Конунг 3: Я принес вам огонь!

Но не решился. Отложил такие вопросы на будущее…

…В общем, вернулись мы в зал, и ярл озвучил свою новость, в так сказать «урезанном виде». Вариант – чисто «для прессы», как говорили в прошлой земной жизни.

Кстати, судя по всему, возможность такого брака на местных кухнях раньше не перетиралась. Стоило ярлу Эрвину озвучить предварительную договоренность, а мне ее официально подтвердить, как на лицах многих приглашенных появилось настоящее изумление.

Специально обратил внимание именно на «обычных» гостей, потому что «читать» придворных было слишком уж непросто. У них все – от внешности до эмоций, – находилось просто под каким-то тотальным контролем. Синхронные улыбки и сразу поздравления. Без паузы.

Новость, конечно, вызвала настоящий шквал приветственных криков и поздравлений. Тосты снова стали следовали один за другим, и казалось, винные подвалы цитадели попросту не выдержат …всего этого воодушевления.

Выдержали.

Хотя ущерб, наверное, все-таки получился о-го-го какой немаленький.

За первую половину вечера все и так успели изрядно поддать, а новость вызвала и вовсе неимоверную жажду. Гости так спешили опорожнить кубки и обсудить, кто же станет невестой, что совершенно «не стеснялись» и иногда перебивали друг друга в полный голос.

Надо заметить официальную версию «о простом желании двух владетельных семей породниться» (пусть даже одна из этих самых «семей», и состояла только из самого жениха), никто не оспаривал. По крайней мере, вслух.

* * *

Бросив, в какой-то момент прислушиваться, Игорь снова стал размышлять обо всем этом.

Думал-думал, и как-то увлекся. Потому что когда понадобилось сходить «до ветру», вдруг обнаружил что пьян.

Знаете, как бывает… Все вроде по-прежнему, но откуда тогда взялось это неоправданное воодушевление? Желание обнять весь мир, смеяться и шутить практически по любому поводу. И надо же было встретить в этот момент именно будущую жену, да еще и с какой-то совершенно безрадостной физиономией.

Игорь в целом любил людей, но особенно, конечно, женщин. Поэтому как-то излишне сочувствовал плоскогрудым.

А тут идет она такая – поникшая. Вся в каких-то переживаниях посреди всеобщего веселья.

Нет, на самом деле: как жрец, он четко видел, что самый настоящий кисляк у девушки не только вместо лица, но и на душе. Ну и как он мог пройти мимо в этом состоянии «всеобщей любви»? Естественно, Игорь воспринял все это, прямо как личный вызов…

…Здесь в Эверберге, в обычное время коридоры вокруг тронного зала всегда пустовали. Естественно их и не освещали толком. Один два факела на каждые 30-40 метров, поэтому потолки, почти на всем протяжении, скрывались где-то высоко в темноте, а каменные стены с какой-то особой готовностью подхватывали звук твоих шагов и уносили куда-то в глубину огромной цитадели.

Но сегодня его использовали для пиршества, поэтому все было с точностью до наоборот.

В крепости собрались главы всех окрестных, хоть сколько-нибудь значимых, семей с женами и наследниками, поэтому учитывая продолжительность пира, в какой-то момент молодежь устала высиживать за столами и слушать скучные «взрослые» разговоры. Почти вся она, может быть за малым исключением, просочилась в боковые галереи и те самые коридоры, чтобы обсудить куда более увлекательные вещи, чем виды на урожай, цены на пшеницу и ячмень, или даже такой интересный вопрос – кто же именно из многочисленного правящего клана, станет женой ярла треверов.

Так что шансы не заметить странно поникшую Отту среди нынешнего многолюдства (если не сказать – столпотворения), конечно же, были. Но видно не судьба…

– Ливэ Отта, приветствую! – Игорь раскланялся несколько небезупречно, но по здешним временам вполне куртуазно. – Отчего бы тебе ходить с таким выражением на лице? Посмотри вокруг: неужто же любимой внучке ярла нерасторопные слуги единственной забыли выдать другое?! Праздничное! – размашисто взмахнув вдоль собственного профиля, он подчеркнул мысль самой широкой улыбкой из доступных. – Этих лентяев предлагаю «вздуть» позже. Завтра! А пока если хочешь – возьми моё! Или… давай схожу за своим кубком! В том золотом бочонке, что мне по ошибке выдали для питья, еще осталось почти на десяток счастливых лиц…

Толпящейся вокруг молодежи хватало и собственных тем для общения, но они просто не могли не заинтересоваться, о чем же шутит бывший загадочный чужак, а теперь ярл и, вроде бы, даже будущий родственник их собственного господина.

