Владей миром!

– Может, и нам ведьму подождать? – охотно предложил я. – Как она полетит в наши края, мы ей ручкой помашем да расспросим обо всем.

– Пожалуйста, можешь ждать – мне все равно. Только я ни разу не слышал, чтобы кто-то смог рой пчел расспросами остановить.

– А Рахли точно не знает, как мне в свой мир вернуться?

– Не знает, – покачал головой Кинсли. – Я спрашивал.

– Тогда другого пути нет. Двинусь болотами да пещерой. Тебя не зову, понимаю…

– Я с тобой пойду. Без меня совсем пропадешь, – вздохнул Кинсли. – Такова уж доля оруженосца.

– Спасибо, дружище, – похлопал я его по плечу. – На том свете обязательно замолвлю за тебя словечко.

– Только сначала на этом свете кое-куда наведаться надо, – сказал Кинсли. – Пока не поздно…

Этим местом оказалась памятная расщелина. Под покровом межскальных теней мы добрались до тайника Кинсли. В нем была куча всякой всячины типа дешевых бус, медного чайника и старого ржавого щита, покрывавшего тайник. Щитом мы клад и раскапывали. Ни чайник, ни бусы Кинсли не заинтересовали, как и меня, но кое-что карлик велел обязательно взять с собой. Таковых вещей было шесть: охотничий нож с красным лезвием и резной рукояткой из черной кости, серебряная диадема, три дротика и перстень с зеленым камнем. Я подобные камни видел в магазинах, где продается все для медитаций. Не то чтобы был завсегдатаем, но пару раз покупал там ароматические палочки.

– Эти вещи – волшебные, – страстно прошептал Кинсли.

– А что они могут?

– Вот это – диадема императора! – Он указал на серебряный полукруг, больше похожий на женский ободок для волос.

– Так какие у нее свойства? – спросил я нетерпеливо. – И у перстня этого? Что они, дополнительную жизнь дают, снабжают опцией невидимости, уровень маны поднимают до запредельного?

– Чего? – строго посмотрел на меня спутник.

– Да, извини… – осекся я. – Слушай, Кинсли, у нас на Земле язык отличается от вашего, поэтому давай так договоримся – когда я начинаю говорить непонятно, скажи мне: «Слезай с коня!»

– С кого слезай?

– Ох… Тяжко-то как… – вздохнул я. – Ладно, не важно, кто такой конь. Просто запомни: «Слезай с коня». Хорошо?

– Наплевать, – кивнул Кинсли. – Слезай сколько влезет, только говори понятно.

– Отлично. Итак, какой толк от этих вещей?

– Это тебе другие расскажут, – хмуро ответил Кинсли. – Если захотят. Пчелиная ведьма, например.

– Угу, – поморщился я. – Если мы доберемся до нее. Так с чего же ты взял, что эти вещи волшебные?

– А ты будто сам не видишь?

Мы вышли из расщелины, небо было ясным, но никакого свечения над найденными предметами я не заметил.

– Ничего не вижу.

– Странный все-таки мир, из которого ты явился, – сказал Кинсли.

