Накаленный воздух

Теперь Пантарчук не чесал затылка. От новой суммы впору было окунуться в ледяную воду. Почувствовал дискомфорт. События приобретали странный характер. А еще через день главный бухгалтер поразила третьей суммой, заикаясь и заплетая языком. Петр выпроводил ее, остановился посреди кабинета, обставленного дорогой мебелью, подумал и набрал номер Грушинина. Обменялся с Константином несколькими фразами и вышел на улицу.

Над головой плавало хорошее солнце. Но было не до него.

Они встретились на Первомайской улице, при входе в Центральный парк имени Белоусова. Под палящими лучами прошлись возле памятника Вересаеву. Пантарчук рассказал о непонятных крупных поступлениях средств на счет фирмы. Грушинин выслушал и согласился, что все довольно странно, но пока не криминально. Надо подождать, как будут развиваться события. И спросил о Магдалине:

– А чего молчишь о подопечном? Работенку подыскал ему?

Петр безразлично дернул плечом:

– Подыскал как будто. Пристроил при бухгалтерии. Кажется, пришелся ко двору. Вроде и впрямь разбирается в компьютерных программах.

– Как его память? Ничего не вспомнил больше?

– Не до Магдалины мне сейчас. И потом я не полиция, чтобы выпытывать, – недовольно отмахнулся Пантарчук. – У меня своих дел выше крыши. Спрашивай у него сам.

– Ну что ж, поехали, – проговорил Константин.

Подкатили к офису фирмы. Петр проводил Грушинина до комнаты Магдалины, показал на дверь:

– И дался тебе сейчас Магдалина. Ты бы лучше с главбухом переговорил, а не с Магдалиной, – и направился в свой кабинет.

– Переговорю, со всеми переговорю, – отозвался Константин и надавил рукой на большую хромированную ручку. Дверь открылась.

Василий в свежей рубахе сидел за компьютером спиной к гостю. Увлекся, что даже не услышал дверного скрипа. Обернулся, когда Грушинин подал голос. Вскочил, замешкался, подвинул Константину свободный стул.

Грушинин окинул взглядом помещение. Стены крашеные, местами понизу слегка загрязнены. Стол, тумбочка, шкафчик, два стула, компьютер, бумага, диски, детали. Рабочая обстановка. Хаоса не было, все аккуратно сложено. Константин сел:

– Нравится работа?

– Не знаю. Просто умею, – ответил Магдалина.

– Раньше этим же занимался?

– Не знаю, – Василий тоже опустился на стул. – Когда думаю об этом, как будто стою перед закрытой дверью. Наверно, занимался, потому что все само собой получается. Компьютер как часть меня. В голове какие-то формулы, цифры, обозначения. Не могу взять в толк, откуда что берется. Иногда мне кажется, будто компьютер управляет мной. Записываю формулы и не соображу, над чем мучаюсь, – протянул лист Грушинину. – Вот, ересь какая-то.

Константин провел взглядом по исписанному листу, предложил:

– Я могу показать специалистам.

– Да чего показывать? – сморщил лицо Василий. – Эти каракули без начала и конца бессмысленны, как бред сивой кобылы. Голова разламывается. Компьютер спасает. Окунусь в него и обо всем забываю. Но иногда опомнюсь и не могу сообразить, что я только что делал. Как будто мозг был отключен. Стыдно признаться.

Грушинин был спокоен. Компьютерная зависимость никого не удивляет. Быть может, прошлое Василия так дает знать о себе. Все, что Магдалина говорил сейчас, было любопытно. Он старался отвечать на вопросы Константина, хотя не на все находил ответы. Конечно, не назвал никаких имен или фамилий из прошлого, но было понятно, что прошлое неотступно следовало за ним.

От Василия Грушинин пошел к Петру. Секретарь в приемной мигом спрятала в ящик стола пилочку для ногтей, покраснела, сконфуженно кивнула на приветствие и молча проследила, как Константин проследовал мимо нее в кабинет Пантарчука.

