Накаленный воздух

– Почему у моего царя такой озабоченный вид? Какие заботы мучают тебя?

Тетрарх усмехнулся, проще было бы ответить, каких забот у него не было последнее время. Сейчас он не мог прийти к окончательному решению, как поступить со смутьяном. Предопределено лишь начало: схватить Иоханана и законопатить в темницу в крепости Махерон. А по Галилее разнести весть, что Креститель лжец, нарушитель Закона Моисея. Что не сумел убедить тетрарха в своей праведности, намеревался убить Ирода Антипу. Конечно, это полный бред, но люди быстрее верят невероятному бреду, чем правде. Бывало уже прежде, когда Ирод Антипа сносил головы неугодным царедворцам и мятежникам. А иудеям вдалбливалось, что враги пытались пустить кровь тетрарху. Проглотили раньше, не подавились. Проглотят и теперь.

Тетрарх опять усмехнулся. Всякий народ неизменно приветствует деяния правителей, если убедить его, что эти деяния угодны Богу. Кстати, этот ловкач Креститель пользуется теми же методами. Ирод Антипа поморщился от этой мысли. Впрочем, сам он хотел, чтобы его деяния были угодны Богу, но, к великому сожалению, не всегда Богом позволялось то, чего хотелось Антипе, и не всегда Антипа делал то, что угодно Богу.

Конечно, уверен был он, крепость Махерон для Иоханана Крестителя – достойное место, но не станет же он держать проходимца в узах всю жизнь. А сразу смахнуть с его плеч голову было бы сейчас опрометчиво. Проблема. Потому и крутил головой, напрягал мозги. Обычно тетрарх обдумывал дела далеко вперед, но на сей раз много зависело оттого, как пройдет предстоящая встреча с Иохананом. Хотя, даже при благоприятном раскладе для Крестителя, властитель не собирался спускать ему за крамольные речи против него с Иродиадой.

Тетрарх смотрел на фаворитку. Та дьявольски нравилась ему. Любое злословие Иоханана, как бы оно не задевало Антипу, не в силах было оторвать от этой яркой красавицы. Царь вдохнул в себя возбуждающие запахи Иродиады. Опустился рядом на ложе, подмял под себя подушку и прошелся губами по шее и плечу женщины. Она была не только красивой, но и умной, не спешила с новыми вопросами, пока он сам не высказал причину озабоченности.

Женщина слышала о Крестителе, но то, что доходило до ее ушей, воспринимала как экзотическое чудачество. И тетрарх не спешил разочаровывать ее. Новость, что Иоханан приближается к дворцу, Иродиада приняла почти равнодушно. Да, любопытно было, и всего-то, поглядеть на того, о ком толпа гудела, как осиный рой, кто придумал смешное макание людей в воду Иордана, называя это крещением. Оригинал. Окунал в воду и этим избавлял от грехов. Смешно. В таком случае не нужен храм и священники. Окунайся чаще в воду и будешь всегда безгрешен, как ребенок.

Не единожды ей приходилось наблюдать подобных малахольных баламутов. Посмотрит еще на одного, удовлетворит любопытство. Ну, купает слабоумных в Иордане, да и пусть купает. Между тем, чувствовала, что Антипа что-то недоговаривал, но не опережала событий. Продолжала изящно выгибаться на подушках, отбрасывала полы платья, показывала красоту своего тела.

Тетрарх положил руку на ее бедро, она схватила руку и властно потянула Ирода Антипу к себе. Иродиада хорошо изучила слабые стороны любовника. Такие же слабые стороны имела она сама. Знала, как магически действовали на тетрарха ее прикосновения. И точно так же его прикосновения действовали на нее. В этом они одинаковы.

Ирод Антипа был волевым человеком, полным мужских сил, охочим до женщин, не в пример сводному брату Боэту, мужу Иродиады, брошенному ею в Риме. Отличались они разительно.