– Очень, – признался я. – По сравнению с этим – очень…

Мы шли перелеском. Вокруг было много грибов, но мне все незнакомые. Оказалось, Кинсли в местных грибах разбирался. Мы их собрали и пожарили. И вот в тот самый момент, когда решили закусить, – закусить решили нами. С дерева спустилось что-то желтоватое, почти такого же цвета, как листья. А тут у цвета листьев и травы, как я понял, никакой зависимости от времени года не было. И вот когда я вкусный гриб с дымком надкусил и блуждающий взгляд на ближайшие деревья направил, он уперся в эту самую тварь. Четыре конечности, все угловатые, как у паука. Тело похоже на крабье. Ни головы, ни шеи нет, а пасть прямо спереди туловища. Зубы кривые, глазки маленькие, злые, красноватые. И так оно быстро к нам почесало, что я едва успел вскочить. Прыгнул через костерок, схватил Кинсли под мышку и вместе с ним побежал. Кроме ножа с красным лезвием, у меня оружия не было, да и не особо я им пользоваться-то умел. Я могу заблокировать нож, отбить, даже руку противника выкрутить и самого ранить его же оружием, а вот нападать не обучен. Карате – это средство защиты от вооруженного воина с помощью голых рук и ног, а не искусство драться на мечах, ножах и саблях. И хотя на Окинаве крестьяне для самозащиты использовали порой всякий подручный инвентарь, карате в чистом виде – искусство безоружной защиты. И мой сэнсэй этой линии строго держался. Вот только как без топора отбиться от краба громадного с панцирем, как у черепахи, и скоростью, как у гончей, – сэнсэй объяснить не успел.

Тварей было несколько – они посыпались с деревьев, как яблоки в саду купидонов. Одна мне в штанину вцепилась – хорошо, что до ноги не добралась. Но не успел я порадоваться, как тут же другая тварь уже в ногу вгрызлась.

– Поставь меня! – заорал Кинсли.

Я так и сделал. Он сразу же воткнул в землю гайку с болтом, провернул, и мы вместе с двумя тварями – одна мне ногу грызла, другая штанину рвала – оказались под куполом Тайного Крова. Тут уже я обоих «крабов» ножом заколол. Смог пробить лезвием панцирь. Для остальных тварей мы стали невидимы и недосягаемы.

Штанина джинсов быстро кровью пропиталась, а о боли можно и не говорить. Я осел на землю, задрал брючину – да, зрелище не из приятных.

– Муракки, – сказал Кинсли, вытирая о тряпицу лезвие моего ножа, перепачканное черно-коричневой кровью тварей.

– Дай-ка, – сказал я и протянул руку. Пришлось обрезать штанины до уровня шорт – все равно одна в клочья разодрана, другая не только разодрана, но и кровью пропиталась. Зато теперь есть ткань, которой можно было перевязать пожеванную ногу.

«Вот теперь без антибиотиков мне точно кранты», – подумал я.

– Что же ты не предупредил о них? О мураками твоих, харуки их побери!

– А зачем?

– Ну ты даешь! Затем, чтоб мы готовы были. Или лес бы этот за сто верст обошли. Ты что, не знал, что они здесь водятся?

– Юноша, – Кинсли снова занялся возрастным унижением, – в нашем мире бестии везде, понимаешь?! Если хочешь, чтобы я предупредил, тогда предупреждаю! Здесь нет спокойных мест! Даже в Тайном Крове не всегда укроешься. И про муракки я знал, и еще много про кого знаю, о ком ты и слышать не захочешь. Но что же, теперь не жить?

– Ваш мир Угробией надо было назвать, а не Утронией, – сказал я, глядя на ногу. Кровь вроде бы перестала фонтанировать, но болело ужасно. – Жаль, я пожрать не успел. Слушай, а почему мы прямо под кровом костер не развели? Поели бы спокойно…

– Нельзя. Чары от огня спадают.

Спустя несколько минут Кинсли снял кров. Муракки исчезли. Карлик быстренько вернулся к костру, подобрал ветки с жареными грибами – лесные твари такого не потребляли, поэтому обед остался нетронутым – и снова вернулся. Установили кров, перекусили, раздумывая, что делать дальше.

Мне все это стало осточертевать. Ни дома нормального, ни холодильника, ни книг с фантастикой, ни тапочек любимых, в конце концов! При этом кто-то постоянно норовит тебя сожрать или иным способом прикончить.

«Зато тут есть Шайна, – подумал я. – Хотя… Уверен, для нее наше романтическое приключение под крылом грахмана ничего не значит. А для меня? Тоже непонятно».

Нога болела нещадно. С поддержкой Кинсли я добрел – постоянно оглядываясь – до ближайшего ручья, там промыл рану, снова перевязал. В чайник воды набрали, потом опять кровом накрылись – от греха.