Тот оторвался от бумаг, поднял лицо над столешницей, откинулся к спинке кресла, показал Грушинину рукой на стул напротив и вопросительно выдохнул:

– Ну? С главбухом встречался?

Константин подошел к столу, неспешно сел, отозвался загадочно:

– Пускай пока деньги считает. Это ее работа. А моя профессия – кроссворды разгадывать. Живем среди ребусов. Короче, у Магдалины проблема с памятью, у тебя чехарда с деньгами, а я ищу буквы и слова, чтобы в строчки вставлять. – Помедлил и закончил серьезным тоном: – Странно, но деньги стали сыпаться к тебе, когда твоими компьютерами занялся Василий.

Пантарчук вскинул брови, запыхтел, отодвинул бумаги, грузно навалился грудью на крышку стола:

– Прослеживаешь связь? Думаешь, что он хакер?

– Думать можно, что угодно. Я предпочитаю работать с фактами, – шевельнулся Грушинин и погрузился в паузу.

Весь следующий день Петр по делам, как заведенный, мотался по городу на машине, топал по тротуарам, по лестничным маршам, по коридорам, по кабинетам, договаривался, ворчал, хлопал дверями. Лишь в конце дня появился в своем офисе. И не успел еще расположиться за рабочим столом, как в дверь нетерпеливо влетела главбух. Глаза с тарелку, как будто уносила ноги от привидения. Толком ничего не могла произнести, но подхватила Пантарчука под руку и потащила в свой кабинет. Его пронзила мысль, что снова на счет фирмы поступили деньги. Если так, то это уже не ошибка банковской системы.

– Сколько на этот раз? – глухо пробасил, не сомневаясь, что догадка подтвердится.

Но главный бухгалтер усадила его на стул и только после этого заговорщически зашептала:

– Чудеса, чудеса, Петр Петрович, сплошные чудеса. Дело совсем не в деньгах. У меня голова идет кругом, – и начала частить, жестикулируя руками.

С утра у нее разламывалась спина, ни сесть, ни встать, ни повернуться. Несла свое тело на работу, как хрустальную вазу, в гадком настроении. Работницы дали какую-то таблетку, выпила, но ничего не изменилось, от боли в позвоночнике скулы сводило. Все раздражало, глядеть ни на кого не хотелось.

Подчиненные боялись заходить к ней в кабинет. Отыгрывалась на них во всю Ивановскую. Щипала, как куриц. Хотя они были ни при чем. Однако спине не становилось легче. Наоборот, как будто гвозди забили в позвоночник, хоть «скорую» вызывай.

И в этот миг в кабинет вошел Василий. Не вовремя. Его еще не хватало. Не до него теперь, совсем не до него. Убирался бы подальше, чтобы пятки сверкали. Смотрит сочувственно. Только больше злит своей жалостью. Ведь сочувствие это не укол, боль не снимет. Хотела выставить его за дверь, как он неожиданно произнес:

– Я знаю об этом.

Она не сообразила, о чем он.

– Знаю, что вы хотите турнуть меня за дверь, – добавил Василий.

Откуда он мог знать ее мысли, что за маразм?

– Я могу вам помочь, – сказал он.

И чем же он мог помочь, укол сделать или таблетку сунуть?

– Нет, вы не хотите таблеток, – проговорил он.

Конечно, она не хотела больше таблеток, толку никакого. Но откуда он-то знал об этом, ведь не читал же мысли?

– У вас была отвратительная ночь, – произнес он.

Что за черт, не ослышалась ли она? Вроде бы в голове у нее были другие мысли, к тому же ночь давно прошла. Чего о ней помнить, с чего бы он вдруг?

А между тем у нее действительно ночь была ужасная, и причин много, если разбирать по косточкам, пальцев не хватит. Но Магдалина об этом знать не мог.

