Финт хвостом

С ее голосом было что-то не так.

– Джейн тоже нужна отдушина, – сказала Мэриголд Тимми.

– У нее нет тебя, – ответил Тимми. – И я тебя ей не отдам. Мэриголд, можно мне тоже пойти с тобой в то безопасное место, куда ты уходишь?

В ответ Мэриголд лишь улыбнулась и исчезла. Тимми это не понравилось. Он ненавидел, когда она так исчезала. Он долго сидел неподвижно; плохие мысли пытались проникнуть в его сознание, пока рядом не было Мэриголд. А потом она возвращалась и ходила кругами с задранным хвостом как ни в чем не бывало.

Снег уже почти растаял, когда Джейн сказала Тимми, что им нужно поехать в суд, чтобы рассказать историю Тимми одному хорошему человеку – судье, который хочет помочь Джейн оставить Тимми у себя насовсем. Мать и отец Тимми тоже там будут, сказала Джейн, но они не смогут прикоснуться к Тимми и даже с ним заговорить. Так что ему не надо бояться.

– Мать и отец уже здесь, – сказала Мэриголд, вышагивая вокруг Джейн. – Только Джейн этого не знает. Они прячутся с той стороны деревьев, и они заберут тебя, как только этого захочет отец.

Тимми расплакался.

– Малыш, не надо. Не плачь. – Джейн попыталась обнять Тимми. Он оттолкнул ее. Что она знает о том, что сказала ему Мэриголд?! О том, на что способен его отец?! И вообще обо всем?!

Тимми выбежал из дома и спрятался под крыльцом кухни. Мэриголд тоже пришла туда. Они сели рядышком в темноте.

– Плохие мысли опять идут, – прошептал Тимми.

– Я знаю, – ответила Мэриголд.

– Я…

– Тебе больно, – сказала Мэриголд. То же самое все время говорил и доктор Ламберт, но Тимми никогда ему не отвечал, потому что доктор Ламберт на самом деле ничего не знал. Это были всего лишь слова вроде тех, что говорил отец, о необходимости наказания, или слова матери о том, что она больна. Всего лишь слова. Но Мэриголд знала.

– Тебе тоже нужна отдушина, – сказала Мэриголд. – Как тогда, когда ты сломал мою коробку и выпустил меня. Помнишь, как это было хорошо?

– Но я сломал твою коробку, потому что плохие мысли меня заставили, – ответил ей Тимми.

– Но после того, как ты это сделал, плохие мысли ушли, – не сдавалась Мэриголд. – И помнишь, как это было хорошо?

Тимми помнил. И Мэриголд тоже. Когда говорила Мэриголд о чем-то таком, это были не просто слова.

– Тебе нужна отдушина, – повторила Мэриголд.

– …в интересах ребенка, – сказал судья. За эти два дня он сказал еще много других длинных и непонятных слов. Тимми перестал слушать. Это были всего лишь слова, и тем более он устал. Мать и отец сидели в другом конце комнаты на жестких коричневых стульях и пытались ему улыбнуться. Он на них не смотрел. Он вообще ни на кого не смотрел. Мэриголд отказалась прийти в суд, и Тимми это обидело и взбесило. Как она могла не прийти?! Ведь она должна быть рядом, когда она ему так нужна.

– …нет никаких убедительных доказательств того, что родители обращались с ребенком жестоко, и если вы, миссис Коллинз, обещаете пройти курс психиатрической помощи, и если вы можете обеспечить Тимоти условия, чтобы он ходил в школу, я не вижу причины, чтобы лишить вас родительских прав…

– Нет! – закричала Джейн. – Вы не можете!

Она вскочила со стула. Тимми хотел, чтобы она села. Она выглядела так глупо в своем длинном платье, что висело на ней, как на вешалке, и в очках, сползших на нос.

– …также нет убедительных доказательств, что ребенок нуждается в посторонней опеке, мисс Фаркхар…

– Нет… – сказала Джейн упавшим голосом. Тимми видел, как она сжала руки, так что кожа стала совсем белой. Как лапки у Бутс. Он отвернулся.

– Неужели вы не понимаете, ваша честь? Тимми никогда не знал любви. Сейчас любовь для него означает боль. Но он не трудный ребенок, и со временем…

– Я огласил решение, – перебил ее судья. – У вас есть три дня, чтобы вернуть Тимми родителям, мисс Фаркхар. Дело закрыто.

Джейн сжала плечо Тимми. Ему это не понравилось. Ему не нравилось, как мать с отцом на него смотрят. Ему хотелось вернуться домой, к Мэриголд.

