Убить Нерона

Убить Нерона

Ярослав Демшин

Дизайнер обложки ИИ Dream

© Ярослав Демшин, 2023

© ИИ Dream, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0056-7246-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

УБИТЬ НЕРОНА

1

Ботик вышел из Тибра в открытое море. Ветер был попутный. На горизонте боевые триремы упражнялись в маневрах, они сходились и расходились. Даже здесь были слышны четкие команды. Гребцы налегали на вёсла и махина разворачивалась за секунды. Агриппина встала на нос ботика и, прислонив ладонь ко лбу, смотрела на мощь Римского флота. Как жаль, думала она, что вся эта сила находится в руках глупого, и к тому же жестокого и развратного человека. Ещё горше было осознавать, что этот человек был её сын. И он был Император. Она терзалась, она помнила, какие мужи стояли у трона Всемогущего государства. Такого огромного, что даже человеческого воображения не хватит представить, где же оно заканчивается! Но, начиналось оно здесь, в Риме, в центре Земли и центре Мира. Она хотела, чтобы он, Нерон, стал таким же, как Искандер Завоеватель, Царём половины Мира, о котором помнят до сих пор и слагают легенды. Сам Сенека Луций, повествовал её сыну о похождениях Искандера, но только вызвал раздражения и гнев, вместо интереса и внимания. Эх, Нерон, Нерон… как же тебе оставить это – такой неподвластный обычному человеку механизм, как Государство. Ты слабый человек, Нерон, взращенный в роскоши и разврате. Получив в пятнадцать лет власть, ты первым делом стал безнаказанно убивать людей, ты казнил женщин. Без суда. Просто, потому что мог. Ты трусливый человек, Нерон, ты боишься темноты, хотя тебе уже двадцать лет, и спишь со слугой. Ты безответственный человек, Нерон, ты боишься принимать серьёзные решения, ты всегда спрашиваешь меня, свою мать, и злишься же за это на меня, а ещё больше на себя. Ты глупый человек, Нерон, тобой легко управляют люди из Сената, этот Пезон, сладкоречивый красавец Пезон! О! Да! Он может обольстить кого угодно! Даже Императора! Был бы у тебя такой отец! И всё же, Нерон, ты мой сын!

Ботик отошел от берега далеко настолько, что он превратился в тонкую линию, Агриппина дала команду разворачиваться. Две женщины-помощницы, сидевшие на корме, запели оду радости матери Императора, но та махнула им рукой – тихо! Она хотела побыть в тишине и развеять нехорошие мысли. Крик матроса, управляющего парусом, заставил их вздрогнуть. С кинжалом в груди и краснеющей тогой, оседая, он отпустил парус. Потеряв управление, ботик медленно закрутился на месте. Женщины завизжали. Сняв с себя одежду, капитан подошёл к матросу и вытащил нож из груди, Агриппина подбежала к женщинам и схватила весло.

– Только подойди! – крикнула она, направив его на капитана.

Он усмехнулся и спустился в трюм, послышались звуки удара топора, женщины переглянулись, они закричали и замахали руками триремам, которые были на горизонте. Агриппина села на скамью и, всё осознав, зарыдала. Вот что она дождалась от сына! Смерти! Трус! Ну конечно! Она очень неудобна Сенату! Два трона рядом в Императорском зале – такого давно не было! Ну, что ж, теперь будет стоять один! Из трюма был слышен шум воды, ботик начал кренится. Капитан вылез, держа в руках нож и топор. Женщины перестали кричать и прижались друг к другу. Капитан кинул им длинный острый нож.

– Сами, – сказал он.

Ботик наклонялся всё сильнее и сильнее, ещё немного и бортом черпанет воды. Капитан поднял топор на уровне шее.

– Во славу Императора Нерона! – и медленно провел лезвием по горлу. Кровь хлынула водопадом, он выронил топор и поднял руку в знак приветствия Императора, простояв мгновение, упал за борт. Женщины забились в истерике. Непривязанные вещи начали падать на женщин, бухта толстого канат поехала и упала на ноги одной из помощниц Агрипины, придавив тело к борту, женщина закричала, пытаясь столкнуть с себя снасти. Полетели весла и доски, ботик черпнул бортом воды и начал погружаться быстрее.

