tuum, – прошептал спутник Дзержинского.

– Творите добро, препятствуйте злу, и это будет целью вашей счастливой, бесконечной жизни! – закончил Учитель.

– Fiat voluntas tua [да будет воля твоя ] – возвысил голос Кардинал.

– Fiat voluntas tua, – подхватил нестройный хор.

– Sicut in coelo, et in terra [как на небе, так и на земле], – завершил Кардинал.

Гул турбины приближающегося катера почти заглушил его последние слова, и два мутных желтых туманных пятна возвестили о приближении развязки. Широко открытыми глазами арестанты следили за растущими огнями, пока прожектора светом своим не заполнили весь мир.

ДОБРОЕ ДЕЛО В ХОЛОДНУЮ НОЧЬ

Смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих.

/Сенека. Нравственные письма к Луцилию. Письмо ХХХVI/

Утро было пасмурным, продувным. Пак с товарищем обошли дома дружинников. Авральные работы на консервном заводе, как и на всех предприятиях, работающих на Ковчег, уже закончились, но многие из членов рабочих дружин были еще в цехах, убирая рабочие места, консервируя станки, надеясь на продолжение работы в будущем. С теми, которые по случаю окончания работ сидели дома, договорились о сборе у проходной к концу рабочего дня. Основная группа, с Паком во главе, должна была захватить, как оказалось, пустые склады готовой продукции.

Пак ожидал, что хоть кто-нибудь из рабочих заметит слежку за собою со стороны служб безопасности. Однако никому уже, наверное, не было дела до тайных коммунистических отрядов.

Когда они к обеду пришли домой, из магазина вернулась жена товарища.

–Хлеба нет! – растерянно воскликнула она. – Все магазины закрыты. Говорят, сегодня ночью солдаты вывезли все продукты из магазинов и складов в горы. В это чертово убежище! – она села за пустой стол и заплакала.

–Ну, чего ты, – поглаживая её по плечу и растерянно глядя на Пака бормотал товарищ.

«Зачем я сижу здесь? Чего хочу от этих потерянных людей,» с горечью и стыдом думал Пак. Но бросить людей в данный момент он не мог. Дружина завода надеялась на него, верила, что человек, которого они знали с детства, поведет их верной дорогой, найдет выход из любой ситуации.

Сославшись на неотложное дело и сказав, что будет у проходной вечером, Пак вышел. Хозяин, прощаясь, потерянно разводил руками.

Заходить домой Пак не решился. Он чувствовал, что может остаться там, с семьей, и не придти в назначенный час к заводу. Ожидая вечера он долго бродил по переулкам, смотрел с высоты мола на свинцовые волны неприветливого океана.

К концу смены у проходной начали кучковаться понурые дружинники. Видно было, что лишь прежние обязательства, да ужас от потери работы понуждают их собраться сегодня. Никакого задора, смеха, с каким они обычно встречались на маёвках, сходках. Прикрыв Пака своими телами от равнодушной охраны, они провели его на территорию завода. Пятерым самым верным партийцам Пак поставил задачу охранять склад до подъезда обещанных после разрушения электростанции машин, а сам решил забраться на крышу высокого цеха, чтобы оттуда следить за обстановкой в городе.

Одно и двухэтажные деревянные домики города с высоты цеха были как на ладони. Через некоторое время Пак услышал выстрелы в районе порта, но, как ни вглядывался, ничего не мог разглядеть на таком расстоянии. В том районе должен был находиться Большевик. Произошло ли запланированное уничтожение автобусов с детьми?

Через некоторое время Пак заметил группу людей, гуськом, один за другим свернувших с городской улицы к воротам порта. Что это были за люди, разобрать было трудно. Спустя несколько минут в порту раздалась сирена. И еще через минуту военный катер устремился к выходу из бухты.

На город опускался туман. Быстро темнело. Тут и там загорались огоньки. Сегодня, в отличие от предыдущих дней, хунта решила освещать город. Более того, по радио, а здесь, на крыше, хорошо был слышен громкоговоритель установленный на заводской территории, передавали юмористическую передачу. После скороговорки комедианта раздавались гомерические взрывы режиссированного хохота. Резко похолодало. Кто-то тронул Пака за плечо. Товарищ протягивал ему сверток.

– Это от жены. Ты же, наверное, не ел? А у нас кое-что нашлось.

Пак не стал отказываться.

Прошло еще какое-то время. Ни обещанных машин, ни заинтересованных в остатках консервов хозяев завода, ни солдат. В городе тишина, если не считать раскатов смеха из репродуктора. Быстро темнело. Густой туман поднимался от теплой воды залива, и здесь, на крыше, стал выпадать мелкой водяной пылью. Кометой промчались сквозь него огни возвратившегося катера. Зажглись ослепительные прожекторные мачты в порту.