Этой ночью он взял ее с собой в библиотеку, где они устроились за диваном. Теперь Мэриголд позволяла ему брать себя на руки. Это было странное ощущение – нести такую тяжелую кошку, целиком сделанную из света. И еще она бледно светилась в темноте. В библиотеке было холодно – на ночь Джейн выключила обогреватель, – и пахло там, как не пахло больше нигде. Тимми нравился этот запах.

– Они сказали, что мне придется отсюда уехать, – сообщил он Мэриголд. – Вернуться к родителям.

– Я поеду с тобой, – сказала Мэриголд.

– Я знаю. Но мама снова меня ударит, и тогда мы опять убежим и отправимся в путь, и когда мы где-нибудь остановимся, отец найдет нас и побьет меня за то, что я снова не позаботился о маме.

– Но я буду с тобой, – сказала Мэриголд.

– Я знаю, – повторил Тимми несчастным голосом.

Только этого мало. Мэриголд уже мало. Как такое может быть?!

– Плохие мысли опять приходят, Мэриголд, – прошептал он. – Я хочу… – Он заплакал.

– Помнишь то хорошее чувство, когда ты разбил мою коробку? – спросила Мэриголд.

– Возьми меня с собой, в то безопасное место, Мэриголд! Забери меня от плохих мыслей!

– Я не могу, – вздохнула Мэриголд.

– Возьми меня в безопасное место в глубине твоих глаз!

– Я не могу. – Мэриголд взмахнула хвостом. – Но ты можешь, Тимми.

– Я боюсь, – всхлипнул он.

– Помнишь, как тебе было хорошо потом?

Мэриголд посмотрела на него. В темноте за диваном ее глаза были ярко-зелеными. И в глубине этих глаз Тимми снова увидел то доброе и безопасное место.

– Плохие мысли уже здесь, Мэриголд!

– Тебе нужна отдушина, – сказала Мэриголд голосом Джейн и вдруг заурчала, чего никогда прежде не делала. Ее урчание звучало почти как песенка. У этой песенки были слова, слова Мэриголд, которые были правдой: «Рассерженный фермер обстриг им хвосты. Сказал: не со злости, а для красоты…»

Тимми прокрался на кухню. Ножи были на месте – остро заточенные ножи для отрезания хвостов наглым мышам. Он взял два, по одному в каждую руку, потому что теперь ему больше не надо было нести Мэриголд, она сама радостно бежала за ним. Тимми и Мэриголд спустились в подвал. Тимми не был здесь с той, первой недели, когда они приходили сюда с Джейн смотреть котят. Плохие мысли тяжело наваливались на него, и ему было больно от них – так же больно, как и тогда, когда его бил отец…

Коробка за печкой была пуста.

– Джейн отдала котят в хорошие руки, когда они подросли, – сказала Мэриголд. Тимми посмотрел на нее. На ее золотистой мордочке не отражалось вообще ничего. И это было невыносимо.

– Мэриголд, плохие мысли опять наступают. Я не могу их остановить, мне от них больно…

На этот раз Мэриголд ничего не ответила, и это было гораздо хуже, чем ее спокойный и равнодушный взгляд. Гораздо хуже. Тимми поднялся по лестнице, потом – еще по одной, ведущей к спальням на втором этаже.

Джейн спала на боку, ее рот был слегка приоткрыт. Она храпела. Без очков ее лицо выглядело каким-то пустым. От плохих мыслей Тимми было так больно, что он едва сдерживал крик.

Тимми поднял нож. Он смотрел на Джейн, храпящую с открытым ртом. Только она не храпела, а шла по полянке, держа Бутс в руках. «Тебе нравится Бутс? Она очень ласковая. Хочешь взять себе одного котенка? Насовсем? Хочешь еще один сандвич с арахисовым маслом, малыш?»

– Я не могу, – прошептал Тимми.

– Давай, Тимми, – сказала Мэриголд, на этот раз голосом матери, нетерпеливым и злым. – Давай же, Тимми, какого черта… ты можешь хоть что-нибудь сделать правильно, маленький ты засранец…

Плохие мысли сжигали его изнутри. Кололи, били и жгли… и кровь, и мозги вытекают наружу… и у них больше нет рук… и их внутренности на полу… отрезать им головы разделочным ножом…

– Помнишь, как хорошо было в тот раз? – спросила Мэриголд. – Уже потом?

