Сказка с (не)счастливым концом(?)

– Да. Я хочу этого, – твердо сказал Паша, и в ту же секунду у него отпали последние сомнения в своем решении. – Выясню у Сереги, что да как, заеду на кладбище к маме, а потом мы уедем навсегда.

– Как скажешь, – согласился Морган. – Значит, в аэропорт? Через несколько часов есть вылет в Москву.

– В аэропорт, – подтвердил Паша. – Сейчас, только чемодан захвачу.

– В этом нет нужды. Его перевезут на виллу. Новая жизнь будет ждать тебя там. Или в любом другом месте, где пожелаешь.

– Слушай, но дома-то, наверное, сейчас мороз?! Все ж таки не месяц май на дворе.

– Не беспокойся. Тебя встретит Тамаш. Он же привезет вещи по погоде.

– Ладно, как скажешь, – Паша знал, что так и будет, и больше не думал об этом. Его мысли вновь вернулись к последней строчке серегиного письма.

«Они отрезали мне ноги». А, может, это какая-то, неизвестная Паше, фигура речи, очередной тюремный жаргонизм? Серега любил, иной раз, выразиться туманно и витиевато, изображая из себя, порой, какого-то средневекового вельможу. На контрасте с его внешностью типичного простачка из провинции это всегда выглядело довольно забавно.

– Что бы ты сейчас себе не надумывал, узнать наверняка ты сможешь только на месте, – вклинился в пашины измышления Морган.

– Слушай, а ты не можешь выяснить, что да как? – осенило Пашу.

– К сожалению, нет, – возразил Морган. – Единственная оставшаяся о твоем друге информация гласит, что он действительно отбывал четырехлетний срок по триста восемнадцатой статье. Вышел девять месяцев назад. За время отсидки за ним числятся два «флажка».

– Это еще что?

– Нарушение режима содержания в месте лишения свободы.

– Понятно… а про ампутацию?

– Ничего. Либо этот факт скрыли от системы учета, что представляется мне достаточно вероятным, либо это произошло, если вообще произошло, уже вне стен пенитенциарного учреждения.

– Я тебя понял, – вздохнул Паша.

Напоследок, он еще раз обошел апартаменты и спустился вниз к ожидавшему его такси.

Перелет до Москвы прошел без приключений. На этот раз Паша обошелся без обильных возлияний, ограничившись двумя бокалами вкуснейшего пива какой-то трудно запоминаемой бельгийской марки. Зато у него была уйма времени, чтобы насладиться всеми стадиями полета. Он оказался не таким уж и страшным, как опасался Паша. Два раза самолет попадал в легкую турбулентность, но для сидевших в голове авиалайнера пассажиров она была практически неощутима. Взлет же и, особенно, посадка в ночной Москве произвели на Пашу неизгладимое впечатление.

На таможенном посту Пашу встретили как врага народа, особенно удивившись отсутствию багажа. В представлении таможенников любой человек, побывавший за границей, должен был ввозить на родину, по меньшей мере, два чемодана зарубежного товара, о чем не преминула сообщить уродливая грымза в форме, чем-то схожая с тем непонятным существом, которое выпускало Пашу из страны около месяца назад.

Впрочем, на этот раз Паша был морально подготовлен к встрече с представителями родной правоохранительной системы и никак не выдал свое неудовольствие, чем еще больше разозлил пограничницу, выдавшую ему паспорт с отчетливо слышимым зубовным скрежетом.

Когда Паша шел по «зеленому коридору», у него вдруг завибрировало левое бедро. Паша схватился за карман брюк и нащупал очертания знакомого предмета. Он совсем забыл о телефоне, который сосватал ему Морган, бывший тогда еще ДЖАРВИСом! Да, он по-прежнему везде носил устаревший аппарат с собой и раз в неделю ставил на зарядку, но со временем свыкся с бесполезностью этого мини-кирпича и рассматривал его исключительно как талисман.

Достав телефон, он уставился на незнакомый набор цифр на непривычно маленьком дисплее. Кто мог знать его номер, если даже он сам им не интересовался? Вдруг, это какая-то реклама или что похуже? Пашин палец потянулся было к кнопке отмены вызова, но был остановлен голосом Моргана: – Может, все-таки ответишь? Нехорошо заставлять человека ждать.

– Да там наверняка какой-нибудь спам, – возразил Паша. – Откуда кому-либо известен этот номер?

