Бирюзовый Глаз

– Почти. Промграфофилия, – пустился в объяснения Константин, – собирательство графики малых форм, используемых в прикладных целях. В моем случае, коллекционирование фантиков. Оберток для конфет. Собирать бумажки от конфет я начал еще в детстве. Тогда все надо мной смеялись, называя это девчачьим увлечением. То ли дело хобби моих тогдашних приятелей – вкладыши от жвачек! В крайнем случае – марки или пробки от бутылок. Они вызывали неистовое счастье у детворы. Сейчас те же вкладыши практически утратили актуальность, а тогда ценились на вес золота, поэтому их собирали все. За вкладыши можно было много чего выменять: на них играли, ими обменивались, их даже воровали. А я выпадал из коллектива, собирал конфетные обертки. Честно говоря, в ту пору мне просто не хотелось быть таким как окружающие. Но постепенно все стало вполне серьезно и сделалось долговременным увлечением. Обертки от, скажем, шоколадок бывают самые различные. Блестящие, глянцевые, разноцветные… Каждый раз, просматривая тот или иной альбом, будто погружаюсь в историю. Например, на образцах восьмидесятых годов преобладают сюжеты известных сказок и коллажи в честь памятных дат и событий советского времени, но каждый образец по-своему оригинален, потому как представляет результат усилий художников, работавших на то общество, в котором они жили. Собирание конфетных оберток и вкладышей – удивительно увлекательное занятие, скажу я вам.

«Интересно, – размышляла сыщица, – сколько вообще может стоить вся эта его коллекция? Да и вообще, такие где-нибудь продаются? Кем-нибудь покупаются? Наверняка данное собрание имеет свою цену. Надо выяснить при случае…»

Но тут свет внезапно погас, и свою мысль Стелла потеряла. Она вдруг поняла, что Константин сейчас начнет ее целовать и потом попытается раздеть, а здесь рядом нет ни двери, чтобы убежать, ни препятствия, за которым можно спрятаться. Но, если сказать правду, она не очень-то и боялась поцелуя и всего того, что за ним должно последовать. Знакомое трепещущее чувство зародилось где-то внизу живота и принялось ползти вверх, постепенно распространяясь по всему телу. А когда длинные ловкие пальцы правой руки Константина заскользили по талии Стеллы, охвативший ее трепет только усилился. Когда же другая рука Константина зафиксировала ее голову, то через мгновение Стелла почувствовала его губы, получив долгий и сладострастный поцелуй, разбудивший в ней сильное желание, которое, как она надеялась, будет только нарастать. Решив, что лучше всего ни о чем постороннем не думать, а просто ловить момент и получать удовольствие, Стелла прильнула к Константину, осязая его упругие мускулы и напряженный выступ ниже пряжки ремня.

«Однако, – вынуждена была признать сыщица, – целоваться этот мужик умеет, и очень даже неплохо».

После, когда она еще теснее прижалась «к крепкому мужскому телу»28, для нее пропало все. И сегодняшний день, и расследование, и вопросы, которые до сих пор так и не были заданы…

Последнее, что Стелла запомнила в тот момент, это ею самой произнесенная пошлая фраза, некогда вычитанная у шпионского детективиста – великолепного Богомила Райнова в его романе «Господин Никто»: «Мне самой раздеваться или вы поможете?»

Он помог. С точки зрения Стеллы, все было так, как требуется. Она работала с глубокой самоотдачей, машинально, на полном автопилоте.

Огни за окном мерцали и колебались, когда сыщица начала приводить в исполнение свой план. Этот план, при условии безукоризненного осуществления, бесповоротно направлял жертву на узкую тропинку к намеченной цели. Как наркотик: главное, посадить жертву на иглу, а остальное дело времени, лишь бы довести до результата, а Стелла умела исполнять задуманное с блеском. Данное умение она осваивала долго и вдумчиво, отточив мастерство до абсолютного автоматизма.

Артистичность, с которой женщина принимала «стартовое положение» перед Константином, включало в примитивной мужской психике череду древних, первобытных инстинктов и рефлексов. Жертва ощущала себя завоевателем и победителем. В дальнейшем, в зависимости от этих ощущений, мужик чувствовал полное удовлетворение и быстро впадал в расслабленное блаженство. Мужчина временно делался болтливым, наивным и податливым, словно комок воска. Что, в общем-то, и требовалось.