«Это тебе, – говорит Джейн. – Твоя мама сказала, что не разрешит тебе завести котенка и забрать его с собой, когда вы переедете в новый дом, так что я принесла тебе это. Вот здесь нажимаешь на кнопку…»

…«Рассерженный фермер обстриг им хвосты. Сказал: не со злости, а для красоты…»

И тогда Тимми увидел…

Оно было здесь, в глазах Мэриголд. Когда он сломал ее коробку, это было хорошо. Это была отдушина, это было спасение… Это был путь к Мэриголд, которая всегда будет рядом, и никогда не покинет его, и никогда не ударит, не причинит ему боль и не позволит, чтобы ему причинили боль нехорошие мысли. Отдушина – это путь в безопасное место в глубине глаз Мэриголд, просто плохие мысли пытались сбить его с толку, потому что они плохие. Он сломал коробку Мэриголд, но этим он только освободил ее. Освободил, чтобы она могла показать Тимми то безопасное место, куда никогда не проникнут плохие мысли… никогда-никогда…

– Спасибо, – сказал Тимми. Он сказал это вслух и поднес острый нож себе к горлу. Мэриголд улыбнулась. Тимми с силой вонзил нож куда нужно и услышал крик. Кто-то кричал, и не один человек, а двое. Но это было уже не важно, потому что теперь ему больше уже никогда не придется слышать, как кто-то кричит, и плохие мысли ушли, и он все же добрался до безопасного места в глубине глаз Мэриголд; до того места, где мыши гоняются за фермеровой женой, где Бутс и ее котята всегда будут вместе, и, конечно, там будет и Мэриголд, его кошка… его кошка; до того места, которое он создал сам, потому что никто не смог бы создать его для него. Безопасное место. Отдушина Мэриголд.

Сьюзан Вейд

Рассказы Сьюзан Вейд появлялись в таких журналах, как Magazine of Fantasy & Science Fiction и Amazing Stories, а также в антологиях Snow White, Blood Red и Black Thorn, White Rose. Первый роман Walking Rain, стал номинантом на премию Энтони и лауреатом премии Барри. Сьюзан Вейд живет в Остине, штат Техас, где ежегодно принимает участие в «South by Southwest» – ряде музыкальных, кино- и медиафестивалей и конференций.

Белая ладья, черная пешка[9]

Моему брату, Дэрилу,

пожарному и философу

Впервые Эллиот Франклин заметил странное поведение кошек спустя неделю после того, как его жена забрала дочь и уехала к родителям в Даллас.

– Останемся там до конца лета, – обещала Рита. – Анна сможет заниматься танцами у мадам Дюпре. Местная студия не приносит результатов – даже ты это видишь.

Эллиот не видел в хореографическо-театральной школе ничего дурного, за исключением маленького нюанса: они произносили «театор» вместо «театр». Но в любом случае в возрасте Анни танцы вреда не принесут.

Хореографическая школа не представляла для дочки огромного интереса, но Эллиот знал, что подобные замечания до добра не доведут. Поэтому пришлось довольствоваться обещанием Анни, что она, безусловно, умеет звонить по межгороду и, безусловно, помнит его рабочий номер.

– Кроме того, двенадцатую часть пожарного департамента Остина всегда можно найти в справочнике, – добавила Анни, – на тот случай, если я забуду. Чего не случится.

– А ты знаешь, в какую смену я работаю…

– Смена «Б», – ответила она. Ее серые глаза обвинили отца, что он усомнился в ее способностях. – К тому же я всегда помню твое расписание, папочка.

– Я буду скучать, – извиняющимся тоном признался Эллиот. – Очень.

Анни обняла отца.

– Я тоже, папочка. Но это всего лишь на шесть недель.

Он знал, где она подхватила эту фразочку – Рита все возражения отметала именно этими словами. Однако у него не хватило смелости предупредить дочь, что шестью неделями дело, вероятно, не обойдется.

Рита не сумела привыкнуть к Остину. Она принадлежала Северному Далласу до мозга костей. Эллиот подозревал, что выйти замуж ее побудил лишь юношеский протест, и когда он закончился, она начала мечтать о переезде.

В июне ему исполнилось тридцать шесть – возраст, который сделал его слишком старым для перевода в другие пожарные части. Целых четыре недели после того, как Рита объявила о своих планах, он подозревал, что жена выжидала момент. Ждала, когда Эллиот окончательно застрянет в Остине, чтобы навсегда уехать в Даллас.