– К берегу! Гребите! – Агриппина сорвала с себя тогу и нагишом прыгнула в воду. Женщины упали за борт за ней, не снимая белых тог. Парус отломился, упал и накрыл женщин. Они оказались в ловушке – снизу дно, куда затягивал утопающий бот, сверху – мокрый и тяжелый парус. Агриппина вспомнила, как в детстве они с кузеном ныряли за жемчугом, как он учил её правильно задерживать дыхание, как искать воздушные пузыри в пещерах. Она увидела один такой пузырь под парусом, набрала воздуха, и глубоко нырнула за своими помощницами, которых уносил бот. Глубина была непреодолимой, в ушах зазвенело и заломило, тьма и холод окутали её. Женщины в белых тогах, развиваясь в вихре утопающего корабля, медленно раскинув руки, следовали ко дну, сделав ещё несколько гребков, она потеряла из вида своих помощниц, и развернулась вверх. До берега она добралась только к ночи, уставшая, еле шевелящая руками и ногами, ступила на берег и упала.

2

Нерон был в объятиях наложниц, когда слуга, поклонившись до земли, сообщил ему, что на берегу нашли его мать, Агрипину, лекарь уже осматривает её. Глаза Императора налились кровью, вскочив, голый, он закричал, забегал, схватил себя за рыжие волосы, выхватил меч у стражника и занес его над головой слуги. И, так и не опустив его, с детским криком бросил его в сторону. Развернувшись, он, ругаясь и потрясая воздух, пошел опять на ковры к наложницам. Розовое его тело было не красиво: в столь молодом возрасте он уже обзавелся жирком на боках и небольшим животиком, густые рыжие волосы на груди закрывали тело до самого живота. Он не любил солнце и термы: на солнце он всегда обгорал, а в термах он всегда задыхался от жары и пара, хотя глядеть на тела своих стройных, загорелых, мускульных, в шрамах военноначальников ему доставляло большое удовольствие и возбуждение.

– Что с ней? – крикнул он слуге.

– Лихорадит… – заикаясь ответил слуга, чудом избежавший смерти.

– Прикажи отвезти её в наше поместье. И никуда не отпускать!

– Слушаюсь, – и слуга исчез.

Нерон взял бокал с вином и подошел к стражнику.

– Как тебя зовут, юноша, – ласково спросил он, от его недавней вспышки гнева не осталось и следа.

– Филоник, мой Император! – ответил зардевшийся юноша.

– Сколько же тебе лет, о, Филоник?

– Двадцать, мой Император!

– О! да ты мой ровесник! Смотри, Филоник, я – Император, и могу делать с людьми, что мне придёт в голову, а ты всего лишь стражник. Как странно устроен мир? Не находишь?

– Я готов отдать жизнь за вас, мой Император!

– Это похвально! А шрамы? Шрамы у тебя есть? Доблестный воин? Или ты всё жизнь стоял у дверей!? – Нерон повысил голос и сделал грозное лицо.

Филоник покрылся потом и пробормотал

– Есть… на груди… от стрел… и копий…

Нерон рассмеялся.

– Да я пошутил! На! – и протянул ему бокал с вином.

– Благодарю, мой Император! Но мне нельзя! Я на посту!

– Всё! Я тебя снимаю с поста! Император приказал! Пей!

Филоник взял бокал и выпил красное вино одним залпом, но в конце поперхнулся и закашлялся. По щекам потекли красные ручейки. Нерон закатывался от смеха.

– Всё! Не могу! Филоник! Ой! Рассмешил!

Когда приступ смеха прошел, он махнул одной из своих наложниц.

– Эй, ты! Рыжая! Как тебя зовут?

– Эпихарида!

– Теперь твой господин вот этот доблестный солдат! Сделай с ним всё, что ты умеешь! Филоник, я жду тебя вечером, к тебе будет дело. Лично от Императора. Ты готов исполнить мою волю?

– Да, мой Император!

– Забирай эту рыжую Эпихариду! Да повеселись, как следует!

3

На мартовские иды Агриппину привезли в родное поместье, и вот, сегодня спустя пять дней, когда день сравнялся с ночью, и когда она уже окрепла и решила бежать к своей двоюродной сестре на Крит, возле сада она услышала шум. Две молодые служанки – сестрички, помогающие ей, с криками бросились с просторной веранды в холл, где возлежала Агриппина. За ними из сада поднялся её охранник со стрелами в груди и шее. Держась за перила, он пытался подняться выше, к Агриннипе.

– Измена… – прохрипел он и, махнув руками, скатился по лестнице.

Служанки завизжали и бросились к хозяйке.

