Тихие омуты

Самым странным было то, что ему абсолютно не хотелось есть. Антон ел много и всегда с удовольствием, но сегодня холодильник вызывал у него только желание засунуть голову в морозильную камеру и подольше оттуда не вынимать. Остановившись около него, Антон долго думал, а почему бы не исполнить это желание, но потом просто приложил ладонь к прохладной дверце, постоял так несколько секунд, а когда почувствовал, что металл под пальцами нагрелся, убрал руку, наблюдая, как мгновенно исчезают оставленные влажным прикосновением разводы. Голова была наполнена ватой и огромным количеством ненужных, путающихся, но, по всей видимости, все же приятных мыслей. Антон понимал, что в таком состоянии бесполезно пытаться заставить себя сделать что-то нужное, поэтому просто силой воли вырвал себя из блаженного оцепенения, вышел на крыльцо и еще раз сладко потянулся.

* * *

Мяч, крутясь, взмыл ввысь, на долю секунды застыл, продолжая вращаться в высшей точке своего подъема, а потом с нарастающей скоростью ринулся вниз, готовый пробить землю насквозь. Но это ему не удалось. За полметра до вожделенной цели его полет изменил мощнейший прямой удар босой ноги. Красивый дальний парашют, запоздалый бросок вратаря – и мяч спокойно лежит в сетке ворот…

Игорь любил и умел играть в футбол, он относился к тем людям, которые одним своим появлением привносят оживление в любую компанию. Игорь не был лидером, его нельзя было назвать и мозгом компании: он был настоящей душой. Он никогда не предлагал новых развлечений, не рассказывал анекдотов, не мог сплотить всех в трудную минуту, но его присутствие рождало необходимое чувство раскрепощения, спокойствия и взаимного доверия. Никто не смог бы точно ответить, за что он любит Игоря, но каждый был готов если и не отдать за него жизнь, то, по крайней мере, вступить в любую драку.

Жизнь Игоря протекала легко, он шел по ней как по проторенной дороге, не потому, что на ней не было препятствий, а потому, что он не задумывался о них. Он не был религиозен, но интуитивно следовал заповеди о том, что жить нужно только сегодняшним днем. Может быть, эта беззаботность и твердая уверенность в том, что все в конце концов образуется и станет таким, каким оно должно быть, и привлекала к Игорю людей. Он бы считал себя фаталистом, если бы знал, что это такое. Но он не знал и не слишком сильно расстраивался по этому поводу, поскольку всегда был доволен жизнью и самим собой. Благодаря оптимизму и бесшабашности людей, подобных Игорю, Россия столетиями выигрывала свои многочисленные войны.

Не таков был Дэн. В любой компании всегда есть люди, которые в футбол играть не умеют, но стараются не отстать от остальных. Таких обычно делают вратарями, но и вратари из них никудышные. Игорь и Дэн дружили с самого детства. За долгие годы, проведенные бок о бок, они успели приспособиться к маленьким недостаткам друг друга и научиться не замечать их. Дэн был философом. Философом в том смысле, в каком может быть им двадцатилетний парень. Его волновали глобальные проблемы, пути развития человечества, существование Высшей силы и многое другое, что не относилось к повседневной жизни. Была ему присуща и определенная созерцательность, спокойное, флегматичное отношение к жизни, что позволяло ему переносить невзгоды со спокойной улыбкой. Дэн был общительным, легко сходился с людьми, видимо, ожидая найти в них родственную душу, однако быстро разочаровывался, и дружелюбное радушие сменялось некоторой надменностью, чувством собственного превосходства. Многих это задевало, но Игорь спокойно относился к неожиданными проявлениям высокомерия, так как давно научился видеть в людях только хорошие стороны. Когда же Дэн был свободен от, как он сам называл их, «философских приступов», с ним было очень приятно общаться, благодаря высокой эрудиции и хорошему чувству юмора.

– Жарко… – Игорь взлохматил прилипшие к мокрому лицу волосы и сел на траву прямо напротив ворот. Дэн хотел было поднять мяч, но потом раздумал и встал, прислонившись к штанге, глядя поверх головы Игоря на дальний лес.

– Послезавтра в Москву смотаюсь денька на два, – задумчиво произнес он. – Мне Танька вчера писала, говорит, что увидеться надо, типа, поговорить.

– Ради нее стоит. На фотках она классная, особенно фигурка, – Игорь встал, подошел к сложенным рядом с полем футболкам и взял с них пачку сигарет. – Будешь?