Боэт, лишенный наследства, подавленный, коптил небо свободным гражданином Рима. Его постоянно мучила ностальгия о прошлом, и иногда он вырывался из Вечного города и ненадолго возвращался в Ерушалаим, чтобы подышать его воздухом. Боэт быстро старел и чах, поражая Иродиаду безразличием к ней, чем злил ее до истерики. Потому что она знала, каким яростным и неуемным тот бывал прежде, когда она была юной и неопытной. Теперь ее темперамент не вызывал ответной реакции, и она недоумевала, почему должна и дальше влачить свое существование рядом с ним. Обидно и досадно до слез. Иногда подставляла ему служанок, втайне наблюдала, надеясь увидеть, как фонтанирует огонь из мужа. Но – ничего нового. Боэта перестали интересовать женщины. И так несколько лет подряд.

Между тем у Про диады родилась дочь Саломия. Да и та наверняка была не от Боэта. Ибо Иродиада, вопреки закону Моисея, хищницей кружила по Риму, вынюхивала самцов и при всяком удобном случае ложилась под любого, кого не подводило мужское достоинство. Боэт не верил в свое отцовство. Он мог бы поступить с женой, как с потаскухой, но махнул рукой, пустил все на самотек, часто отрешенно погружался в болезненное состояние. А Иродиада продолжала свое дело.

Сводный брат Боэта, Ирод Антипа, произвел на нее сильное впечатление. Она выделила его сразу, когда увидала впервые на празднике Пурим, куда Боэт с женой был приглашен Иродом Антипой.

За столом тетрарх лил в себя вино, как в бездонную бочку. Урча, рвал зубами мясо. А она ловила на себе его пожирающие взгляды. Тоже стреляла глазами в его сторону. И была не очень осмотрительна, потому что много раз слышала сбоку хмурое покашливание Боэта.

После празднования они вернулись в Рим, и жизнь Ирадиады потекла в прежнем скучном римском блуде. В нем не было времени вспоминать об Ироде Антипе. День за днем возле опротивевшего Боэта ее не покидало желание встретить сильного и ненасытного самца, чтоб не рыскать в голодном поиске. Лишь спустя годы Бог откликнулся на ее мольбы. Но может быть, даже не Бог. Однако Иродиаде хотелось верить, что это сделал именно Бог. В Рим приехал Ирод Антипа.

Надо вернуться назад и вспомнить, что после смерти царя Ирода Великого римский император Август утвердил его завещание. По нему Великое царство делилось на три части между сыновьями Иродом Архелаем, Иродом Антипой и Иродом Филиппом. Архелай стал этнархом, а Антип и Филипп тетрархами. В ту пору Иродиада еще не родилась.

По прошествии ряда лет удача изменила Архелаю, этнарху Иудеи, Идумеи и Самарии. За беспредельную жестокость император Август сместил его и отправил в изгнание в город Виенну в нарбаннской Галлии. Владения Архелая отошли в состав римской провинции Сирии. А впоследствии император назначил прокуратором Иудеи римлянина.

Потом прокураторы Иудеи менялись, и наступило время, когда Рим направил Понтия Пилата. В этот период Иродиада уже была женой Боэта и имела дочь.

Новый прокуратор Иудеи прибыл из Кесарии в Ерушалаим. По случаю его назначения были намечены торжества во дворце Ирода Великого. Туда по приглашению приехал из Тиверии Ирод Антипа. В то же время в Ерушалаиме оказался Боэт с женой. Произошла встреча братьев, и Антипа добился разрешения для Боэта с женой принять участие в торжествах.

Иродиада снова близко увидала Ирода Антипу. И ощутила свербящее влечение к нему. Через короткое время бабьим нюхом учуяла, что для нее не составит особенного труда захомутать сводного брата Боэта. Несмотря на то что в силе была жена Ирода Антипы, дочь набатейского царя Ареты-IV, и царица пользовалась у мужа большим уважением. Впрочем, это не мешало тетрарху таскать в свою постель всякую задницу, на которой останавливался его взгляд. В таких делах тетрарх был мало разборчив, он не делал различий между женами придворных и рабынями, брал всех подряд.