– Отчего это мне нужно веселиться, ливэ Ингвар? – как-то неожиданно холодно отозвалась Одиллия.

Игорю бы среагировать на странную «сдержанность» девушки. Тем более настолько неожиданную. В прошлом, она вроде бы дружила с Катей, поэтому не должна была иметь какого-то предубеждения к гостям своего деда. Да и при нечастых встречах, была вполне доброжелательно настроена.

Но вернувшись в свой первый здешний «почти дом», бывший журналист как-то расслабился. Вино и хмельной мед легли на подходящее настроение, и его было не остановить…

– Еще у себя дома, я подозревал, что когда вокруг много счастливых людей, – снова взмахнул рукавом гость, – у всех остальных на душе становится светлее. Даже когда есть настоящие причины для грусти… Открыв в себе талант «жреца», теперь это могу утверждать куда увереннее. Но если у тебя не так, то порадуйся за кого-нибудь из родственниц! Я слышал, что в этом деле и благородные, и не очень девицы равны. Радуются, когда кого-нибудь замуж отдают…

– Так это если брак ожидается счастливый, с достойным мужем. А можно ли уверенно утверждать такое сейчас? – уже откровенно недобро отрезала Отта, – впрочем, не трогаясь с места, – явно настроенная продолжать скандал.

Ни чем иным такой афронт быть не мог, и удивленные зрители замерли в полном недоумении.

Боясь при этом пропустить хоть слово, хоть жест или даже интонацию, поскольку ни кто из них не сомневался: именно эту непонятную историю будут обсуждать у всех здешних очагов. Хорошо если в ближайшие полгода. Но это если из размолвки не вырастит настоящая вражда. Иногда кровь проливалась и за меньшее.

– У меня на Родине говорят, что «женщина жалуется на судьбу только в двух случаях: когда у нее нет мужчины, и когда мужчина у неё есть!» – попытался все свести к шутке Игорь, но под конец не удержался от небольшой шпильки. – Поэтому повод для радости все же вижу: теперь еще у одной из женщин появится законный повод поныть!

– Глупые простушки пусть делают что пожелают, но отчего радоваться мне? Это у тебя, ливэ Ингвар, теперь наконец-то появились причины веселиться. Кем ты был еще недавно – безродным чужаком, а теперь – породнишься с древним и уважаемым родом. Станут с тобой считаться, и перестанут брезговать другие великие дома…

Это было уже совершенно недвусмысленное оскорбление, и треверский ярл на мгновение замер, словно громом пораженный. Но на умение разговаривать это не повлияло.

– Не стану хулить род своего друга, человека сделавшего для меня столь многое… Кровь в жилах Эрвина Сильного и впрямь дает немало поводов гордиться. Но только у него-то и у самого их хватает. Ярл Эрвин по праву высоко несет не только родовое, но и собственное имя. А скажи мне: вот какая радость у достойного мужа взять в жены… ну вот тебя, например? Ты сама-то – чем таким известна?

– Что-о-о?!

– Не «штокай» тут на меня! Стою сейчас, и думаю в ужасе: а вот если даже в такой достойной семье, как твоя, вместо нормальной девки, достанется мне в итоге что-то столь же несуразное и крикливое …вот как ты?! Думаю об этом, и места себе не нахожу. От девиц из богатых домов, конечно же, не ждут особых прибытков, кроме тех, что можно в серебро обратить… да в связи полезные. Но вот – могла быть и покрасивее!

– Да меня тебе никто и не предлагает! Меня нужно быть достойным… – оскорбленно взвизгнула Одиллия, на миг, онемев от возмущения, и тут же перескочив на другую, совершенно противоположную мысль. – Да и что это тебя еще могло бы не устроить?!

Не дав ей возможности разразиться чем-то уж совсем недобрым, Игорь мгновенно парировал выпад.

– С одной стороны ты и верно, ничего… Наверное, можно сказать и красивая, – провел тот подчеркнуто «сальным» взглядом по небольшой, но вполне заметной да и чего греха таить – «приятной» выпуклости ниже талии, и тут же добавил совсем другим – пренебрежительным тоном. – Но с другой…

– …но с другой? – запальчиво выкрикнула без пяти минут невеста.

