Змей Горыныч и Клубок Судьбы

– Налево, – подсказали сверху, – чай, печенье, пряники, вообще все, что пожелаешь! Просто попроси накрыть на стол – скатерка у меня расторопная.

При упоминании об угощении, Иван вдруг вспомнил, что еще не завтракал. И устремился в указанном направлении. За левой дверью обнаружились стол, пара кресел, уже своим видом манящих поудобнее в них развалиться, и окно во всю стену. Стол покрывала искусно вышитая скатерть. Больше ничего.

Иван занял одно из кресел и обратился к скатерти:

– Извините, мне бы…

– Только рыба! – раздался тоненький голосок.

– Как? И здесь тоже?! Но почему?

– Четверг. Не ясно что ли? Ну, чего уставился? Будешь чего, аль глазки строить станем?

– А что есть-то?

– Портвейн, плодово-ягодное, «Солнцедар», «Кавказ», «Акстаба»…

– Ну, нет! Этого мне не надо, – половину слов Иван не понял, но уточнять не рискнул, – а поесть что есть?

– Уха, карась жареный, гарнир рис. Компот еще есть. Из сухофруктов.

– Ну, ладно, давайте, – удрученно согласился юноша. Он уже потихоньку стал привыкать к четверговому рыбному меню.

Перед ним материализовался уже знакомый поднос с большой миской ухи и укоризненно смотрящим жареным глазом карасем на тарелке с рисом. Окончательно смирившись, Иван потянулся было за ложкой. И тут по столу кто-то стукнул кулаком:

– Что ты себе позволяешь?!

– А что это я себе позволяю? – недовольно пискнул голосок.

– Ты как гостей потчуешь?! – еще один удар кулаком.

– Батюшки, не признала, – испуганно затараторил тоненький голосок, – сейчас-сейчас, все будет. Одну минуточку. Чего изволите?

– Давай быстренько. Все, что нужно там, фирменное: посуду, самовар, все, что положено.

– Да не извольте беспокоиться, сейчас все будет, – голосок в один миг стал вежливым и подобострастно-медовым.

Рыбные блюда мгновенно исчезли. Вместо них появились друг за другом пузатый самовар, заварочный чайник, чашки на блюдцах тонкого фарфора и множество тарелочек, блюдец, пиалок, мисочек с пирогами, пряниками, печеньями, ватрушками, кексами, вареньями, медом – всего и не перечислить! Иван от такого обилия раскрыл в удивлении рот. Он уже и не чаял когда-нибудь отведать здесь что-либо, кроме рыбы.

– Угощайся! – пригласил голос из-за спины, – я скоро вернусь.

Насытившись, Иван откинулся на спинку кресла:

– Спасибо!

– Спасибо на хлеб не намажешь! – недовольно пискнула скатерть, – на серебряный наел, понимаешь…

– Цыц! – оборвал уже знакомый голос. Иван обернулся и оцепенел. Он ожидал увидеть кого угодно, но хозяин превзошел все самые страшные опасения Ивана. К слову сказать, самым страшным для юноши сейчас казалось встретить отца, смотрящего на него с укором. В дверях стоял не отец. И не страшный злой волшебник, каким пугают маленьких детей, а повзрослевшим подробно разъясняют, почему именно стоит бояться. Это был вообще не человек!

Больше всего хозяин напоминал ящерицу ростом с сажень, вставшую на задние лапы, обувшуюся в тапочки с кроличьими ушками и накинувшую для приличия пушистый домашний халат.

– Добро пожаловать! – сказала ящерица и стрельнула раздвоенным языком, – извини, никак не отделаюсь от этой дурной привычки.

– З-д-р-ав-ствуй-те! – выдавил Иван.

– Я тебя напугал? Прости еще раз. Ко мне очень давно никто не заходил. Так будет лучше? – он пробормотал что-то себе под нос и щелкнул пальцами. На мгновение его очертания расплылись – и вот перед Иваном стоит молодой человек в тех же кроличьих тапочках и халате. Юноша моргнул.