Жена Антипы из-за беременности не смогла приехать с мужем на торжества, что весьма радовало Иродиаду. Она из кожи лезла, чтобы приковать к себе внимание тетрарха. И ей удалось. Очень скоро Ирод Антипа дал понять, что заглотнул наживку. Боэт со стороны наблюдал за всем и только усмехался. Желчно рекомендовал Иродиаде поумерить пыл. Но она остановиться не могла.

После торжеств Ирод Антипа привез их к себе в Тиверию. И там, во дворце, они уединились. Целую ночь Иродиада бушевала огнем в руках Антипы. А утром поняла, что об этом знала не только царица, но и вся дворцовая камарилья. Взгляды придворных пожирали Иродиаду с алчным любопытством.

А Ирод Антипа убрался с Боэтом в дальние покои, и между ними произошла непродолжительная беседа. Иродиада не ведала о содержании разговора, но в первое мгновение после него по глазам тетрарха догадалась, что причиной была она.

Антипа потребовал от сводного брата Боэта дать Иродиаде разводное письмо, на что тот ответил отказом. Однако не возражал против их связи.

Это возмутило Ирода Антипу, и пока Боэт был у него в гостях, Антипа продолжал давить. Такая сумасшедшая настойчивость испугала Иродиаду. Никто не спрашивал ее согласия. Впрочем, никто, никогда и нигде не спрашивал согласия женщин, хотя бы они были госпожами.

И все-таки одно дело покувыркаться ночь с тетрархом Галилеи, а другое – при живой царице осесть во дворце обыкновенной фавориткой. Это не устраивало ее. Ведь сейчас она – римская гражданка, жена Боэта, свободного гражданина Рима. А кем будет потом, когда оставит мужа? Потеряет Рим и не приобретет ничего другого. Перспектива незавидная. И она отшатнулась от Ирода Антипы.

Но, вернувшись в Рим, погрузилась в мучительные раздумья. Антипа при всяком удобном случае напоминал о себе и звал ее. Прошло время, прежде чем она решилась обрубить все концы. На очередной призыв тетрарха Галилеи ответила согласием.

Когда путь из Рима остался позади, въехала во дворец Ирода Антипы с высоко поднятой головой, как единственная безусловная госпожа. Ей оказали почести, каких, быть может, не оказывали царице.

Дочь набатейского царя мрачно выглядывала из своих покоев и молчала. Иродиада пришла к ней, чтобы примириться, но царица и с нею молчала.

Жить в положении фаворитки Иродиаде было нелегко. Она знала, что каждый день отнимал у нее молодость и красоту. И ее единственным желанием была жажда жить назло всем вокруг. А ее единственным спасением была незатухающая страсть Ирода Антипы. И женщина всячески распаляла ее, бросая в огонь свою злость и неуемную ненасытность.

Антипа не решался изгнать набатейскую принцессу, опасаясь военного конфликта с царем Аретой-IV. Но в одно из утр, после испепеляющей ночи с Иродиадой, он узнал, что царица исчезла. Выяснилось, что с вечера она тайно отбыла в свою резиденцию в крепости Махерон с намерением оттуда перебраться в набатейское царство к отцу. Тетрарх взорвался, готовый отправить погоню. Однако Иродиада охладила его пыл. Ведь все разрешилось само собой. Больше на пути никто не стоял. Между тем душу тетрарха долго не покидало беспокойство.

Сейчас Ирод Антипа, рядом с Иродиадой, забыл все это и забыл об Иоханане Крестителе. Тетрарх тискал женщину сильными ручищами, разметав по постели. Погружался в нее снова и снова. Шалел и понимал, что за эту женщину готов в одночасье сгноить, разорвать, выпотрошить, уничтожить кого угодно.