– Но «с другой» стороны – у тебя только лицо, – отрезал он, под почти откровенные смешки многочисленных зрителей.

Покрытая густыми красными пятнами возмущения и стыда, просто разрываемая изнутри от негодования, девушка не сумела ничего выговорить. Не выдержав всеобщего веселья, в жгучих и злых слезах она рванула куда-то вглубь цитадели, сопровождаемая ближайшими подругами.

– Вот видишь, – громко, но меланхолично прокомментировал гость вслед, явно, впрочем, ни к кому не обращаясь, – женщины всегда делают нас счастливыми. Сначала тем, что приходят в нашу жизнь, а потом – если наконец-то оставляют в покое!

Последняя реплика вызвала уже ни чем не сдерживаемый хохот и для Отты стала вовсе невыносимой – над ней смеялись «свои». Вдвойне обидные раскаты хохота, до самых покоев преследовали убегающую девушку. Жалили ее в самое сердце.

«…Да, – уже про себя подумал Игорь, – а не «пролюбил» ли я свой будущий союз? Надо сходить к ярлу Эрвину, а то как-то слишком далеко эта «милая» пикировка зашла… Нет, ну чего она на меня взъелась-то…»

Глава 6. Госпожа Катрин

Окрестности Гостевого квартала Нойхофа, время к полудню

(21 мая 2020 года)

Катрин, подопечную ярла нашего, опять понесло в Гостевой квартал.

Третий день ее туда словно манит что. И опять без служанки! Значит, опять будет бессмысленно бродить из лавки в лавку, а если и купит чего у заезжих купцов, то снова какая-нибудь диковинку. Из тех безделиц, что весят меньше уплаченного за них серебра.

Тьфу! Виданное ли это дело, чтобы в девках оставалась та, что тридцатое лето то ли уже встретила, то ли вот-вот разменяет?!

Нет, верно говорят: есть вдовые жены, что и без мужеского догляда, позора родне особого не приносят. Скорее – наоборот. Здесь, в Нойхофе, даже купчих помнят, что после пропажи мужей в дальних походах, дела вели на многие тысячи гельдов. Пока дети их в возраст не входили. Да и после сыновья не забывали, кто может дать мудрый совет, снова в случае нужды присмотреть за семейной мастерской, лавкой или землями. А тут…

Хотя воспитанница, конечно, хороша! Ох, и хороша, упаси боги от таких мыслей…

…Несколько месяцев назад, когда меня и еще двух хирдманов призвали к ярлу, десятник ничего не стал объяснять.

Время шло ближе к полудню. В дежурной сотне больше думали о еде, да об очередном обеденном кубке, чем о каких-то там делах. Тем более и день выпал редкий, когда ярл не скакал из конца в конец своих владений, а пребывал в городе.

Было такое после войны нечасто и, судя по кислым лицам моих товарищей, все мы одинаково расстроились, что предстоит опять бить сутками задницу о седло. Но нет, десятник все же «снизошел» и успокоил всех, велев идти «прямо так», без брони и вооружения. А значит, ни кто не собирался нас отсылать куда-то прямо сейчас – по солнцепеку.

Прихватили разве что мечи.

Клинок на поясе для большинства из выбравших Путь Воина, был продолжением тела. Ну, или – частью обязательного наряда и подтверждением нашего положения среди треверов. И без него давно уже немыслимо стало показаться за пределом казарм.

…Господин пребывал в тронном зале Пирамиды. Правда, привычной очереди из просителей в тот день не было. Толпились старики и больные лишь внизу – у входа к алтарю, где трепещет зеленое Сердце Жизни. А в небольшом зале на вершине, оказалось непривычно пусто. Судя по всему, ярл держал совет со своим доверенным Слугой Тареном, прозванным за мудрость «Терпеливым», когда «что-то произошло…»

Старая, еще янгонская, пирамида в Нойхофе опиралась на скальное возвышение, а потому все ее 260 ступеней и сейчас приходилось преодолевать по одной. Из-за этого у здешних правителей всегда была цитадель – сама по себе, а трон в храме-пирамиде – отдельно.