– Я не доктор, конечно, – сказал я, – но, судя по укусам, если даже и заживет без воспаления, как от укуса грахмана зажило, придется мне отлежаться. – С этими словами я хотел нож за пояс заткнуть и с удивлением обнаружил, что цвет клинка поменялся – он стал темно-коричневым. Сначала я думал, что это просто кровь муракки впиталась, но, сколько ни мыл, красный цвет не вернулся.

Кинсли взял нож, удивленно хмыкнул и снова вернул мне.

– Я сразу понял, что этот нож необычный – колдовство почувствовал. Но никак не ожидал, что это Кровный Убийца. Не думал, что они еще остались. Редчайшая находка, скажу тебе. Вот так повезло!

– И в чем же его суперспособности? – спросил я.

– Завтра сам увидишь. Заклинание только запомни. – Он наклонился ко мне и прошептал, видимо чтобы нож не слышал. – Пуля – дура…

– Штык – молодец, что ли?

– Откуда ты знаешь? – удивленно воззрился Кинсли.

– Я это заклинание в первый раз еще в школе слышал, – сказал я. – Или в фильме каком-то…

* * *

Утром я смог идти. Да, нога еще побаливала, но опухоль спала – от зубов тварей остались несколько шрамов, но неглубоких. Воистину, тут воздух с пенициллином.

– Ну что, – с профессорской важностью спросил Кинсли, – опробуем твой нож?

– Давай, – пожал я плечами.

– Подкинь его и скажи заклинание! Помнишь?

Я подкинул и крикнул:

– Пуля – дура! – И почему-то голову руками закрыл, будто боялся, что нож в меня полетит.

Нож метнулся к кроне дерева, растущего неподалеку. С него упали две половины разрубленного муракки. На соседнем дереве еще одна тушка посчитала ветки, пока вниз летела. Вскоре еще один труп, падая, ободрал листву. Нож мой метался от дерева к дереву, как взбесившаяся петарда.

Когда мы насчитали двенадцать трупов, я решил его остановить.

– Крикни: «Штык – молодец!» – сказал Кинсли.

Я крикнул. Правду говорить легко и приятно, а если она еще и заклинание!..

Кровный Убийца мгновенно нырнул в ножны на моем поясе. Я достал и обтер его от коричнево-черной крови.

– Если этим ножом убить кого-то, – сказал Кинсли, – он напитается кровью жертвы и потом будет рубить в салат всех с такой кровью. Но только их! Так что не рань им кого не хотел, – он взглянул на меня строго, как папа на шкодливого мальчика, – да и сам не поранься!

– А пока я не убил врага – нож превращается в обычный тесак? Колбасу-то им можно порезать? Или потом он только этим и будет заниматься?

– Я не знаю, что такое колбаса, – сказал Кинсли, – но если бы ты чуть задумался, прежде чем спрашивать глупости, понял бы – нож все время окрашен чьей-то кровью! Может быть, когда его только выковали – был обычным, как ты сказал, тесаком. Но и как обычный нож можешь использовать – ты же брюки себе обрезал! Что ты…

– Сколько идти до пещер? – спросил я, торопясь перевести разговор, не дожидаясь от Кинсли нового справедливого эпитета в мой адрес.

– Дней пять еще. Если, конечно, будем идти, а не сидеть. – Он хмуро взглянул на мою перебинтованную ногу.

– Знаешь что? А не вредно было бы все-таки прикупить кое-что из оружия. Лук нормальный или топор какой-нибудь. Кровный Убийца, конечно, крут, но нужно еще что-нибудь. На тот случай, когда враг не будет в тесной близости.

– Спохватился, наконец, – проворчал Кинсли. – Будь ты в наручах и наколенниках, может, и укусов бы избежал. Придется сделать крюк к югу. Там у готов кузница имеется. Можно у них отовариться.