Если Рита не вернется к началу школьных занятий, это будет значить, что она его бросила. Но если обвинить ее раньше времени, она начнет уверять, что все замечательно, а у него паранойя.

По мнению Эллиота, после восьми лет совместной жизни с Ритой паранойя появится у любого здорового мужчины. Но этот спор совсем из другой оперы – из оперы под названием «Кто больше сумасшедший».

Поэтому он их отпустил – свою раздраженную жену и единственную дочь. Эллиот не переставал думать о поражении, когда покорно помогал грузить чемоданы в багажник «Бьюика» и угрюмо наблюдал, как они уезжают по пригородной улице и скрываются из виду.

Следующую неделю он провел в постоянном унынии, прерванном единственным ярким моментом: он позвонил тестю в Даллас, и ему даже позволили поговорить с Анни. Все другие звонки резко прерывались Роджером Уоллером, отцом Риты. «Она отдыхает», – говорил он, или: «Они с Анной на занятиях». Он всегда вешал трубку раньше, чем Эллиот успевал открыть рот, чтобы передать сообщение.

Эта неделя ничем не отличалась от предыдущих: двадцать четыре часа Эллиот работал, а сорок восемь часов отдыхал. Как и обычно он оплачивал счета и ходил за продуктами. Но в душе росла уверенность, что он потерял свою дочь навсегда.

И только субботним вечером после очередной неудачной попытки поговорить с Анни, он наконец-то понял, что она могла оправить письмо. Целых двадцать минут он искал ключ от почтового ящика, пока не откопал его в корзине на столе в коридоре.

Длинные летние сумерки одержали верх над мучительно жарким днем, выпустив на волю первый прохладный вечерний ветерок. Эллиот направился с холма вниз к почтовому ящику. Несмотря на зной, ручей внизу оказался полноводен.

Эллиот достал недельные запасы почты из забитого ящика. Пока он стоял, сортируя ненужную макулатуру от счетов, в поле его зрения что-то мелькнуло. От столь быстрого, темного движения волосы на шее встали дыбом.

Он повернул голову, чтобы лучше рассмотреть, но высокие платаны и дубы, усажанные вдоль ручья, превращали сумерки в кромешную темноту. Какое-то время Эллиот не мог ничего разглядеть.

Он застыл, как вкопанный, и по мере того как глаза привыкли к темноте, перед ним открылась странная картина.

Внизу, под мостом через ручей, тянулась пара широких водостоков. С одной стороны, напротив Эллиота, в ряд сидело около дюжины кошек. Абсолютно черных. Каждая кошка застыла на своем месте в определенной позе. Вместе они выглядели как отряд солдат, замерших на постах.

Маленькие исхудалые котята сидели перед старшими с настороженными ушами и прямыми взглядами, аккуратно свернув хвосты вокруг черных тел. Позы взрослых кошек казались более разнообразными, но при этом на удивление правильными. Огромный лоснящийся кот с огромными ушами, похожими на лисьи, оставался на обочине над водостоком, будто оглядывая свой отряд. Напротив сидели две кошки, каждая подняв одну лапу и выпустив когти.

Очень странно. Конечно, Эллиот замечал в округе бездомных кошек. Из-за близости реки и незастроенной лесной полосы за домами обитало много животных – опоссумы, еноты и сотни белок. Но он еще никогда не видел, чтобы кто-то из них вот так собирался.

Краем глаза он увидел что-то еще. Очень медленно Эллиот повернулся, стараясь удержать живописную группу в поле зрения.

С его стороны ручья собралась еще одна группа кошек. Эти оказались полностью белыми. В отличие от ровных рядов черных созданий, белые сидели хаотично.

Две компании застыли друг напротив друга, не двигаясь и не мигая. Эллиот заметил, что одна из белых кошек глядела по сторонам – самка среднего размера с наполовину оторванным ухом. Она сидела, подняв хвост, на расстоянии добрых шести футов от своей фаланги.

Ни одна из кошек не шевелилась.

Черт, это самая странная вещь, которую Эллиот когда-либо видел.

Без единого предупреждения белая кошка с рваным ухом бросилась по диагонали, схватила черного котенка, зажала его голову в зубах и умчалась мимо вражеского фланга к руслу реки.

Все произошло со скоростью света. Ее жертва и пискнуть не успела. Зато Эллиоту показалось, что он слышал, как сломалась шея котенка, когда кошка исчезла в темноте.

Он поглядел вслед, надеясь выследить ее, но тускнеющий свет взял над ним верх. Когда он вернул внимание на дорогу, кошки исчезли, как будто их никогда там и не было.