Иоханана Крестителя ввели во внутренний двор дворца.

В дороге он был неразговорчивым. Двигался без спешки в окружении конников. С ног до головы в седой пыли из-под копыт лошадей.

Лишь на привалах, когда к нему подходили люди, заводил разговор. Крепко доставалось тетрарху, у стражи аж шкуры топорщились от ужаса. Стражники ежились и, недовольные, отходили прочь. А потом в седлах молча клевали носами, пока наконец не подъехали к воротам дворца.

Тем временем к Ироду Антипе побежали с докладом о прибытии Иоханана.

Креститель расположился на небольшом возвышении и попросил кувшин с водой, чтобы умыться. Попил, смыл с лица и рук дорожную пыль, отдышался.

Не стоило Ироду Антипе думать, что он одурачил Иоханана. Креститель почувствовал подвох в приглашении тетрарха, увидел хищный блеск в глазах старшего стражника. Знал, рано или поздно тетрарх нанесет ответный удар.

Иоханан Креститель шел по краю пропасти, но сворачивать не собирался. Сильный характер всегда проходит свой путь до конца.

Но и тетрарх умел закусывать удила и быть непредсказуемым, а может быть, напротив, очень предсказуемым. Галилеянам известно, как он был скуп на милости. Впрочем, весь царский род от Ирода Великого не отличался щедростью.

Ирод Великий привел иудейское государство к процветанию. Расширил пределы до размеров Давидовой державы. Украсил великолепными постройками Ерушалаим и другие города. Но вместе с этим был деспотом, погубившим немалое количество иудеев, многих близких людей и собственных детей.

За ним Архелай, наследник части империи отца, свирепостью поразил даже воинственных римлян.

После изгнания Архелая Ирод Антипа и Филипп поумерили пыл. Но алчная наследственная жажда крови время от времени давала о себе знать. Правда, Филипп был сдержаннее и покладистее Ирода Антипы, но не лучше.

Иоханан обоим им был костью в горле, когда утверждал, что перед Законом любой царь равен простому смертному.

Креститель парился под солнцем в длинных пыльных одеждах посередине двора. И вот на крыльце появился начальник стражи и резко прорычал, чтобы смутьян следовал за ним. В ответ на рык Иоханан не пошевелился. К нему бросился один из стражников и острием копья толкнул в плечо. Это не помогло, несмотря на жгучую боль. Креститель глянул на стражника осуждающе. Увидал, что у того лицо стало, как маска.

Обращение с Иохананом круто переменилось, стоило всем очутиться в пределах дворца. Слуги всегда своим поведением выражают отношение к тебе хозяина.

– Ты оглох, Иоханан? Пылью законопатило уши? – низким голосом выкрикнул начальник стражи. – Царь повелел тебе явиться к нему!

Креститель повернулся к начальнику стражи, застыл взглядом на его лице и побелел губами:

– Повелевает он тобой, ты у него на службе. А меня пускай пригласит.

Начальник стражи перекосился и визгливо хрюкнул стражникам команду. Те с рвением, выпрыгивая из собственной кожи, кинулись к смутьяну. В мгновение сграбастали под руки и потащили к крыльцу. Поставили перед ступенями. И начальник стражи сверху зловеще повысил голос:

– Ты, оборванец тщедушный, захотел быть ровней царю?!

– Он отличается только другими одеждами, – со злым упрямством отчеканил Креститель.

Начальник стражи с захлебом захохотал, отступил в сторону и сделал отмашку рукой.

Стражники снова подхватили Иоханана и рьяно поволокли по ступеням вверх. Втолкнули в покои дворца.

Весть о том, что во дворец привели Иоханана Крестителя, застала тетрарха в постели с Иродиадой.