Уже почти тысячу лет предки ставили храмы меж холмов, в расщелинах скал или рыли под них котлованы. Предпочитали они делать так, чтобы ее плоская вершина служила одновременно и полом будущего тронного зала. Была сам защищенным местом…

К тому времени, как мы поднялись в «Малый» Зал Власти, перед господином нашим стояла знакомая всем нам Катрин, какая-то аппетитная молодуха из состоятельных горожан, немолодой полусотник из городской стражи с парой смущенно переминающихся воинов, и совсем уж старый да какой-то испуганно-помятый пузан. Явно из добропорядочных торговцев или мастеров. С нашего места было не рассмотреть, знаки какой именно гильдии тот носит на поясе.

– Скажи-ка мне Катя, чего это вы не поделили с этой достойной молодой женщиной… – ярл Ингвар пребывал в веселом расположении духа, хотя на лице и старался сохранить выражение недовольства.

– …девицей! – пискнула испуганная, но явно решительно настроенная горожанка и, отозвавшись на вопросительно приподнятую бровь господина, уточнила. – Вторая дочь купца Мерсинда Широкого…

– Остановись, милая! Хочу тебя заверить, но и такие красавицы как ты, и девицы к кому Фригг была не столь благосклонна, могут не бояться несправедливости или излишней жестокости! Уверен я, боги дали ярлов и танов племенам фризов, чтобы мы не только неукоснительно карали отступников, но и не давали плодиться раздорам между своими подданными. Поэтому раз подопечная моя отмалчивается, будь так любезна, расскажи хотя бы ты: из-за чего вы разгромили лавку старого ювелира? – ярл взмахнул рукой в сторону цеховика. – Посмотри, в каком беспорядке пребывает душа и наряд этого достойного мужа из-за двух столь «опасных» красавиц! Хотя я уверен, не смотря на прожитые годы, он не позволил бы разбойничать в своей лавке и целой шайке викингов, доведись им схватиться!

Сказанное настолько не вязалось с одутловатой внешностью немолодого мастера, что женская часть почти одновременно прыснула и смущенно потупилась, а хирдманы, к тому моменту уже минут пять стоящие позади неподвижно замершего десятника, и вовсе нелицеприятно заржали.

Отмолчался лишь коронный канцлер Тарен, которому невместно было лицом своим не владеть, да стражники, но и тут – ничего удивительно. Вряд ли даже их полусотник так уж часто удостаивался права подняться сюда – на самую вершину храма.

Сказанное и вправду нельзя было воспринять всерьез. Наверное, в последние лет сорок «о боевых умениях и героизме» старика забыли даже шутить. Но хотя мастер не мог этого не понимать, его лицо зарозовело от …благодарности, и он молча поклонился.

– Мы …поспорили за одну бронзовую вещицу. Птицу из тех, что похожа на сделанные давно ушедшими племенами и народами. – Пояснила девушка и чуть качнула золотоволосой головкой в сторону ювелира, – Старый Идфред сказал, что ее продали какие-то удачливые расхитители гробниц.

В это время мастер, кажется, действительно пришел в себя, и попытался старательно и незаметно привести свою одежду в порядок. Пойманный за таким «недостойным» занятием перед лицом правителя, он снова порозовел, и поспешно извлек из поясной сумки предмет спора.

– Эти люди были откуда-то с запада, господин.

– Надо же, – совершенно искренне удивился ярл, – «птеродактиль»?!

Последнее слово никто кроме Кати не понял, и она тут же решила как-то подкрепить свою шаткую позицию:

– Вот!

Всепобеждающая уверенность в ее голосе, придала этому короткому слову какое-то неоправданно веское звучание. Было не очень-то понятно отчего, но некую собственную неправоту одновременно почувствовали буквально все остальные, в том числе и самые невольные, участники скандала. Но поскольку «нападение» было осуществлено чисто по-женски – на полутонах и без фактов, – как именно противостоять этому «обвинению», не нашлась даже дочка торговца.

Ярл в это время увлеченно вертел в руках потрясающе «живое и подвижное» тело необычной птицы.

Древний или не очень умелец, запечатлел момент, когда перепончатокрылая тварь вся подобралась, и явно задумала спланировать с тонкого края утеса или с очень толстой ветки.

– Я сразу как увидела, поняла, что тебе будет очень интересно! – продолжила обрабатывать окружающих Катя.

Отвлекшись, ярл с некоторым сожалением отставил на подлокотник трона фигурку, и задал неожиданный вопрос:

– А кто победил-то? – и уточнил, в ответ на недоуменные взгляды. – Кому теперь будет принадлежать эта «крылатая ящерица»?