Двинулись. К вечеру были у цели – по дороге нас не пытались ни убить, ни съесть. Даже удивительно.

Когда мы дошли, здоровенный гот-кузнец уже печь остудил, фартук снял, уйти собирался. Но посетителям обрадовался. Оказалось, что с торца кузницы был небольшой магазинчик – прилавок, а за ним на стене оружие, обувь и даже одежда кое-какая.

По совету Кинсли я купил кольчугу из какого-то неведомого металла того же цвета, как вечернее небо над Утронией. Правда, почему-то она мне лишь до пупка доставала – эдакая кольчуга-топик. Широкий кожаный пояс купил – к нему крепилась пара футляров для разной мелочи, несколько ячеек, словно для патронов, а по бокам – ножны. Кинсли сказал, такой пояс очень удобен. И точно, по ячейкам я сразу дротики рассовал, в ножнах Кровному Убийце место нашлось. Надев пояс – широкий, как у какого-нибудь танцора испанского, – я понял, почему кольчуга короткая. Бренчал бы я иначе, как ящик рыболовный.

С оружием оказалось сложнее. Не умел я ни мечом размахивать, ни из лука стрелять, как недавно пришлось убедиться. Выстрел в гнездо, да и то со второй попытки, вряд ли можно в зачет поставить. Купил арбалет, дав себе слово, что потренируюсь. К нему болтов штук двадцать. Опять-таки ячейки пригодились.

– Меч возьми, – сказал Кинсли.

– Да я в жизни его в руках не держал, – сказал я.

– А что держал? – спросил тот.

– Ничего.

– Как же вы без оружия обходитесь? – брезгливо поморщился Кине ли.

– Да вот так как-то… – пожал я плечами.

Помимо рукопашного боя было у нас на тренировках карате несколько занятий с нунчаками. Получалось у меня неплохо. Шишек, конечно, наставил себе, но пару движений выучил неплохо – тренер меня хвалил. Тут, конечно, нунчак не было, да и быть не могло, но палка, к которой цепью крепился железный шар с шипами, чем-то их напоминала. Вспомнил, что такая штука кистенем называется. Я примерился к нему, покрутил в руке – остался доволен.

– Ты, я смотрю, не впервой такую штуку держишь, – не без удивления заметил Кинсли.

– Нет, впервые, – не стал я врать. – Но мне нравится.

– Щит возьми. – Кинсли мне не поверил. – Как будешь удары-то отбивать, без меча в руке? Кистенем особо не отмахнешься.

Щит я выбрал – не щит, а игрушку. Узкий, раза в четыре шире запястья, но зато и сидел он на левом предплечье, как влитой. Легкий, крепкий, серебристого цвета, с литьем в виде воинов, кромсающих местных тварей, – песня. Наверное, в каждом мужике к доброму оружию сидит любовь неизбывная – как бы глубоко она в подсознанье ни гнездилась. Как у бабы к платью красивому. Щит был легок и удобен – носи, не снимай. Кистень я заткнул во вторые ножны, предварительно обмотав цепь вокруг древка.

От шлема, наручей и наколенников отказывался, как Кинсли ни уговаривал. Не привычен я тяжести на себе таскать, да и в рукопашном бою это только мешало бы.

Кое-что еще по мелочи прикупили: два мотка крепкой бечевки, лепешек несколько и мяса вяленого. Взяли еще масла лампадного. Это я его лампадным прозвал, на самом-то деле шут его ведает, что за масло, но Кинсли сказал, для факелов и костра сгодится.

Глава 6

Болота

До болот дошли без приключений – сам удивился. То есть по небу порой пролетали какие-то ужасные крокодавлы, издающие визг, совсем не похожий на крик журавлиный, но мы их внимание не занимали, по счастью. Заночевали мы не доходя до болот пары сотен шагов. Кинсли сказал, что лучше тут переночевать.

– А что, мы до следующей ночи сможем болота целиком пройти? – спросил я, глядя в бесперспективную, хлябкую даль.