Когда за дверью робко поскреб постельничий и нерешительным мышиным писком сообщил новость, разгоряченный тетрарх еще некоторое время остывал от жара Иродиады. Потом поднялся и потребовал надеть на себя царские одежды со всеми браслетами, кольцами и ожерельями.

С одной стороны, ему было противно пыжиться перед явным прощелыгой. Но, с другой стороны, коль унизился и позвал к себе, не унижать же себя и далее, встречая не в царском одеянии. Следовало произвести на проходимца шокирующее впечатление, поразить царским облачением. Принудить склонить голову в покорности, заставить исполнять свою волю. Чтобы с таким же рвением, как паскудил и облаивал, начал прилюдно петь повелителю дифирамбы.

В царском одеянии Ирод Антипа воссел на трон. В руках – длинный золотой скипетр, на голове – золотой венец. Тетрарху казалось, что перед таким его видом Иоханан не сможет не склониться.

Креститель возник в дверях. Антипа увидел его и набычился, пожирая глазами. Долговязый, худой, в длинных истрепанных одеждах. Опаленное солнцем, иссушенное ветрами волевое щедровитое лицо, избыточно изрезанное морщинами. Непреклонный взгляд. Это не понравилось Антипе. Он супился, сжимал губы и неподвижно ждал, когда Иоханан согнется в поклоне. Не дождался. Креститель смотрел сквозь него, будто отрешился от происходящего. Терпение у тетрарха лопнуло, он резко разлепил губы:

– Я не принуждал тебя, – сказал жестко. – Ты пришел сам. Надеюсь, в пути не обижен стражей?

– Стражники рвутся из кожи, выполняя твои повеления, – сдержанно отозвался Креститель, сделал пару шагов, не опуская глаз. – Ты им царь.

– А разве тебе не царь? – поперхнулся Антипа. – Почему не кланяешься? – Подался вперед, въедаясь в глаза Иоханану, но будто наткнулся на стену, словно ощутил физическую боль от крепкого удара, зло поморщился.

– Я не в храме. Только там перед Богом следует преклонять голову, – сохранял спокойствие Иоханан. Сделал паузу, сбрасывая внутреннее напряжение, расправил узкие плечи.

Ирод Антипа хмуро подавлял вскипающее бешенство. Поймал себя на мысли, что усмирял собственный характер, как перед Пилатом, и от этого его начинало мутить.

– Ты мнишь себя царем, – будто кинулся в омут головой Иоханан. – Но ты – римский прислужник, всего только тетрарх, а не царь галилеянам, – выдохнул, обрубая все концы. – Ты не исполняешь Закон. И поклоняешься потаскухе Иродиаде.

Антипа откинулся к спинке трона и дико оскалился, наливая глазницы густой кровью. Жизнь Иоханана повисла на волоске. Правители не прощают излишней смелости. Слова Крестителя стеганули тетрарха, как кнут по крупу лошади. Словно разверзли пол под троном, тетрарху почудилась под ним черная пустота.

Он вжался в спинку, руки задергались, лицо застыло, в глазах помутилось. Его прорвало. Напыщенность слетела, как шелуха с семечек. Он смотрел на Крестителя, как на глупого наглеца. Был бы умным, знал бы, что дозволено правителю – не дозволено проходимцу. Сумасброд. На что надеется, мошенник? Рушит все пути к отступлению и толкает себя туда, откуда возврата не бывает. Такого не купишь, нет, не купишь. А ведь хотел подмаслить золотом. А теперь, если только расплавить это золото и залить ему в глотку.

Тетрарх глубоко дышал. Нагнул голову, смотрел жуткими глазницами из-под бровей, вздрагивал крупными ноздрями:

– Ты осмеливаешься поносить меня, глупец! – Антипа всей шкурой ощутил, как трон под ним словно пошатнулся.