– Ото-мри! – хозяин хлопнул в ладоши. Иван потряс головой, приходя в себя.

– Мне почудилось… – начал было он, – да нет, не может быть!

– Увы, может, – печально кивнул преобразившийся ящер, – если хочешь, я могу некоторое время оставаться в привычном для тебя облике. Но это требует концентрации. Поэтому к серьезной беседе мы перейдем, когда ты привыкнешь воспринимать меня таким, какой я есть. Теперь давай знакомиться, – он плюхнулся в кресло напротив, – как тебя зовут?

– Иван.

– Просто Иван и все?

– Просто Иван. А как надо?

– Ну, не знаю… Иван-царевич, например, или Иван-дурак. На худой конец, Иван – чей-нибудь сын. Ладно, Иван так Иван. А я Горыныч.

– Просто Горыныч? – на сей раз удивился Иван, – но ведь это не имя. Это так по батюшке обычно величают.

– По батюшке и есть. Не успел батюшка мне имени дать. Бежать ему пришлось…

– Выходит, ты сирота?

– Выходит, – печально вздохнул Горыныч.

– И давно ты здесь?

– С самого рождения, – пожал плечами хозяин.

– И всегда здесь четверг?

– Так вот ты о чем! Я уже давно привык к этому. И ты скоро привыкнешь.

– Я не хочу привыкать!

– Придется. Тут по-другому не бывает. Если только… сколько дней ты уже здесь? – встрепенулся Горыныч.

– Четыре или пять, – неуверенно ответил Иван, – я уже сбился.

– Бумагу, перо и чернила! – приказал хозяин.

Требуемое мгновенно возникло перед юношей.

– Записывай! – велел Горыныч, – записывай все, что помнишь! Максимум подробностей!

Иван не посмел ослушаться.

– Добренькое утречко, Иван! – Сокол потряс его за плечо.

– И тебе, Сокол. Какой сегодня день?

– Четверг, – ни капли не сомневаясь, ответил приглядывающий, – завтра пятница, а послезавтра мы пойдем в город! Поторопись, а то все самые общественно полезные дела расхватают! Все, я побежал. Куда идти, знаешь?

Иван кивнул. Его не оставляло стойкое ощущение, что все это уже было. И не раз. И еще он смутно помнил, что засыпал не здесь. Но где? То ли на холме возле пентаграммы, высеченной в камне, то ли в своей постели, то ли в каком-то неизвестном доме, сидя за столом, заваленным исписанными листами бумаги. Им же исписанными. Что же он записывал? Обязательно нужно вспомнить. Обязательно! Ладно, по дороге подумаем. Нужно торопиться в общественную приемную – там еще забор не крашен. Забор… Четверг… А что было вчера? Он ведь и вчера красил забор! Выходит, вчера тоже был четверг!

И тут он вспомнил. Вспомнил вчера и позавчера, и поза-позавчера. Ивана похолодел. Все снова повторялось. Но он еще помнил! Скорее в особняк! Там Горыныч, он обещал сегодня все объяснить. Вчера этот странный человек – человек ли? – объяснил, как пройти в его особняк, минуя центральную площадь. Ведь на площади обязательно будет приглядывающий Сокол. И тогда Ивану вновь придется белить забор! А ему, Ивану, по словам Горыныча, необходимо максимально исключить себя из жизни Общества. Иначе Общество поглотит его. Этого ни в коем случае допускать нельзя! Почему, Иван пока еще не понимал, но был абсолютно уверен.

Следуя полученным накануне инструкциям, юноша миновал ближайшую калитку и двинулся вдоль огородов, раскинувшихся за околицей. Здесь кипела работа. Люди собирали овощи и фрукты, окучивали картошку, пропалывали грядки. Никто не сидел без дела. Один только Иван, стараясь не привлекать внимания, крался от куста до деревца, туда, где никто никогда не сеял и не пахал. Туда, где за невысоким штакетником раскинулся большой парк. В штакетнике тоже была калитка. Если б Горыныч не объяснил, как ее обнаружить, Иван наверняка прошел бы мимо. За калиткой начиналась давно нехоженая тропка. Она пропетляла по парку и вывела Ивана прямо к задней двери особняка.