– Наверное, почудилось, – убеждал себя Эллиот хриплым голосом.

Прочистив горло, он поспешил к дому.

Белая похитительница сидела на каменной стене моста, спокойно слизывая кровь с белоснежной шерсти.

Эллиот бросил почту. Кошка одарила его мимолетным взглядом и продолжила неторопливое мытье.

– Я понял, – прошептал Эллиот. – Белая ладья бьет пешку. Правильно?

Закончив слизывать темную кровь с груди, белая кошка махнула хвостом и растворилась в сумерках.

Смена Эллиота начиналась в полдень, но по традиции они пораньше освобождали коллег предыдущей смены, поэтому он пришел на работу к одиннадцати.

К двенадцатому участку относилась большая территория, покрывающая Северный Остин от бульвара Ламар до 35-ой улицы, так что вызовов было немало. Большинство звонков поступали от больных – обычно с сердечными приступами; иногда ножевые или огнестрельные ранения. Но и пожаров хватало.

Смена оказалась самой напряженной на памяти Эллиота, а ведь это даже не полнолуние. Самый крупный вызов поступил в 4.04 утра. Громкий вопль сирены застал его в фазе быстрого сна. Обычно Эллиот быстро подскакивал, но тот вызов обрушился на него в неправильное время. Позже он даже не мог вспомнить, что происходило до того, как они выехали на пожар.

Горел один из комплексов домов, что испещряли северную часть Остина, двадцать квартир в двухэтажном доме в форме буквы «Г». Похоже, пожар был серьезным. Световая сигнализация скользила по поверхности здания, вспыхивая в темных окнах красными и рыжими огнями, словно искры. Завораживающее зрелище.

Затем кто-то закричал, и Эллиот заметил человек двадцать жильцов, что скитались по обочине с фонарями. Туи подал машину к домам и посмотрел на него.

– Франклин! Ты в порядке? – резко крикнул Туи.

Эллиот спохватился и взялся за рацию.

– Машина 12 на месте. Приступаем к заданию. Горит жилой комплекс. Дым валит с верхних этажей. Вспомогательной машине необходимо проложить пятидюймовый шланг. Будем тянуть рукава.

Васкиз и Эллиот вытягивали шланг, пока Туи готовился пускать воду. Войт схватил один из шлангов и направился к лестнице.

– Все вышли? – крикнул Эллиот одному из гражданских, здоровому парню в джинсах, который выглядел достаточно бодрым. – Где началось возгорание?

– Кажется, у моих соседей, – ответил парень и указал на дверь в конце верхнего этажа. – Квартира три восемьдесят пять. Датчик дыма сработал, и все его слышали.

– Проверьте, все ли спустились, – велел Эллиот. – Сверяйте по номерам квартир. Мы обыщем, но постарайтесь убедиться, что все на месте.

Душу терзала какая-то беспричинная тревога. Он снова взялся за рацию.

– Войт! Жители полагают, что возгорание началось в квартире три восемьдесят пять…

Войт уже оказался на полпути наверх, его форменная куртка распахивалась, пока он все больше расправлял плоский шланг.

– Войт! Застегивай куртку и сообщи обстановку! – крикнул Эллиот.

Войт остановился напротив открытой двери, из которой валил дым. Его голос прозвучал громко и взволнованно:

– Не все так плохо! Будем тушить.

Затем Войт споткнулся о перила и выругался. А несколько секунд спустя по лестнице промчалась белая кошка. У нее не хватало половины уха – Эллиот заметил это, когда она бросилась через стоянку и исчезла среди деревьев. При виде рваного уха его тревога резко усилилась.

И тут его осенило – проверка, которую они проводили здесь несколько месяцев назад.

– Отбой, Войт! – закричал Эллиот. – Переходи к соседней квартире! Тяни рукав туда!

Подошел парень в синих джинсах:

– Дженет говорит, что жильцы из квартиры три восемьдесят пять в отпуске – так что мы почти уверены, что все здесь.

Эллиот показал напарнику два больших пальца и побежал к лестнице, вытягивая шланг.

– Васкиз, приготовься! Воду пока не пускай. В соседней квартире в потолке нужно сделать пробоины, чтобы остановить распространение огня на чердак.

Туи уже открывал вентиль на машине. Войт все еще стоял на входе в квартиру, но по крайней мере застегивал куртку. Васкиз принесла багры и вернулась, чтобы без лишнего напоминания проложить еще один рукав. Она была хорошей напарницей.

Эллиот забрался в горящую квартиру, где черная завеса полностью закрывала обзор. Он не видел, как далеко на чердак распространился огонь.

– Говорю тебе, нужно тушить, – сказал Войт откуда-то изнутри.

– Войт, – крикнул Эллиот, – хватит трепаться. Заходи в соседнюю квартиру и помоги с потолком.

– Но ведь только часть кухни… – начал Войт.

– Делай, как я сказал, Войт. – Эллиот схватил багор и побежал к квартире с другой стороны.

Эллиот услышал звук сирен – помощь второй бригады на подходе. Дым уже струился из вентиляционных шахт. Он всадил крюк в стену над головой и потянул; плечевые мышцы напряглись и заныли. Стареешь, Эллиот. Войт быстро подоспел к напарнику, воткнув в потолок свой крюк. Из первой дыры вырвался жар. Но пламени пока не было – они успели как раз вовремя.

– Мы крутимся вокруг да около, пока там все горит! – закричал ему Войт. – Мы могли потушить огонь!

Эллиот не тратил время на ответ. Им потребовалось несколько минут, чтобы пробить траншею. Туи сообщил, что вторая машина уже прокладывает шланг.

Эллиот послал свободных людей из бригады на обыск здания, пока Туи помогал товарищу из пятнадцатой команды подключить дополнительный рукав. Через несколько секунд пожарный кран был открыт.

Эллиот поставил Войта на вспомогательный рукав.

– Вот дерьмо, – ругнулся Войт, направляя струю воды на чердак. – Ничего не происходит.

– Подожди, – просил Эллиот.

Он схватил шланг и побежал к полыхающей квартире три восемьдесят пять. Вокруг было черно от дыма и жарко, как в аду. Васкиз стояла наготове у своего рукава, как велел Эллиот.

– Туши! – сказал он.

Они нырнули внутрь, распыляя перед собой воду. Когда они добрались до гостиной, рыжее пламя встретило их мерцающим адским светом. Распыленная вода превращалась в пар, отчего вокруг становилось только жарче.

Эллиот боялся, что огонь распространится дальше. Столь горячее пламя за несколько секунд могло вызвать возгорание во всей квартире.

Пожарный костюм не мог уберечь от воспламенения; он просто расплавлялся и поджаривал тело. Пар становился все гуще, пока жар продолжал свирепствовать.

– Жарковато становится? – подметил он.

– Нормально, – ответила Васкиз. Ее голос глухо звучал из-за защитного экрана ее шлема.

Через отверстие в потолке просочился воздух. Дым начал рассеиваться, а яркие языки пламени разгорелись сильнее и поднялись выше. И при этом стало прохладнее – жар выходил через дыру, и пламя убавило свой пыл.

– Получается! – закричала Васкиз.

По рации прозвучал голос Туи:

– Можешь выйти? На крыше огонь.

Эллиот оставил Васкиз и парня из пятнадцатой бригады и побежал на первый этаж.

Пламя вырывалось сквозь крышу квартиры три восемьдесят пять. Искры выстреливали в темноту и лениво разлетались по крыше.

Дерьмо. Из-за нынешней засухи могла загореться трава. А часть крыши чуть подальше уже начала тлеть.

Жители дома с криками бегали вокруг, но внутри шлема собственное дыхание звучало громче, чем их крики, и даже громче, чем голоса из рации.

– Постарайся их успокоить, – велен он Туи, пробегая мимо.

Он схватил наконечник шланга, установленного на крыше машины. Резиновый рукав разматывался позади него, пока он взбирался наверх, поливая крышу вокруг разлома. Собственный пот обжигал тело внутри костюма, отчего его действия стали медленными и бестолковыми. Он даже не мог предположить варианты распространения огня.

«Хаос, – думал он. – Огонь и чертов хаос».

Облака пара волнами выходили из отверстия в крыше над квартирой три восемьдесят пять.

– Вы там в порядке внутри? – крикнул Эллиот, все еще поливая крышу.

– Все чисто, – прокричал в ответ Войт.

– Все в порядке! – крикнула Васкиз. Ее голос звучал так, будто она улыбалась. – Не волнуйся, Франклин. Похоже, дело идет к концу.

Что-то заставило Эллиота повернуть голову. На перилах раскинулась лоснящаяся черная кошка. Она посмотрела на Эллиота и удовлетворенно зевнула, демонстрируя розовый язык и острые белые клыки.

Мурашки пробежали по его спине. Он ее где-то уже видел.