Жар прошел по телу Крестителя. Обреченность и ненависть смешались, обжигая изнутри. Но Иоханан остался недвижимым. Только желваки на обострившихся скулах шевельнулись и зрачки оцепенели. Голос стал тише, но жестче, донесся до ушей тетрарха, как звон мечей:

– Ты ждал от меня других слов? – сквозь хрипотцу выдавил Иоханан. – Вышвырни прочь потаскуху, верни мужу, чтобы тот предал ее закону Моисея. Шлюха должна быть побита камнями. – Иоханан на секунду умолк, пригнул голову и резко показал рукой на занавеси за спиной Ирода Антипы. – Пускай выйдет из-за занавесей. Я знаю, она здесь, она слышит меня. Ты не царь, а она дважды не царица, и не быть ей царицей никогда!

Тетрарх еще не успел принять решение, как из-за занавесей тигрицей выметнулась Иродиада, готовая выпотрошить Иоханана Крестителя, аки зверя. Лицо разъяренное, глаза стеклянные.

– Убей его, царь Ирод Антипа! – разнесся ее крик. – Убей, иначе он убьет тебя! – Она скривила губы, накалилась докрасна, порская возле тетрарха.

Поняла, как Креститель опасен для царя, но еще больше ужасен для нее. Вместе с тем знала, что обвинения Иоханана – не суд для тетрарха, потому что не властен сумасброд над повелителями: непосильную ношу взвалил на свои плечи.

Антипа поднял руку, требуя, чтобы Иродиада замолчала. А про себя отметил, как страшно и как красиво ее лицо в моменты ярости. Ее гнев был точно извержение вулкана. Царь ожесточенно сжал в руке скипетр. Призыв Иродиады был сладок для него. Но удивил Креститель. Как он догадался, что Иродиада за занавесями? Ведь увидеть сквозь них невозможно. Что это? На вопрос ответа не было. Не провидец же. Хочет убедить, безумец, что видит насквозь. Не получится. Тетрарх глянул на застывшую сбоку Иродиаду: пожелала посмотреть на диво, полюбопытствовала, вот и получила этого дива по самое горло.

Утешало одно: даже пророки никогда не славили царей. Лишь больше других повезло Давиду. Да и то с избытком повалила слава после смерти. А послушать бы, что судачили всякие оборванцы при его жизни, наверняка вдосталь было гадости. Пределы для безумцев не заказаны. И знать бы наперед, что случится с тобой.

Мысли тетрарха прервал голос Крестителя. Его вопрос заставил вздрогнут Антипу и привел в замешательство.

– Ты хочешь знать, что с тобой будет? – спросил Креститель, смотря прямо в растерянное лицо тетрарха, и сам ответил. – Твои злодеяния погубят тебя. Ты будешь изгнан.

На короткое время Ирод Антипа остановил дыхание. Слова Иоханана дрожью прошли по всему телу. Руки дрогнули и потянулись к горлу новоявленного прорицателя. Тетрарх больше не хотел, чтобы этот сумасшедший продолжал говорить, испугался, что сказанное им может свершиться. Он резко вскочил на ноги и закричал, призывая стражу.

Начальник стражи вихрем влетел в дверь, леденея от такого крика. За ним, обнажив мечи, внеслись другие. Ирод Антипа, дергаясь всем телом, показывал на Иоханана и хрипел:

– В крепость! В крепость! В крепость его!

Стража подхватила Иоханана и потащила вон из покоев. Выволокли. Дверь хлопнула, и тетрарх содрогнулся от этого стука.

Из-за двери донеслись удаляющиеся возгласы стражников, глухие удары и стоны Иоханана.

Начальник стражи заранее знал, как ему действовать дальше. Четыре дня назад по повелению тетрарха он сам отправил в крепость Махерон его распоряжение приготовить темницу.

Глава восьмая

Что происходит?