– Нет, всё таки он меня не оставит, – сказала она и загородила своих служанок.

Перешагивая через трупы охраны, в поместье шли две контубернии пехотинцев – двадцать солдат, с короткими окровавленными мечами наголо. Впереди шел без шлема молодой русоволосый солдат. Перед входом на терассу, где была Агриппина со служанками, он дал распоряжения и все пехотинцы заняли круговую оборону, а он и ещё трое солдат поднялись к ним, особенно выделился тот, что шел по правую руку: он был на две головы выше своего командира и в два раза шире. Черная щетина скрывала черты лица. Мощные, налитые руки как игрушку держали короткий меч, который был по рукоять в крови. Они остановились посреди холла. Молодой командир посмотрел на женщин, потом на своего громадного подчинённого и сказал:

– Я деканус этого отряда, Филоник, прибыл по приказу Императора Нерона! Дабы исполнить его… волю…

Филоник начал говорить четко и громко, но к концу его голос затих.

– И какая воля этого труса? – Агриппина гордо вскинула голову и шагнула вперед.

Филоник отпрянул, он никогда не разговаривал ни с кем выше своего командира – декануса, а тут его самого Император назначил деканусом и дал под управление двадцать пехотинцев. Чего-чего, а командовать он ещё не привык. Он вынул из-за пояса короткий нож и положил на лавку, служанки, стоящие за Агриппиной завыли в голос.

– Он хотел, чтобы вы сами… нам доставить только тело…

– Ах так! – она подбежала, схватила нож и швырнула его в сад, тот просвистел около солдат и упал в высокой траве.

– Трус! Трус! Сама! Никогда! – она кричала Филонику в лицо. – Он хочет, чтобы я убила себя сама! Нет!

Она ходила по холлу, теребя волосы. Служанки, закрыв лицо руками, сидя на корточках, тихонько выли.

– Хорошо! – она подошла к Филонику. – Ты сделаешь это!

– Я?

– Да! Нерон не хочет, что бы на нём была моя кровь! Хорошо! Пусть будет на тебе! Но я её тебе прощаю! При свидетелях! Я прощаю тебя! Ты всего лишь оружие! Твоя рука – продолжение твоего острого гладиуса!

Филоник стоял растерянный.

– Я могу исполнить свои последние желания?

– Конечно… да… – сказал Филоник.

– Эй! Кассия! Неси пергамент!

Служанка, еле поднявшись, ушла в смежную комнату и вернулась с рулоном и медной чернильницей.

– Как тебя зовут, солдат? – она обратилась к великану за Филоником.

– Медведь, – пробасил тот.

– Нет, по настоящему.

Тот задумался.

– Последние двадцать лет меня звали «Медведем»…

– Ты не устал воевать, Медведь? – спрашивала Агриппина, расставляя письменные приборы на столе.

– Тит из Галлии.

– Что? – спросила Агриппина.

– Зовут меня Тит. Тит из Галлии.

– Ага… Галл… Здоровяк вспомнил своё имя, – улыбнулась Агриппина. – Ты женат?

Тот сдвинул мохнатые брови на мощном лбе.

– Нет! Я – солдат!

– Ну… Тит из Галлии… Сто тысяч денариев приданного к красавице Руфине, я думаю поменяют твои мысли, – она начала писать, и искоса поглядывала на вторую служанку, которая всё ещё сидела и всхлипывала в углу.

– Подойди ко мне, Руфина! – Агриппина не отрываясь от письма махнула ей рукой.

Стройная девушка лет семнадцати подошла к своей хозяйке.

– Ты давно говорила, что хотела себе мужа, смотри, какой красавец, – и Агриппина показала на Тита.

Руфина еле-еле была ему по грудь.

– Сильный! Красивый! – она закончила писать. – А теперь ещё и богатый!

Сняв с пальца перстень, она отдала его Руфине.

– Это твоему первенцу, – Руфина кинулась ей на грудь и зарыдала.

– Всё! У меня ещё много дел! Солнце скоро будет в зените! Умирать надо до обеда! Как твоё имя, солдат? – спросила она второго солдата.

– Аллий… – ответил ошарашенный юный пехотинец.

– Женат ли ты?

– Нет… не успел…

– Это хорошо. Кассия невинная девушка и будет славной женой! И за ней я даю приданное в сто тысяч денариев. Это тридцать лет службы! Живи мирно, юноша! Плоди детишек!