– Так ты все-таки имеешь какое-то отношение к тому убийству? – спросила сыщица, когда все иссякло, и они закурили.

– Имею, – расслабленно признался Константин, – но только косвенное. Весьма и очень отдаленное отношение. То, что я был приятелем убитого, ты и так прекрасно знаешь, а еще мой друг являлся соседом начальника покойного, я им там во всем помогал.

– И это все? А как же голубой бриллиант? С ним-то что?

– Откуда знаешь?.. – пробормотал Константин и сразу же прикусил язык.

– Знаю, – веско заявила сыщица, которая ничего пока не знала, – я вообще много чего знаю. Ну и?.. Давай-ка говори быстро, я тебя внимательно слушаю.

– Я не стукач и никого не сдаю, – смущено пробормотал Константин.

– С сегодняшнего вечера зря не парься. Ты и так стукач, уже проболтался, поэтому назад пути нет.

25. Успешный бизнесмен

Приятель Романа, тот самый успешный бизнесмен, что дал денег и придумал текст договора, сначала вообще не пожелал со мной разговаривать. Еще до поездки в Питер я направил ему соответствующий емейл, и получил резкий отказ. В краткой и сжатой форме он (или кто-то, кто отвечал за его переписку) ответил, что лично со мной он не знаком, свободным временем не располагает, и тема ему не интересна. Я не отставал. В конце концов, переписка ему надоела, и мне было назначено на семь часов утра в одном из многочисленных офисов Москвы-Сити – полноценного города в городе, с оговоркой, что город этот еще не вполне готов и не полностью заселен.

Пробудиться и встать ранним утром – всегда казалось труднейшим испытанием для моей нервной системы. Почти невозможным делом. Крайне тяжело удержаться от мучительного желания вырубить нервирующий будильник, плюнуть на все и продолжать сон. Всегда есть опасность проспать звонок. Ситуация далека от уникальности, поэтому мировой разум измыслил множество всевозможных бытовых техник, чтобы решать проблемы пробуждения кардинально и весьма эффективно. Особые приборы сбрасывают спящего с постели, ударяют электричеством, окатывают холодной водой, светят ярким светом прямо в лицо. Существуют даже устройства, которые подкладывают прямо в постель несовершеннолетнюю прелестницу и затем вызывают полицию. Сам такого не наблюдал, но подзащитный одной знакомой адвокатессы со слезами на глазах уверял суд, что подобные изобретения вполне реальны и давно уже действуют.

Поскольку важную для меня встречу назначили ровно на семь, подниматься пришлось в пять, и ощущения получились крайне отвратительные. Организм продолжал спать. На полном автопилоте, я поставил чайник и залез под душ. Падающая сверху вниз вода привела, наконец, в чувства, но как-то не полностью.

В таком состоянии и думать было нечего, садится за руль, поэтому я добрался до метро, доехал до «Боровицкой», перешел к «Александровскому саду», дождался нужного поезда, проехал несколько остановок и вылез на стации «Деловой центр».

Еще в девяностых прошлого века годах здесь были склады, промзоны, кладбища и карьеры. Но самое интересное, что уже с XIV века тут находились каменоломни, в которых добывали белый известняк для строительства Москвы времен Дмитрия Донского. Спустя век их забросили, поскольку итальянские архитекторы предпочли мячковский известняк пресненскому. При Иване царе Грозном каменоломни использовались какое-то время в качестве темниц, но из-за частых побегов от этого отказались, сеть ходов стала убежищем всевозможным криминальным личностям, и московские власти о каменоломнях предпочли забыть. Вспомнили же, когда своды стали обваливаться и появились провалы, ведущие прямо вглубь земли. Так в конце XIX века, примерно там, где ныне торчат высотки Москвы-Сити, случился очередной провал. Спустившиеся вниз люди вдруг оказались в лабиринте галерей и залов, где увидели целые ряды каменных колонн, высота которых достигала трех метров. «Чуть больше четырех аршин», как было сказано в полицейском отчете. Судя по всему, ходы тянулись по левому берегу от Москвы-Сити до парка «Красная Пресня», а по правому – вдоль современной набережной Тараса Шевченко.

А потом здесь раскинулась огромная стройплощадка, и мне иногда приходилось таскаться сюда по рабочим надобностям. Выйдешь, бывало, из метро, спустишься в подземную галерею нового железобетонного перехода, идешь по темноватому тоннелю и попадаешь в какую-нибудь недостроенную высотку, уже тогда пышно именуемую небоскребом. Там еще не было ни удобных кафешек, ни просторных столовых, ни оборудованных паркингов для машин. А таксисты вообще не понимали, как проехать сюда. Постепенно все устроилось. На сегодняшний день комплекс «Москва-Сити» виден практически отовсюду в городе. Выпущено огромное количество календарей, открыток и рекламных плакатов с его фотографиями. Это сложившийся деловой район с собственной идеологией, своеобразной средой и культурой, требующей понимания и особого поведения. Роскошные атриумы, панорамные лифты, красивые виды на Москву, открытая планировка офисов и апартаментов, окна во всю стену, ничего лишнего. При этом немало пустующих помещений. Многие крупные европейские и американские компании сворачивали деятельность в России и съезжали с арендованных площадей, в результате, рынок офисов стал перенасыщен. В первую очередь это коснулось Москвы-Сити. Видимо, впереди новый этап развития офисной среды обитания.

Откровенно зевая, я уже полчаса сидел в удобном, располагающем к лени кресле на пятьдесят каком-то этаже и смотрел на утреннюю Москву за окном. И чего ради назначили на это время, если потом еще дожидаться? Хотелось спать, и я бы все-таки уснул, если б вдруг не обратил внимания на здоровенный телескоп у самого окна. Оптический инструмент крепко стоял на своей треноге и смотрел не в небо, как это обычно случается с телескопами, а горизонтально, в сторону другой башни делового центра. Я выбрался из кресла и заглянул в окуляр. Перед телескопическим взором открылись чьи-то апартаменты в стиле хай-тек. Интерьер с использованием явно ценных натуральных материалов и оригинальных элементов отделки, пол застилало светло-серое меховое покрытие. Молодая хрупкая блондинка, облаченная исключительно в ультракороткий воздушно-прозрачный пеньюар, потягиваясь, прохаживалась босиком вдоль длинного черного дивана. Фигурка у нее выглядела безукоризненно. Полная стоящая грудь, узкая талия, аккуратные подтянутые ягодицы и хорошо развитые икры помимо воли вызвали приливы сексуальных желаний. Глаза девушки прятались за черной повязкой. Следом за ней, слегка подавшись вперед и с вожделением простирая руки, крался абсолютно голый толстый мужчина с круглым животом и приплюснутой, как немецкая армейская каска, совершенно лысой головой. В том месте, где затылок толстяка переходил в шею, образовались две глубокие жирные складки. Подойдя сзади почти в плотную, мужчина схватил девушку руками за обе груди и прижал к себе. Блондинка открыла ротик, откинула голову назад и выгнулась так, что изгиб спины стал соответствовать выпуклости живота мужчины. Толстяк взял ртом женское ушко, в ответ на что девушка шутя шлепнула его ладошкой по лысине.

Тут вдруг рядом со мной кто-то спросил женским голосом:

– Так это вы к Николаю Сергеевичу?

Я оторвался от окуляра. Около меня стояла шаблонно одетая молодая офисная шатенка в темно-сером деловом костюмчике. Удачно скроенная по фигуре юбочная двойка, белая блузка, колготы цвета беж, туфли точно в тон жакета и черный галстук. Девушка красивая, но такая стандартная, что будь она в другой одежде и в другой обстановке, никогда бы ее не узнал.

– Да, конечно, – кивнул я.

– Пойдемте. Николай Сергеевич вас ждет. У вас пять минут, – девушка повернулась на каблуках и пошла в сторону двери, за которой, по моим представлениям, располагался офис нужного мне человека.

Я двигался следом, разглядывая фигуру шатенки. Она шагала уверенно, как топ-модель, слегка покачивая бедрами. Мы миновали приемную, и я был впущен в кабинет к Николаю Сергеевичу.

Дизайн кабинета явно был призван нравиться своей изысканностью: тонкие ножки мебели, стеклянные полки и натуральное дерево. Как везде в этом здании, окна во всю стену. Предметы в нескольких цветовых вариациях: черный с серебряным и белый с черным. Работающий ноутбук в тех же цветах. На стене – большая абстрактная картина, изображавшая разнообразные геометрические формы, не вызывавшие никаких конкретных ассоциаций. Но, за этим живописным исключением, здесь не было ничего лишнего, только самое необходимое для работы.

