Озаренные целью: жажда свободы. Том 1

На ногах к концу боя остались лишь двое: Мусалим и его друг – Андрес, который сейчас вел борьбу с одним крепким разбойником. По итогу их схватки разбойник шеей воткнулся в асфальт, согнулся пополам, как удав, и больше не вставал. Вокруг послышался неприятный гул варваров, скорчивших лица от довольно жесткого броска. Вдруг Андрес заметил, что толпа остановилась, что враги просто окружили его, образовав открытую площадку.

В два образованных круга из толпы, не торопясь, вышли те двое предводителей. Южанин с косичками отдал кому-то из толпы биту и подошел к безоружному Андресу, а длинноволосый же наоборот приготовил катану против Мусалима, вцепившегося в свою дубинку.

Первый в схватку вступил Андрес. Он кинулся вперед, замахнувшись одной рукой и готовясь к проходу в ноги. Однако варвар оказался не промах и резво отскочил в сторону, бросив боковой хук. Такой резкий и неожиданный удар сильно потряс курсанта, отчего тот потерял координацию и шлем. Темнокожий разбойник не стал упускать момент и понесся вперед, чтобы добить. Благо, паренек успел очухаться и ловким кувырком в сторону избежал нежелательного сценария. Бой честным, конечно, назвать язык не поворачивался, ведь силы у юноши уже были на исходе. Они сцепились в борьбе, Андрес надеялся, что противник уступит по навыкам, но он не уступал. Курсант давил всем своим центром тяжести и чересчур наклонил голову, что сразу же заметил оппонент и мигом схватил его за шею. Варвар дёрнул его на себя и навалился сверху половиной тела. Боролся разбойник грамотно, ноги держал позади, чтобы курсант не смог за них зацепиться. Южанин ловко забежал ему за спину и обхватил шею на удушающий. Через секунд тридцать курсант вырубился, а толпа варваров свистела, кричала, ржала и взмахивала руками.

Бой Мусалима же проходил совсем иначе, далеко не так расторопно. Оба оппонентов держали дистанцию и ходили по кругу, выбирая удачный момент для атаки. Вдруг разбойник вскочил и, как молния, замахнулся своей смертоносной катаной. Муса ушел в сторону, но вслед за ним тут же полетел второй секущий удар. Капитан успел поставить блок, отпрыгнул назад и сразу же бросился в контратаку. Однако такой выпад оказался слишком легко читаем, и противник точным, отработанным наскоком превзошел курсанта, сопроводив открытый низ его живота своей катаной. Порез оказался длинным, но совсем неглубоким, длинноволосый игрался. Разбойники по какой-то причине не убивали молодых копов. Муса согнулся, держась за рану и направляя дубинку на врага, который стоял с окровавленной катаной, запятнанным белым костюмом и улыбкой на лице. “Давай, Пол, накажи его!”, – выкрикнул кто-то из толпы.

– Давай, красавчик, мы только начали, – радостно сказал Пол.

Спустя пару секунд Пол вновь решил атаковать. Муса выставил одной рукой блок, а другой хотел поймать ногу разбойника и постараться его завалить. Только так у курсанта были шансы победить. Но варвар вновь оказался намного ловчее и, словно танцуя, в пируэте ушёл от руки курсанта, виртуозно зайдя за спину. Катана обратно-поступательным движением разрезала курсанту все плечо, попав ровно между щитками. Брызги крови снова залепили белый пиджак мечника, пометив его свежими знаками воина.

– Гад… – Закряхтел курсант.

Мусалим не слышал и не видел ничего вокруг. Он даже не заметил, как все портовики постепенно успокоились и замолкли. Пол вновь начал сокращать дистанцию и кружить вокруг неподвижного копа. Играл на нервах, и не зря. Муса снова бросился к “танцору”, который изящно увернулся и не забыл ранить его бедро. Это была уже не схватка, а чистое издевательство. Изможденный усталостью и нехваткой дыхания Мусалим уже еле стоял на ногах. Атаковать он больше не мог, а жизненная энергия медленно вытекала из неглубоких порезов. Он пытался впоследствии хоть как-то обороняться и уклоняться от атак Пола, но вражеский удар за ударом достигали цели.

