Шолох. Тень разрастается

И вот месяц спустя я снова оказалась в Рокочущих рядах. И снова одна.

Но на этот раз я гораздо лучше вписываюсь в обстановку: как и большинство местных торговцев, я сейчас живу вне закона. Именно поэтому Андрис предложила ночной рынок как место встречи: она считала, что никто из местных точно не заинтересуется нашим разговором и не захочет выдать нас властям.

Идя по Рокочущим рядам, я то и дело ловила на себе хищные взгляды – и в ответ каждый раз многозначительно опускала руку на ножны с кинжалом. Наконец я оказалась на набережной Топлого канала. Там, на каменных ступенях, спускающихся к самой воде, меня ждала, раскуривая трубку, Андрис. Её русые волосы были подстрижены под пружинистое каре. Вместо ободка их придерживали круглые металлические очки с зелёными стёклами и толстой оправой. Эти очки – визитная карточка Андрис.

– Привет! – сказала я, садясь рядом с Йоукли.

Не отвечая, она внимательно осмотрела меня с головы до ног. Потом какое-то время понаблюдала за тем, что происходит вокруг нас.

Я и сама стала разглядывать её, не менее тщательно. Даже более тщательно: при виде моей прилежности брови Андрис поползли вверх. С ней всё было по-прежнему: комбинезон из грубой ткани, светлая рубаха, румяные щёчки и две татуировки на предплечье. На первой – волчья голова, вписанная в круг. На второй – карта мира и роза ветров. Это были символы департамента Ищеек и всего Иноземного ведомства соответственно.

– Йоу, Тинави! Надо же, а я боялась, что это будет ловушка, а не настоящее приглашение, – наконец хмыкнула Андрис.

Она выпустила клуб вишневого дыма из курительной трубки и разжала кулак, показав спрятанный там амулет в виде железной звезды.

Андрис запихнула его в нагрудный карман и широко улыбнулась:

– Я думала, сейчас придёт какой-нибудь подставной хмырь, и тогда я припечатаю ему на шею Светило Утопленника и буду макать головой в воду в целях самообороны – вот, подготовилась. А это действительно ты – невероятно! Где ты раздобыла такой шикарный накладной нос, признавайся? С ним ты похожа на фею.

– На фею-переростка, ага, – вздохнула я и рассказала об экспериментах Кадии с гримировальной массой.

– Потом отдай его мне, пожалуйста, – попросила Йоукли. – Пригодится в работе.

– Договорились. Андрис, почему Полынь до сих пор в тюрьме?

Она тяжело вздохнула.

– А ты не любишь предисловия, да, Тинави? Внемлющий под замком, потому что нарушил закон.

– Но он же получил право использовать генеральское желание. Что он попросил, если не свободу?

– Он до сих пор не использовал этот козырь, – Андрис с размаху метнула огрызок яблока в реку. Потом взяла трубку, вытряхнула из неё старый табак и полезла в кисет за свежей порцией. – Мой человек в тюрьме пытался выяснить, какого такого лешего наш дорогой Ловчий не торопится получить свободу, но ведь ты его знаешь… От него и в обычной жизни иногда словечка не добьёшься, а с охранниками он тем более не спешит делиться сокровенным.

Я, сидевшая с поджатыми ногами, расстроенно стукнулась лбом о собственные колени. А потом ещё раз. И даже тихонечко застонала, чтобы Андрис точно прониклась степенью моего отчаяния.

Судя по всему, Полынь решил сберечь своё желание на будущее.

И, скорее всего, он всё-таки надеется потратить его на амнистию для своей тетушки Тишь[7]. Потому что именно это – свобода для Архимастера – было целью всей его гонки за званием Генерала Улова. И причиной того, почему он вообще решил стать Ловчим.

А Полынь – не тот человек, который легко отказывается от своих планов. Даже если их осуществление означает, что самому ему предстоит гнить в тюрьме.

Упрямый, невыносимый, невозможный Ловчий!

– Не понимаю, на что он рассчитывает, – покачала головой Андрис. – А ещё не понимаю, как так вышло, что ты сбежала из тюрьмы, а он – нет.

Под пристальным взглядом её медово-коньячных глаз я вспыхнула.

Йоукли не нужно было продолжать, чтобы я угадала подтекст её реплики.«Это он спас тебя, да, Страждущая? А сам остался в заключении, как герой, потому что наверняка обстоятельства складывались так, что сбежать мог только кто-то один».

– Андрис, я сбежала сама. Если бы я могла взять с собой Полынь – я бы сделала это.