При моем появлении хозяин кабинета неожиданно встал, что удивило. Сейчас обычно мало кто утруждает себя такими вежливостями, тем более адресованными не женщине, не деловому партнеру, а какому-то постороннему мужику, даже не имеющему отношения к бизнесу.

Николай Сергеевич предложил сесть. Это оказался начавший уже лысеть господин лет тридцати пяти с одутловатым и каким-то скучным лицом. В обычном костюме, распахнутом пиджаке и белой сорочке в тонкую темную полоску. Узел галстука был приспущен, а ворот рубашки расстегнут. Мы старомодно пожали друг другу руки, без чего я вполне бы обошелся. Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются чужие люди. Его пожатие было крепким: не вялым, как медуза, и не жестким, как у давильщика соков в баре, а вполне правильным. Судя по манере держаться и рукопожатию, человек принадлежал к сообществу «трудоголиков». Сами же о себе они говорят, что просто им повезло с выбором профессии. Ага. Еще повезло с выбором родителей и удачным обнаружением делового партнера по счастливому браку.

– Чай, кофе? – неожиданно спросил хозяин кабинета. Чего это он? Пятиминутные разговоры обычно так не обставляются. Чтобы окончательно проснуться, я выбрал кофе, и секретарша (та самая стандартная шатенка) принесла чашечку мне и стакан чаю своему боссу.

Николай Сергеевич внезапно оказался вполне приятным собеседником, несмотря на мои подозрения в его лицемерном гостеприимстве. По крайней мере, он был довольно-таки неплохим актером и держался с достоинством, не допуская откровенного хамства. Я-то ожидал увидеть этакого трамвайного нахала, дорвавшегося до управления бизнесом.

– Благодарю, что согласились меня принять, – как мог вежливее начал я, ставя чашечку на блюдце. Кофе оказался растворимым – жидким и на редкость паршивым. – Но у нас возникла проблема, и есть совместный интерес по решению данного вопроса.

– Вы о чем?

– Я о сборнике рассказов, что вы с Романом решили подготовить к изданию.

– А, вот вы кто! – вдруг рассмеялся мой собеседник. Его смех звучал так заразительно, что я тоже начинал невольно хихикать. – Я, признаться, принял вас за другого. Но это не мы решили, а Роман решил, – пояснил Николай Сергеевич.

– Значит, я не так понял ситуацию. Но ведь это вы выделили первоначальную сумму для издания книги?

– Да, стартапил это проект. Хотя, какой там проект… так, смех один, – и он снова радостно засмеялся. – Так что же?

– По заключенным договорам надо бы заплатить писателям. Деньги небольшие, но их нет…

– Денег всегда нет, – весело признал Николай Сергеевич. – На то они и деньги.

– Если бы денег. Писателей нет.

– Это как? – удивился Николай Сергеевич. Только тут до меня дошло, что он, оказывается, не в курсе дела. Роман что, так ничего ему и не сказал? Почему, интересно?

Тогда я принялся пересказывать все то, что имело отношение к книге готических рассказов. Несколько раз Николай Сергеевич переспрашивал меня, уточняя некоторые моменты. Наши пять минут давно прошли, но мой собеседник не пытался прервать разговор. Николай Сергеевич явно заинтересовался происходящим. По его уверениям, выглядевшим вполне достоверно, о судьбе книги он ничего не знал. Да, денег дал, но это все. Сумму озвучил Роман, бизнесмену она показалась вполне допустимой, и средства были переведены.

– А какой ваш интерес в этом деле? – неожиданно спросил Николай Сергеевич.

Действительно, какой? С какой радости я бегаю по Москве, кого-то опрашиваю, разыскиваю, суечусь. Чего ради? Но у меня уже давно был заранее заготовленный ответ на подобный вопрос.

– Понятно, – слегка кивнул бизнесмен, когда я закончил. – Тогда благодарю вас за приятную встречу, интересную откровенную беседу и за то, что нашли время зайти, – сказал Николай Сергеевич.

Прозвучало как безоговорочное прекращение беседы. Пришлось встать, кривить душой, благодаря за прекрасный кофе, потраченное время и приятную встречу, а затем уйти. По сути, я так ничего и не добился. Больше с этим человеком не встречался, о чем не сильно-то и жалел. Я тогда так и не понял, в какой области бизнеса работал Николай Сергеевич. Чем он вообще занимался? Впрочем, какая разница.