– Ну уж наверняка не случайному коммивояжёру. Отвечай, не бойся, – подбодрил его Морган.

– Тьфу, глупость какая, – мысленно фыркнул Паша, нажал на зеленую трубочку и поднес телефон к уху.

– Алле, Романо! Ты там, брателло? – раздался из динамика жизнерадостный голос, который принадлежал конечно же цыганскому барону, как его про себя называл Паша, Тамашу.

– Привет, Тамаш. Да, я там. Точнее, тут.

– Прилетел уже? – в трубке послышалось какое-то цокание, и у Паши перед глазами возникла картина ощерившегося и светящего по сторонам своими крупными лошадиными зубами цыгана.

– Представь себе.

– Отлично, земеля! Я жду тебя тут, справа от выхода из буферной зоны.

– Сейчас буду, конец связи, – Паша закончил разговор и заспешил на выход, обгоняя других путешественников.

– Нашел себе земелю, – беззлобно пробурчал он себе под нос.

Цыган встречал его, держа в руках какой-то куль или что-то вроде того. Когда Паша подошел к нему, Тамаш встряхнул куль, оказавшийся дубленым полушубком, подбитым похожим на овчину мехом. В другой руке у него оказалась настоящая ушанка, отделанная схожим с полушубком образом. Сам Тамаш был облачен в короткую ярко-оранжевую дубленку и пышную шапку с лисьим хвостом.

– Е-мое, Тамаш! Ну ты даешь! – Паша нехотя принял у него одежду и крепко пожал протянутую руку.

– Бери-бери, у нас тут тринадцать градусов. Ботинки ждут тебя в машине… Ты подкачался что ли? – Тамаш одобрительно крякнул и потер руку об руку, разминая пальцы, которые Паша немилосердно сдавил несколько секунд назад.

– Есть немножко, – бросил Паша, накидывая на плечи полушубок. – Ты откуда узнал мой номер телефона?

– Да все оттуда же, откуда ж еще? – Тамаш с усмешкой постучал пальцем по левому уху. Там, как теперь знал Паша, скрывался крохотный передатчик, через который цыган получал указания от Моргана.

– Понятно. Слушай, мне нужно в Клин. Успеем до ночи?

– Эээ, Романо, куда такая спешка? Мне сказали, что сегодня ты переночуешь на базе. А уж завтра с утра поедем куда надо.

– Вот как? – Паша вопросительно поднял бровь. – А что за база?

– Ну тот дом, откуда ты уезжал за кордон. Оттуда и Клин твой ближе.

– Это все твоя работа? – обратился Паша к Моргану.

– Так будет лучше, – пояснил тот. – Сейчас уже поздно спешить. Не хочешь же ты заявиться к другу за полночь? Переполошишь народ.

– Ладно, пусть так, – согласился Паша.

– Хорошо, Тамаш, поехали, – обратился он к ожидавшему цыгану. – Веди, где там наша машина?

– Пойдем, Романо, тут недалеко.

Через полтора часа Паша вернулся в дом, где почти месяц назад умерла его мама. Не слушая доводов Моргана, он решил заночевать в той самой комнате и полночи не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок на жестком матрасе узенькой кровати. Воспоминания детства и юности вновь нахлынули на него, оставляя на щеках мокрые соленые дорожки. Только под утро Паша, наконец, забылся тревожным сном, постанывая и корчась в некоем подобии полудремы.

Морган не стал вмешиваться и корректировать пашино эмоциональное состояние, справедливо полагая, что это лишь навредит его психике. Паша нужен был ему здоровым, а такие ментальные испытания, как узнал Морган, способствовали закалке человеческого характера. Он выяснил, что чрезмерное ограничение стресса для людской нервной системы влечет за собой пагубные последствия. В случае внезапного психоэмоционального перенапряжения незакаленный организм может попросту сломаться, введя своего хозяина в неадекватное состояние. Паше же, по мнению Моргана, предстояло еще не одно испытание подобного характера, поэтому сверхразум устранился, наблюдая за пашиными переживаниями со стороны.

В районе десяти часов утра Паша, наконец, перестал мучить себя многочисленными попытками уснуть и спустился в гостиную. В холодильнике обнаружилась пачка пельменей и полголовки сыра. Вместе с тремя чашками крепкого кофе это позволило ему прийти в состояние, отдаленно напоминающее нормальное. Конечно, на фоне месячной диеты из высочайшего качества продуктов пельмени выглядели так себе, но на безрыбье, как говорится, и рак – рыба.

Едва Паша с сожалением прикончил последний кусочек сыра и печально посмотрел в показавшую дно чашку, его телефон вновь подал признаки жизни, разразившись отвратительным шестнадцатибитным пищанием.

– Блин, надо опять на вибрацию переключить, – проворчал Паша, сбрасывая вызов. Экран высветил вчерашние цифры – Тамаш был готов к отправлению. Паша не стал перезванивать, он с кряхтением встал и побрел в гараж.

– О! Брателло! – раскрыл свои объятия цыган, встречая Пашу у машины. – Едем?

– Тамаш, уймись. Без тебя тошно… – Паша не ответил на приветствие водителя, сразу забравшись на заднее сидение тойоты.

– Трудная ночь? – Тамаш завел мотор, и джип плавно тронулся с места.

– И не говори. Я подремлю пока мы едем, ты там не гуди особо, хорошо? – Паша поджал ноги и лег плашмя, закрыв зудящие от недосыпа глаза.

– Как скажешь, Романо, как скажешь, – Тамаш пожал плечами и сосредоточился на дороге.

Уже через пять минут Паша, несмотря на выпитый только что кофе, спал сном праведника, в котором не было места ни одному сновидению.

Проснулся он от мелодичного перезвона, напомнившего ему воскресный полуденный звон колоколов небольшой церквушки, которая располагалась недалеко от родительского дома. В детстве этот звон сообщал ему, что до понедельника оставалось не так уж и много времени, которое требовалось потратить максимально плодотворно, чтобы было что вспомнить на неделе во время школьных штудий.

Поднявшись с сидения, Паша обнаружил, что они стоят на обочине узенькой дорожки, у какого-то унылого пустыря.

Цыган сидел тихо и неподвижно, словно каменный истукан.

– Едрена-матрена, уже полтретьего! – ужаснулся Паша, посмотрев на свои новехонькие брендовые котлы. – Тамаш, давно мы здесь? Мы ведь уже на месте? – уточнил он.

– На месте, – подтвердил водитель. – Пару часов уж стоим.

– А что ж ты меня не разбудил? – возмутился Паша.

– Мне сказали, что этого делать не стоит. Ты же сам говорил, что ночь выдалась не из легких!?

– Понятно.

Спорить с Тамашем было бесполезно. Он беспрекословно выполнял все команды таинственного голоса в наушнике, которым был, несомненно, Морган.

– Почему ты не разбудил меня раньше? – теперь уже мысленно обратился Паша к своему сожителю.

– Не заставляй меня повторять слова, которые уже сказал тебе Тамаш, – ответил тот бесстрастно. – Если хочешь поговорить с другом тет-а-тет, тебе лучше поспешить. Его мать возвращается со смены в семнадцать тридцать семь.

– Замечательно! – в раздражении фыркнул Паша. – Сначала не будят меня, а теперь говорят – «поторопись»! Просто зашибись! – он резко открыл дверь, высунул ногу, поставив ее на утоптанную вымерзшую землю, и вдруг замер в этом положении.

– Твою мать, Морган, а как же я покажусь Сереге в таком виде?! – ему не надо было уточнять, что он имеет ввиду, Морган и так все понял.

– У тебя есть два варианта. Идти как есть и что-нибудь соврать, наподобие того, как ты выкрутился перед матерью. Только учти, что обмануть Серегу будет потруднее. Можешь представиться своим собственным другом, поверенным или кем-то еще, действующим по поручению настоящего тебя.

– Мне кажется, что в данном случае, твой товарищ будет не столь откровенен с незнакомым человеком. Второй вариант, кстати сопряженный с бОльшим риском, – пережить две трансформации за короткий срок. Ты должен подойти к его дому в своем текущем облике, затем, в подъезде, я поменяю твое лицо на старое.

– Ты пообщаешься с Трямкиным, а потом я вновь запущу процесс. Мы же не хотим, чтобы тебя увидели посторонние глаза. Или камеры. Даже Тамаш не должен ничего заподозрить. К тому же, я не знаю, хватит ли ресурсов твоего организма на две подряд метаморфозы.

– Романо, ты в порядке? – спросил цыган, с интересом наблюдая за «зависшим» Пашей, на лице которого, тем не менее, отражалась целая гамма, отнюдь не праведных, чувств. – Может, тебя подвезти прямо к дому?

– Не надо, Тамаш. Все в порядке. Я просто соображаю.

– Нужное тебе здание будет справа, прямо по ходу движения, если ты не знаешь куда идти. Мы его проезжали, когда парковались здесь. Тут буквально метров триста.

– Спасибо, Тамаш, я сейчас. – Паша медленно вышел из машины, чтобы не привлекать к себе дополнительного внимания со стороны водителя, и побрел в сторону дома, размышляя о предложенных Морганом вариантах.

Несмотря на достаточно сильный мороз, снега на улице практически не было, и Пашу окружала стандартная для России серая картина под названием «Грязь замерзла».

Ломать комедию и изображать какого-то мифического «поверенного» самого себя перед Серегой ему очень не хотелось. С другой стороны, он немного робел… даже не так, он маленько ссал, так будет честнее, снова пережить ощущения, возникающие при изменении черт лица. Желание оттянуть момент трансформации тоже было в числе причин, по которым он решил вернуться в Россию, причем, не на последнем месте.

Однако, тяга лицезреть себя прежнего, пусть даже и на короткое время, оказалась сильнее всех опасений. Боязнь передумать подтолкнула Пашу как можно скорее выдать свое решение Моргану.

– Хорошо, – деловито ответил тот. – Заходи в подъезд и начнем. Только убедись, что на лестничных клетках никого нет. Нам понадобится… минут пять.

– Постой, разве в прошлый раз все прошло так быстро? – удивился Паша. – Мне показалось, что это длилось минут пятнадцать, не меньше.

– Первый раз был пристрелочный, я только отрабатывал технологию.

– Ах вот как! Отрабатывал, значит? На мне, – недовольно подумал Паша.

– А что ты хочешь? Я провел уникальную операцию, на которую вы, люди, не сподобитесь еще века! А, может, и никогда! – по тону Моргана Паша понял, что тот задет. В последнее время Паша все чаще замечал усилившийся эмоциональный окрас своего внутреннего спутника.

«Наверное, наш симбиоз как-то влияет на его сознание, делая его более человечным» промелькнула у Паши догадка.

– Ладно, ладно, Морган. Не кипятись, – примиряюще сказал он. – Сейчас проверим, есть ли здесь кто?

Зайдя в дом, Паша быстро пробежался по лестнице до выхода на чердак и не обнаружил никого, кто мог бы помешать им. На последнем, четвертом, этаже у кого-то в квартире так громко работал телевизор, что Паша мог, немного прислушавшись, уловить каждое слово из монолога слишком знакомого ему, да и любому другому россиянину голоса. Узурпатор выступал с очередной пафосной речью, видимо, поэтому на улице Паша не увидел ни единой живой души.

– Начинай, – процедил он, напрягая мышцы лица и даже барабанные перепонки, чтобы не слышать гнусный вкрадчиво-слащавый говор, доносящийся снизу.

– Хорошо, – коротко ответил Морган, и в ту же секунду Пашу вновь окутало знакомое чувство погружения во что-то вязкое. Голос Узурпатора смолк, сменившись тем самым потрескиванием и желанием стряхнуть с лица ползающих по нему гусениц. Паша попытался было сжать челюсти, чтобы перетерпеть дискомфорт, но обнаружил, что не может этого сделать. Лицевые мышцы и кости черепа ему больше не подчинялись.

– Не пытайся напрягаться, постарайся расслабиться, – звучал у него в мозгу размеренный и успокаивающий голос Моргана.

– Легко тебе говорить! – послал ему в ответ отчаянную мысль Паша и обхватил себя руками, изо всех сил сжав пальцы.

– Осталось совсем немного, буквально пара минут, – гусеницы зашебуршали быстрее, отчего по пашиному телу табунами побежали мурашки.

Последние несколько секунд Паша изо всех сил сдерживался, чтобы не рухнуть на грязный пол, но затем все неприятные ощущения резко пропали.

– Готово! – с гордостью произнес Морган.

Пашины руки помимо его воли тут же дернулись к лицу, ощупывая его со всех сторон. К нему вновь вернулось зрение, которое Морган затуманил перед началом процедуры, и Паша сбежал на пролет вниз, чтобы посмотреть на свое отражение в грязном окне подъезда, но так толком и не смог ничего разглядеть.

– Не беспокойся, я сделал все как было, – заявил Морган, но Паша сам хотел убедиться в этом как можно скорее.

