Ангелы-хранители

В час дня, в парке Аламеда, Нора села на скамью у пруда в тени трех развесистых финиковых пальм. У нее уже начали болеть ноги, но возвращаться домой было рано. Открыв бумажный пакет с ланчем, Нора достала желтое яблоко. Никогда еще еда не казалась ей такой вкусной. Чувствуя, что проголодалась, Нора быстро съела апельсин, кинула кожуру в мешок и уже принялась за овсяное печенье, как вдруг на скамейку возле нее плюхнулся Арт Стрек.

– Привет, куколка!

На нем были лишь голубые шорты для бега, кроссовки и толстые белые спортивные носки. Однако Стрек появился явно не после пробежки, поскольку даже не вспотел. Стрек был мускулистым, широкоплечим, дочерна загорелым, с ярко выраженным мужским началом. И в шорты он вырядился исключительно для того, чтобы продемонстрировать крепкое телосложение. Нора поспешно отвела глаза.

– Ты что, стесняешься? – спросил Стрек.

Нора не могла говорить, к языку прилип кусочек овсяного печенья, который она не успела проглотить. Во рту вдруг пересохло. Нора боялась, что подавится, если попытается проглотить печенье, но и выплюнуть его она тоже не могла.

– Моя милая, застенчивая Нора, – произнес Стрек.

Опустив глаза, Нора увидела, что правая рука, сжимавшая печенье, предательски дрожит. Печенье раскрошилось, кусочки упали на землю.

Нора убедила себя, что долгая прогулка – это первый шаг к освобождению от комплексов, но в данный момент ей пришлось признать, что у нее была совсем другая причина выйти из дому. Она просто пыталась избежать назойливого внимания Стрека. Она боялась оставаться дома, боялась, что Стрек будет звонить, звонить и звонить. Однако сейчас он нашел ее на открытом воздухе, где нет защиты в виде закрытых окон и запертых на засов дверей, что было хуже телефонных звонков, гораздо хуже.

– Посмотри на меня, Нора. – (Нет.) – Посмотри на меня.

Раскрошившееся печенье наконец выпало из ее правой руки.

Стрек взял Нору за левую руку, и Нора попыталась сопротивляться, тогда Стрек стиснул ее ладонь, сдавив кости пальцев, и Нора капитулировала. Он положил ее раскрытую ладонь на свое обнаженное бедро. Оно было твердым и горячим.

У Норы скрутило живот, участилось сердцебиение, она не знала, что случится раньше: ее стошнит или она потеряет сознание.

Стрек начал медленно водить ее ладонью вверх-вниз по своему обнаженному бедру:

– Я именно тот мужчина, что тебе нужен, куколка. Я смогу о тебе позаботиться.

Овсяное печенье, словно комок глины, склеило рот. Нора наклонила голову, бросив взгляд исподлобья – посмотреть, что там вокруг. Она надеялась увидеть хоть кого-нибудь, к кому можно было бы обратиться за помощью, но рядом гуляли лишь две молодые мамаши с маленькими детьми, хотя даже и они были слишком далеко, чтобы помочь.

Оторвав ладонь девушки от своего бедра, Стрек положил ее себе на голую грудь:

– Хорошо погуляла сегодня? Тебе понравилось в миссии? А? И разве цветы юкки у здания суда не прекрасны?

Наглым, самодовольным тоном Стрек продолжал расспрашивать Нору о вещах, которые она сегодня видела, и Нора поняла, что он весь день ее выслеживал – то ли на машине, то ли на своих двоих. Нора его не заметила, хотя он, без сомнения, там был, поскольку знал буквально о каждом ее шаге с тех пор, как она покинула дом, и это напугало и разъярило Нору даже больше, чем все, что он делал ранее.

Девушка часто и тяжело дышала, и тем не менее ей казалось, будто она задыхается. В ушах звенело, но она отчетливо слышала каждое его слово. И хотя Норе хотелось ударить Стрека и выцарапать ему глаза, она словно застыла на грани между возможностью и невозможностью сопротивляться – ярость придавала ей силы, а страх этой силы лишал.