Только я вышел из небоскреба и собирался уже было направиться ко входу в метро, как рядом притормозила серебристая Audi.

– Садитесь, подвезу, – сказала высунувшаяся из окна давешняя офисная шатенка.

– Да нет, спасибо. Вроде как на метро хотел, – оправдывался я. Почему-то мне вдруг резко расхотелось ехать с этой девицей, несмотря на ее ухоженность и стандартную офисную красоту.

– Николай Сергеевич распорядился вас подвезти, а приказы начальника у нас не обсуждают, так что, пожалуйста, не подводите меня.

Я уже начал обходить машину, чтобы сесть на «место смертника», но девушка не разрешила:

– Не сюда. Садитесь на заднее, – безапелляционно велела она.

Ну, если женщина просит… я безмолвно сел сзади водителя.

– Пересядьте так, чтобы мне было вас видно, – снова приказала водительница, и я сдвинулся в сторону. Теперь в верхнем зеркальце виднелись глаза девушки.

Мы проехали Пресненскую набережную, свернули на какую-то короткую улочку и вывернули на Третье транспортное кольцо. Машин было удивительно мало, видимо утренний поток уже схлынул, а остальная масса народа еще не выехала. Когда переезжали Дорогомиловский мост, а я разглядывал свинцовые воды Москвы-реки, водительница, не отрываясь от дороги, протянула через голову что-то похожее на лыжную шапочку.

– Вот, наденьте себе на голову.

– Что это? – спросил я, разглядывая «шапочку», оказавшуюся маской-балаклавой. – Мне вроде не холодно.

– Наденьте прямо сейчас, – повторила водительница, посматривая на меня через зеркало. – Нет, не так. Задом наперед.

– Но тогда я ничего не увижу! – наивно произнес я, прекрасно понимая, что происходит.

– Вам не надо ничего видеть.

– А если откажусь?

– Оглянитесь. Видите за нами БМВ? – сзади действительно, как приклеенный, ехал серый BMW. Я заметил его еще на набережной. Увидев, что я обернулся и смотрю в его сторону, водитель мигнул фарами. – Видите? Там мои друзья. И если я остановлюсь, они сядут по сторонам от вас, наденут ту же самую балаклаву, и мы продолжим путь. Только вы утратите всякое ощущение удобства. Да, и не снимайте, пока не скажут, а то… в общем, я очень не рекомендую подглядывать.

Пришлось подчиниться. Последнее, что удалось заметить из окна машины, был Кутузовский проспект, по которому мы мчались в сторону области.

По субъективным ощущениям, ехали мы минут тридцать. Хорошо хоть, что маска-балаклава оказалась чистой, и не пахла ничем, кроме стираной ткани. Потом скорость явно уменьшилась, дорога сделалась неровной, начались какие-то повороты, шелест асфальта под шинами сменился хрустом гравия, наконец, машина остановилась. Спереди послышался звук, какой бывает при трении крупных железных шарниров, далее последовали приглушенные голоса, мы снова проехали несколько метров, и, наконец, остановились окончательно. Звук трения повторился, но уже сзади, закончившись лязганьем металла.

Дверь машины открылась, и какой-то мужской голос скомандовал:

– Выходи.

Сказано было спокойно и без нервов. Я выбрался наружу, и с меня тут же сняли маску. Понятно, почему это сделали. Мы находились на коттеджном участке площадью соток двадцать, огороженном высоким и глухим забором, не меньше чем четырехметровой высоты. Впереди возвышался сам коттедж, по виду кирпичный с железобетонным цоколем. Сзади – здоровенные, под стать забору, ворота. Около ворот торчал одетый в черную пару громила со скучающим выражением физиономии. Второй, что снял с меня маску, стоял рядом. Третий оставался за рулем BMW, который тоже въехал на огороженную территорию. Ничего более на участке видно не было, а за пределами забора удавалось разглядеть лишь солнце и небо.

– Чего смотрите? Нравится? – с этими, видимо адресованными мне, словами секретарша обернулась к одному из охранников: – Отведи его в третью гостевую. Пока нет новых указаний, все должно быть как обычно.