Эта дверь ничем от подобных ей не отличалась. Обшарпанная, скрипучая, с самой обыкновенной ручкой. И не запертая. Как и обещал Горыныч. Иван вежливо постучал и, не дожидаясь приглашения, вошел. И замер на пороге. Он очутился в том же просторном помещении, что и накануне. Хотя в прошлый раз он входил не через черный ход, а в парадную дверь. На всякий случай юноша обернулся. И не обнаружил за спиной двери, в которую только что стучал. В недоумении он осматривался: те же двери по бокам, те же зеленоватые статуи, те же гобелены на стенах, та же лестница уходит наверх. И по лестнице спускается улыбающийся… ящер в домашнем халате и тапочках-кроликах! Прежде Иван никогда не задумывался, как может улыбаться ящерица или змея. Но вот на тебе – улыбается ведь! Во все тридцать два – или сколько там у него зубов? Явно больше! И все острые и ослепительно белые. Однако не смотря на зубастость, улыбка явно была радостная.

– Здравствуй, Иван! – приветствовал ящер, – ты меня помнишь?

– Смутно.

– Правильно. Это ведь было сегодня.

– Вчера, – поправил юноша.

– А какой день был вчера?

– Четверг.

– А сегодня у нас что?

– Четверг.

– Здесь всегда четверг. Значит, всегда сегодня.

– Всегда? – ужаснулся Иван.

– Во всяком случае последние лет пятьдесят. Примерно.

– Сколько ж тогда тебе?!

– По человеческим меркам лет шестьдесят пять. Может, семьдесят.

– Ого! А по вашим?

– Я мужчина в самом расцвете сил, больше я тебе ничего не могу сказать.

– А в каком возрасте бывает расцвет сил? – осторожно поинтересовался юноша.

– В любом! Во всяком случае, у меня. Я о себе знаю гораздо меньше, чем об окружающих. Но сейчас речь не обо мне – о тебе. Как у тебя с памятью?

– По утрам трудно вспомнить. И постоянное ощущение, что это уже было.

– Дежавю.

– Наверное. Я, правда, не знаю, что это такое, дежавю.

– То самое ощущение. Сегодня было сложнее вспомнить или проще?

– Кажется, проще. Странно даже. В прошлые разы вспоминать было очень трудно…

– Я пока твои воспоминания на свой жесткий диск поместил. Так тебе хоть чуточку легче будет. По-хорошему, надо тебе собственный жесткий диск создать. Но это дело не одного дня. Успеть бы сегодня твою карту памяти сделать. Большое подспорье для вспоминания, сам проверял.

Иван разинул рот. Столько непонятных слов за раз он еще никогда в жизни не слышал. Горыныч понимающе кивнул:

– В процессе объясню. У нас мало времени. Нужно успеть до перезагрузки, а то придется начинать все сначала. Идем! – он развернулся и бодро зашагал вверх по лестнице.

Весь второй этаж занимала библиотека. От пола до потолка высились полки, заставленные книгами: тонкими, толстыми, очень толстыми, разных размеров и цветов. Все их объединяло одно – потертые, выцветшие корешки. Ни одной новой. У единственного, зато громадного – во всю стену – окна стоял стол. На столе лежала единственная новая книга, открытая на середине. Даже от входа можно было увидеть, что эта книга еще не закончена.

– Ты пишешь книгу? – удивился Иван.

– Две. В условиях вечного сегодня это весьма непросто. Приходится каждый раз копировать на жесткий диск, чтобы не пропала при перезагрузке.

– Да что это за диск такой?

Горыныч молча раздвинул халат. На груди его на тонкой цепочке висел тщательно отполированный круг белого металла. Цепочка проходила через большое отверстие точно в его центре.