Вполне логичный, если подумать, вопрос вызвал неожиданное смущение, и даже испуг …у «второй дочки купца». Девушка на мгновение даже подалась назад, но тут же опомнилась, и выпрямилась во весь свой небольшой рост. Гордо вскинув золотоволосую головку, она до предела натянула ткань на груди.

Все мужчины тут же смогли убедиться – «все что надо» у нее в наличии, не смотря на раннюю юность. Спустя время необходимое на все приличествующие моменту мысли, ярл Ингвар отреагировал и на бессловесное «признание». И тоже без слов.

Измерив удивленным взглядом пигалицу и заметно превосходящую ее статями землянку, после чего изобразил лицом насмешливое недоверие. Вся эта шуточная пантомима явно предназначалась Кате.

Мол, как так-то?!

* * *

Все вопросы отпали, когда полусотник из городской стражи так же, не говоря ни слова, вытащил из-за пояса тонкий посеребренный кинжал и, пряча улыбку в бороде, ткнул пальцев в пустые ножны на поясе у «второй дочери» и вообще пустую талию воспитанницы.

Всем тут же стало понятно, что Катю приняли за слишком наглую рабыню-наложницу и решили «проучить».

Вот тогда-то мы трое и узнали, что нас переводят в «дворцовую» полусотню, и каждый обязан теперь по очереди сопровождать Катрин при любом выходе из дворца.

«Забываешь носить кинжал на поясе, – он, видите ли, слишком тяжелый, – придется воинам таскать за тобой сразу меч!» – подытожил тот, давний разговор, ярл. И вот уже почти полгода мы ходим за Катрин. Стража просто перестала ее выпускать одну из цитадели…

Кстати, ходят слухи, что пока ярл Ингвар жил в землях ивингов, он часто призывал свою подопечную на ложе. Но сейчас это если и бывает, дворцовые слуги не судачат о таком. От того девка, наверное, и разбрасывает серебро на всякую блажь… От того и есть у нее это серебро, а твердой уверенности в жизни – нет.

Господин может и не пользуется «своим богатством», но балует. Сам не раз видел, как часто он приказывает выдавать ей подарки.

Так что хороша… воспитанница, ох хороша, но упаси меня боги!

Одно дело «помять» разбитную служанку – господин смотрит на то без гнева. Если, конечно, молодая прачка, повариха или горничная сама не прочь.

А чтобы им быть против? Особливо сейчас, когда половина дружинных казарм опустела, уйдя вместе с ярлом на другую сторону Великого хребта. Оставшейся половине воинов и вовсе не узнать отказа…

«…Куда опять подевалась? – отвлекся от воспоминаний воин. – О, вот она! Что делает эта…»

Оказывается, землянка последние несколько минут лишь перебирала ткани в одной из богатых лавок Гостевого квартала. «Изучала» все это время она группу каких-то чужаков. Без сомнения – удачливых воинов, – если судить по обилию серебра и даже золота на их одежде. Хирдман был уверен: позволь чужакам хотя бы здесь носить оружие, он бы увидел достойные мечи, секиры и броню.

– …повторяю, девка, ты нам не по карману! Да и старовата, как ни глянь! – озвучил очередную насмешку самый молодой и вертлявый из чужаков.

Остальные в это время наслаждались скандалом. Судя по всему, они, как и девушка в той давней истории, обманулись отсутствием знака свободного статуса на поясе Катрин, и приняли ее за избалованную купеческую наложницу, или кого-то еще из рабынь.

– Ты что же это, псица брехливая, назвал меня «продажной старухой»?!

Неизвестно что больше зацепило Катю – обвинение в «проституции» или намек на неподходящий для этого возраст, – но все эти месяцы жизни у подножия трона для нее не могли пройти бесследно. Отсветы власти Игоря падали и на нее тоже, тем более что у нового правителя официально были лишь четыре наложницы-горянки, но не было свободной женщины-спутницы или жены. А слухи об их совместном прошлом ходили.

Поэтому Катя не только «вернула» насмешки сторицей, обозвав болтуна «пустым лжецом» и «бабой-псицей». Судя по продолжению, на этом она совсем не планировала останавливаться, решив применить еще и «административный ресурс»:

– …а велю-ка я сейчас отвести вас всех к городскому судье! Не знаю, как в ваших собачьих краях, но у нас прилюдные оскорбления свободных женщин так просто не проходят!