Кассия бросилась под ноги Агриппине и, обняв её колени, зарыдала громче прежнего. Агриппина закончила писать, накапала сургуча и оттиснула свой именной перстень.

– Готово! Забирайте новых жен! А у меня разговор с вашим деканусом, – с этими словами она сняла именую печатку и бросила к ногам Филоника.

– Уничтожь! Сейчас же!

Филоник одним взмахом меча разрубил печатку, от каменного пола брызнули искры.

– Уходите! – крикнула Агриппина на своих бывших служанок, которые всё еще были около её ног. – Теперь вы свободны! Что вы стоите? Теперь вы свободные и богатые! Забирайте своих девок!

Она уже начинала злиться, что её никто не слушал, первым в себя от всего происходящего пришёл юный пехотинец, он снял шлем и латы. Коротко стриженые волосы слиплись в мелкие кудряшки, он протянул руку Кассии. Крепкая рука взяла её нежную ладошку, она встала. Одним движением он подхватил её как пушинку на руки, та только ойкнула, и понёс к выходу. Медведь, или Тит из Галлии что-то пробурчал, но тоже протянул руку Руфине. Та покорно встала и подошла. С грохотом стянув с себя тяжелые латы вместе с одеждой Тит бросил всё на пол. Он стал похож на гладиатора в Колизее: здоровенный, волосатый, всё тело усыпано мелкими и большими шрамами, мышцы ходили волнами под кожей. Руфина, удивлённо, открыв рот, с опаской провела пальцем по его потному, твердому, как камень телу. Пробурчав что-то, он неловко схватил её, не так нежно, как его молодой собрат по оружию, а как мешок с сухой айвой, и, подкинув почти под потолок, поймал её на плечо, заставив тем самым ёкнуть сердце у Агриппины и Филоника. И, неся её на бычьей шее, не говоря ни слова, вышел из дворца. Агриппина улыбалась им вслед, но слезы, текущие из глаз не утирала и не прятала. Она с лёгкостью вздохнула.

– Подойди ко мне, – Филоник подошёл в плотную к Агриппине.

– Смотри, – она указала ему на чистые строчки в своем завещании. – Сюда я впишу твоё желание. Говори.

Филоник задумался.

– Если бы я мог отказаться выполнять волю Императора… – начал было он.

– Нет! – она схватила его за лицо и крепко поцеловала в губы, Филоник выронил меч.

– Я приму смерть только от такого красавца как ты! Что ты хочешь?

– Может… может… я могу вывести тебя отсюда…

Она сильно ударила его по щеке и опять поцеловала.

– Нет! Не то!

– Я не знаю… – он стоял ошарашенный её поведением.

– Отомсти за меня! Не сейчас! Потом… через много лет…

Филоник молчал.

– Ну? Ты отомстишь за меня? Центурион?

– Я не центурион, я деканус…

– Уже центурион! – и Агриппина начала писать в документе. – Жадный Нерон! За убийство своей матери дал бедному юноше всего лишь декануса! Я дарую тебе центуриона! И пятьсот тысяч денариев. Потрать их с умом, центурион Филоник, и ничего не бойся!

Она скрутила документ в свиток, и перевязала его. Встав напротив Филоника, она протянула ему пергамент.

– Бей! – сказала она. – Сюда бей!

И положила руку на низ живота.

– Бей туда, где я его носила!

Филоник поднял меч и стоял, глядя Агриппине в глаза, он никогда ещё не был палачом, никогда ещё убивал безоружного человека.

– Ну! – грозно крикнула Агриппина и замахнулась пергаментом. – Бей! Пусть он один правит!

Зажмурившись, Филоник что есть силы ткнул мечом в Агриппину, как раз, куда она указала.

– Как же больно… Филоник…, – Агриппина выронила пергамент и схватилась за стол. Кровь потекла сквозь тогу, по ногам на пол. Она вскрикнула и упала на спину. Филоник подбежал к ней и наклонился, она обвила его шею руками.

– Спасибо… – прошептала она, улыбаясь.

Ещё в сознании, она сняла с перстень с пальца и положила в руку Филонику.

– …твоей дочке… – прошептала она, и притянув его к своему лицу, прижалась губами. – Был бы у меня такой сын… красивый… смелый…

Агриппина закрыла глаза и выдохнула последний раз. Слезы Филоника капали на её лицо.