– Вот в этом-то и разница между нами, Тинави, – она криво усмехнулась. – Я бы ни за что не оставила его одного.

И снова – кровь прилила к моему лицу. Мне показалось, будто Йоукли дала мне пощечину.

Я тоже думала об этом. И в Шэрхенмисте, и на корабле, и, конечно, вчера ночью, когда проворочилась в кровати до рассвета, так и не сумев толком поспать.

Только вот в чём беда – как ни изводи себя сожалениями о прошлом, оно не изменится. Ты не сможешь переиграть свои решения и поступки. Как бы ни было паршиво на душе, нужно смотреть вперёд, потому что все твои шансы исправить что-то – там.

Тем более, отставив эмоции и положа руку на сердце, я могла признаться, что до сих пор считаю свой уход в Междумирье – пусть и в одиночку – верным выбором. Как минимум, в противном случае нас с Полынью уже бы казнили, ведь не случилось бы моей встречи с Карлом и его приказа королю оставить Внемлющего в живых.

И да, теперь я на свободе. У меня развязаны руки, а значит, сейчас у меня гораздо больше возможностей вытащить Внемлющего, чем было, когда я сидела в карцере.

Не знаю как, но я верну тебя, Полынь.

– Андрис, ты сказала, что у тебя есть «свой человек» в тюрьме. А он мог бы организовать мне встречу с Внемлющим?

– Ха, ха и ещё раз ха, – она посмотрела на меня исподлобья. – Неужели ты думаешь, что я бы сама не поговорила с ним, если бы существовала такая возможность?

Я сглотнула.

Наш разговор шёл не совсем так, как я надеялась. Вообще, у нас с Андрис были тёплые приятельские отношения, но имелся один нюанс, из-за которого прямо сейчас в них ощущалась некоторая напряжённость. А именно: если я правильно понимала, Ищейке давно нравился мой напарник. Может, и она ему: в случае Полыни это прах разберёшь. Как минимум, я знала, что раньше они проводили много времени вместе. А ещё Андрис была профессионалом, человеком, который служил в Ведомстве уже пять лет и являлся доверенным лицом многих опытных Ловчих, включая Внемлющего.

Естественно, Андрис не была в восторге от того, что:

– какой-то новой девице, а не ей, Полынь доверил тёмную тайну своего прошлого;

– с этой же новой девицей загремел в тюрьму (м-м-м, романтика!..);

– возможно, помог ей спастись ценой продолжения своего заключения;

– и теперь она, эта девица, сидит тут и умничает, сама ничего не зная и не умея.

Осознав всё это (позже, чем нужно было, ага), я схватилась за голову.

– Андрис, – умоляюще протянула я, – можно я задам тебе ещё несколько вопросов? Потерпишь меня, пожалуйста? А потом обещаю исчезнуть с глаз долой.

Она внимательно посмотрела на меня, а потом вдруг тяжело вздохнула и добродушно потрепала меня по волосам.

– Тинави, – произнесла она гораздо теплее. – Я не злюсь на тебя. Точнее, как минимум, стараюсь этого не делать. У меня плохое настроение из-за всего происходящего, но это не значит, что я собираюсь вписывать тебя в враги и гневно растаптывать наше приятельство. Объективно, твоей вины тут нет, и я достаточно адекватный человек, чтобы понимать это. Разберемся.

Боги, какая она крутая.

Слова Йоукли неожиданно заставили меня вспомнить о том, что она гораздо опытнее меня не только в работе, но и в целом, по жизни. В том числе – в отношениях с людьми, которые Склонны Ужасно Раздражать. Она – старшая сестра в многодетной семье, состоящей из пяти погодок, и, как сама не раз признавалась, её младшие сёстры и братья регулярно вели себя так, что ей хотелось убиться. В итоге она последняя уехала из отчего дома и поступила в Академию – сначала добилась того, что все «мелкие» устроились в жизни. Да и в ведомстве она только и делала, что тренировала стажеров-Ищеек.

В общем-то, Андрис – крепкий орешек. И её сердце достаточно большое и доброе для того, чтобы, действительно, хотя бы постараться не держать на меня обиду.

Мы ещё долго разговаривали, но я не узнала больше ничего принципиально важного. На прощание я, поколебавшись, спросила Йоукли, почему она не стала расспрашивать меня о том, как именно я сбежала.

Андрис пожала плечами.