Помещение, где меня заперли, напоминало номер «стандарт» отеля средней руки. Вполне приличная кровать, свежая постель, халат, полотенце, санузел и телевизор. Были даже тапочки, мыло с шампунем, зубная щетка и паста. Не хватало лишь бритвы, но уже на другой день меня снабдили пачкой дешевых одноразовых станков. Однако имелись и досадные неудобства. Вместо бритвенного крема пришлось использовать обычное туалетное мыло. Отсутствовала горячая вода, окно извне закрывали металлические жалюзи, а выход запирался только снаружи и представлял собой стальную дверь типа той, что жильцы устанавливают в своих квартирах. Кроме того, на потолках в прихожей, в комнате и в ванной имелись похожие на противопожарные датчики приборчики. При более тщательном рассмотрении в каждом оказалась маленькая камера. Видеонаблюдение? За мной следили. По телевизору, пульт от которого валялся прямо на постели, показывали центральные федеральные каналы, за исключением «Культуры». Напротив кровати, под телевизором, к стене было приделано низкое, но широкое зеркало. Почему-то подумалось, что оно полупрозрачное, и с той стороны открывается хороший обзор всей комнаты. Как я позже выяснил, горячую воду давали утром, вечером и в отдельных редких случаях днем, причем систему дневных включений я так и не смог установить, вероятно, ее вообще не существовало.

Потянулись дни моего заключения. Когда первый раз принесли еду (вполне приемлемую, кстати) я попросил у охранника что-нибудь почитать. Он ничего не сказал, а только повертел пальцем у виска. Поскольку мобильник и планшет с богатой библиотекой электронных книг сразу же отобрали, то единственным развлечением для меня оставался телевизор.

Распорядок дня особым разнообразием не отличался. Ни подъема, как такового, ни отбоя не было. Утром будили, принося завтрак. Обычно это был омлет, булочка и стакан кофе. В три подавали обед. Чаще всего суп быстрого приготовления, лапшу и кусок мяса. Пакетик сока. Все из кулинарных полуфабрикатов. На ужин разбавленный чай, овсяную кашу-скороварку или блины с творогом, иногда просто творог с кефиром. Через полчаса посуду убирали, но к тому времени я съедал все. Когда попросил приносить кефир каждый вечер, то, к моему величайшему удивлению, просьба была удовлетворена. Но на другие пожелания относительно меню, следивший за мной охранник (или все-таки правильнее сказать – тюремщик?) не реагировал никак.

Дни проходили за днями, никто ни о чем меня не спрашивал, в разговоры не вступал и ничего не объяснял. К концу недельного пребывания возникло нехорошее ощущение собственного отупения. Может, в воду что-то добавляли, чтобы в идиота превратить? Или в еду подмешивали? Или так на меня действовало постоянное смотрение центральных федеральных телеканалов? Однажды, когда мой охранник забирал пустые тарелки, он вдруг спросил:

– Ты это… бабу хочешь?

– Не отказался бы, – правдиво признался я, – если только она не типа Бабы-Яги и без каких-нибудь неожиданных сюрпризов.

– Молодая, не боись, все при ней. А гандошки я дам.

К этому моменту я уже дошел до такой стадии собственного существования, что было уже все равно – подсматривают ли, пишут ли, и что потом будет с этими возможными записями. Девица и впрямь оказалась вполне ничего. Это была худенькая крашеная блондинка восточной внешности заметно ниже меня ростом. Ее привели в одном только махровом халате и тапочках-вьетнамках. Ну, не модель и не звезда телешоу, но дело свое знала неплохо, и отработала по полной программе. На спине у плеча татушка: штрих-код и какой-то многозначный номер. Ее волосы хорошо пахли, а от кожи исходил аромат какого-то знакомого шампуня. Потом она спросила шепотом:

– Весточку могу передать. На волю. Хочешь?

Говорила она с заметным акцентом, и что-то в ее словах мне не понравилось. Слишком уж смахивало на примитивную и заранее подготовленную провокацию. Но рисковать, вроде бы, уже нечем, поэтому я согласился.

– Хочу, – в ответ прошептал я. – Метро «Тропарево» знаешь? У стеклянных дверей правого северного входа, снаружи, нарисуй улыбающуюся рожицу. Как смайлик.

– Что за шпионские штучки? – не поняла девушка. – А как-нибудь попроще нельзя? Позвонить там, или эсэмэску кинуть?