– Не, курили ж полчаса назад.

– А я всегда после футбола хочу, не знаю, почему.

– Она, конечно, классная, но все же не то что-то… Может быть, я просто привередливый, но она – не то, что мне нужно…

– А чего тогда ехать? – пожал плечами Игорь.

– А вдруг я сейчас ошибаюсь?..

– С тобой рехнуться можно, – Игорь раскурил сигарету и откинулся на спину, наблюдая, как высоко над ним ползут облака. Глядя на него, Дэн подумал о том, как мало нужно человеку для счастья.

– Идиллия… – чуть слышно пробормотал он.

– Завтра «Спартак» играет? – спросил Игорь, не поднимая головы.

– А хрен его знает… Если завтра – приходи ко мне, вместе посмотрим.

– Нам бы завтра проснуться утром, – Игорь улыбнулся своим мыслям. – А то проспим до вечера, вот тебе и весь футбол…

– Так ложись сегодня пораньше. Проблема в чем?

– В том, что ты ничего не помнишь! Мы же сегодня к Сереге собирались на днюху.

– Вот черт, – Дэн поморщился, – опять пить…

– Тебе уже совсем не угодишь. И девчонка тебе не подходит, и пить ты не хочешь!

– Да пить-то хочу, но как представлю утро, так дурно делается.

Игорь докурил и щелчком отбросил бычок подальше, но продолжал лежать, глядя в небо:

– Я в «Ключах» уже месяц не был. Прикольно будет: квартира свободная, можно на всю ночь остаться. Правда, потом от ментов побегаем, ну да нам не привыкать!

– Я по-любому не позже пяти часов уйду.

– Дело твое.

Игорь задумался о перспективах предстоящей ночи. Дэн опустился сначала на корточки, потом тоже сел на землю, опершись спиной о штангу. Стояло безмолвие, ветра почти не было. Дэн снова поглядел на лес. Он казался ему олицетворением вечности и спокойствия в постоянно движущемся и меняющемся мире, хотелось верить, что он растет здесь со времен последнего ледникового периода, но, к сожалению, Дэн знал, что в Подмосковье не осталось тех реликтовых лесов, да и во всей Европе они сохранились только в Беловежской пуще и еще, вроде бы, где-то на севере России, то ли в Вологодской, то ли в Новгородской области.

Дэн не любил гулять по лесу, поход за грибами наводил на него уныние, но вот помечтать о спокойной деревенской жизни в лесной глуши, вдали от городской цивилизации, ее проблем, пороков и соблазнов, он любил. Но сегодня ему что-то не мечталось. Лес казался уставшим от невероятной жары и каким-то обиженным. Чем дольше смотрел Дэн на сплетающиеся в вышине кроны берез, дубов и сосен, тем тревожнее становилось на душе. В горле пересохло и хотелось пить. «Может, Игоря на колодец послать? Нет… Его и встать-то не заставишь».

Дэн услышал за своей спиной мягкие шаги. Не оборачиваясь, он мог сказать, что это Антон, приезда которого они ждали целую неделю. «И тут никакой неожиданности: точно по расписанию», – подумал он, но даже не успел расстроиться от такой предсказуемости своей жизни, как неожиданность все-таки произошла: на траву рядом с ним упала почти полная бутылка газировки.

– Кто-нибудь пить будет? Вас не ломает на такой жаре играть? – Антон тоже был без футболки, в одних выгоревших бежевых бриджах. Игорь поднялся на ноги, отряхнул свои шорты и протянул Антону руку, Дэн последовал его примеру.

– С приездом! – улыбнулся Игорь. – Ты только что, что ли?

– Нет, я вчера ночью. Друг на машине подбросил: ему в Ярославль нужно было по делам, он меня по дороге отвез.

Дэн поднял бутылку, открыл ее и сделал несколько жадных глотков. Газировка уже успела нагреться, хотя Антон взял ее из холодильника всего двадцать минут назад. Она не производила эффекта, на который Дэн рассчитывал, и он машинально передал ее Игорю, хотя тот об этом и не просил.

– Кто-нибудь из наших еще здесь есть? – спросил Антон.

Игорь пожал плечами:

– А кому? У всех сессия, практика, работа… У меня у самого долгов выше крыши, только в деканате уже нет никого, теперь вроде осенью пересдачи. Мы с Дэном неделю тут тусуемся, тебя ждем. На самом деле, тут от скуки подохнуть можно, только иногда «ключевские» приходят, тогда хоть есть с кем поговорить.

Дэна каждый раз коробило при слове «ключевские», обозначавшем всех, кто живет и работает в «Белых ключах». Ему сразу же вспоминался великий историк, и перед глазами вставала картина его бренных останков, переворачивающихся в гробу. Но возражать против устоявшегося прозвища было бессмысленно, поэтому он пытался перестать обращать на него внимание.

– Баба Валя умерла, – неожиданно сказал Дэн. Игорь в недоумении посмотрел на него, пытаясь понять, в какой связи это известие находится с только что сказанной им фразой.

– Правда? – переспросил Антон, еще не успев вникнуть в смысл сказанного. Дэн кивнул. – Обидно-то как…

Антон не смог бы сейчас сказать, за что именно ему обидно, но это слово наилучшим образом отражало нахлынувшие на него чувства. Баба Валя казалась обязательной и неотъемлемой частью дачного поселка: приезжала из города, едва успевал сойти снег, и уезжала после первого ноябрьского снегопада. В те редкие моменты, когда она не копалась на огороде, она сидела, одна или с соседками, на сделанной, видимо по деревенской привычке, скамеечке у своей калитки. С раннего детства Антона, Игоря, Дэна, да и всех остальных учили, проходя по главной улице поселка, здороваться с бабой Валей. Родители невоспитанных детей и сами дети подвергались бесчисленным обсуждениям и осуждениям. Но несмотря на страсть к сплетням, бабу Валю в поселке любили. Любили, прежде всего, за веселый и легкий нрав, за житейский оптимизм. Прожитые в труде и постоянной нужде годы не изменили ее простую деревенскую натуру. Ко всем невзгодам она относилась с юмором, в отличие от многих городских стариков, не только не портила всем настроения, но еще и умела поднять его острым словцом или теплой улыбкой окруженного морщинками рта. Умерла она тихо, во сне. Говорят, что так отходят праведники. Баба Валя в Бога не верила, но все были убеждены, что там, на небесах, ее узнают и примут как свою.

Воздух замер, сплавился палящими лучами солнца в единую неподвижную массу, высоко наверху застыли облака. Дэн снова смотрел на лес: в этой неподвижности лес вздохнул.

– Мне тоже жалко, – Игорь отвернулся. В такие минуты труднее всего смотреть собеседнику в глаза. Молнией мелькнула спасительная мысль. – Зато Ленка Акимова из Заболотова рожать собирается!

Заболотово действительно находилось за болотом, но своим названием деревня была обязана все же не ему. Болото появилось тут совсем недавно, когда лет семь назад страшным, негасимым огнем горели торфяники. В одном месте земля провалилась на несколько метров вглубь, со временем в котловане скопилась вода. Заболотовцы и дачники сваливали туда мусор и хором обвиняли друг друга в загрязнении родной природы.

Друзья хорошо знали Ленку, она была их ровесницей, много времени они проводили вместе, у Антона даже были какие-то попытки завязать с ней первый робкий юношеский роман, однако дальше одного неумелого поцелуя дело у них не пошло. А вскоре после этого Ленка сошлась со своим соседом Пашей, как раз в это время вернувшимся из армии. Через год они уже жили вместе, а еще через два решили пожениться. Антон, Игорь и Дэн гуляли на свадьбе, да так, что обратно в поселок Игоря тащили на руках, и все трое чуть не упали в знаменитое болото.

– Когда? – спросил Антон.

– Да уже на днях, но неизвестно, когда точно. Я ее встретил позавчера: живот огромный, но счастливая такая!

– Не понимаю я этого, – сказал Дэн. – Зачем в двадцать лет рожать – еще вся жизнь впереди. А от ребенка же никуда не денешься.

– Да может быть, они и не планировали, – Игорь пожал плечами. – Залетела, а аборт поздно делать. У моей знакомой так вообще в шестнадцать лет случилось.

– Зато, вроде бы, в это время дети самые здоровые получаются, – заметил Антон. – Хотя, она курит много, да и выпить любит. Родит зеленого человечка…

Шутка была грустная, так что никто не улыбнулся. Антон сплюнул себе под ноги.

– Пошли на речку что ли? – Игорь посмотрел на солнце, немилосердно палившее среди застывших в сонном оцепенении облаков. – Искупаемся быстро, мне еще воды натаскать надо.

II

Лазерная головка исправно превращала последовательность выступов и впадин на диске в цифровой сигнал, летящий по проводам в колонки, чтобы вырваться оттуда яростным потоком звуков. Игорь в одних трусах лежал на диване, закинув ноги на подлокотник, и слушал свой любимый американский панк-рок. Взгляд его был направлен в окно, прямо за которым начинался яблоневый сад. По комнате в беспорядке были раскиданы диски, боксы от них, мятая одежда и много прочего мелкого хлама, который, вроде бы, и глаза мозолит, и в то же время явно недостоин того, чтобы тратить время на его уборку.

Игорь привык к беспорядку, его мысли были заняты Леной. Только сейчас он начал задумываться о том, что на самом деле она очень сильно ему нравилась. С Игорем часто происходило подобное: он мог долгое время испытывать какое-то чувство, но даже не догадывался о его существовании, пока не выдавалась возможность вот так вот заглянуть внутрь себя, спокойно поразмышлять на досуге и разложить все по полочкам. Если было нужно или имелось большое желание, Игорь вполне мог рассуждать очень логично и здраво, однако, как правило, этого от него не требовалось, и он жил, руководствуясь скорее интуицией, чем логикой.

Игорь никогда не жаловался на недостаток женского внимания: люди его склада всегда привлекательны для противоположного пола. Но сам он не придавал особого значения романтическим похождениям, мог ответить на явный интерес со стороны симпатичной девушки, но не прилагал никаких усилий для того, чтобы удержать ее, и спокойно реагировал, когда его бросали. Порой ему приходила в голову мысль, что лучше вообще быть одному: никаких проблем и забот, полная свобода действий! Неудивительно поэтому, что он не страдал от мук неразделенной любви, не старался добиться расположения понравившейся ему девушки и вообще не имел представления о том, что такое ухаживания.

Вот и сейчас, осознав, что Лена ему очень симпатична, Игорь быстро потушил разгоравшийся пожар чувств мыслью о том, что она давно замужем и готовится рожать, после чего полностью успокоился. Он не хотел появления в голове новой проблемы, которая бы все время заставляла о чем-то думать и создавала бы ощущение дискомфорта.

За окном вечерело. Небо из выцветшего голубого становилось пронзительно-синим, облака, весь день стаями медленно плывшие на восток, начинали группироваться в большой темнеющий фронт, отходящий за горизонт. Уже неделю ночи стояли безоблачные, лунные.

«Давно июнь таким жарким не был. Наверное, глобальное потепление виновато», – подумал Игорь. Эта взаимосвязь родилась сама собой: все дачники валили любые капризы погоды, начиная от чересчур жаркого лета и заканчивая мучнистой росой, на глобальное потепление.

Лето вздымалось к своей вершине, но ночь уже начинала отнимать у дня секунду за секундой, шла Русальная неделя – время, когда травы сочны как никогда, а листья деревьев еще не успели выгореть на солнце. Странные и загадочные дни. В воздухе, наполненном пьянящим ароматом луговых цветов и разогретой земли, витает тревожное ожидание чуда. Непонятное беспокойство охватывает людей. Сны, являющиеся короткими ночами, ярки и правдоподобны, они зовут куда-то прочь из дома, на окутанную туманами дорогу, на нехоженые лесные тропы, на далекие берега неведомых морей. День рассеивает грезы, но следующей ночью они возвращаются.

И внутри Игоря поселилось какое-то неясное волнение, смутное предчувствие ожидающего его открытия. Но с какой стороны его ждать, он не знал, поэтому предпочел, конечно же, смутно, интуитивно, действовать так, как действовал всегда – ждать. Пусть то, что должно случиться, случится само, и тогда, что бы оно ни несло в себе, Игорь не будет в этом виноват.

Чья-то рука опустилась сзади на плечо Игоря. От неожиданности он резко дернулся и сел на кровати. Перед ним стоял сосед, дядя Миша. Только сейчас Игорь сообразил, что музыка орет на весь дом, поэтому он не слышал, как открывалась дверь. Дядя Миша имел озабоченный вид и явно хотел что-то сказать. Игорь потянулся за пультом от центра, неловко уронил его на пол, чертыхаясь, полез за ним и, наконец, выключил музыку. Так и не поздоровавшись, он уставился на дядю Мишу.

– Я… это, – начал тот неуверенно, – кричал там тебе от калитки, потом слышу, у тебя тут музыка – решил сам зайти. Не испугал тебя?

– Да нет, там калитка открыта, – невпопад ответил Игорь.

Он все никак не мог отойти от шока, вызванного неожиданным появлением дяди Миши, хотя знал его с самого детства и при других обстоятельствах даже был бы рад видеть. Дядя Миша, в понимании Игоря, был нормальным мужиком. На таких людях, как он, держится рабочая страна, но в то же время именно они веками становились мишенью для обличения обывательщины. Жил бы он лет на сто раньше, его бы называли мещанином, сейчас же экзальтированные молодчики, свысока глядящие на тех, чья жизнь не выходит за рамки простых человеческих тревог и радостей, назвали бы его Кузьмичом, или «животом». Дядя Миша умел и любил работать, но никогда не утруждал себя перевыполнением норм или стремлением сделать карьеру; любил выпить с друзьями, но очень редко сильно напивался и никогда не уходил в запой; любил изображать из себя бабника, но на самом деле всегда оставался верен своей жене; читал книги, но обычно это были остросюжетные бульварные романы; ходил на футбол, но никогда не покупал билетов в фанатский сектор.

Инженер-чертежник по образованию, дядя Миша уже двенадцать лет работал шофером, причем никогда не отказывал соседям в просьбе подбросить до Москвы, в глубине души, однако, ожидая за это ответной благодарности в случае необходимости. Одет был дядя Миша в старый синий спецхалат, в котором он всегда копался в своей «Газели». Из-под халата виднелась красно-синяя клетчатая рубашка. Для Игоря эти цвета уже неразрывно ассоциировались с дядей Мишей, поскольку других рубашек он, видимо, просто не признавал. Правда, Дэн рассказывал, что как-то раз встретил дядю Мишу в черной водолазке, однако Игорь относился к этому скептически, предполагая, что он даже спит в рубашке любимых цветов.

– Ты меня слышишь? – дядя Миша помахал рукой на уровне глаз Игоря, который только тогда заметил, что едва ли не минуту тупо рассматривает клетки на знаменитой рубашке.

– Да-да, все нормально, – Игорь поднял глаза и посмотрел дяде Мише в лицо. По нему было трудно определить возраст, хотя Игорь знал, что дяде Мише за сорок. Глаза встревоженные и немного уставшие, рот под желтоватыми жесткими усами растянулся в стеснительной улыбке.

– Отца дома нет?

– Пока еще нет. Он или завтра вечером, или послезавтра утром приедет, – Игорь помолчал. – А он вам нужен?

– Я просто спросил. Мне вообще-то кувалда нужна. Я у него брал ее как-то, сейчас опять нужна, выправить там кое-что. Ты не одолжишь? Я завтра верну.

– Одолжу, конечно. Хоть на неделю берите! – Игорь наконец встал с дивана и потянулся за валявшимися рядом на стуле джинсами. Надевая их, он пытался вспомнить, где последний раз видел кувалду. В конце концов он решил, что кроме как в чулане с инструментами, ей быть негде, и, позвав дядю Мишу за собой, отправился туда.

Уборка в этом чулане не производилась, видимо, с самого момента постройки дачи. Игоря часто посещали мысли, что, если бы ему вдруг стало не хватать денег, он вполне бы мог насобирать здесь несколько тонн металлолома, причем никто бы этого даже не заметил. На тянувшемся вдоль стены верстаке были хаотично разбросаны проржавевшие молотки, напильники, гаечные ключи, валялись огромный железный блин-наковальня и пара сломанных тисков, а промежутки между ними были заполнены невероятным количеством гвоздей, шурупов, болтов, прямых и гнутых, ржавых и не очень. Названия и назначение металлических конструкций, сложенных под верстаком, Игорь боялся даже предполагать, он только подозревал, что где-то здесь покоятся две сломанные стиральные машины и его старый велосипед «Школьник». Что располагалось в дальних углах чулана, при свете тусклой пыльной лампочки, прикрепленной слева от дверного косяка, прямо над верстаком, понять было невозможно. Вообще, все новые и хорошие инструменты хранились в самом доме, чулан был кладбищем отслужившего свое железного мусора, а также тех инструментов, которым по какой-то причине места в доме не нашлось.