– Потому что не бывает планов побега, которые срабатывают дважды в одной и той же тюрьме. А ещё, поговорив сейчас с тобой и обдумав всё хорошенько, я подумала, что Полынь, вероятно, и вовсе не хочет бежать. Полагаю, он собирается выйти из тюрьмы как свободный человек. И знаешь что? Я уверена, что рано или поздно у него это получится.

– Надеюсь, что всё-таки «рано», – поёжилась я. И, поколебавшись, добавила: – Если вдруг я захочу попробовать… ну… помочь ему с этим, и мне нужен будет какой-то совет, я могу обратиться к тебе за помощью?

– Конечно, – кивнула она и протянула мне ладонь для рукопожатия. – Сделаю максимум возможного. В ведомстве как-то пусто без Полыни. Да и, наверное, без тебя, – задумчиво добавила она в конце.

И в тот же момент, как мы пожали друг другу руки, по всему Шолоху зазвенели часы, отмечая полночь.

* * *

Всю обратную дорогу Патрициус продолжал радоваться нашему с ним «новорожденному дуэту, прекрасному союзу». Цокета так воодушевляла идея бравой команды «Езжай и Стражди», что он даже собрался рисовать о нас комиксы, подрядив в качестве художниц своих многочисленных дочурок.

– Вот увидите, мадам, не пройдёт и пары лет, как я стану популярным автором. А извоз – это будет так, для души.

Я засмеялась и пообещала по возможности помогать.

– Вы, главное, всяческие приключения поставляйте!

– О, это я могу!

Я снова ночевала у Кадии. А Дахху вчера выписался из лазарета и вернулся в свою пещеру. Целители согласились с этим, потому что в общем и целом Смеющийся был в порядке, только иногда на него накатывала дикая слабость, а правая нога немела. Из-за этого ему с собой выдали гору пузырьков с тонизирующими эликсирами и парочку костылей, чтобы он не навернулся где-нибудь ненароком.

Уже привычно прокравшись сквозь ночной сад к покоям Кадии, я с удивлением обнаружила, что она…общаетсяс моей рамбловской туникой.

Утром эта туника пережила страшное испытание под названием «стирка», и, кажется, теперь чувствовала себя униженной и оскорблённой. А потому жаловалась Мчащейся – так, как это мог бы сделать живой человек.

Они сидели в креслах друг напротив друга (рубаха сама по себе прекрасно держала форму тела), и туника экспрессивно размахивала рукавами, то потрясая несуществующим кулаком, то всплескивая «руками». Жаловалась она, собственно, на меня – ведь это я постирала её. Своими собственными неопытными в домашних делах руками: привычно отдать волшебную ночнушку прислуге – при том, что в доме Мчащихся до сих пор никто не подозревал о моём тайном присутствии – было бы, как минимум, странно.

Кадия ржала, как конь, и поддакивала тунике.

– О-о-о, да, Тинави очень жестокая, очень! И руки у неё из задницы, – гоготала Мчащаяся. – А ещё она чистоплюйка.

– Ну приплыли! – возмутилась я, отодвигая балконную дверь и входя в комнату. – Стоит уйти на пару часов, как тебе уже вовсю перемывают косточки.

– Да ладно, мы же любя, – с улыбкой отмахнулась Кад, а туника категорично сложила рукава крестом: «Нет-нет, вообще не любя, ни разу!» – читалось в этом жесте.

Какое-то время мы посидели, если так можно выразиться, втроём. Туника переливалась всеми цветами жемчуга – от серого до розового, а мы с Кадией пили ароматный гречишный чай, по вкусу напоминающей яблочное печенье, и ложками ели цветочный мёд из стащенного с кухни горшочка.

А потом Кадия нацепила тунику на себя и легла в ней спать. Надо сказать, что их отношения развивались потрясающе быстро!

Я же села за рабочий стол, зажгла аквариум с осомой и стала прописывать список из ста идей того, как хотя бы в теории можно было вернуть Полыни статус свободного человека. И себе заодно, что уж! Но, увы, идеи закончились на трёх десятках, и то – ни одна из них не выдерживала критики.

Вздохнув, я тоже залезла в постель.

– Милое подсознание, может, ты поможешь придумать что-нибудь путное? – без особой надежды прошептала я. Щелчком пальцев выключила прикроватный светильник со светящими кристаллами кварца и вскоре уснула.

* * *

– Тинави, ты меня слышишь? Эй?

– Дай ей пару минут, Карл.

– Она плохо выглядит. Может, мы слишком резко её выдернули?

– Она человек. Они хлипкие. Подожди немного.

– Ави, это грубо. Касательно живого существа говорят «слабые». Слабые, а не хлипкие. Хлипкий – это стол. Или алиби. Или сюжет в этом новом блокбастере.

Я открыла глаза. И, увидев, где я и с кем, крупно вздрогнула.

Карл, сиятельная богиня Авена и я сидели на веранде кафе, расположенного, судя по всему,в другом мире. Рядом с нами пролегала дорога, а по ней – с рёвом проносились удивительные механизмы, похожие на металлические разноцветные кэбы без лошадей. Вдоль дороги росли пальмы, а за ними виднелись огромные здания, построенные, казалось, полностью из стекла. Их окна ярко сияли в свете жаркого солнца, висящего посреди безоблачно-синего неба. Было сухо и жарко. Из внутреннего помещения кафе доносилась странная музыка – быстрая и тяжёлая, режущая слух: казалось, какой-то каменный великан решил побоксировать с моими ушными перепонками.

– Тинави! Ты как? – воскликнул Карл, заметив, что я очнулась.

Внезапно начавшееся головокружение заставило меня вновь закрыть глаза, хотя любопытство, конечно же, требовало, чтобы я продолжила разглядывать это удивительное место.

Над самым ухом раздался голос богини Авены:

– Что ж, добро пожаловать в Форт-Лодердейл, девочка.

– Спасибо! Я правильно понимаю, что это не обычный сон?

– Правильно, – по голосу Карла было понятно, что он улыбается. – Тебя мутит, да?

– Есть немного.

– Подержи меня за руку, станет легче.

И действительно: когда я, не открывая глаз, сжала ладонь Карла, тошнота и головокружение стали медленно отступать. Вероятно, прикосновение к тому, кто находился в этом мире полностью и по праву, сделало меня вещественнее для окружающей действительности, равно как и наоборот: её – для меня.

Вскоре я снова смогла открыть глаза и заново осмотреться. Теперь я уделила больше внимания тем, кто сидел рядом со мной за столиком.

Авена – величавая, мрачная, с подстриженными по плечо прямыми волосами и взглядом настоящей воительницы. Карл – в своей ипостаси симпатичного мальчишки с курносым носом и огромными бирюзовыми глазами.

И… Принц Лиссай, не замеченный мной вначале.

– Лис! – ахнула я.

Ищущий – ужасно бледный и непривычно измождённый, со своими растрёпанными золотисто-рыжими волосами и тонкими чертами изумительно красивого лица спал, сидя в… инвалидной коляске. Когда я увидела её, моё сердце словно споткнулось.

– Что случилось? – сглотнула я, глядя на Лиса, который на контрасте со всей этой пестротой вокруг нас выглядел хрупко и призрачно, словно отражение в ночном пруду.

– Не бойся, он полностью здоров, просто очень измотан, – поспешил успокоить меня Карл. – Что, кстати, является настоящим чудом с учётом того,кудаих с Авеной выкинуло Междумирье.

– И куда же? – я перевела взгляд на богиню-хранительницу.

Та взяла со стола и надела тёмные очки, затем сделала глоток красно-оранжевого лимонада, украшенного клубникой и долькой лимона, и небрежно пожала плечами.

– В Хаос, – коротко сказала она.

Я ахнула.

Хаос!.. Он же – владения Зверя. Другое измерение, непостижимое и безжалостное, которое было надежно отрезано от нашей вселенной ровно до тех пор, пока Карл, попытавшись найти Отца Небесного, случайно не открыл ведущие туда Врата.

Хаос, в котором прежде не бывали не то что люди, но и сами боги. Который живёт по своим правилам. И чей властитель – Зверь – мечтает лишь об одном:съесть нашу вселенную.Поглотить её. Полностью вобрать себя.

Но, к счастью, Карланон уже вернул себе память и борется с ним, и, как бы ни переживал Ол`эн Шлэйла, мир не должен пасть.

– Эм, касательно этого… – Карл, бросив на меня быстрый взгляд, облизнул губы. Я тотчас вспомнила, что он умеет читать мысли.

– Тинави, боюсь, ситуация со Зверем оказалась хуже, чем я думал и говорил раньше, – он сквозь трубочку потянул тёмный напиток, налитый в высокий запотевший стакан. – Зверь не только быстро пришёл в себя после нашей битвы – Зверь стал даже сильнее, чёрт бы его подрал. Понятия не имею, как нам теперь с ним совладать.

– Не пугай свою протеже, – Авена, сдвинув очки на кончик носа, строго посмотрела на Карла. Тот фыркнул.

– Не думаю, что Тинави получится так просто испугать. Точнее, испугать-то можно, но голову она от этого не потеряет: проверено на личном опыте. А значит, нечего смягчать для неё описание ситуации.

– Какой ты безжалостный, – пробормотала я.

– Зато честный, – мальчишка поднял указательный палец. Авена бросила на него ещё один суровый взгляд, и он, поморщившись, кивнул. – Но, на самом деле, ситуация со Зверем – не твоя забота, а наша, конечно. Не забивай себе этим голову. Я позвал тебя сюда ради Лиссая. Мне потребуется твоя помощь, чтобы я смог вернуть его в Шолох. Дело в том, что я пока не успел восстановить Междумирье, а без него путешествия между мирами проблематичны даже для хранителей. Поможешь?

– Конечно! – я всплеснула руками. – Карл, как ты себе представляешь, чтобы я сказала «нет»?! Рассказывай, что нужно делать?

– Ну на самом деле просто ждать и быть наготове, – он улыбнулся. – Двадцать седьмого июня в одиннадцать вечера я снова призову тебя к себе – так, как сделал это сегодня. Но обратно домой ты уйдешь уже не одна, а вместе с принцем.

– А почему он не может отправиться со мной сейчас?

– Потому что мне нужно успеть подготовить ритуал, который позволит принцу переместиться в другой мир целиком. Если что, ты сейчас перенеслась лишь частично: тело спит в Шолохе, а здесь находится лишь твое отражение. Пусть ты и чувствуешь себя как обычно, местные жители не видят и не ощущают тебя. Разве что вздрогнут от внезапного укола холода, если окажутся слишком близко.

– Поняла. А мне надо как-то готовиться?

Карл задумался.

– Приходи к назначенному времени в какое-нибудь безопасное место, куда принцу будет, скажем так, комфортно попасть после пребывания в Хаосе… Если я заберу тебя из твоего дома, то вы и вернетесь к тебе домой. А если заберу с площади – окажетесь на ней. Так что выбери место с умом. Это всё.

Я шутливо отдала честь и улыбнулась:

– Двадцать седьмое июня, одиннадцать вечера. Запишу в свой календарь!

Карл улыбнулся в ответ, а Авена посмотрела на часы, надетые на её запястье, и цокнула языком.

– Вам пора заканчивать разговор, Карл. Долгое пребывание души отдельно от тела фатально для человека. Будет непростительно, если твоей следующей ошибкой станет то, что ты случайно убьешь свою ученицу.

Я поперхнулась, услышав её слова, а Карл ругнулся и, наклонившись ко мне через стол, затараторил:

– Так, последнее! Как я уже сказал, я не успел восстановить Междумирье. Оно сейчас пребывает в крайне нестабильном, болезненном состоянии. Хлопает дверьми, если так можно выразиться, сходит с ума от горячки. Если вдруг оно попробует насильно втянуть тебя в себя, перепутав со мной (это возможно, ведь наша с тобой магия ощущается одинаково), ни в коем случае не поддавайся! Делай что угодно, но не соглашайся войти в него – иначе тебя разорвёт на части.

Моё лицо вытянулось. И Авенина фразочка про «фатально», и Карлово миленькое «разорвёт» звучали отнюдь не вдохновляюще.

– Вижу, ты всё поняла! – удовлетворенно кивнул Карл и, не успел добавить что-то ещё, как Авена хлопнула ладонями по столу:

– Закругляемся.

И в тот же момент я почувствовала, как меня всасывает куда-то – будто утягивает в речной водоворот. Безупречное лицо спящего Лиссая было последним, на что я успела взглянуть перед тем, как меня поглотила темнота.

* * *

Нежные, словно припудренные розовым потоки солнечного света акварелью раскрашивали спальню Кадии.

Высокая этажерка с кубками за победы в тринапе, бархатный диванчик и туалетный столик составляли треугольник композиции, открывшейся моему осоловелому взгляду.

Серебристо‐салатовые ветви ивы непрошенным изобилием вваливались в распахнутое балконное окно. За ними виднелся декоративный пруд, в котором дурачились краснобокие карпы. Вдалеке, пока ещё тихо, приборматывая, распевалась садовница – краснощёкая кудрявая душечка с кнасским акцентом.

Я перевела дух. Потом вытащила из-под одеяла руку и с опаской ощупала лицо, шею, плечи. Вроде все на месте. Сев в кровати, я сбросила ступни на пол, привычно постаравшись не наступать на трещинки между розовато-оранжевыми, цвета апельсиновой меренги, плитками.