– Нет, – грустно покачал головой он. – Дня три по ним шлепать.

– То есть все равно посреди болот ночевать придется? – Да, – был ответ. – Но чем меньше ночевок, тем лучше. Установили Тайный Кров. Но он не помешал слышать стоны, доносящиеся с болот. И стоны те были вовсе не эротического свойства. Жуткие.

Когда я проснулся, трудно было понять, наступило ли утро. Небо в этом мире всегда непривычного цвета – но днем оно все-таки чуть светлее. Однако тут из-за болотных туманов это различие пропадало. И все-таки я пришел к выводу, что утро наступило. То ли с помощью шестого чувства, то ли посредством третьего глаза, то ли почувствовав пятой точкой. Последняя в темное время суток была заметно напряжена.

Кинсли рядом не было, но через несколько минут он вернулся с охапкой хвороста. Мы заварили травяной чай и позавтракали тем, что было в котомке оруженосца.

Потом Кинсли взял пустой бурдюк и направился туда, где вода была почище – в дорогу набрать. Я от нечего делать решил свои сокровища изучить. Диадема пока меня мало занимала. Да и перстень с зеленым камнем, похожим на изумруд, тоже. Хотя, если честно, перстень я попробовал надеть, подкинуть, покрутить, наконец, даже лизнул, но ничего фантастического ни с ним, ни со мной не произошло. Разве что я почувствовал себя фантастическим болваном – но это не впервой.

Взяв арбалет, отошел к деревьям и решил потренироваться в стрельбе. Но болты оставляли такие глубокие раны в коре, что я сжалился над растениями и стал упражняться с дротиками.

Первый же дротик, воткнувшись, превратил дерево в памятник. Каменный памятник дереву. Тонкие черенки не выдержали окаменевших листьев, начался каменный листопад – я едва отбежать успел.

Я оглянулся по сторонам – будто боялся, что мои проказы кто-то увидеть мог, – схватил другой дротик и со всей силы метнул в каменное дерево. Надеялся, что дротик воткнется в камень, и дерево снова станет деревянным. Почему-то я так решил. Но дротик отскочил и плюхнулся в траву. А первый дротик по-прежнему надежно торчал в камне. Выниманию он не подлежал.

«Минус один. И вынуть его способен только истинный король, – подумал я, вспоминая историю короля Артура. – Только там меч был, а не стрелка в перышках. Ну, так и я не король Артур – мне и дротика, видать, достаточно».

Кинсли все не шел, посоветоваться было не с кем, и я продолжил свои околонаучные изыскания. Подошел к другому дереву и метнул в него тот дротик, что от камня отскочил. Дротик воткнулся и… Ничего. Пока я голову не поднял и не увидел, что листья, как и ствол, стали деревянными. С порывом ветра они забренчали в кронах, как ансамбль ложкарей. Одеревеневшее дерево получилось.

Я метнул еще один дротик в следующее дерево. Оно стало золотым. Мать честная! Листья, в отличие от каменных, с золотых черенков не слетали – надежно держались. Дротик опять не вытаскивался, и, признаться, об этом я пожалел. Я отколупнул ножом кусочек золота. Не наживы ради, а памяти для. Конечно, я был бы рад и целое золотое дерево себе на память оставить, да вот как его выкопать? А тащить потом как?

Приступ стяжательства прошел вместе с приходом Кинсли. Глубоко вздохнув, карлик сказал «отпад», и дротики вылетели из деревьев, которые сразу стали обычными и встретили возвращение к жизни радостным гомоном – видимо, сидевшие в кронах птицы тоже меняли свою материальность. А теперь ожили.

Все вернулось на круги своя, но кусок золотой коры так золотым и остался. Как и каменные листья, что с дерева попадали. Потому, наверное, что у листьев и коры связь с источником, то есть с деревом, прервалась.

– Что? Отпад? И это вся магия?!

– Это никакая не магия. Дротики, Кровный Убийца, шар финфор, Тайный Кров и еще несколько волшебных вещей будут слушаться кого угодно. Будь ты хоть… – он посмотрел на меня сердито, – пустым бурдюком. Лишь бы заклинание знал. Кстати, если захочешь, чтобы тот, в кого дротик воткнулся, так и остался каменным, золотым или деревянным, скажи «ясен пень». Но только до того, конечно, как скомандуешь «отпад».

– А что же ты сразу не сказал? – удивился я. На «пустой бурдюк» не обиделся. Во-первых, это правда – что тут возражать? Во-вторых, слишком велика была радость от возвращения золотоносного дротика. – Ты говорил, что не умеешь пользоваться…

– Потом хотел сказать, – проворчал Кинсли. – В нужный момент. Так и знал, что ты все что ни попадя начнешь в золото превращать.

– Коварный ты, – сказал я, бережно пряча дротики в «патронташ».

Бурдюк с водой – там литров десять, наверное – тащить вызвался я. Совесть-то надо иметь – Кинсли оруженосец, а не водовоз. В отличие от меня, гы. Хотя и Кинсли тоже не оружие таскал, а мои щит и кольчугу. Так что выходило, что он броненосец.

Что такое болота Грольш? Гладь, необъятная глазом, лишь местами над тиной вода проступала. Кое-где из тины торчали корявые, полумертвые деревья. Других неровностей было не видать – ни кочек болотных, ни островков. Легкий дымок стелился над гладью, словно парок над супом. А варить в этом супе, стало быть, нас будут. Воняло затхлостью и тиной болотной.

Место, конечно, жуткое, но не потому, что там легко было представить себе целую стаю собак Баскервилей.

А потому, что там будто бы сам воздух был пропитан серой тоской и безнадегой. Наверное, если бы человек рождался и еще в колыбели понимал, что вся его жизнь будет похожа на это ровненькое болото до горизонта, – сразу бы умирал. И не потому, что страшно, не потому, что непроходимо это болото, а потому, что тоска.

Под ногами был неустойчивый слой дерна. Над ним вода тонким слоем, а под ним, видимо, пропасть. Но дерн нас выдерживал, хотя и качался под ногами, как подгнившие доски пола в дряхлеющем доме. Мы шли, хлюпали и молчали. Говорить не хотелось. Да и отвлекаться было нельзя – пропасть под ногами.

Зато было время подумать. И какие мысли роились в моей голове, понятно было без слов. Жил себе человек, никого не трогал. А его взяли и сослали куда-то. Может, и не в ад, хотя, глядя на эти болота, я бы не был в этом уверен. Но уж точно не в рай. А за что, спрашивается? Что я сделал такого? Или не сделал, наоборот? Учился, да, плохонько, да, с пересдачами, но учился же. На подработку, правда, так и не устроился, но собирался же в самое ближайшее время начать честно зарабатывать свой хлеб диабетический. Так за что? А с другой стороны, кого я спрашиваю, интересно? Господа Бога? Так его промысел мне никогда не понять. Кого тогда? Себя самого? Так с тем же успехом я мог себя спрашивать, как только родился. За что, почему, в раю иль в аду? И также никто мне ответа не дал бы, даже если б я с рождения мог речь понимать.

– Слушай, Кинсли, – возник у меня толковый вопрос, – а часто тут такие, как я, непонятно откуда появляются?

– Нет, – не оборачиваясь, ответил Кинсли. Он тыкал палкой в тину, прежде чем сделать следующий шаг. – До тебя только Немо был двадцать весен назад. Еще раньше – Артур.

Значит, все-таки не ад. Вряд ли там такая вялая текучка кадров, что только раз в двадцать лет грешники объявляются. А может, это и вовсе не загробный мир? Или помимо ада с раем их множество? А почему нет? Вдруг их миллиард? Каждому почившему свой персональный посмертный мирок.