Последняя реплика вызвала куда менее уверенный смех чужаков. А вынырнувший через мгновение из толпы, и замерший за спиной у девушки рослый хирдман в цветах местного ярла, заставил кое-кого из весельчаков даже испуганно побледнеть. Дружинник не сказал ни слова, но почти тут же над Гостевым кварталом раздалась призывная треть его свистка…

* * *

Цитадель Нойхофа, начало последней вечерней стражи (около 22.20)

В отсутствие ярла вечерние пиры отменялись.

Выдача пива, вина и стоялого меда сокращалась до минимума, а несколько сотен воинов, придворных и слуг Верхнего города, разбредалась по своему усмотрению. Это был давний и нехитрый способ вызывать у ближайших подданных и слуг искреннюю радость, от возвращения правителя домой.

Но Игоря ждали не раньше, чем через полгода – год, а потому стоило отзвенеть третьей вечерней страже, семейные – стали привычно собираться. Им предстояло вернуться в свои квартиры, дома или поместья, выданные большей частью в Храмовом квартале или в самой цитадели. Те из придворных, кто не достиг таких карьерных высот или был пока одинок, шли в казармы или во временно закрепленные за ними комнаты здесь же, в самом сердце Нойхофа. Но перед тем как отправиться спать или за приключениями, каждый мог получить свою долю с господского стола. Все – согласно званию, должности, ну и умению ловчить…

Нет, кормили-то при дворе вволю всех. И сытно, и обильно. Скрытое соперничество шло лишь за всевозможные ништяки: выпивку получше, еду посвежее да подороже. Но в местной «табели о рангах» именно воины занимали первые строчки, а потому именно дружина в таких вопросах стояла на первом месте.

Членам военных корпораций вообще «только дай повод». Особенно, если самое Высокое начальство отбывает по делам, а остальное руководство тоже не против «пошуметь». Так что в свой клуб по интересам оставшаяся на хозяйстве «придворная военщина», превращала любое сборище. В том числе и чисто служебное.

Например, сегодня коронный тысячник и предводитель ополчения Эгир Лысый собирал всех уездных полковников, чтобы спланировать первые настоящие маневры.

В ближайшие дни в марке должны были закончить с уборкой, отгулять один из двух годовых Праздников Урожая, и собраться на один из двух тингов. После которого пройдет и первый полноценный сбор воинов по новым законам.

Полгода назад уездные воинские начальники ограничились лишь подсчетами, да составлением списков и прочей возню. Сейчас же нужно было наконец-то заняться настоящим делом.

Полковники, кстати, не обязаны были учить большую часть ополченцев умению держать оружие в руках. Этим каждый тревер должен был озаботиться сам. Но вот объяснить, как действовать вместе, понимать те же самые команды, что и дружина…

Именно все это и превращало толпу вооруженных мужчин в армию (Приложение 3). В реальную военную силу, способную, как отбиться от соседей, так и успешно наведаться в гости к ним самим. Если появится такая необходимость…

В течение дня все вопросы решились, и сейчас должна была закончиться небольшая – чисто местная вечерняя планерка. К ее началу с верхних – спальных, – этажей спустятся рядовые хирдманы, после чего оставшиеся в дружине ярла и ушедшие «на повышение» боевые товарищи «уездные полковники», планировали просто и без затей напиться. Столы в большом соседнем зале уже ломились от еды, а слуги вскрывали бочонки с выпивкой.

В хорошо настроенной военной машине все вопросы решаются, словно сами собой. Командир, обнаруживший какую-нибудь проблему лично, или получивший предварительно втык от начальства, встает, коротко рассказывает «что было, что стало», и если вопросов нет, вставал следующий.

Эгир хорошо понимал эту «мелодию порядка», поэтому часто оставлял возможность вникать в нюансы старшими из своих подчиненных. Сам же предпочитал в такие моменты, оценивать происходящее, скажем так, в целом. Поэтому-то уже в конце совещания тысячник сразу заметил, как в небольшой зал, выбранный для докладов, просочился кто-то из городской стражи.

Пока все бурно обсуждали очередной затык с ремонтом самого большого требюше в порту (установленного на стенах Крабьего форта, и способного держать под обстрелом, как гавань, так и прилегающие воды), гонец принялся что-то шептать на ухо своему старику-командиру, отчего тот резко переменился в лице.