Бом‐м‐м‐бом‐бом… Старинные ходики вскинулись на стене, трижды повторили свой трёхдольный напев. Девять часов.

Я вышла в сад: босая, зевающая, со встрёпанными волосами. Утро в Шолохе было до боли прекрасно… Я застыла на пороге, не в силах вдохнуть: мешали то ли остатки межпространственного сна, то ли так некстати припершая к стенке ностальгия.

Сметанные облака аппетитными ложками сгущали высокий лазурный небосвод. В скрупулёзно подстриженной траве с безбашенной смелостью тарахтели кузнечики. Блестящие, как самоцветы, стрекозы расчётливо вспарывали шелка утреннего воздуха, слоями поднимавшегося от земли: холодно, теплее, совсем тепло… Я глубоко вдохнула эту пьянящую шолоховскую быль.

Жизнь.

Привет, жизнь!

Как же я тебя люблю, дорогая моя, драгоценная моя, моя главная страсть и главная радость. Куда бы ни мчались безумные кони фатума, как бы далеко ни было настоящее от моих детских мечтаний, знай, жизнь, – ты прекрасна. Каждым вздохом своим я славлю тебя, каждой секундой бытия. И неважно, кто я, что я, что сделала, а что – увы, но нет. Неважно, любит ли меня хоть кто-нибудь, я люблю – тебя, моя жизнь, тебя, мой Шолох, и значит, всё это уже не зря.

Где-то там красивый, как старинная золотая монета, принц Лиссай спит под палящими лучами чужого солнца. Через несколько дней его вернут домой. А значит… это значит, что…

Боги-хранители!

Я аж подпрыгнула, когда у меня в голове с ясной отчётливостью нарисовался план действий: безумный, самонадеянный, но всё же дающий сто очков вперёд всем моим идеям из списка, так до сих пор и лежавшего на письменном столе.

От избытка чувств я послала воздушный поцелуй садовнице, копавшейся в зарослях шиповника, и вприпрыжку бросилась обратно в спальню.

* * *

– Кадия, просыпайся! – расталкивала подругу я, с ногами забравшись на кровать и пытаясь отобрать у неё подушку. Причём свою подушку: ведь стоило мне покинуть постель, как Кадия заграбастала её и, сладко посапывая, крепко сжала в объятиях. На мои толчки она не реагировала. Ситуацию спасла рамбловская туника, которая как-то так извернулась, что воротом дотянулась до лица Мчащейся и зажала ей нос.

– Хей! – не успела я испугаться за жизнь Кадии, как та уже очнулась.

Рывком дёрнув вниз рубаху, она расхохоталась:

– Ой, не могу! Эту штуку можно использовать как будильник! Ну что тебе нужно, неугомонная? – ласково обратилась она к тунике. Та задрожала, смущаясь.

– Слушай, Кад, а хочешь, я тебе её подарю? – внезапно предложила я. Обе повернулись ко мне в счастливом изумлении.

Я улыбнулась:

– Бери!

– Точно? – глаза Кадии возбуждённо загорелись.

– Точно. Вы идеальная пара. Моё сердце будет разбито, а самоуважение скатится на дно океана, если я посмею вас разлучить, – подмигнула я.

Кадия возликовала. Рубашка замерцала совсем уж восторженно. Я, довольная, отправилась умываться.

Как же здорово дарить! Величайшее наслаждение – дать человеку то, от чего его сердце радостно подскочит. Сам сразу чувствуешь себя таким свободным, счастливым и благополучным… А кем себя чувствуешь, тем и становишься. Закон наивный, но действует. Прах побери, на сто процентов действует.

Когда я вернулась в спальню, Кадия уже сидела за письменным столом, складывая лиловую ташени. Ночнушка переливалась на ней всеми цветами апрельского лососевого нереста и заново поприветствовала меня, блеснув иссиня‐зелёным.

– Кому пишешь? – полюбопытствовала я, уже привычно прилаживая к лицу свой курносый псевдонос.

– Командору Финну. Подтверждаю, что получила информацию о том, где завтра будет располагаться мой пост – и не имею ничего против такого распределения.

Увидев мой непонимающий взгляд, Кадия пояснила:

– Завтра же День цветов. Или ты забыла?

Ох, точно!

День цветов – это один из пяти летних праздников в нашем королевстве. Большой и красочный фестиваль, на который в Шолох всегда съезжается куча туристов. Со всеми событиями я совершенно упустила из вида, что он будет так скоро!