Игорь с сомнением осмотрел верстак, нерешительно помялся у входа, оглядываясь на вставшего в дверях дядю Мишу, и с тяжелым вздохом пошел вглубь чулана, высматривая кувалду. К его облегчению, нашлась она достаточно быстро, как раз под самым верстаком. Игорь вытащил ее, поднял обеими руками, решив, что с таким инструментом не нужна никакая штанга, и передал дяде Мише. Тот поблагодарил, еще раз пообещал вернуть как можно быстрее и ушел.

Игорь напоследок снова оглядел металлическое царство и тоже собрался уходить. Протянул руку к выключателю и остановился. Вся стена рядом с лампочкой была затянута густой паутиной, прямо в ее середине из последних сил билась уже запутавшаяся в липких нитях маленькая муха, а рядом с ней огромный жирный паук ожидал окончания агонии своей жертвы. Игорь машинально поднял с верстака тяжелый молоток и с размаху ударил им в стену, целясь в паука. Молоток предательски дернулся в руке и всей своей тяжестью опустился на несчастную муху. По остаткам разорванной паутины паук мгновенно убежал в щель между досками. Игорь с раздражением забросил молоток под верстак, из-под которого сразу же посыпались какие-то ржавые жестяные банки, и, стараясь не смотреть на размазанные внутренности мухи, выключил свет.

Взяв из комнаты пачку сигарет, он снова вышел на улицу и нервно закурил. Обычно умиротворенное настроение его резко ухудшилось. Про эпизод с мухой он забыл почти сразу же, поэтому сейчас бесплодные попытки объяснить самому себе причину изменения настроения вызывали лишь еще большее раздражение. Солнце опускалось в направлении дальнего леса, дневная жара готовилась уступить место вечерней прохладе. Длинные тени протянулись повсюду, меняя привычные очертания окружающих предметов.

Игорь сообразил, что он по-прежнему был только в одних джинсах. «Скоро Антон с Дэном придут, нужно переодеться на ночь: неизвестно, когда возвращаться будем». Он затушил докуренную только до половины сигарету в ведерке с дождевой водой, закинул бычок на крышу террасы и вернулся в дом.

* * *

Людям не дано видеть, как растут травы, как набираются соками и тянутся к солнцу их тонкие листья. Из крошечного ростка, пробившего землю в конце апреля, к июню вырастает зеленеющий стебель, разбрасывает вокруг семена и медленно умирает, чтобы возродиться потом в бесчисленных поколениях своих потомков.

Тяжелый, сделанный в далекой Британии ботинок Дэна безжалостно топтал придорожную траву, оставляя за собой невидимую человеческому глазу тропу разрушения. Игорь и Антон шли рядом по двум заросшим колеям проселочной дороги. Игорь сосредоточенно грыз семечки, сплевывая шелуху себе под ноги и прикидывая, каким же дураком он показал себя во время визита дяди Миши. Антон смотрел поверх окружавших их полевых трав на вырисовавшиеся в обрамлении закатного неба и чернеющего леса высотные дома «Белых ключей», куда они держали путь.

Солнце маячило над лесом, небо переливалось всеми цветами лазури, но уже чувствовалось, что темнота готова выползти из своего дневного убежища и чернилами разлиться с востока на запад. Ветра по-прежнему не было, но на разгоряченную за день землю понемногу опускалась долгожданная прохлада. Близилась благословенная летняя ночь. Скоро она выровняет резкие контуры, сотрет различия между, казалось бы, несовместимыми при свете дня явлениями. Как будто некое всевидящее и постоянно наблюдающее за нами око дает понять, что устало за день, хочет отдохнуть и на время предоставляет нам свободу от своего неустанного контроля. Но эта свобода обманчива, око лишь смежает свои веки, оставляя крошечную щелку через которую видит все, что мы совершаем под покровом темноты. Ночь – время проверки, когда каждый человек становится самим собой в напрасной надежде на то, что в изменчивом свете луны и другие люди, и само око не смогут разглядеть вырвавшиеся на волю пороки, грехи и соблазны. Ночью легко отличить живущих за страх от живущих за совесть.

Последние дни Дэна тревожили странные мысли. Ему казалось, что с каждым часом течение жизни вокруг него замедляется, он как бы оказывался погруженным в вязкую прозрачную массу, которая останавливала время, приглушала звуки и сковывала его собственные движения. Масса день ото дня густела и приближалась к некой критической точке, за которой существование самого Дэна и всего окружающего мира неизбежно должно было превратиться в застывший в вечности миг.