– Ну что ж, – продолжал Стрек. – Ты отлично прогулялась, отлично перекусила в парке и расслабилась. Куколка, а ты знаешь, что тебе сейчас точно не помешало бы? Что сделало бы сегодняшний день действительно потрясающим? Запоминающимся? Мы сейчас сядем в мою машину, вернемся к тебе домой, поднимемся в твою желтую комнату, заберемся в твою кровать с балдахином…

Он был в ее спальне! Судя по всему, он сделал это вчера. Когда он по идее должен был чинить в гостиной телевизор, он, наверное, пробрался наверх, ублюдок проклятый, бродил по ее спальне, покусившись на самое святое, рылся в чужих вещах!

– …в эту большую старинную кровать, и там я тебя раздену, солнышко, раздену и хорошенько оттрахаю…

Нора так до конца и не сможет понять, что придало ей смелости: то ли чувство омерзения, возникшее из-за того, что Стрек осквернил ее святилище, то ли грязное выражение, которое впервые позволил себе этот негодяй, но она резко вскинула голову, обожгла Стрека яростным взглядом и плюнула ему в лицо непрожеванным печеньем. Капельки слюны и размокшие овсяные крошки прилипли к его правой щеке, правому глазу и крылу носа, застряли в волосах, усеяли лоб. Увидев сверкнувшую в его глазах ненависть и искаженное злобой лицо, Нора на миг испугалась, пожалев о своей несдержанности. Однако ее окрылял сам факт, что ей наконец удалось разорвать путы эмоционального паралича, хотя при этом она прекрасно понимала: если Стрек захочет дать сдачи, то мало не покажется.

И он действительно дал сдачи. Моментально и очень жестоко. Он по-прежнему держал Нору за левую руку, и Норе никак не удавалось вырваться. Стрек крепко сжал ее ладонь, ломая пальцы. Это было больно, боже, как больно! Однако Нора не хотела доставить ему такого удовольствия, показав свои слезы; она твердо решила не хныкать и не скулить, а потому, стиснув зубы, терпела. На висках у нее выступили капельки пота, ей казалось, что еще немного – и она упадет в обморок. Но боль была еще не самым страшным, самым страшным было глядеть в тревожащую ледяную голубизну глаз Стрека. Ломая Норе пальцы, Стрек удерживал ее не только железной хваткой, но и взглядом – холодным и бесконечно странным. Стрек пытался запугать Нору, и это работало – ей-богу, работало! – потому что она разглядела в нем искру безумия, с которым она явно не сможет справиться.

Увидев отчаяние Норы, которое явно доставило ему куда больше удовольствия, чем крик боли, Стрек перестал ломать ей пальцы, хотя руку не отпустил.

– Ты заплатишь за это, – сказал Стрек. – За то, что плюнула мне в лицо. И тебе точно понравится за это платить.

Нора не слишком уверенно пригрозила:

– Я пожалуюсь твоему боссу, и ты потеряешь работу.

В ответ Стрек лишь улыбнулся. Нору удивляло, почему он не стирает крошки печенья с лица, хотя уже начала догадываться: Стрек хотел, чтобы она сделала это сама. Но сперва он сказал:

– Потеряю работу? Да я уже уволился из «Уодлоу ТВ». Еще вчера днем. Чтобы у меня было достаточно времени для тебя, Нора.

Нора опустила глаза. Она не могла скрыть свой страх, ее трясло так сильно, что еще чуть-чуть – и у нее наверняка начнут стучать зубы.

– Я не привык долго задерживаться на одной работе. Мужчинам вроде меня, с такой кипучей энергией, все быстро наскучивает. Мне нужно двигаться дальше. А кроме того, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на работу. Как думаешь? Поэтому я какое-то время работаю, чтобы скопить деньжат, а потом валяю дурака, сколько могу. И время от времени мне встречаются дамочки, такие как ты, – те, что отчаянно нуждаются во мне, те, что взывают к мужчине вроде меня, и я им по мере своих скромных сил помогаю.

Пни его, укуси его, выцарапай ему глаза! – говорила себе Нора.

Но она ничего не сделала.

У нее ныла рука, и Нора вспомнила, какой острой и сильной была боль.

Между тем голос Стрека изменился, став более мягким и вкрадчивым, что, впрочем, пугало еще сильнее.

– Нора, я собираюсь тебе помочь. Я на время перееду к тебе. Будет весело. Конечно, ты меня немного боишься, я понимаю, действительно понимаю. Но можешь мне поверить, я именно тот, кто тебе нужен. Я полностью переверну твою жизнь. Теперь все будет по-другому. И это самое лучшее, что может с тобой случиться.

2

Эйнштейну нравился парк.

Когда Трэвис отстегнул поводок, ретривер потрусил к ближайшей клумбе с цветами – крупными желтыми бархатцами с бордюром из фиолетовых первоцветов – и, явно очарованный, медленно обошел ее кругом. После чего пес перешел к яркой клумбе поздних лютиков, потом – к клумбе с импатиенсом, и с каждым новым открытием его хвост вилял все активнее. Говорят, собаки видят все лишь в черно-белом цвете, но Трэвис готов был поспорить, что Эйнштейн различает цвета. Эйнштейн все обнюхивал: цветы, кусты, деревья, камни, урны, мусор, основание питьевого фонтанчика и каждый фут земли вокруг, – без сомнения, воспроизводя обонятельные «портреты» людей и собак, успевших пройти этим путем ранее. Для Эйнштейна все эти образы были такими же четкими, как для Трэвиса фотографии.

В течение утра и первой половины дня ретривер не сделал ничего удивительного. На самом деле его поведение, словно говорившее: «Я обычная глупая собака», было настолько убедительным, что у Трэвиса невольно возник вопрос, а не проявляется ли почти человеческий интеллект Эйнштейна исключительно в виде коротких вспышек наподобие эпилептических припадков. Однако после всего того, что произошло вчера, Трэвису не приходилось сомневаться в экстраординарных, хотя и не всегда проявлявшихся способностях Эйнштейна.

Когда они подошли к пруду, Эйнштейн неожиданно напрягся, поднял голову и, навострив висячие уши, уставился на какую-то пару на скамейке в шестидесяти футах от них. Мужчина был в шортах для бега, женщина – в мешковатом сером платье; он держал ее за руку, казалось, они всецело поглощены разговором.

Трэвис собрался было повернуть в сторону зеленой лужайки, чтобы не мешать их беседе.

Однако Эйнштейн с отрывистым лаем рванул прямиком к паре на скамейке.

– Эйнштейн! Назад! Ко мне, Эйнштейн!

Собака, проигнорировав команду, подбежала к скамейке и яростно залаяла.

Когда Трэвис подошел поближе, парень в шортах уже успел встать. Сжав руки в кулаки, он опасливо пятился от ретривера.

– Эйнштейн!

Ретривер прекратил лаять, отбежал от Трэвиса, не дав пристегнуть поводок, затем подошел к женщине на скамье и положил голову ей на колени. Поразительное превращение злобного пса в ласковое домашнее животное.

– Простите, он никогда… – начал Трэвис.

– Господи! – перебил его парень в шортах для бега. – Как можно позволять такой злобной собаке бегать в парке без поводка?

– Он вовсе не злобный, – ответил Трэвис. – Он…

– Брехня! – брызгая слюной, взвизгнул парень. – Чертова тварь пыталась меня укусить! Вы что, хотите, чтобы на вас подали в суд?

– Не понимаю, что на него нашло…

– Сейчас же уберите его отсюда! – потребовал бегун.

Смущенно кивнув, Трэвис повернулся к Эйнштейну и обнаружил, что женщина успела уговорить Эйнштейна запрыгнуть на скамью. Эйнштейн сидел, повернувшись мордой к женщине, поставив лапы ей на колени, а она даже не гладила его, а прижимала к себе.

– Убирайтесь отсюда! – окончательно рассвирепел парень, который был выше Трэвиса, шире в плечах, да и вообще крупнее.

Бегун сделал несколько шагов вперед и навис над Трэвисом, пользуясь для устрашения превосходством в размерах. Парень этот явно привык добиваться своего путем агрессии, строя из себя крутого и действуя соответственно. Трэвис презирал подобных мужчин.

Эйнштейн посмотрел на бегуна, оскалил зубы и глухо зарычал.

– Послушай, приятель, – нахмурился мужчина. – Ты что, глухой или как? Я ведь сказал тебе держать собаку на поводке. Поводок у тебя в руке. Так какого черта ты ждешь?!

Трэвис начал понимать, что здесь дело нечисто. Праведный гнев был явно наигранным, словно его застукали за чем-то постыдным, и, чтобы скрыть вину, он агрессивно пошел в наступление. Да и женщина вела себя более чем странно. Она не произнесла ни слова. И была очень бледной. Ее тонкие руки дрожали. Причем, судя по тому, как она ласкала и обнимала пса, боялась она отнюдь не Эйнштейна. И вообще, при виде этой пары невольно возникал вопрос, почему мужчина и женщина отправились гулять в парк так по-разному одевшись: он – в шорты для бега, а она – в унылое домашнее платье. Заметив испуганные взгляды, которые женщина исподтишка бросала на парня, Трэвис неожиданно понял, что эти двое не вместе – по крайней мере, это не добровольный выбор женщины – и у этого, с нечистой совестью, мужика определенно было нечто недоброе на уме.

– Мисс, у вас все хорошо? – спросил Трэвис.

– Да что тут может быть хорошего, – ответил за нее бегун, – если ваш проклятый пес облаял нас и попытался укусить!

– Непохоже, что она так уж боится пса. – Встретившись глазами с бегуном, Трэвис выдержал его тяжелый взгляд.

К щеке парня прилипло что-то, похожее на овсяное тесто. Трэвис заметил на скамейке овсяное печенье, выпавшее из пакета возле женщины, и еще одно – раскрошившееся у ее ног. Какого хрена тут происходит?

Парень ожег Трэвиса злобным взглядом и начал говорить, но, посмотрев на женщину и собаку, похоже, понял, что его наигранная ярость больше не работает, и лишь угрюмо буркнул:

– Ну… и все же вы должны заставить вашу чертову псину слушаться.

– Не уверен, что пес сейчас кого-то беспокоит. – Трэвис свернул кольцом поводок. – Вам показалось.

Все еще разъяренный, но явно сбитый с толку бегун бросил взгляд на съежившуюся женщину:

– Нора? – (Она продолжала молча гладить Эйнштейна.) – Увидимся позже, – сказал бегун и, не получив ответа, повернулся к Трэвису. – Если ваша псина начнет хватать меня за пятки…

– Не начнет, – перебил его Трэвис. – Бегите себе на здоровье. Он вас не тронет.

Мужчина потрусил к ближайшему выходу, по дороге успев несколько раз оглянуться на них. И исчез.

Эйнштейн растянулся на брюхе на скамейке, положив голову женщине на колени.

– Вы ему определенно понравились, – заметил Трэвис.

Не поднимая глаз, женщина продолжала одной рукой гладить Эйнштейна:

– Чудесная собачка.

– Она у меня лишь со вчерашнего дня, – уточнил Трэвис.

Но женщина не ответила.

Тогда Трэвис сел на другой край скамейки, со стороны хвоста Эйнштейна:

– Меня зовут Трэвис.