4

К тридцати годам Филоник обзавелся своим домом и прислугой. Но, будучи часто в походах, он не проводил в нем много времени. И только когда его отряд расквартировался на окраине Рима, Филоник стал жить в нем постоянно. Время от времени он открывал шкатулку с перстнем, подаренной Агрипинной для его дочки, смотрел, вертел в руках, вспоминал те ужасные события и клятву, данную матери Императора, которую он не представлял как исполнить. Благодаря её подарку он сразу стал центурионом, в своём достаточно юном возрасте для командира, причем богатым центурионом.

Трибун Аврелий, который утверждал на данные должности офицеров, был взбешен, если не сказать больше.

– Он может погубить солдат! Мальчишка! – кричал он, ходя по своей резиденции и держа в руках документ, подписанный Агриппиной.

Но не исполнить последнюю волю матери Императора трибун Аврелий не мог. И всё же он отправил своего помощника – и двадцатилетний Филоник получил перед строем двух центурий серебряный шлем, серебряные Голиафовы сапоги и витиз из лозы, как знак власти. Получив под своё командование минимальное число воинов, чуть более сотни, трибун отправил его в поход на север, на подмогу отрядам в подавлении восстания в землях Фракии.

Необходимо выработать командный голос, а также железный характер этому молодому центуриону, рассуждал Аврелий. А если где-то в лесах Фракии и произойдёт бунт солдат и они по какой-либо причине поднимут его на копья или прирежут ночью в палатке – то это уже только его вина. Не справился с командованием, молод для центуриона. Тем не менее, через полгода отряд Филоника и его собратьев по оружию центурионов – Гая, Цереса и Аквинта вернулись в город. Легион понес значительные потери, но обоз, шедший позади, был нагружен ценностями и золотом. Легион был только на подходе к Пизе, в Риме начали готовиться к торжественной встрече доблестных солдат своей Империи. Вошедших в Рим победителей горожане встречали живым коридором с лавровыми венками, молодые девушки кокетливо махали руками и кидали солдатам цветы. Обоз из двенадцати телег, запряженный волами, заканчивал шествие. Все прошествовали к Сенату. Командующий легионом примпил Аквинт выстроил ровные шеренги. Все доспехи блестели золотом, шлемы отливали серебром на солнце, у центурионов перья на шлемах были аккуратно уложены. Прозвучало приветствие Императору. Но его как обычно не было, государственные и военные дела его не очень интересовали, приветствовали Принцепса— главу Сената. Вместе с Сенатом были трибуны и командующие Римской армией.

– Эти доблестные воины, – начал Аквинт. – Не жалели своей жизни ради Рима! Так пусть Сенат не пожалеет награды для живых и памяти для мертвых!

Принцепс стоял в белоснежной тоге с широкими золотыми полосами по краям, он поднял руку в знак приветствия своим солдатам, остальные члены Сената сидели под полукруглым потолком и внимательно слушали своего пожилого спикера. Старик опустил руку и, тряхнув седой головой, начал речь.

– Доблестные воины Рима! В каждом из вас есть капля крови Бога Марса! Она помогает вам ненавидеть врага и любить Империю! Мы плачем и помнит о славных сынах Рима, кто не вернулся сегодня домой! И пусть возрадуются живые!

С этими словами он подал знак Сенату, одетые в такие же белые тоги, с расшитыми золотом широкими красными полосами, те встали в знак приветствия и подняли правые руки. На площадь позади шеренги центурий уже выкатывали бочки с вином и на столы ставили пищу. Принцепс усмехнулся и весело сказал:

– А сейчас вы можете приступить к разграблению Римского форума…

И спустившись с трибуны, напрямую прошел сквозь строй солдат к бочкам с вином. Под полное молчание и солдат и Сената он зачерпнул полную кружку красного вина и, обливая тогу в кровавый цвет выпил. С размаху ударив ею о бочку и разбив вдребезги он крикнул:

– Пока не выпьете – никто не уходит!

Смех, шум, крики – всё смешалось, солдаты кинулись к бочкам, кружки переходили из рук в руки. Принцепс собственноручно зачерпывал вино для солдат и подавал полные кружки. Его тога превратилась из белоснежной в ярко-бордовую, и, в конце концов, намокла окончательно. В самом углу Сената Пизон тихо говорил на ухо своему соседу:

– Этот старик хочет стать Императором?

– Нет…

– Зачем же он развлекает войско?

– От радости…

– У него там, что, сын живой вернулся… незаконнорожденный?

– И это тоже… но еще половина от обоза отойдет ему…

– Половина?

– Да… как казначею Сената…

– А вторая половина?