Пантарчук напряженно пытался придумать, куда бы пристроить Магдалину. Ресторанный бизнес специфический. Для работы в ресторане Василий явно не годился. Петр надеялся на Грушинина, полиция все-таки, но тот вместо помощи основательно навязал:

– Он нормальный человек, Петя. Ты сам прожужжал уши, что он знает иностранные языки. В памяти у него дыра, так и нас теперь потряси, в каждом из нас найдется уйма дыр. Придумай сам ему работу, вон как он с компьютером лихо управлялся, используй. Не мне твою голову проветривать. Сам понимаешь, податься ему пока что некуда и не к кому. Вот такая история, Петр.

Пантарчук недовольно запыхтел: он надеялся с помощью Грушинина сбросить с себя ненужную проблему, а получилось, что Константин окончательно взваливал ее на его плечи. Так все у него просто: пристрой туда, не знаю куда, сделай так, не знаю как. Петр задумчиво смотрел на Магдалину:

– В компьютерах соображаешь?

– Не знаю, – ответил тот.

– Опять двадцать пять, – пыхнул Пантарчук, – а я и тем более не знаю. Но видел, как ты с компьютером обращался. Определенно для тебя он не новость. Иди-ка в бухгалтерию, что-то у них там с программами не ладится. Жалуются бухгалтера. Может, сообразишь. А то приходят доморощенные умельцы, деньги отстегиваем, а толку мало. Я позвоню главному бухгалтеру.

Пролетела неделя. Пантарчук с головой увяз в работе. И если бы главный бухгалтер не появилась у него в кабинете, он бы не вспомнил о Магдалине. Но она предстала с кучей бумаг и заговорила с быстротой пулемета, расхваливая на все лады Василия. Петр понял, что Магдалина пришелся ко двору. У него отлегло от сердца, проблема свалилась с плеч.

Но прошла еще пара-тройка недель, и главный бухгалтер прибежала к Петру с вытаращенными от изумления глазами, похожая на взъерошенного воробья, и затараторила, как наскипидаренная:

– Черт знает что, черт знает что, черт знает что, Петр Петрович. Чехарда какая-то, полная неразбериха, не найти концов. Может, вы в курсе?

Вот женщина, кровь с молоком, прыгает, как мячик, и мозги варят, из топора кашу сварить может, а тут за помощью прибежала. Прически нет, кофточка наперекосяк, будто с кем-то обжималась в темном углу. Петр сморщился, отрываясь от дел. Она опять зачастила.

Из всего потока слов Пантарчук ухватил главное: на расчетный счет его фирмы поступила большая денежная сумма, равная трехгодичному обороту. Непонятно, откуда и от кого. На платежных поручениях точные реквизиты получателя буква в букву и цифра в цифру. Зато отсутствуют необходимые реквизиты плательщика. Вместо них какой-то бессмысленный набор букв и цифр. Банк определить плательщика не способен и вообще ничего объяснить не может.

– Я подумала, а вдруг вы что-то знаете? – спросила бухгалтер, заглядывая в глаза. – Мало ли. Может, с кем договаривались?

Но Петр отрицательно покрутил головой. Почесал затылок, грузно затоптался по кабинету. Ковровая дорожка под ногами мягко вбирала в себя его поступь, глушила шаги.

Главный бухгалтер вцепилась пальцами в спинку кожаного кресла у стола, думая, что в таких обстоятельствах оставалось только одно: подождать. Возможно, это ошибочный перевод и хозяин денег скоро сам объявится. Постояла еще, глубоко вздохнула и пулей вылетела вон.

Пантарчук решил, что это обыкновенные сбои в банковской системе, что наверняка скоро все прояснится, и вернулся на рабочее место. Однако проясняться ситуация, кажется, не собиралась. Уже на следующий день главный бухгалтер снова возникла перед Петром с широко раскрытыми глазами. Выпалила с таким жаром, что Пантарчука будто обожгло:

– Меня скоро кондрашка хватит, Петр Петрович! Сегодня поступила новая сумма, вдвое больше вчерашней. И опять с платежными документами та же история.