Но на удивление всем, Муса продолжал стоять на ногах. Он медленными шажками, еле держа дубинку и истекая кровью, шел к Полу, чье лицо уже проявляло сочувствие и уважение. Гул в толпе полностью стих, все просто молча наблюдали за происходящим. Мусалим шёл к своему врагу, пока его экран перед глазами мутнел и расплывался. Непонятно, какие чувства вели его вперед, но он так и не дошёл. Алый закат полностью скрылся за горизонтом, а Муса свалился без сознания. Силы окончательно покинули доблестного и храброго паренька. Он потерял слишком много крови, а вся толпа в полном молчании трижды ударила себя в грудь в знак уважения к курсанту.

По окончанию бойни на асфальте лежали все двадцать избитых курсантов и двенадцать мёртвых разбойников. Победившее большинство молча стояло над поверженными и подбирало раненых. Через минуту все они испарились, а еще через десять только подоспели другие два отряда курсантов и ужаснулись от увиденного. К большому счастью, после осмотра стало очевидно, что все курсанты остались живы. “Они еще дышат, господи, они еще дышат! Какое-то чудо произошло!”, – кричали друг другу с радостью ребята из подкрепления.

Каткема лежал без сознания под трупом, а по его щекам стекали слезинки, очищая лицо и впитывая еще свежую кровь. Горечь, вытекающая из орбит, была не от полученных в бою увечий, а от трусливого, ментального харакири.

Глава 13. Блокада

Прибывшие ребята также не могли вызвать подкрепление, рации не срабатывали, и пришлось бежать ловить сигнал. Курсанты не знали, что им делать, суетились, нервничали и боялись, что сейчас подоспеет новая орда разбойников. Несколько парней начали доставать складные носилки, чтобы поскорее унести пострадавших. Поначалу прибывшие даже боялись, что кто-то из лежащих портовиков резко вскочит и начнет новую мясорубку. Курсанты стали брезгливо обходить редкие трупы, а некоторых от обилия крови даже начало тошнить. В темных окнах жилых пятиэтажек люди пригвоздились к окнам, наблюдая за происходящим.

Через пятнадцать минут, наконец, подоспела помощь, опять подъезжали броневики с “кабанами” и оцепляли район. Стояла полная темнота, а яркий полумесяц как будто хихикал над спасательной группой, которая долго не могла отыскать Каткему. Только после глухого кашля, бедолагу вытащили из-под бледнеющего трупа. Чешуа был весь залит кровью, поэтому его по началу и зачли за мертвого. Всех раненых незамедлительно погрузили по машинам и отправили в госпиталь, так же забирали новые трупы разбойников на экспертизу. Спецназовцы стали ходить по людям и спрашивать, что те видели: многие отвечали, что ничего, однако бойцы все равно угрожали им наказанием, если какие-либо видео попадет в сеть. Однако даже после угроз забежавшие по своим домам люди хотели слить бойню в интернет, однако у них не выходило. Все электронные устройства в округе вышли из строя, и поэтому утечек в информационное поле получилось избежать.

Спецназовцами был поднят вопрос: “Что случилось со всей электроникой в секторе?”. Как правило, в каждый район посылались три дрона, помогающих копам вызвать подмогу. В первые два нападения разбойникам повезло, и во время нападений дроны над ними не пролетали. В этот же раз один коптер все же зафиксировал портовиков, но в полете вышел из строя и разбился в одном из переулков. Такой неприятный звоночек наряду с неработающими камерами и рациями подводил к простой догадке. После длительных поисков бойцам удалось найти устройство, собранное из передовых технологий соседнего восточного материка. Устройство оказалось достаточно мощной глушилкой, охватывающей просто гигантский диапазон.

Из-за никудышных новостей Крамер снова был в ярости. Вся эта ситуация вымораживала фельдштриха. “Сука, как можно так нарываться”, – злобно проговаривал он, скрепя зубами. Гигант откинулся назад в своем кресле, без остановки барабаня по столу, но тут в дверь постучались.

– Входите! – Крикнул Крамер.

Высокий, стройный, с идеальной осанкой молодой парнишка в очках изящно отворил дверь. В кабинет вошел секретарь Крамера, вошел совершенно беззвучно. Он был одет в классический черный костюм-тройку, его лицо было гладко выбрито, последняя пуговка на воротнике застегнута, а очки не заляпаны. Присутствовал только брезгливый и надменный взгляд, который полностью затмевала его скрупулезная работа. Крамер считал, что лучшего секретаря было не сыскать на всем белом свете.

– Господин Крамер, меня предупредили, что в скором времени с вами должен связаться его Величество, пожалуйста, ожидайте голограмму. – Очень четко и внятно произнес паренек, держа одну руку, согнутую в локте, за спиной.

– Хорошо, спасибо, что предупредил. – Тяжело вздохнув, промычал глава СБТ, жестко проводя пальцами по волосам.

– И еще, господин фельдштрих, Фриман просил передать, что в составе крови портовиков, обнаружили микроскопических нано-роботов.

– Что это все значит? – Недоумевал Крамер, ощущая пальцами, что за пару тяжелых деньков у него выросла щетина.

– Что-то вроде дополнительного интерфейса, убийцы могли сканировать процессы жизнедеятельности тел курсантов с помощью глаз. – Все продолжал с умным видом вещать секретарь.

– Интересно… – прошептал Крамер, – спасибо еще раз, ты можешь быть свободен.

– Господин фельдштрих, перед тем, как уйти, можно от всей души сказать вам кое-что важное? – Вдруг остановился на полу обороте секретарь, отчего фельдштрих серьезно удивился.

– Да, конечно.

– У вас есть уникальная возможность по щелчку пальцев пожелать все что угодно, скажите мне лишь слово, и любой изыск будет доставлен к вам в течение пятнадцати минут. Вам одному из немногих доступны такие привилегии. Я вижу, что вы порой слишком загружены работой, что при вашей должности неудивительно. Но если хотя бы иногда давать себе разгрузку извне в виде различных услуг или даже подарков, то это может благотворно повлиять на вас и на весь рабочий процесс.

– Спасибо большое, благодарю за заботу, – сказал сухо Крамер и быстро спрятал взгляд.

Паренёк одобрительно закрыл глаза, немного улыбнулся, слегка поклонился, абсолютно бесшумно закрыл дверь и затем ушел с удовлетворенным расположением духа по бесконечному коридору.

Крамеру было плевать на подобные советы. Он абсолютно точно знал, что его ментальные проблемы нужно было решать не омарами и эскортницами. Гиганта ждал неприятный разговор, приходилось выдумывать оправдания, а он их, как солдат, ненавидел. Он нервно вздыхал, ноги стучали по полу, а в голове прогонялся предстоящий разговор. И вот, раздался сигнал. Король полиса Толлосус был на связи.

В середине абсолютного темного кабинета Крамера из приемной панели высветилась во весь натуральный рост голограмма короля – пожилого мужчины, одетого в роскошную верхнюю и нижнюю тунику до колен, украшенную королевскими орнаментами, ниже которой шли высокие абсолютно гладкие сапоги. На вид ему было лет семьдесят. Сильно морщинистое лицо и совсем хриплый голос выдавали этот возраст, точно как и проницательный суровый взгляд. Яркий свет голограммы сначала ослепил фельдштриха, но глаза быстро привыкли к этому голубому свечению.

– Приветствую тебя, Крамер, – сказал король очень благодушно. Его голос был как всегда спокоен.

– Ваше величество.

– Как поживаешь? – Не отрывал он изучающего взгляда от Крамера.

– Превосходно, ваше величество. – Слукавил фельдштрих, снова прикрыв фотографию рукой.

– Правда? А вот до меня дошли дурные вести.

– Я догадываюсь, ваше высочество.

– Помнится мне, ты говорил, что черви не будут высовываться из порта и представлять риск для славных жителей нашего славного полиса, – уже твердо начал король, высвобождая одну руку с большими золотыми перстнями из-под туники.

Весь его могущественный потенциал государя и тяжелый многолетний опыт оказывали давление даже на Крамера. Король был очень мудр и умён, так что разговаривать с ним нужно было вдвойне осторожнее, тщательно обдумывая каждое слово.

– Да, говорил. Таков был уговор, и он сохранялся до последнего времени… я не знаю, почему портовики начали провоцировать нас.

Голубое свечение падало ему на лицо, и кожа чуть ли не сливалась с яркими серо-голубыми глазами.

– Мы с тобой уже много раз говорили на сей счёт, ты один из немногих людей, кому я могу пойти на уступки, Крамер, да и ситуацию твою я понимаю. – Продолжал также строго мужчина.

– И я вас за это благодарю, мой король! Ваша снисходительность очень важна для меня.

– Однако! – Сделал паузу король, вытаращив указательный палец вверх, – я не желаю, чтобы моя снисходительность была воспринята другими правителями, как слабость. На кону репутация полиса, моей династии и моей жизни, возможно.

– Но мы позаботились о том, чтобы другие города не могли узнать о нашем уязвимом месте.