– Это моя память, – пояснил ящер, – сюда я копирую всю информацию, чтобы помнить после перезагрузки.

– Какой перезагрузки?

– Той самой, после которой снова наступает сегодня.

– Это когда новые сутки начинаются, что ли?

– По моим подсчетам где-то между без пяти шесть и шестью часами утра. В это время все спят. Я несколько раз пытался отследить момент, и знаешь, что? Я просто снова просыпался у себя в постели! С тобой ведь происходит то же самое?

Иван кивнул. Ему вспомнились все попытки не возвращаться к Соколу. И ведь действительно, он каждый раз просыпался в гостях у приглядывающего.

Юноша огляделся. Он шарил взглядом по полкам. И вот оно! Толстенный талмуд Якова Хилого «Знание = Сила»!

– У меня снова это, как его, ведаю ж!

– Дежавю, – поправил Горыныч, – ничего, привыкнешь.

– Да нет! Я словно дома очутился, в отцовской библиотеке…

– Так ты потомственный чародей! Занятно. Но все – потом, сейчас – дело. Пойдем в кабинет.

Ящер шагнул к неприметной дверце среди полок и поманил Ивана за собой.

– Устраивайся поудобнее, – указал он на грубый стул в углу, – разговор будет длинный.

Иван с сомнением посмотрел на предложенное место. Больше всего стул напоминал пыточное приспособление, виденное им однажды на картинке. Других картинок он тогда рассмотреть не успел – отец отобрал увлекательную книгу о пытках и запретил подходить даже к полке, на которой та стояла. Саму книгу и еще несколько, не менее интересных для молодых людей Иванова возраста, отец тогда унес к себе в кабинет и хорошенько спрятал.

– Так надо, – быстро понял сомнения юноши хозяин, – это только для того, чтобы ты не слишком шевелился, пока я составляю твою карту памяти и закрепляю ее. Собственно, пока я буду составлять, тебе не обязательно в него садиться. Надеюсь, до обеда управимся.

Иван покорно уселся. На удивление стул, всем своим видом кричащий о неудобстве, оказался комфортным, с мягкими подушечками на сиденье, спинке и подлокотниках. Но широкие кожаные ремни все же заставляли поежиться.

Горыныч устроился за рабочим столом. Из ящика он достал большую таблицу из букв и цифр и поставил ее перед собой. Затем придвинул к себе стопку бумаг и чернильницу с пером:

– Сейчас я буду задавать вопросы. Много вопросов. Отвечай быстро, не задумываясь. Если колеблешься, говори «дальше». Понятно?

Иван сглотнул и кивнул.

– Начали. Имя? Дата рождения? Цвет? Вкус? Имена родителей? Время суток? День недели? Имя девушки?

До последнего вопроса Иван исправно давал ответы. Но на имени девушки споткнулся. Горыныч, сверявшийся с таблицей и записывающий на листке какие-то цифры, строго глянул на юношу.

– Дальше, – неуверенно выдавил тот.

Ящер быстро поставил ноль и продолжил:

– Животное? Растение? Погода?…

Вопросов было очень много. Все они звучали коротко и требовали столь же коротких ответов. Вскоре Иван перестал различать слова – что Горыныча, что свои. Звуки постепенно превратились в монотонный гул. Картинка перед глазами начала расплываться, контуры предметов затуманились. Все перед взором превращалось в разноцветные пятна. А Горыныч все бубнил и бубнил что-то. И Иван бубнил что-то в ответ. Кажется, он все чаще повторял «дальше», пока это слово не стало единственным ответом.

Сколько продолжался этот странный диалог, юноша сказать не мог. Краешком сознания он пытался уцепиться за реальность, но соскальзывал и все глубже погружался в странное состояние. В конце концов, он плюнул и перестал сопротивляться. И тут же из прекрасного водоворота, казалось окончательно поглотившего Ивана, вырвал вопрос. Четкий и понятный.

– Число?

– Девяноста два!

Повисла тишина. Иван обалдело моргал, приходя в себя.

– Девяноста два? – медленно переспросил Горыныч.