Женщина молча почесала Эйнштейна за ушами, и тот довольно заурчал.

– Трэвис Корнелл, – добавил Трэвис.

Она наконец подняла голову и посмотрела на Трэвиса:

– Нора Девон.

– Приятно познакомиться.

Она улыбнулась, немного нервно.

Несмотря на прилизанные волосы, несмотря на отсутствие косметики, женщина оказалась очень привлекательной. Волосы были темными и блестящими, серые глаза c зелеными крапинками сияли на майском солнце.

Почувствовав на себе одобрительный взгляд Трэвиса, Нора Девон смущенно потупилась.

– Мисс Девон… что-то не так? – (Она не ответила.) – Этот человек… к вам приставал?

– Все в порядке, – сказала она.

С опущенной головой, с поникшими под непосильным бременем застенчивости плечами, она выглядела такой ранимой, что Трэвис не мог просто встать и уйти, оставив ее наедине со своими проблемами.

– Если этот мужчина к вам приставал, мы должны найти копа…

– Нет, – тихо, но твердо сказала Нора Девон и, отодвинув Эйнштейна, поднялась со скамейки.

Эйнштейн спрыгнул на землю и замер возле Норы, преданно заглядывая ей в глаза.

– Послушайте, я вовсе не собирался лезть не в свое дело… – вставая, начал Трэвис.

Женщина поспешила прочь, выбрав не ту дорожку, по которой ушел бегун, а другую.

Эйнштейн припустил было за ней, но неохотно вернулся на зов Трэвиса.

Озадаченный, Трэвис проводил женщину глазами – эту загадочную и неспокойную женщину в сером платье, унылом и бесформенном, подобно тем, что носят жены аммонитов или другие сектантки, старающиеся выбирать такую одежду, которая не способна ввести мужчину в соблазн.

Трэвис с Эйнштейном продолжили прогулку по парку. А затем отправились на пляж. Эйнштейн был поражен бесконечными набегами бурного моря на берег и пенящимися на песке приливными волнами. Пес то и дело останавливался, минуту-другую глядя на океан, после чего продолжал резвиться в прибое. Уже позже, вернувшись домой, Трэвис попытался заинтересовать Эйнштейна книжками, так взволновавшими его прошлым вечером, в надежде наконец-то понять, что именно хотел отыскать в них пес. Но Эйнштейн индифферентно обнюхивал тома, что приносил ему Трэвис, и равнодушно зевал.

В течение всего дня образ Норы Девон упорно возникал перед мысленным взором Трэвиса. Она не нуждалась в соблазнительных нарядах, чтобы привлечь внимание мужчины. Достаточно было ее лица и этих серых в зеленую крапинку глаз.

3

После нескольких часов глубокого сна Винсент Наско вылетел первым утренним рейсом в Акапулько. Винсент зарегистрировался в огромном прибрежном отеле, блестящем, но совершенно бездушном, где все было из стекла, бетона и композита. Надев белые топсайдеры, белые хлопчатобумажные штаны и бледно-голубую рубашку поло, Винс отправился искать доктора Лоутона Хейнса.

Хейнс приехал в Акапулько на каникулы. Тридцать девять лет, рост пять футов одиннадцать дюймов, вес сто шестьдесят фунтов, непокорные темно-каштановые волосы. Доктор явно косил под Аль-Пачино, все дело портило лишь красное родимое пятно размером с полдоллара на лбу. Хейнс приезжал в Акапулько по крайней мере дважды в год, всегда останавливаясь в элегантном отеле «Лас-Брисас», расположенном на мысе в восточной части залива, и частенько ходил на ланч в ресторан при отеле «Калета», который ценил за коктейли «Маргарита» и виды на Плайя-де-Калета.

В двенадцать двадцать Винс раскинулся в плетеном кресле с удобными желто-зелеными подушками за столиком у окна в том самом ресторане. Хейнса Винс увидел еще с порога. Доктор тоже сидел у окна, через три столика от Винса, полускрытый пальмой в горшке. Хейнс ел креветки и пил «Маргариту» в обществе потрясающей блондинки. На ней были белые слаксы и облегающий топ в яркую полоску. Половина мужчин в зале буквально сворачивали на нее шею.

По мнению Винса, Хейнс больше походил на Дастина Хоффмана, чем на Аль-Пачино. У Хейнса были такие же резкие черты лица, как и у Дастина Хоффмана, в частности нос. А в остальном внешность доктора полностью соответствовала описанию. Парень вырядился в розовые хлопчатобумажные штаны, бледно-желтую рубашку и белые сандалии, что, с точки зрения Винса, было явным перебором даже для тропического курорта.

К тому времени, как доктор Хейнс с блондинкой собрались уходить, Винс уже успел съесть ланч, состоявший из супа с фрикадельками, энчилады с морепродуктами в зеленом соусе и безалкогольной «Маргариты», и заплатить по счету.

Блондинка села за руль красного «порше». Винс последовал за ними в видавшем виды арендованном «форде», который громыхал не хуже ударных инструментов мексиканской фольклорной группы и пованивал плесенью.

У отеля «Лас-Брисас» блондинка высадила доктора на парковке, после чего они добрых пять минут простояли возле ее автомобиля, держа друг дружку за задницы и целуясь взасос у всех на глазах.

Винс был в смятении. Он не ожидал, что Хейнс станет так открыто нарушать правила приличия. Ведь у парня была как-никак докторская степень. И если уж образованные люди не придерживаются общепринятых норм поведения, что тогда говорить о других?! Неужели в наши дни в университетах не учат морали и хорошим манерам? Неудивительно, что наш мир с каждым днем становится все более грязным и жестоким.

Блондинка отчалила на своем «порше», а Хейнс покинул парковку на белом купе «Мерседес 560 SL». Автомобиль был явно не из проката, и у Винса, естественно, возник вопрос, где доктор его раздобыл.

Уже у другого отеля Хейнс оставил «мерседес» парковщику. Винс, последовав примеру доктора, прошел следом за ним через лобби и дальше на пляж. Поначалу прогулка вдоль берега не была отмечена сколь-нибудь примечательными событиями. Однако вскоре Хейнс устроился возле роскошной мексиканской девушки в крошечном бикини. Смуглая, идеально сложенная, лет на пятнадцать моложе доктора. Она загорала с закрытыми глазами на шезлонге. Хейнс поцеловал ее, явно застав врасплох. Но потом мексиканка, очевидно хорошо знавшая доктора, со смехом повисла у него на шее.

Прогулявшись туда-сюда по пляжу, Винс уселся на песок за мексиканкой, но так, чтобы между ними была еще парочка отдыхающих. Винса не слишком беспокоило, что доктор может его заметить, поскольку того, похоже, интересовала исключительно женская анатомия. К тому же Винс, несмотря на свои внушительные размеры, обладал редкой способностью сливаться с окружением.

Какой-то турист парил над заливом на парашюте, который тащил катер. Солнечные лучи падали нескончаемым дождем из золотых дублонов на море и на песок.

Через двадцать минут Хейнс, поцеловав девушку в губы и холмики грудей, отправился назад тем же путем, что и пришел. Девушка крикнула ему вслед:

– Сегодня вечером в шесть!

На что Хейнс ответил:

– Непременно буду.

После чего Хейнс, а следом за ним и Винс отправились кататься на автомобилях. Поначалу Винс подумал, что у Хейнса имеется определенное место назначения, но вскоре понял, что они просто бесцельно едут по прибрежному шоссе, любуясь видами. Они миновали пляж Револькадеро и поехали дальше, Хейнс – в белом «мерседесе», Винс – чуть позади в раздолбанном «форде».

В итоге они приехали на смотровую площадку. Хейнс припарковался возле автомобиля, из которого вышли четверо кричаще одетых туристов. Винс тоже припарковался и подошел к железному ограждению в дальнем конце площадки, откуда открывался потрясающий вид на береговую линию и высокие волны, с шумом обрушивающиеся на скалистый берег более чем в сотне футов внизу.

Туристы, в попугайских рубашках и полосатых штанах, перестали ахать и охать. Сделав на прощание снимки и намусорив, они наконец уехали. Винс с Хейнсом остались на утесе вдвоем. Единственным автомобилем на шоссе был приближавшийся черный «понтиак». Винс ждал, когда машина проедет мимо. Он собирался застать Хейнса врасплох.

Однако «понтиак» свернул с шоссе, остановившись возле «мерседеса» доктора. Из «понтиака» вышла роскошная девушка лет двадцати пяти и с ходу устремилась к Хейнсу. Мексиканка. Похоже, с примесью китайской крови. Очень экзотичная. На ней был белый топ c бретелькой на шее и белые шорты. Таких красивых ног Винс еще в жизни не видел. Хейнс с девушкой остановились у ограждения футах в сорока от Винса и тотчас же вошли в такой клинч, что Винс покраснел.

Следующие несколько минут Винс продвигался в их сторону вдоль ограждения, время от времени рискованно перегибаясь через перила, вытягивая шею в сторону волн, посылающих в воздух фонтаны брызг высотой двадцать футов, и приговаривая: «Ух ты!» – когда особенно высокая приливная волна обрушивалась на скалистые утесы, то есть стараясь сделать так, чтобы все его передвижения в направлении влюбленной парочки выглядели как можно более невинно.

И хотя они стояли спиной к Винсу, ветер доносил до него обрывки их разговора. Женщина, кажется, опасалась, что муж узнает о том, что Хейнс в городе, а Хейнс уговаривал ее встретиться завтра вечером. У этого парня действительно не было ни стыда ни совести.

Шоссе снова опустело, и Винс решил, что другого шанса прижать Хейнса к ногтю, возможно, не представится. Преодолев несколько последних футов, отделявших его от девушки, он схватил ее за шею и пояс от шорт, оторвал от земли и перекинул через ограждение. Отчаянно вскрикнув, она полетела на прибрежные скалы.

Все произошло так быстро, что Хейнс даже не успел среагировать. Женщина еще была в воздухе, а Винс уже повернулся к ошеломленному доктору и дважды ударил его кулаком по лицу, разбив губы, сломав нос и таким образом окончательно вырубив.

Хейнс кулем повалился на землю, а женщина в этот самый момент рухнула на скалы. И Винс получил ее дар, даже с такого расстояния.

Сссснап!

Винсу очень хотелось перегнуться через перила, чтобы посмотреть на изувеченное тело там, внизу, но, к сожалению, не было времени. На шоссе в любую минуту могли появиться машины.

Он оттащил Хейнса к «форду» и швырнул на переднее сиденье. Доктор без чувств привалился к двери, и Винс запрокинул ему голову, чтобы кровь из носа стекала в горло.

Свернув с прибрежного шоссе, для основной трассы слишком извилистого и разбитого, Винс поехал по проселочным дорогам, причем каждая последующая была у´же и ухабистей предыдущей. Гравийные дороги сменились грунтовками, все глубже уходившими в дождевой лес, и вот наконец «форд» уперся в тупик перед зеленой стеной гигантских деревьев и пышной растительности. За время поездки Хейнс дважды приходил в себя, но Винс оперативно его вырубал, вмазывая в приборную доску.

Винс выволок бесчувственное тело доктора из «форда», протащил сквозь брешь в кустарнике в лес, где наконец нашел устланную густым мхом тенистую полянку. Пронзительные крики птиц разом стихли, незнакомые животные со странными голосами попрятались в кусты. Огромные насекомые и даже жук размером с ладонь Винса бросились врассыпную, а юркие ящерицы принялись карабкаться вверх по стволам деревьев.