– Было бы крайне опрометчиво всё время полагаться на это, рано или поздно тайна раскроется. Я говорил тебе, что это всего лишь вопрос времени, и нужно будет предпринимать радикальные меры. А ты всё тянешь… жаль это говорить, но на твоих проблемах мир не заканчивается, мой дорогой фельдштрих.

Крамер, молча, с пустыми глазами смотрел в стол без каких-либо эмоций. Он понимал, что король прав, но ему было все равно тяжело слушать нравоучения. Король заметил, в каком состоянии находился один из его главных подчиненных. Было заметно, что нервишки у Крамера сейчас порядком сдавали.

Несмотря на то, что король, находясь пол жизни у трона, мог окончательно возвысить себя над другими смертными, его понимание чужого горя и неравнодушие заслуживали уважения. Он ставил себя на место Крамера, полностью отбросив эго, и понимал, что сейчас ему, и правда, не просто. Поэтому Эрл оставался к нему добр, однако несколько обстоятельств мешали этой доброте продолжаться вечно.

– Я рекомендую принимать тебе хоть какие-то действия в ближайшие три месяца. Если же нападения будут продолжаться, а хаос нарастать, мне ничего не останется, кроме как уничтожить там всё. Я уверен, ты меня понимаешь.

– Понимаю, ваше высочество, обязательно что-то предприму.

– Надеюсь, Крамер, надеюсь, а сейчас я вынужден закончить беседу. Мне хотелось бы, чтобы следующий наш разговор начался при лучших обстоятельствах, – проговорил государь и отключился.

Комната снова окунулась в темноту, а из-за резкости в глазах заиграли серые блики. Крамер сгорбленно сидел за своим внушительным столом и закрывал лицо от горя. Он не знал, что ему делать. Можно было бы придумать какой-нибудь выход, но сейчас у него ничего не выходило. Крамер чего-то очень сильно боялся, трезвый рассудок помутился. У него не было больше сил и желания быть фельдштрихом.

Любой, кто мог сейчас зайти в его кабинет, почувствовал бы чужое горе, отчаяние, печаль и безысходность. Многие недоброжелатели отдали бы все свои последние деньги, чтобы увидеть всемогущего, сильного фельдштриха таким несчастным и подавленным; увидеть его обычным человеком с типичными эмоциями, которого он боялся в себе навечно утратить.

Глава 14. Раскаяния недостаточно

В госпитале, куда положили храбрых ребят, история повторилась в точности, как и в предыдущие разы. Не сосчитать, сколько слёз было пролито внизу в холле, сколько криков, перепалок и дискуссий. Родителей на сей раз не предупреждали, но как только ребята не вернулись вовремя домой с патрулей, предки сразу же бросились в госпиталь. Их уже проинформировали другие предки, что если ребенок не пришел домой, то, скорее всего, сейчас лежит на койке с переломанными костями. Секретарши, тем временем, уже привыкли к сборищам ревущих родителей и спокойно переносили их наглые нападки.

Каткема Чешуа снова оказался целее всех остальных. Медработники даже дали ему прозвище “везунчик”. Правда, у него на сей раз было не всё так радужно, а именно: сломано две кости в левом предплечье, вывернута левая лодыжка, ушибы, ссадины и гематомы. Вдобавок были выбиты три зуба в правом верхнем ряду.

На сей раз радости, что он выжил, абсолютно не было. Все время пребывания на пожелтевшей от пота подушке голова Чешуа раз за разом воспроизводила момент, как Сэм спасал его, а он пугался и бросался в укрытие. По ночам не спалось, бушующие мысли старались показать, насколько их владелец ничтожен. Весь мир будто бы погружался во мрак. Каткема даже не был опечален тем, что ему досталась мерзкая старая палата. Он знал, что заслужил ее. Като даже казалось, что все взгляды врачей и сестер в его сторону были порицательными. Чешуа откровенно уже ненавидел и без устали корил себя за трусость. По воле случая он лежал один, только наедине со своими мыслями, что было страшным наказанием для людей в век тревоги и депрессии.

Палата находилась в старом, еще не отремонтированном крыле. Кровать была скрипучая, матрас старый, потолок обветшалый, и казалось, что вот-вот обвалится вся штукатурка. Окна тоже были старинные, деревянные, с проржавевшими засовами, которые даже открывались. Вместо ламп дневного света на проводе висела обычная лампочка накаливания, а на полу же уныло лежала ледяная потрескавшаяся плитка. Порой Чешуа даже думал, что кто-то намеренно предоставил ему такие “роскошные апартаменты”.

Спустя пару первых дней Каткема привык и к тараканам, ползающих по стенам, и к плесени по углам. Чтобы заглушить свою душевную боль, он часто пялился в телек, смотрел стендап и набивал брюхо едой, посылаемой почти ежедневно родителями. У раненого, да ещё и молодого жор не пропадал ни на миг. Като ел и ел. Снеки и сырые сосиски улетали мгновенно, учитывая даже то, что ему и рот то открывать было больно.

И вот однажды ночью он кое-как встал с постели, одной рукой поднял почти полную пятилитровую бутыль воды, жадно выпил, без конца обливаясь, и снова открыл пожелтевший “первобытный” холодильник, где обнаружил лишь банку оливок. Делать было нечего, с ней он побрел по ночной больнице в столовую, слушая в наушниках грустные треки, которые прокручивал на повторе. В халате постоянно продувалась промежность, так что он старался ковылять как можно быстрее.

Като на одном костыле добрался до маленькой кухни-столовой. Там он начал щелкать по выключателю, но лампы в разнобой загорались и тут же гасли, так он продолбил раз десять, затем психанул и просто включил фонарик на телефоне. Голодный кое-как отыскал в полках открывалку и уселся за один из столов, уткнувшись в экран смартфона. Като кушал оливки, качал в ритм головой, а вокруг стоял мертвый мрак. Вдруг неожиданно отворилась дверь, и резко врубился свет – в таком нелепом виде Каткему встретил Мусалим. Като испугался и резко повернул шею, отчего та хрустнула и заныла.

– Ах, чего так пугаешь?

Каткема с ужасом лицезрел перебинтованного капитана. Казалось, что вот-вот все швы на нем разойдутся. Като насторожило, что капитан был настроен агрессивно и даже не поздоровался. Он просто молча прошел на кухню, деловито поправляя прямоугольные очки.

– Как себя чувствуешь? Раны затягиваются? – Поспешил спросить Като и прервать напряженную тишину, доставая последнюю черную оливку.

– Ничего, жить буду… да с таким лучевым лечением и повоевать ещё смогу, – ответил сухо Мусалим, предвзято смотря куда-то в сторону и явно отводя взгляд.

– Слышал, у тебя порезы серьёзные… может не стоит пока что двигаться, а то швы разойдутся… – заботливо и фальшиво начал Като, резко сжав банку и облившись вытекшим маслом. Физику он знал плохо.

– Ничего страшного… Не боюсь идти навстречу опасности, в отличие от тебя, Чешуа.

– Ты о чём это?

Като вдруг стало неловко от того, что он сейчас с голой задницей, в халате набивал живот, а ему в лоб бросал обвинения тип, который пришел в столовую и даже не начал есть.

– Не прикидывайся дурачком. Ты неспроста уже второй раз целее всех остаешься! У тебя на харе написано, что ты любого соратника под нож отдашь ради собственной шкуры, – в таком же тоне продолжал Муса, злобно скривив лицо.

– За словами следи, капитан, где ты здесь харю увидел?

Мусалим смутился и удивленно посмотрел на обвиняемого. Он понял, что не следовало до такой степени нарушать тактичность. Като поднялся, выкинул банку и, чтобы согреть помещение, включил ближайшую конфорку на максимальный огонь.

– Нигде… – тихо ответил Муса.

– Что за обвинения ты бросаешь, мне просто повезло. Ты камеры изучил и увидел там мою трусость?

Муса прервался на короткие размышления. Огонь, свистящий рядом с Като, будто становился сильнее и громче.

– Ты явно юлишь сейчас, это только помогает моей мозаике складываться.

– Маэстро, у вас один довод лучше другого, продолжайте! Продолжайте, пожалуйста!

– Я понимаю, многим было страшно. Хоть и так, но те, кто вступил в бой, стояли до конца, до дрожи в поджилках, а ты струсил и спрятался. До меня дошла информация, что тебя нашли под одним из трупов… Я вижу тебя насквозь, Чешуа, ты спрятался там, я знаю. Даже по одному твоему взгляду видно, что стыд за трусость сжигает тебя изнутри. Подобные вещи я отчетливо вижу, – подвел к нужному моменту Мусалим, частенько поправляя очки. Като замолчал и отвел взгляд в сторону.

Мусалим понял, что загнал его в угол, хотя сам этого не ожидал. Он попал прямо в яблочко. Воспоминания Като снова вспыхнули пестрыми красками. Его бросило в легкую дрожь, стало холодно, даже несмотря на работающую из-за всех сил конфорку.

– Скажи, я ведь прав?

– Ты видишь не все. Я… я… я намного хуже. – Признался Чешуа, сжав губы. Он больше не мог держать это в себе.

– А если поподробнее?

– Ты верно догадался, я спрятался под трупом, но возможность мне эта представилась, когда Сэм отвлек на себя внимание… умышленно или случайно, не важно… Факт один, он спас меня… а я струсил. По полной обосрался, понимаешь? Я недостоин сейчас находиться здесь, недостоин быть живым…

Они выдержали небольшую паузу.

– Слушай, одного раскаяния здесь не достаточно. Ты должен искупить свою вину.

Като яростно закивал головой, пока взгляд был прикован к полу.

– Я помогу тебе, возьму под свое крыло. – После протяжного вздоха, сказал Муса.

– Думаешь, мне это поможет?

– Обещать не могу, но считаю, что ты обязан жизнью Сэму. Поможет или не поможет, меня не волнует. Но знай, я в силах убедить начальство в том, что ты трус и предатель, а все курсанты подтвердят. Будешь в камере по ночам сроки мотать и в первых рядах в бои бросаться. Так что выбора не дано, – говорил покрасневший Мусалим, поправляя ослабевшие бинты на плече.

Каткема понял, что этот парень не шутил. Чешуа выпрямился и успокоился, затем молча закивал головой, зажмурив глаза.

– С этого дня будешь у меня под присмотром – это раз. Отдыха не жди, будешь делать работу на благо академии пока мы здесь – это два. И на вылазках в дальнейшем будешь патрулировать бок о бок со мной, выполнять мои приказы – это три. Надеюсь, я понятно объясняю? – Довольно закончил Мусалим, понимая, что добился своего.

Чешуа пристально засмотрелся на синюю часть пламени.

– Только один вопрос меня мучает. Вот зачем тебе все это, скажи мне?! Тебя я не трогал и других тоже.

– А затем, что неправильно ты поступаешь, несправедливо… как отбитый эгоист, из-за твоих поступков могут пострадать товарищи и, что хуже, уже пострадали.

– Хоть убейте, не могу понять ваших мотивов. Что у тебя, что у Гарама. Я другой человек, мне не нравится заниматься все этой службой и идти рубиться в фарш, а потом служить как безвольный раб ради сраных бюрократов, – всё интенсивнее и истеричнее продолжал объясняться Каткема.

В лице капитана проскользнуло понимание, а потом отрицание.

– Ты прав, мы не можем понять друг друга. Я тоже не самовольно подписывался на все это, я тоже хотел служить, но пойти немного по другому пути. Однако раз судьба так сложилась, то я должен попытаться следовать по ней, оставаясь достойным человеком. Возможно, жизнь мудрее, возможно, она желает, чтобы мы были сейчас именно здесь. Не стоит всё время убегать, тем более уже слишком поздно. Для твоего же душевного благополучия пора начать перестройку убеждений, и с этим я тебе помогу, в этом я вижу свой долг. – Мусалим поднялся, вырубил огонь и медленно побрел к выходу.

“Ну да как же, нет у нас выбора. Жизнь всегда дает выбор, главное верить в лучшее…”, – думал Като, понимая, что Мусалим смирился с несправедливой судьбой. Чешуа уже наступал на эти грабли и решил, что должен искать свой путь, искать свое счастье. Каткема понимал, что служить – это ужасно, но чувство вины изменило все. Оно не давало Като действовать дальше, связывало по рукам и ногам, чувство вины не перед полисом, а перед Сэмом. Като обязан был искупить вину, иначе жить дальше не имело никакого смысла.

Мрак, грусть и злоба вдруг исчезли, наступило облегчение, но с другой стороны Каткема чувствовал что-то воодушевляющее, бодрое. Своими словами Мусалим показал, что он не такой фанатик как, например, Гарам. В его речи и всём внешнем виде чувствовалась доброжелательная энергетика, а эти последние слова, что он попытается помочь Каткеме измениться, и вовсе оставили яркий след. Мусалим хотя бы попытался войти в его положение и даже захотел помочь. Такого от чужих людей Като давненько не получал. Так он и ушёл спать со смешанными чувствами, но всё-таки стало легче, груз вины стал легче. В нем вновь появились силы продолжать жить.