А с другой стороны, ну и пусть! Какая разница? Да, тут бывает страшно, бывает больно, а иногда страшно больно, но и на Земле не без этого! Зато тут приключений по самое не хочу, маги, вещи волшебные, девки сексапильные и – главное – диабет не мучает! Посмертный мир? Ну так что ж теперь? Всяко веселее, чем в хрущевке жить и «Стилистику и литературное редактирование» зубрить.

Вечером остановились на ночлег. Выбрали пятачок – не то чтобы совсем сухой, но если наши вещи покидать, а потом сверху возлечь, не промокнешь. Костер, конечно, не развести – не из чего, а до ближайших корявых деревьев далековато. Да и росли они, как назло, прямо посреди топи. Погрызли мы мяса вяленого, водой запили, разобрали Тайный Кров, затащили в него котомки и шмотки. Потом на них и улеглись.

– Уснуть надо вместе, – буркнул Кинсли. – Никаких часовых.

Почему-то от этих слов мне стало страшно.

– Почему? – спросил я.

– Лучше этого не знать, – ответил Кинсли и лег спиной ко мне.

– А что, Тайный Кров нас не защитит?

– От этого нет защиты, – «успокоил» Кинсли. – Спи.

Я думал, что после такого напутствия полночи заснуть не смогу, но ошибся. Устал так, что уснул сразу, как обуютился на барахле.

Пробудился среди ночи. Темень вокруг непроглядная – лун за туманом не видно, а может, и не было их на небе. Вдруг надо мной что-то нависло. Какой-то призрак, свитый из сизой дымки. Впадины вместо глаз, провал вместо рта, контуры лохмотьев на костлявом остове. Не живое – это понятно. Только вязь из дымов. Но когда эта парообразное нечто подсунуло длань под мой затылок, побуждая встать, я понял, что это не иллюзия. Хотел заорать от страха – не смог; хотел вырваться, оттолкнуть урода от себя – не было сил. Меня словно парализовало.

Дымка, из которой был создан призрак, и не думала таять, в отличие от моей веры в то, что все это сон.

Призрак, поднимая мою голову, заставил меня сесть. Потом я встал на колени, посеменил к спящему Кинсли и потянулся к ножнам за Кровным Убийцей.

Когда я в детстве в шутку мутузился с папкой, он ловил мою руку и заставлял шлепать ей самого себя по мордахе. Больно не было, но смешно – до мокрых трусов. Сейчас, когда моим телом управляли так, будто меня и нет вовсе, – снова почти до мокрых трусов. Но не смешно.

Я навис над Кинсли с ножом в руках. Призрак не вошел внутрь моего тела, а лишь приобнял, будто я ростовая кукла в маппет-шоу. Вот шея спящего Кинсли – проснись, идиот! Вот острие ножа. Оно неумолимо приближалось к горлу моего оруженосца. Я сопротивлялся как мог, чтобы хотя бы замедлить движение ножа, не то что остановить. Никогда – даже если сто раз отжимался от пола на кулаках – мне не приходилось так напрягать физические силы и волю. А в тот момент пришлось превзойти себя, чтобы не сделать непоправимого. Не убить спящего Кинсли! Вредного, ворчливого, иногда даже грубого, но верного и надежного. Моего оруженосца, спутника и доброго товарища.

Я не смог остановить рук. Я смог заорать. Вопль со дна моей утробы вырвался, как вырывается крик у спящего, когда он видит кошмар. И спящий просыпается. И Кинсли проснулся – всего за секунду до того, как Кровный Убийца напитался бы его кровью.

– Я не сплю! – заорал Кинсли и быстро откатился в сторону, дав ножу вонзиться в землю. – Слышишь, мы не спим оба!

Только в этот миг я снова почувствовал, что мог управлять своим телом. Призрак исчез с шипением, будто плеснули воды на нагретый камень.

Я плюхнулся на землю. Лежал, пялился в туман, а нож зачем-то продолжал судорожно сжимать, выставив перед собой.