– Второй этаж, квартира номер шесть, – повторял он негромко, пока спускался по лестнице, чтобы заглушить бубнеж Узурпатора, все еще слышащийся из одиннадцатой квартиры.

– Так. Вот она, – Паша нашел нужную дверь, резко выдохнул и нажал кнопку звонка.

Послышалось негромкое кукареканье. Паша нажал на звонок еще раз, чтобы повторить необычную мелодию. Правда, на сей раз, из-за двери до него донеслось жабье кваканье.

– Серега – шутник, – пробормотал он, против воли растягивая губы в улыбке. – Ишь, что придумал.

Через пятнадцать секунд до Паши донесся негромкий возглас «Сейчас открою, подождите!», а еще через полминуты дверь со скрипом отворилась, и Паша, увидев своего институтского товарища, едва не отпрянул назад.

Человек в инвалидном кресле, несомненно, был Серегой, но как же он изменился!

Серегу будто пропустили через концлагерь, из которого вышел уже этот новый Трямкин, весь будто как-то съежившийся и печальный, с выцветшими волосами, свисающими беспорядочными прядями на его исхудалое лицо. Из коротеньких шорт выглядывали культи, когда-то бывшие мускулистыми ногами, которым позавидовал бы иной спортсмен. В водянистых глазах промелькнула искра узнавания, и Серега протянул руки вперед и вверх, коротко всхлипнув: «Паша!»

Паша наклонился навстречу Сереге и заключил Трямкина в объятия, стараясь не сжимать слишком сильно его истончившееся тело.

– Здорово, Бизон! – не подумав, брякнул он старую кличку Сереги. Тот слегка отстранился от Паши и подвигал своими культями, невесело ухмыльнувшись.

– Теперь тебе лучше звать меня Полбизона.

Паша заметил небольшую слезинку, появившуюся в уголке серегиного глаза.

– Ну что, запустишь меня в свою берлогу? – Паша постарался придать своему голосу как можно больше бодрости.

– Конечно, проходи! – Серега отъехал в глубь коридора, пропуская Пашу. – Замкнешь дверь? Там внизу барашек.

– Я уж и не надеялся тебя увидеть, Паштет, – сказал Трямкин, разворачиваясь на своей коляске в сторону комнат. Паша закрыл входную дверь и окликнул его.

– Серега, ты не против, если я заскочу в туалет? В дороге намаялся. – на самом деле Паша хотел посмотреться в зеркало, чтобы увидеть свое лицо.

– Да, конечно. Дверь слева от тебя. Там писающий мальчик на картинке, – бросил через плечо Трямкин. – Соседняя дверь – ванная, в ней можно помыть руки. Только свет не забудь выключать, мать ругается. Денег-то у нас не то, чтобы много, – Серега виновато пожал плечами и медленно покатился по коридору. – Потом проходи в мою комнату, она сразу после кухни.

– Лады! – Паша взялся левой рукой за круглую ручку двери, на которой неровно была приклеена картинка голозадого ребенка в кепке-аэродроме, как у грузин из карикатур двадцатого века, и зашел в уборную.

Постояв там пару минут и нажав для вида слив на унитазе, он быстро проскользнул в ванную и метнулся к зеркалу, жадно разглядывая под разными углами свое новое старое лицо в тусклом свете висящей на длинном шнуре лампочки.

Все, вроде, было как раньше. Даже уши вновь стали похожи на два лопуха, а носом, как и раньше, можно было разрезать лист бумаги.

Паша облегченно выдохнул и, опустив напряженные плечи, с удивлением заметил, что все время, прошедшее после «операции», был сжат, словно пружина.

– Я же говорил, что все в порядке, – шепнул ему на ухо Морган. – Иди к другу.

Паша коротко кивнул головой и вышел в коридор, погасив в ванной и туалете свет, как просил Серега.

Слева от ванной через открытую дверь виднелся край, судя по виду, кухонного стола со стоящим перед ним табуретом. Паша прошел чуть дальше и увидел товарища, который суетливо пытался расправить покрывало на неширокой кровати. До дальнего края кровати он с коляски не доставал, поэтому делал безуспешные попытки забросить туда угол клетчатой материи так, чтобы она полностью закрыла цветастое одеяло.

– Присаживайся, – неловко сказал он, оставляя свою затею и указывая на накрытую сторону кровати. – Стульев тут нет, они мне теперь ни к чему.

Паша обвел глазами небольшую комнатку и в который уже раз поразился схожести интерьеров провинциальных жилищ. По противоположной от кровати стороне стояла точь-в-точь такая же темно-бордовая стенка, как и у них в Воскресенске. Мама рассказывала, что в свое время несколько ночей ходила отмечаться в очереди, чтобы приобрести этот гарнитур.

Серега чуть откатился от кровати, чтобы дать пройти Паше, и сейчас упирался спинкой своей коляски в письменный стол, заваленный кипами каких-то бумаг, газет и еще бог знает чего.

– Ну, рассказывай, как ты, где ты? – Серега не дал молчанию затянуться и превратиться в неловкость. – Ты совсем не изменился с институтских времен! Не то, что я…

– Да что там рассказывать… – Паша аккуратно присел на краешек кровати, чувствуя какую-то скованность, будто на экзамене. – Работаю в конторе, которая 3Д-принтерами торгует, – он не хотел громоздить ложь и решил максимально упростить свою историю. – Снимаю квартиру в Москве. Недавно вот мама умерла, я ездил в Воскресенск разбираться с похоронами, решать еще кое-какие вопросы. Так твое письмо и попало ко мне.

– Ох, брат, соболезную! – искренне огорчился Серега. – Я-то, признаться, надеялся, что мама тебе перешлет как-нибудь мою писульку, хоть ты мне и говорил, что вы не общаетесь… От чего она?

– Сердце.

– Да, сердце – штука такая. Раз! И нет человека. Но, все ж лучше, чем мучиться от какой-нибудь хрени… – Трямкин не стал вслух упоминать рак, но Паша понял, что он имел ввиду. Как бы ни бились ученые со всего мира, они до сих пор не могли разработать универсальное и доступное широким слоям населения лекарство от этой чумы двадцать первого века.

– У меня, вон, мама тоже еле скрипит. Но работу не бросает. С деньгами у нас, как понимаешь, не ахти… Я пытаюсь как-то подхалтурить, – Серега вынул из-под вороха бумаг старенький ноут и похлопал по нему ладонью. – Даже прошел дистанционные курсы по работе в графических редакторах, ведению соцсетей. Пару заказов брал. Но, заработок этот очень ненадежный, – он со вздохом положил ноутбук обратно. – А тут еще вся эта тема с тюрьмой и инвалидностью…

– Да как тебя вообще угораздило на зону попасть? – спросил Паша. – Мы же с тобой сколько раз вместе ходили на митинги, и все было более-менее нормально!

– Сколько веревочке не виться… – снова вздохнул Серега. – В общем, после инста я вернулся сюда, в родные пенаты. Думал, найду тут себе какую работенку, выбьюсь в люди, перееду в Москву на постоянку… Все-таки, в провинции легче пробиться.

– Устроился в местное строительно-монтажное управление экономистом. Заказов у них было завались. Нормальная зарплата для начала, соцпакет, все дела. Да вот только через пару месяцев забрали тут у нас в КПЗ местного активиста. Он выявил нарушения при распределении подрядов на ремонт дорог и сильно наступил на мозоль мэру, накатав на него заявление в генпрокуратуру. Вот его и бросили в кутузку. А я и еще несколько человек стали выходить на одиночные пикеты с требованием освободить Васнецова – того самого активиста.

– Несколько дней нас терпели, а потом властям это, видимо надоело, и они отдали команду нас «завинтить». Меня принимали сразу шестеро ражих ментяр, причем по-грубому, как какого-то рецидивиста. А я всего-то вцепился одной морде в куртку, понимаешь! – Серега, начав свой рассказ тихим голосом, сейчас уже, сам того не осознавая, почти кричал.

– Ну, а дальше закрутилась эта гребанная репрессивная машина. Суд, показания этого гондона-майора, что я, якобы, нанес ему несколько ударов по лицу и в область печени. Иван Алексеевич Разин, сука, чтоб он сдох!

– Четыре года в Исправительной колонии номер четыре, будь неладна эта цифра, где меня избивали эти черти-надзиратели… И ведь, представь, какие гниды! Они специально делали так, чтобы «политические», к которым записали и меня, были в тюряге в роли «опущенных»! Знаешь, там ведь какие законы джунглей! Нельзя убираться в сортирах, мыть камеры, есть из посуды других «опущенных», докуривать после них бычки. Иначе ты сам становишься таким же. А эти паскуды спецом вызывали «опущенных», давали им сигареты, а тебя заставляли потом докурить!