– Знаю, – вставил Василий. – Из-за этого вас часто мучают нервные срывы, и теперь – тоже.

Она вытаращила глаза. Странно все. Между ними как будто происходил диалог, хотя она еще ни одного слова вслух не произнесла. Язык набух и стал неповоротливым. Чертовски захотелось знать, что Магдалина имел в виду. А тот помялся смущенно и продолжил:

– Вы не достигли оргазма с мужем, не могли заснуть, хотели продолжить, но он захрапел. Вы три раза поднимались с кровати, ходили в кухню, пили воду, хотя пить совсем не хотели. Заснуть удалось под утро с тяжелой головой и в нервном напряжении. А проснулись от боли в спине.

Да, все было именно так. Магдалина как будто присутствовал при этом.

Главный бухгалтер на мгновение забыла о боли в позвоночнике. Поразительно. Откуда Василий все знал? Но он в ответ пожал плечами. У нее запотели ладони. Что еще ему известно о ней? Василий наморщил лоб, напряг память:

– Двадцать четвертого числа у вашего сына был день рождения, вы произносили тост, и в этот миг один из гостей опрокинул рюмку, вино разлилось по столу. Вы засмеялись, но смеяться вам совсем не хотелось.

Так и было. Тост пришлось скомкать.

Главный бухгалтер смотрела на Василия, и ей становилось страшно: попала в переделку, из какой трудно выбраться. Но любопытство брало верх. И Магдалина снова натужил мозг:

– Год назад, на южном отдыхе, вы познакомились с Антоном. Надеялись, что связь продлится. Антон понравился вам в постели. Но он обокрал вас и скрылся. Чтобы вернуться домой, вы занимали деньги на билет. Все это до сих пор крутится у вас в голове, вы не можете простить себе доверчивость.

Главный бухгалтер, заикаясь, выпихнула кое-как:

– Ты знаешь Антона? Нет? Но тогда кто тебе рассказал?

– Вы.

– Я? – У нее вытянулось лицо.

– Ваш мозг. Я читаю его.

– Это гипноз? Нет? Но тогда как? – В ее глазах распластался испуг, она забыла о боли, какая к черту боль, когда ее сокровенное полощется на ветру, того гляди, этот ветер подхватит и разнесет по всем углам. Многие начнут сплетничать о ее сексуальной озабоченности. Не хватало еще этого. Дойдет до мужа. Тогда – кошмар.

Но Магдалина успокоил: от него никто ничего не узнает. От напряжения он почувствовал слабость, опустился на стул.

На лице у женщины застыл вопрос, она не могла понять, как он проникал в ее мысли.

Однако это было загадкой и для Василия. Он просто напрягал мозг и заглядывал внутрь женщины, как в книгу, и перелистывал страницы. А память воспроизводила ее прошлое. Это получилось само собой, когда он, войдя в кабинет, вгляделся в измученное ее лицо.

Василий достал носовой платок и вытер крупные капли пота со лба:

– Вам сейчас станет легче, – сказал он. – Свяжитесь с мужем, используйте время обеда для оргазма, это вам необходимо, уберется нервная озабоченность, и боль пройдет. – Магдалина поднялся и вышел из кабинета.

Главный бухгалтер схватила трубку телефона, и муж примчался на обед. Совет Магдалины помог, она почувствовала себя другим человеком. После обеда была в прекрасном расположении духа. Но в результате изумление перед Магдалиной неимоверно возросло.

Конечно, сейчас она не проговорила Пантарчуку всех подробностей, но этого и не требовалось. Он и без того вышел от нее в замешательстве. Странные дела происходили. Любопытно, какие сюрпризы еще приготовил Магдалина?

Главный бухгалтер еще долго молча смотрела на дверь, закрытую Пантарчуком.

Выйдя от главного бухгалтера, Петр направился к Василию. Но, пройдя несколько шагов по длинному коридору, услышал шум за спиной. Это из приемной выскочила секретарь и вдогонку ему почему-то шепотом сообщила, что в приемной Пантарчука ожидает важный господин. Петр обернулся:

– Почему шепчешь? Как зовут его?

Секретарь изобразила на лице нелепую улыбку, провела руками по бедрам, будто вытерла вспотевшие ладони:

– Господин архидем Прондопул.

– Это что, церковный служитель, что ли? – Пантарчуку было незнакомо это имя. Но он развернулся и пошел на зов секретаря.

В приемной навстречу поднялся посетитель с волевыми чертами лица и протянул руку. Больше никого в секретарской не было. И это странно, обычно, когда он был в офисе, здесь всегда кто-нибудь толпился.

Посетитель протягивал руку и въедливо смотрел Петру в глаза. Тому этот взгляд не пришелся по душе: холодный и размытый, по нему нельзя было определить настроения и эмоций гостя. А посетитель произнес:

– Я – архидем Прондопул.

– Мне доложили, – буркнул Петр. Его рука потянулась к ладони архидема, как намагниченная, как будто она существовала независимой от Пантарчука жизнью. Сознание еще не созрело, а рука уже сама пожимала холодную ладонь. И он также представился гостю.

– Людям нравятся ваши рестораны, – восхищенным тоном сказал Прондопул, не выпуская ладони Пантарчука. – И мне – тоже.

– Вы были в моих ресторанах?

– Нет. Мне некогда ходить по ресторанам. У меня много дел. И дела прибавляются с каждым днем, – неопределенно ответил Прондопул.

– Как же вы можете судить о том, чего не знаете?

– Я всегда знаю то, о чем говорю.

– С чужих слов?

– Мне не нужны чужие мнения. Я знаю без этого.

Петр с усилием высвободил ладонь из руки Прондопула. Пригласил в кабинет. Изысканный сине-черный костюм на архидеме был с иголочки, сидел безупречно, оттенял лицо.

В кабинете Петр предложил ему стул у стола, сам грузно направился к своему рабочему креслу. Усаживаясь, увидел, что Прондопул не сел на стул, а расположился в удобном кресле у стены. Пантарчука покоробило от недовольства, пробежала мысль, что посетитель, как видно, прибыл к нему со своим уставом. Однако архидем немедля ответил, что ему в кресле удобнее. Петр поморщился и спросил о роде его занятий.

– Не заблуждайтесь. Я не служитель церкви. Для меня неприемлемо это ни в каких проявлениях, – ответил Прондопул. – Я изучаю мир. Исправляю ошибки мироздания, – пояснил весомо.

– Люди только и занимаются этим всю свою историю, но лучше мир не становится, – усмехнулся Петр.

– Люди живут вслепую, – взгляд архидема поглощал и втягивал Пантарчука, как засасывает болото.

Тот с трудом оторвал глаза, ощутил твердь под собой и отозвался:

– Спорить не буду, я не занимаюсь изучением мира и не пытаюсь его исправлять.

Прондопул пропустил мимо ушей иронию Петра:

– Вам это не под силу. Вы обыкновенный маленький червяк, такой же, как у вас на столе.

Пантарчук неожиданно поймал взглядом на столе червяка, оторопел на мгновение, что за чертовщина, откуда взялся, только что лежала авторучка, а теперь елозил червь. Отпрянул, не может быть, с головой не все в порядке, мерещится. Закрыл глаза и тряхнул подбородком, а когда распахнул веки, авторучка лежала на прежнем месте, и – никаких червей. Точно, в голове какие-то сдвиги.

Но въедливый голос архидема убеждал в обратном:

– Нет, вам не показалось. Вам не хочется ощущать себя червем, но против этого ничего не поделаешь. Один из вас, которого вы считаете выдающимся, Заратустра, утверждал, что вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя. Однако он заблуждался. Никакого пути вы не совершили. Вас изначально создали жалкими и слепыми червями, далекими от истины. У вас нет достойных героев, вы создаете мифы, верите в вымыслы, подражаете тем, кого не существовало. Глупо, но вы почитаете сказочников и утопистов, какими были Гомер и Платон. А истина в том, что все ваши истины – обыкновенные вымыслы.

Петр дернул плечом:

– Это бездоказательно.

– Очевидное не требует доказательств.

– Сколько людей, столько и мнений.

– Мнения плодят те, кто ничего не знает. А я знаю.

Петр хмыкнул: у этого посетителя явно не все дома, черт-те что городит, и не поймешь, что ему, собственно, здесь надо, откуда он выплыл и где работает.

– В этом городе у меня Лаборатория по исследованию аномальных явлений, – в ответ на мысли Петра неторопливо выговорил архидем.

Пантарчук ощутил дискомфорт, что-то сковывало, оплетало, сжимало изнутри, заставляло подчиняться Прондопулу. Он резко встряхнулся, вырываясь из липкой паутины. Покопался в мозгах, нет, никогда не слыхивал о такой Лаборатории.

– Вы много чего не слышали, но это не означает, что этого нет, – опять на мысли Петра невозмутимо произнес гость. – Например, рядом с вами наблюдаются аномальные явления.

В ответ Петр подковырнул:

– Единственное ненормальное явление тут это вы.

– Вам повезло. Многие хотели бы увидеть меня, – без тени иронии, но с жутким холодком высказал архидем.

Ну и тип, подумал Пантарчук, какого мнения о себе, как заморская невидаль. И топал бы туда, где его хотят видеть, а тут не дождется восторгов. Точить с ним лясы нет времени и желания.

– Вы не знаете своих настоящих желаний, – прервал его мысли Прондопул, – они хранятся в подсознании. Там, где ваша многовековая память.

Непонятная сила архидема все мощнее тянула Петра в мутное незнакомое пространство без стен и пола. Мысли начинали плавать в воздухе, как сигаретный дым, теряли упругость и стройность. И весь он погружался с головой в туманное рыхлое облако. Новым усилием воли Петр отбросил от себя наваждение:

– Я не работаю в вашей Лаборатории, и меня ваши теории не интересуют! Давайте ближе к делу!

Прондопул вонзил размытый взгляд в Пантарчука, и глазах мрачно замерцали:

– У нас появилась информация, Петр Петрович, что в вашей фирме есть работа для нашей Лаборатории.

– Вы не могли бы подтвердить свои полномочия? – насупился Пантарчук.

– Разумеется. Мне следовало сразу это сделать, – архидем едва пошевелил пальцами руки, которая неподвижно лежала на колене, а Петр с удивлением увидал, как в руке появился паспорт.

Вот так, вдруг. Нет, этого не может быть, подумал Петр. Сегодня явно голова не дружит с мозгами, перетрудился последнее время, опять все плывет и мерещится. Он вновь глянул на руки Прондопула, но в них ничего не было. Вот чертовщина, точно мозги поехали. Стоп, стоп, стоп, надо выбросить все из головы, и этого архидема с его Лабораторией.

Петр выпрямился в кресле, провел взглядом по столешнице и ошалел от неожиданности: паспорт Прондопула увидал в собственной руке. Тот застрял между пальцами, листавшими страницы. На какое-то мгновение Петр расплавился, как сырок на солнце, размяк, теряя мысли. Ничего не мог произнести. Не хотел верить собственным глазам и не мог не верить, потому что ясно видел и читал отчетливо отпечатанное: Прондопул. Да, в его руках был паспорт архидема. Петр поежился и захлопнул документ.

И тут по обложке запрыгала бегущая строка с именем Магдалины. Пантарчук ладонью прижал паспорт к столешнице. Что за ерунда, опять в глазах все рябит. Кошмар полнейший, заработался окончательно, дальше некуда. Чудится то одно, то другое. Явно нужен отдых.

Но голос Прондопула вывел его из раздумий:

– Нет, вам не мерещится, это и есть аномальное явление.

У Петра на душе заскребли кошки, по спине пробежали неприятные мурашки. Он отшвырнул паспорт от себя. Этот документ не был удостоверением с места работы и не мог служить подтверждением полномочий Прондопула. А тем более тому, что Василий – аномальное явление. У него на глазах паспорт пропал со стола и возникло раскрытое удостоверение с места работы. В нем значилось, что архидем Прондопул являлся руководителем Лаборатории по исследованию аномальных явлений.

Невозмутимый вид Прондопула будто стыдил, дескать, чего вы шарахаетесь так пугливо, ничего сверхъестественного перед вами не происходит. Все, как положено, как должно быть.

А ведь действительно, чего он растерялся, подумаешь, какая невидаль. Мало ли странных имен и фамилий приходится слышать, и профессии бывают самые разные. Иллюзионисты, например. Ничего особенного, все нормально, все нормально, просто галлюцинации, успокаивал Петр себя.

– Адрес у вашей Лаборатории есть? – просипел наконец.

– Безусловно, – тотчас успокоил Прондопул. – Не находимся же мы в воздухе. Улица Шестипалого, дом и офис в удостоверении указаны. Посмотрите внимательно. И номер телефона запишите, – архидем произнес номер телефона.

Петр схватил негнущимися пальцами авторучку. Вот ненормальный, недавно за червяка принял ее, оплошал. Ну, куда дальше ехать? Коряво нацарапал на листе календаря цифры, спросил:

– Откуда вы узнали об этом человеке?

– Это моя работа.

В голове у Пантарчука опять все поплыло, может, в чем-то прав Прондопул, странность в поведении Магдалины имеется. Вероятно, это аномалия, но, с другой стороны, как посмотреть на это. И решительно встрепенулся:

– Вы заблуждаетесь, Прондопул, это не аномальное явление. Обыкновенный человек, потерявший память. Прошлое отрезало, как пилой.

– Покажите мне его, – категорично потребовал архидем.

Ну, это уже никуда не годилось. Разговаривать с собой таким тоном Петр никому не позволял.

– Что значит – покажите? – прогудел недовольно. – Это у него надо спросить, захочет ли он.

– Тогда спросите! – настаивал Прондопул.

Пантарчука его тон покоробил. Петр еще больше насупился, покрываясь багровыми пятнами:

– Я вынужден вам отказать. Не считаю необходимым отрывать человека от работы, чтобы заниматься вашими пустыми гипотезами. Для этого в бизнесе нет времени. Время, сами понимаете, это деньги.

Прондопул немедля поднялся из кресла. Его удостоверение мгновенно исчезло со стола. Взгляд архидема будто железным скребком прошелся по Пантарчуку.

– Я рад, что мы нашли с вами общий язык, – сказал он.

– Что вы имеете в виду?

– Всегда лучше договариваться.

– Вы о чем?

– Вы не правы, время – не деньги. Ничто так бездарно не расходуется человеком, как время. Однако деньги он считает тщательно, не желая упустить даже копейку. Если бы тетрарх Ирод Антипа не оказался так жаден и глуп во время своего дня рождения в пятнадцатый год правления Тиверия кесаря, все могло бы пойти по-иному. И не пришлось бы теперь мне исправлять его ошибку.

Глава девятая

Пир во дворце

В пятнадцатый год правления Тиверия кесаря наступило время празднования по случаю дня рождения тетрарха Ирода Антипы. За десять дней до начала глашатаи в пределах Галилеи и Переи вбивали в уши людям повеление тетрарха, обязывающее всех отмечать торжество. Повелевалось рядиться в праздничные одежды, веселиться и желать царю здравствовать.

Во дворце столы ломились от яств, гостей набилось до предела. Пир устроили на славу. Но среди приглашенных не было сводного брата Боэта, Антипа не хотел видеть его, просто выбросил из головы. Да и тому было некомфортно находиться среди гостей, когда у всех на виду его жена Иродиада была с виновником торжества.

В глазах окружающих Боэт был никчемным рогоносцем, ведь они не знали, что он просто сбыл Иродиаду с рук, охотно уступил сводному брату. Даже Ирод Антипа с Иродиадой не догадывались об этом. Он умело подложил Иродиаду под Антипу, зная наперед, что откажет тому в разводном письме. Боэт не был фетюком. Это была его расплата за всегдашнюю беспомощность перед сводным братом, за частые унижения и за то, что из-за него лишился наследства.

И добился, чего хотел. Столкнул того с пророком Моисеем.

Теперь Ирода Антипу склоняли на каждом углу, костерили, обливали словесными помоями, имя его полоскали, как грязную тряпку.

Боэт втихую злорадствовал над сводным братом, давился икотой от смеха.

С детства Ирод Антипа довлел над Боэтом, подчинял себе. Тот уступал ему, покорялся, накапливая в душе злость и ненависть.

В молодости, при жизни Ирода Великого, Боэт любил окружать себя красивыми фуриями, стервами. Приближал их. Ему нравилось наблюдать, как они пускались в интриги и рвали глотки друг другу, пытаясь вызвать его расположение. Опричь этого он воспринимал стерв, как бродящее вино, дурман для окружающих.

Иродиада выигрышно выделялась. Она еще не была фурией, когда Боэт женился на ней. Но он знал, что именно из таких получаются стервы. Он хорошо изучил эту породу. И не ошибся. Он не любил ее, он готовил ее для мести, делал шлюхой и с интересом следил за перерождением. И наконец преподнес Ироду Антипе. Тонко подвел. Угодил в точку. После этого минута триумфа стала стремительно приближаться.

Антипа всегда смотрел на брата покровительственно, как умник на идиота. Но на этот раз схватил наживку и медленно погрузил себя в дерьмо.

Итак, Боэта на торжестве не было. Но из Кесарии Филипповой прибыл брат Филипп, тетрарх Итуреи, Бетанеи и Трахонитиды. Среди множества гостей он полусидел в свободной позе на подушках. Рядом с ним пьяно пялился по сторонам тетрарх Авилинеи Лисаний. А на почетном месте возле Ирода Антипы воинственно развалился прокуратор Иудеи и Самарии Понтий Пилат. На нем было надето военное кожаное облачение, сухо скрипевшее при всяком движении римлянина, короткий меч на боку, будто Понтий Пилат приехал не на празднование, а на битву. Он был неулыбчив и глядел на всех из-под бровей.

Гости настороженно приняли появление Понтия Пилата. Но строили гримасы, похожие на улыбки, и заглядывали в глаза.

Однако Понтий Пилат не принимал их улыбки за чистую монету, он чувствовал, что это напускное, потому сидел с независимым и властным видом, словно был хозяином торжества. Грубый и жестокий солдафон, он за свою жизнь крепко уяснил одно правило: римлянин должен внушать страх, весь облик римлянина обязан говорить о силе и мощи Рима. Посему своим видом Пилат как бы вдалбливал в головы гостям, что они могут его ненавидеть, могут желать смерти, но всегда должны помнить, что за его спиной стоит непобедимый Рим. Стало быть, у них есть только одно право: быть покорными Риму.

Ирод Антипа в подражание римлянам, а отчасти в угоду Понтию Пилату устроил во дворе игрища с боями. Зрелище уступало тем, которые устраивал в свое время Ирод Великий, но впечатляло воинским умением участников. Гладиаторов не было, участники боев бились не до смерти, но показывали свое искусство с отменной ловкостью. Подчас в такой раж входили, что невольно дубасили друг друга мечами до кровавых отметин. Зрителей это особенно возбуждало, веселило до визга и воплей.