– Да-а. Что со мной было?

– Ты был в трансе. Это единственный способ достичь идеальной точности.

– Точности чего?

– Твоего числа, – ящер посмотрел в окно, – на удивление скоро! Тебя раньше гипнотизировали?

– Чего? – Иван все еще приходил в себя.

– Понятно. Я был первым. Скоро пройдет. Лучший способ быстро восстановиться – перекусить. Да и время, можно сказать, обеденное. Пойдем, поедим!

Обедали быстро, молча, без изысков. Потом вновь поднялись в кабинет. На этот раз Горыныч закрепил голову, руки и ноги Ивана ремнями.

– Придется потерпеть, – вздохнул ящер, – надеюсь, драйвер получится с первой попытки написать.

– Что написать?

– Программу для подключения карты памяти к тебе. Не отвлекай, пожалуйста!

Он сдвинул записи на край стола и углубился в ящик. Вскоре перед Горынычем лежали линейка, готовальня с различными циркулями, угольник и два зачиненных карандаша. Ящер глубоко вздохнул, потер руки и принялся быстро что-то чертить и записывать на очередном листе бумаги. Несколько раз переворачивал лист, чертя с обратной стороны, и внося какие-то ему одному понятные дополнения и правки. Потом отложил исполосованный и исписанный лист, взял следующий. Теперь он уверенно выводил какое-то длинное уравнение. Или заклинание? Ивану не терпелось посмотреть через плечо, но ремни крепко держали его на стуле. Так что юноша мог видеть лишь малую толику происходящего.

Губы Горыныча непроизвольно шевелились. Иногда он устремлял взгляд в угол, шевелил пальцами с короткими темными когтями. И продолжал записывать. Время тянулось нестерпимо медленно. Ивана распирало любопытство.

Наконец Горыныч отложил карандаш и поднял бумагу перед собой:

– Красиво получилось, гладенько, – довольно улыбнулся он, – сейчас запущу, и отвечу на все твои вопросы.

Вопрос у Ивана был всего один: что происходит? Горыныч словно прочел во взгляде и без лишних разъяснений начал:

– Мир состоит из чисел. Все, что мы видим, слышим, чувствуем, можно передать с помощью цифр. Все так или иначе состоит из них. Это Матрица. Матрица повсюду, она окружает нас. Даже сейчас она с нами рядом. Ты видишь ее, когда смотришь в окно или открываешь книгу. Ты ощущаешь ее, когда работаешь, когда гуляешь, когда учишься. Она воздействует на тебя. А ты на нее. Потому что ты часть Матрицы. Все мы ее часть.

Ящер глянул на листок с формулой-заклинанием и продолжил:

– Матрица гибка. В каждой ее точке, в каждое мгновение есть бесконечное количество возможностей развития событий. Но ты каждый раз можешь выбрать только один вариант. Будет ли он верным, к чему приведет? Никто заранее не может ответить. Даже Матрица. Ведь она – всего лишь бездушные числа. Все мы, таким образом, взаимодействуем с Матрицей. Просто подавляющее большинство не осознает своих возможностей. А те, кто что-то понимает, до чего-то додумывается, у кого что-то получается, воспринимаются остальными, как особенные, выдающиеся. Называют нас по-разному: чародеи, волшебники, маги, колдуны… А все дело в том, что мы просто можем сознательно влиять на Матрицу, подменять числа, выстраивать собственные уравнения. И все равно практически все, кто связан с волшебством, не понимают, как оно работает. Мы составляем заклинания, чертим пентаграммы, делаем нелепые пассы и ударяем посохами оземь. Все это становится ненужным, когда понимаешь принцип Матрицы.

– А каков этот принцип?

– Сколько будет один плюс один? – навстречу спросил Горыныч.

– Два.

– А если это, допустим, один кролик плюс одна крольчиха? В перспективе это несколько кроликов, верно? Выходит, один плюс один может быть два, три, четыре – сколько угодно! Или если один кролик плюс один волк? