Шолох. Тень разрастается

– День цветов – слишком крупный праздник для того, чтобы мы в Чрезвычайном департаменте могли прохлаждаться, – продолжила Кадия. – Расслабленная публика устраивает немало подлянок. Так что мы с гномами не только готовимся к бою и обороне, но и на всякий случай дублируем охрану на всех стратегически важных объектах королевства.

Я задумалась:

– И где же будет располагаться твой пост?

Кадия гордо расправила плечи.

– У покоев Его Величества Сайнора! – торжественно сказала она.

А мгновение спустя испуганно воскликнула:

– Эй, Тинави, ты чего?!

Потому что я, услышав про короля, ликующе заорала и, сжав кулак, подпрыгнула чуть ли не до потолка.

Вот это мне повезло!

11

Сделка с лесным королём

По статистике, у каждого десятого путешественника, приехавшего на День цветов, начинается аллергия – в Шолохе развешано слишком много цветочных гирлянд. Поэтому рекомендуем вам взять с собой лекарства: например, толчёный корень ларош‐травы или эссенцию квадральисты. Вы ведь тоже не пропустите карнавал?

Энциклопедия «Доронах»

Шолоховский День цветов!

Что может быть прекраснее? Мой день рождения чуть-чуть не дотянул до этого фестиваля, о чем я бесконечно, беспредельно, бездумно жалела в детстве – и чему так радуюсь сейчас. Потому что День цветов – он для всех. А день рождения – только для меня[8]. С возрастом всё больше ценишь эксклюзивность.

Но День цветов, как ни крути, всегда так свеж, прохладен и впечатляющ, сладко перехватывает дыхание. Горожане щеголяют изысканными полумасками и цветочными венками в волосах, глава Башни магов проезжает в жемчужной карете по улицам, раздаривая благословения; гирлянды из пионов украшают узенькие переулки старого города.

На площадях танцуют, и музыканты едва ли не взрывают лёгкие, стремясь отдать зрителям как можно больше волшебных песен… Иноземцы наполняют Шолох, как модные аметистовые амулеты – шкатулки столичных фифочек, и никто уже не разберёт, где свой, где чужой. Смотрящие не бдят, Ловчие не ищут; все праздно шатаются по городу, разукрашенному так сочно, что веришь: именно здесь начинается радуга.

Часть шолоховцев уже вплотную познакомилась с чарующей настойкой облепихи и распевала фольклорные гимны, когда мы с Дахху пересекли Трекованный мост.

В зелный лабиринт, экстерьерную прихожую дворца, в честь праздника был открыт доступ всем желающим.

Ребятишки в традиционных лесных тогах играли в салки и прятки, то и дело лихо выныривая из-за фантазийных можжевеловых стен. За ними с встревоженными вскриками носились мамы. Периодически взрослые путали детей друг с другом: когда все в полумасках, поди разбери, твой это Джекки лезет обниматься к мраморному ферзю или всё же соседский! Шахматные фигуры в два человеческих роста, верные стражи лабиринта, высокомерно посматривали на непрошеных гостей сверху вниз.

Мы с Дахху, надевшие одинаковые бело-оранжевые тоги и лисьи полумаски, чинно прогуливались вместе со всеми.

– Я вернусь через час, если всё пойдёт по плану, – шепнула я Смеющемуся.

Дахху сегодня опирался сразу на два костыля – для верности. Ходил он довольно бодро, но иногда опасно спотыкался на поворотах. Со стороны казалось, будто в такие моменты он вдруг решает сплясать: эту палку сюда, эту ногу туда – и шёлковый отрез, надетый им вместо шарфа, залихватски летит через плечо… Я едва успевала его подхватывать.

– Я подожду тебя на шахматной поляне, – улыбнулся Дахху. Его бледные после болезни губы приподняли края полумаски.

– А ты сам дойдёшь туда? – с сомнением уточнила я.

– Вряд ли. Но вдруг мне помогут?

– Кто?

Дахху поднял взгляд к огромному ферзю, мимо которого мы проходили.

– Может, вы, сэр? – спросил друг у мраморной фигуры. – Пожалуйста!

Я с беспокойством воззрилась на Дахху… Так. Ему в Лазарете, случайно, каких-нибудь галлюциногенных травок не заваривали?

Но… Ферзь вдруг шевельнулся, пробуждаясь от долгого сна, и шагнул вперёд. А затем склонился над Дахху и с осторожностью взял его за локоть.

Я вытаращила глаза.

– Я не знала, что они так умеют!

– Я тоже не знал, пока не спросил! – в голосе Дахху восторг смешивался с удивлением. – Иногда стоит сделать что-нибудь наугад. Тинави, сколько же в Шолохе тайн! Много-много тайн, лишь копни, – он с любопытством посмотрел наверх. Глаза его цвета летнего пруда затянуло мечтательной ряской.

– Ты, пожалуйста, пришли ташени, когда доберешься до нужной полянки, – шепнула я Дахху, глядя в непроницаемое лицо скульптуры. – А то вдруг он уведёт тебя не туда…

Дахху беззаботно отмахнулся и выронил костыль. Ферзь тотчас услужливо поднял его.

* * *

Я шла по дворцовому острову и улыбалась.

Улыбались и все вокруг, в кои-то веки не стесняясь быть счастливыми на людях. Мне было так хорошо, как прежде бывало только в Святилище, где воздух напоен загадками, а белый туман меж чуждых деревьев плывёт из одних миров в другие.

Наверное, поэтому я всегда так любила туман… Каждый вечер он исподволь, незаметно затапливал Шолох, собирался сизым облаком в долах и низинах, осторожно примеривался к деревянным ступеням, ведущим в мой коттедж.

Мне бесконечно нравилось выходить на порог около одиннадцати, когда город замирал между последним судорожным выдохом вечера и первым ласковым вдохом ночи; выходить, крепко сжав в руках глиняную чашку с липовым сбором, прислушиваться к шёпотам далёких болот, втягивать носом чуть влажный, прелый воздух Смахового леса и долго вглядываться в потустороннюю седину тумана.

Откуда он пришёл, этот туман? Из каких неведомых земель? Что он видел, прежде чем уснуть на моих розовых клумбах, и куда уйдёт на следующую ночь?

Междумирье… Это слово фруктовым льдом таяло на языке. Однажды Лиссай признался, что нигде не чувствовал себя таким свободным, как там, в тихой реальности с белокаменной беседкой. И пусть сейчас Святилище было недоступно, пусть наша последняя встреча обернулась липким мушиным кошмаром, я явственно помнила, какой силой, какой радостью оно было и для меня тоже.

Я уже подошла к главному входу во дворец, когда заметила, что кончики моих пальцев лучатся золотым светом: будто в фаланги вживили маленькие плоды ошши, которые просвечивают сквозь кожу.

Я встряхнула кистями. Сияние от этого только усилилось. Я подула на пальцы – снова обратный эффект.

Горожанин в маске оленя, сидевший на ступеньках дворца и с аппетитом уминающий сэндвич с лососем и каперсами, открыл рот и так и застыл, глядя на меня.

– Прах! – я поскорее скрестила руки и спрятала кисти под мышки.

Это что за дела?! Ручей в душе, признак унни, вдруг хлынул в самое сердце широким стремнинным потоком, сметающим всё вокруг. Я охнула и согнулась пополам, чувствуя, как реальность неумолимо расползается по швам.

– Святилище, отстань! – рявкнула я, поняв, что происходит. – Не сегодня! Нельзя! Фу!

Люди начали оглядываться на странную незнакомку, говорящую с собственными туфлями. Я изо всех сил пыталась удержаться за шаткую действительность.

Святилище пыталось втянуть меня в себя. Всё, как предупреждал Карл.

Праховы ладони бессовестно нагрелись и обжигали нежную кожу подмышек. Я вытащила их обратно и с шипением упёрла в мраморные плиты ступеней, надеясь остудить. Раздались ошеломлённые вскрики, пронзительный младенческий плач. Кто-то заорал: «Стража!» Детский голос над самым ухом восторженно ахнул: «Тётенька горит?!»

Святилище тянуло меня к себе, как, бывало, Снежок тянет Дахху на прогулку: дёргает поводок, не слушая возражений; тащит, не боясь уронить хозяина, порыкивая, потявкивая, словно воплощённое нетерпение. Междумирье не хотело понимать, что мне нельзя вступать в него.

– Унни, поганка! – выдохнула я, осознав, что энергия бытия наполняет каждую клеточку моего существа, ещё мгновение – и я просто взорвусь.

Её надо погасить. Срочно погасить.

Видимо, по плану унни, её горячее изъявление любви должно было помочь мне с перемещением в Междумирье. Увы, но так не пойдёт. Нет-нет-нет. Даже не просите. Иди на фиг, Святилище, неразумное ты чудовище!

Значит, у меня два пути.

Либо я взрываюсь – сияние пальцев уже распространилось до локтей и ползло всё выше и выше, по ходу дела окрашиваясь в янтарно-багряные, перезревшие тона. Либо я нахожу другой выход для скопившейся энергии.

– К Сайнору, – процедила я сквозь плотно сжатые от напряжения зубы.

Надеюсь,Прыгатьсквозь пространство нужно именно так. Руки вспыхнули алым цветом – и всё пропало.

* * *

Толстый иджикаянский ковёр, расстеленный посреди королевских покоев, прекрасно заглушал шаги посетителей – любых, будь то муштрованные горничные или укомплектованные тяжёлыми сапогами стражи. Так и моё падение на пол из ниоткуда – прошло бесшумно.

Думаю, если бы не исторгнутый мной вопль, его величество лесной король вообще не заметил бы появление незнакомки в своей спальне.

А так – он бодро подпрыгнул на инкрустированном изумрудами кресле, эдаком внучатом племяннике трона, а потом негодующе встал и устремил на меня пронзительный монарший взор.

Не будь я так испугана предыдущим актом собственной пьесы, умерла бы от страха.

Разозлить Сайнора… Это полный финиш.

Впрочем, его величество не стал гневаться. Он просто поднял руки к правому плечу и приготовился дважды хлопнуть в ладони. Я знала, что таким образом подаётся охранный сигнал.

Два хлопка от Сайнора – и вокруг меня тотчас материализуется решётка, а со всего дворца к нам рванут стражи, маги, безымянные подхалимы и шестёрка оставшихся в живых Ходящих. Хотя агенты Теневого департамента наверняка объявятся сразу внутри предполагаемой клетки и с ходу меня придушат, если не придумают что-нибудь пострашнее. В общем, в любом случае меня ждёт не очень радужная перспектива.

Но король не успел позвать на помощь.

Энергия унни сегодня была в ударе. Я была в ударе. Время ползло со скоростью улитки, раздобревшей на мясистых виноградных листьях, и обогнать его было легче лёгкого.

Моя ладонь, так и не погасшая до конца после телепортации (догадываюсь, чтоПрыжокв иную реальность должен был забрать больше унни, чем перемещение на сотню метров, – так у меня образовался излишек), сжалась в кулак и осуществила красивую тринапскую подачу снизу вверх. Только вместо плотного мячика в руке пряталась чистая энергия. В полёте она превратилась в золотую сеть, мгновенно сковавшую короля. Так изображают плакальщиц в далёких западных культах: одеревеневшие, с поднятыми в мольбе руками.

Изумлённо моргнувший Сайнор пошатнулся, но – на моё счастье – устоял. Упади он плашмя на пол, никакой ковёр бы не спас от гулкого удара. И никакая унни, никакие боги – от моей скорой казни.

– Ох-ох-ох… – протянула я, поднялась с колен, отряхнулась и подошла к его величеству.

Там, замешкавшись, я сделала то, с чего планировала начать, сложись всё по плану, – глубоко поклонилась и проговорила в соответствии с принятыми нормами этикета:

– Ваше Величество, я, посланница хранителя Карланона, пришедшая вслед за его небесным ястребом, прошу выслушать меня. Имя моё – Тинави из Дома Страждущих, и, боюсь, если вы слышали обо мне в последний год, то лишь наихудшее. Умоляю, не судите сейчас меня, я – лишь сосуд для добрых вестей, посланных вам хранителями. С Вашего высокого позволения и благословения, при помощи сиятельных Авены и Карланона, я верну Вам сына, принца Лиссая. Я спасу его от нечисти, заполонившей некрополь, и доставлю Вам целым и невредимым, ибо на то воля и желание богов.

Я украдкой глянула на Сайнора. Как и следовало ожидать, скованный золотой цепью, он не мог ничего, кроме как гневно поблескивать белками глаз.

– Я сделаю так, что Лиссай вернётся к Вам, Ваше Величество, – повторила я.

Надеюсь, его проняло. Я поочередно щёлкнула ногтями больших пальцев о подушечки всех остальных – и золотая цепь с лёгким шорохом растворилась.

Король даже не вздрогнул, освободившись от тугих пут, – как стоял, так и стоял, будто ему было зашибись как удобно всё это время. Вот это выдержка! Я нервно пожевала губами, исподволь следя за его ладонями: позовёт ли охрану?

Сайнор с не меньшей опаской следил уже за моими руками.

– Боги хотят, чтобы принц Лиссай возвратился домой живой и здоровый, поэтому….

– Хватит, я понял, – прервал Сайнор. – Посмотрите на меня.

Я перевела взгляд на его безжалостные лазоревые глаза. Морщинки рунами разбегались до самых висков. Золотые волосы были коротко подстрижены. Корона с сапфиром туго перетягивала голову – интересно, она не вызывает мигрени?

– А ведь вы были близки с моим сыном, Тинави. Но потом предали его и королевство, – как-то буднично укорил меня Сайнор, садясь обратно в кресло.

Я осталась стоять.

– Боюсь, информация о моих действиях могла дойти до Вас в несколько искажённом свете. Я бы никогда не…

– Неважно, госпожа Страждущая. Значит, вы, как и этот ястреб, посланница Карланона, – король бросил взгляд на гордую птицу, всё это время неподвижно сидевшую на подоконнике. Моё шоу ястреб переждал с колоссальным, воистину божественным спокойствием. – Какова цена?

– О, – моргнула я.

Мне казалось, до этого пункта беседы мы дойдём ещё нескоро, если вообще дойдём.

– Если бы у вас не было неких надежд, вы бы сразу пришли с Лиссаем, а не устраивали… это, – Сайнор сделал неопределённый жест рукой. – Так какова цена за спасение моего сына? Чего вы добиваетесь, так безрассудно прикрываясь божественной волей?

Я покраснела. Прах. Я надеялась, Сайнор не допустит мысли о моей самодеятельности. Во всяком случае, так вот с ходу!

– Я бы хотела попросить о двух амнистиях: для себя и для Полыни из Дома Внемлющих.

– Что ж. Хорошо.

Я заморгала. «Как это хорошо?!» – хотелось заорать мне. А где долгие дебаты? Уговоры? Мольбы и, может, угрозы? Где крики «Почему ваш напарник сам себе амнистию не попросит?!» Сайнор не спешил объяснить, с чего бы это он, король Лесного королевства, сегодня такой покладистый перед лицом зарвавшейся аристократки.

Я прокашлялась:

– Ещё господин Внемлющий будет нужен мне в некрополе для спасения Лиссая.

– Вот как? – Его Величество скучающе прикрыл глаза и начал массировать веки подушечками пальцев.

Мне стало как-то совсем не по себе.

– Да. Моих умений не хватит, несмотря на благословение Карланона и Авены. Чтобы миссия прошла как надо, мне нужен именно Ходящий с полным комплектом запредельных способностей,

– Кажется, вы и сами неплохоПрыгаете, – пожал плечами Сайнор. – А таких золотых сетей я не встречал даже у агентов Теневого департамента.

– Вся моя магия дарована мне пресветлым Карланоном и несёт на себе отпечаток дарителя.

– Значит, вы умеете лечить, сражаться и защищаться. Это именно то, что пригодится вам в некрополе.

– Но я не могу и лечить, и сражаться одновременно.

– Моя гвардия в вашем распоряжении, – Сайнор костяшками пальцев подпёр подбородок.

– Прошу прощения, но, если вся ваша гвардия погибнет, Совет отнюдь не обрадуется. А если под курганом оборвётся жизнь того, кого вы и так похоронили в тюрьме, – какая разница?

– Разумно. Договорились.

И снова странно.

Его Величество сквозь зеркало посмотрел на настенные часы, идущие в обратном направлении:

– Меня уже ждут в Зале Совета. Я спущусь туда и соглашусь на то, о чём меня уговаривают уже так долго: а именно, на закрытие всех новых входов в курган. Их запечатают через два дня. Ориентируйтесь на этот срок. Если к тому моменту Лиссай не вернётся домой – вы умрёте.

– Либо я вернусь с принцем, либо меня убьют твари, обитающие в некрополе, – подтвердила я.

– Нет, – Сайнор отрицательно покачал головой. – Не только так. Если вдруг вы струсите, передумаете, решите сбежать со своим выпущенным из-под стражи напарником – вы всё равно умрёте. Мне даже не придётся вас искать. Любой, кто без приглашения появляется в королевских покоях, попадает под проклятие. Неважно, как пришёл чужак – в дверь, в окно илиПрыжком. Через шестьдесят шесть часов вы перестанете дышать. Вы обрекли себя на это своей дерзостью, Тинави. Шестьдесят шесть часов…. Я сам выбрал этот срок для проклятья. Говорят, всю среднестатистическую человеческую жизнь можно уложить в него – вернее, всё, что в ней достойно упоминания и сожаления.

Я окаменела.

Часы тикали. Ястреб застыл, буравя нас янтарным взглядом. Сайнор легонько улыбался.

Прах. Допрыгалась.

Король легонько пожал плечами:

– Если к тому моменту Лиссай будет у меня – я сниму проклятие. На это не способен никто, кроме меня. Можете спросить богов, конечно, – бровь Сайнора ехидно приподнялась (самую чуточку, тем ехиднее), – но я бы на вашем месте не тратил время зря. Конечно, сто тысяч золотых отменяются. Две амнистии вместо них – это даже слишком щедро.

Я кивнула и вдруг спохватилась: я ведь всё ещё в лисьей полумаске и с накладным носом! Ну да ладно. Возможно, первое даже хорошо. Вдруг рыжая мордочка напоминает королю о сыне и тем самым играет мне на руку в этих безумных переговорах?

– Итак, через два дня маги закроют курган – навсегда. Если к этому моменту Лиссай окажется дома, я отменю проклятие и подпишу два помилования. Если нет, вы умрёте, а Внемлющего – если он выживет – вернут в тюрьму. Мы поняли друг друга?

– Безусловно, Ваше Величество.

Сайнор встал, попрощался со мной лёгким кивком головы и проследовал к выходу из покоев. Я, сохраняя почтительную дистанцию, поплелась за ним.

Перед самыми дверьми он развернулся, снял с указательного пальца крупный перстень с синим камнем и протянул мне:

– На эти шестьдесят шесть часов вы снова в законе, Тинави. Перестаньте уже портить своё лицо этим жутким носом.

И Сайнор вышел в холл. Стражники-чрезвычайники хором гаркнули «Ваше Величество!» и дружно топнули правой ногой. Он не ответил и торжественно, не оборачиваясь, пошёл прочь.

Я снаружи закрыла за собой дверь в покои и оперлась на неё же, переводя дух, не в силах поверить в то, что сейчас произошло.

Правый страж сохранял профессиональную невозмутимость. А вот левый, едва Сайнор свернул за поворот, поднял церемониальное забрало.

– Ты в порядке? – нахмурилась скрывавшаяся под ним Кад.

– В полном, – пробормотала я в ответ.

А потом слабо улыбнулась ей и примерила королевский перстень на большой палец. Сел идеально.

Итак, начинаем обратный отсчёт.

12

Дождь в июньскую ночь

Лил дождь, и город наполнялся небом, Сошедшим к нам. Желая обогреться, Оно искало тех, за кем горячим следом Тянулось прошлое – и омывало, Обновляло, Любуясь, целовало сердце.

Шолоховская баллада

Я вышла из дворца – и о моей решительности можно было слагать легенды.

Первое, что я сделала, – нагло, пользуясь предоставленными Сайнором благами, сорвала с себя лисью полумаску, на весь мир выставляя лицо разыскиваемой преступницы.

Но – ноль эффекта! Секунду я соображала: что за дела, где реакция гвардейцев? А сообразив, не менее помпезно отодрала от себя и карнавальный нос тоже. И эффектным жестом распустила волосы, до этого собранные в низкий пучок.

Вот тут-то стражи и дёрнулись!

Но я лишь гордо выставила им навстречу перстень с королевской печатью. Это сработало: гвардейцы замерли как вкопанные. Видимо, практика с «дозволительными» украшениями была во дворце в ходу. Хм… Интересно, как далеко я могу зайти с таким перстнем? Не то чтобы я слишком озабочена вопросами вседозволенности, но соблазн творить чушь, пока можно, велик. До ужаса велик.

Так, изо всех сил тормозя своего внутреннего бунтаря, я пошла на шахматную поляну к Дахху.

Вечернее солнце в прощальной щедрости вызолотило и без того мягкие краски островных угодий. Наш белоснежный дворец, похожий на свадебный торт с декоративными бусами плющей, возвышался надо мной, как гора. Диагонали уровней сбегались к наивысшей центральной точке – изящной башенке, над которой реяло полотнище с шолоховским гербом: коронованным деревом инграсиль, растущим из кургана, под которым изображён бриллиант.

Горожан вокруг стало ещё больше.

На небе со свистом носились спирали магических огоньков. Они сбивались в стаи, будто скворцы, и удивительными геометрическими фигурами рассекали набухающую сумеречную синеву.

Когда я нашла Дахху, он, глядя наверх, безмятежно улыбался. Белый ферзь поддерживал Смеющегося за шёлковую шаль – как за поводок.

Друг стоял в углу игрового поля и лениво наставлял сразу двух юных шахматистов: поочередно подсказывал то одному, то другому. Мальчишки таскали огромные пешки с клетки на клетку и выражали бурный восторг, когда Дахху рекомендовал кому-то из них «съесть» фигуру противника: в таких случаях её заваливали на бок и колбаской скатывали с доски.

Я подошла к Смеющемуся. Извинившись и прервав партию, он выжидательно посмотрел на меня.

– Всё получилось, ура! Полынь выпустят, чтобы мы спустились под курган.

– Ура! А что у тебя на шее?

– В смысле?

Дахху указал на полированный диск солнечных часов, тускнеющий подле шахматной полянки: он мог худо-бедно сыграть роль зеркала.

– Присмотрись.

Я так и сделала.

И ужаснулась.

Во впадинах над ключицами проступили чёрные жилки. Будто кто-то влил мне в сосуды ядовитую вурдалачью кровь, и она теперь течёт под кожей. Прожилки медленно удлинялись, напоминая туристическую карту Шолоха, всё разрастающуюся с каждым годом…

Шестьдесят шесть часов, да?..

Дахху не дал мне всласть налюбоваться проклятием. Сложив оба костыля вместе и нетерпеливо вручив их гигантскому ферзю, друг по-целительски неделикатно схватил меня за подбородок и поднял его вверх, чтобы разглядеть узор.

– Не трогай! – рявкнула я, когда Дахху потянулся к чёрным узорам.

– Почему? Что это вообще? – в его глазах плескалась тревога. – Тинави, тебя заразили чем-то в Шэрхенмисте?

– Нет. В королевской опочивальне, – буркнула я.

Смеющийся поперхнулся.

– Ты… – он запнулся. – Что ты имеешь в виду?

– Я расскажу попозже, хорошо? – вздохнула я и сменила тему: – Кадия на посту до полуночи – после этого предлагаю собраться у тебя. А пока что я еду в тюрьму – забрать Полынь.

Дахху глянул на недоигранную партию (оставшиеся без присмотра мальчишки устроили на доске страшный бедлам) и задумчиво кивнул:

– А знаешь, я, пожалуй, с тобой.

После этого он витиевато попрощался с ферзём. Когда мраморная громада топала обратно к лабиринту, земля легонько тряслась под её шагами… Мальчишки бежали вслед, визжа и хихикая.

Мы покинули остров-курган.

* * *

Полынь держали в тюрьме Гластер-Кох.

Она находилась на северо-востоке Шолоха, за Башней магов. Не в центре города, но и не совсем на отшибе, ведь это была королевская тюрьма для особо опасных преступников, психопатов, к которых в исследовательских целях нередко заезжали чародеи и целители.

Когда мы выпрыгнули из нанятого кэба, было уже совсем темно. Дахху оценивающе посмотрел на мрачное здание Гластер-Коха: замшелые стены, узкие бойницы, тёмная вода во окружающем его рве… В тюрьму вели четыре разных моста – преступники делились на категории в соответствии со своими нарушениями и жили «клубами по интересам».

– Я подожду тебя тут, – решил Дахху, глядя на кованые врата нужного мне входа.

– Это надолго. Уверен?

– Да.

Формальности, связанные с временным освобождением Полыни («в целях консультации и помощи государству»), заняли пару часов. К сожалению, социальное могущество перстня на моём пальце не распространялось на возможность выпускать из тюрьмы преступников. Так что колдуны, работающие в Гластер-Кохе, писали во дворец, а оттуда отвечали крайне неспешно. Там никак не могли добиться подтверждения у его величества Сайнора – стеснялись отрывать короля от ужина.

– Рекомендую вам вернуться к этому вопросу завтра, – господин Стэгель Дайно, комендант тюрьмы, устало протёр очки-полулунья.

– Завтра будет поздно, – возразила я.

Седовласый комендант вздохнул, но спорить не стал. Судя по тому, что он заваривал мне уже третью чашку чая, я ему понравилась.

– Вы молодец, что поймали того серийного убийцу, – будто подслушав мои мысли, сказал господин Стэгель. – Коварный тип. Всем тюремщикам уже душу измотал своими беседами… Приходится сдавать его целителям в три раза чаще, чем остальных.

Я удивлённо приподняла брови.

– Мы пускаем к нему магов из департамента Лёгких Мыслей, чтобы они успокаивали его разум, – пояснил комендант и расправил складки на своём бархатном камзоле.

Камзол у Стэгеля был прекрасный, только очень мятый, приунывший. Как и сам Стэгель. Вот уж кому действительно лекарь-оптимист бы не помешал – непросто работать в таком месте, как тюрьма.

Наконец мне разрешили пройти в камеру Полыни.

Казематы располагались на нижних уровнях. Идёшь и идёшь. Ступень за ступенькой, всё глубже, и вот уже никакой надежды не брезжит перед глазами. Вокруг лишь темнота, разрываемая слабым светом фонаря, да редкий гиений хохот обезумевших злодеев.