– Известно… Императору…

– Старый сатир!

– Ты слышал, Пизон, этому молодому императору мало крови гладиаторов, он бросает на песок арены каких-то сектантов, поклоняющихся знаку рыбы.

– Да, я слышал про этих бедных людей, которым он не дают покоя. Но чтобы травить их и убивать безоружными! Откуда в нем столько ненависти к своим гражданам Рима?

– Он не только не любит своих граждан, но он и не любит и Рим, погоди, он скоро его разрушит!

– И что мы можем сделать?

– Есть только один путь…

– Ты думаешь? Но это должно созреть в умах и вырасти в сердце… за нами должна встать армия.

Пизон посмотрел на площадь, веселье продолжалось – пехотинцы пили вино и пускались в пляс вокруг бочек, Принципес, выкрикивая плебейские шутки, заливая белоснежную тогу вином, прыгал вместе с солдатами, чем приводил их в неописуемый восторг.

– Но они должны отдыхать, – сказал Пизон. – И именно так, надеюсь, сегодня все бордели будут за счет Принципеса.

– Это да, но что нам делать с Императором… – негромко спросил сосед Пизона, его звали сенатор Флавий.

– Ждать, – помолчав ответил Пизон. – Настанет момент, и мы сами его почувствуем!

Всё это время Филоник с другими центурионами пили вино поодаль, трибуну Аврелию уже успели доложить, что он, Филоник, собственным телом закрыл примпила Аквинта от копий врага, тем самым командир легиона не пострадал, и решающая битва была выиграна. К Филонику и Аквинту пришел личный секретарь трибуна и попросил их быть в его резиденции к вечеру.

Обильный ужин, танцовщицы, сладкое вино – всё это было чудесным завершением трудного похода. Аврелий хотел выслушать, каким же образом в столь юном ещё возрасте можно обладать и столь острым умом командира и смелостью тигра, бросающегося на врага. И он готов признать свою ошибку насчет Филоника, что тут же ему и продемонстрировал, обняв его как сына. Потому что Аквинт был очень ценный примпил Римской армии. И Аврелий готов сегодня исполнить одно желание Филоника. Так весело разговаривая и шутя, пришла полночь. Зажгли факелы, на веранде стало светло. Все были уже достаточно пьяны, когда Аврелий сделал знак своим танцовщицам и те вдесятером набросились на Филоника. Под общий смех быстро раздели его, взору предстало израненное тело, на груди было два круглых свежих шрама. Все на время отпрянули, но Аврелий резко крикнул на них и они перенесли его на диван и перевязали ремнями, закрепив руки за головой. Филоник был голый и полон возмущения, он начал ерзать, но даже его мощное тело крепко держали кожаные ремни, они были жесткие и крепкие.

– Мы отойдём, а эти знают своё дело, – сказал Аврелий, и, взяв в одну руку кувшин, в другой обняв Аквинта, оба неприлично громко смеясь, пошли в темноту сада.

– Не бросай меня! Аквинт! Я тебе жизнь спас! – кричал Филоник, извиваясь голый на диване.

Из сада только донеслось неприличное ржание двух голосов. Медленно танцуя девушки начали раздеваться и ласкать Филоника. Тот только охал, вздыхал и стонал. Из глубины сада то и дело доносился дикий смех, говор, потом опять смех, только ещё сильнее. Наконец из темноты появился Аквинт, смеясь, он забрал двух танцовщиц, не успевших раздеться. Посмотрел на Филоника – того ласкали сразу три стройные девушки, ещё две массировали голову и стопы, остальные танцевали.

– Погиб наш воин! Взял удар на себя! – и под собственный оглушительный хохот, Аквинт утащил двух танцовщиц.

Утро Филоник встретил в полном физическом опустошении. Даже в бою он так не уставал. Личный секретарь трибуна сквозь сон шепнул ему, что Аврелий уехал за город и его не будет, но он, Филоник может распоряжаться этим домом как хочет.

– Может позвать юных танцовщиц? – спросил секретарь.

– Нет! Нет! – Филоник подскочил и моментально проснулся.

– Ещё трибун назначил вас центурионом второй центурии первой когорты, – и подал ему свиток.

Вторая центурия! Первая когорта! Это серьёзное повышение!

– Выпить и поесть!

– Уже на столе, рядом свежая одежда.

И уже уходя, добавил:

– Примпил Аквинт просил принять от него подарок, раз вчера вы не высказались в желании.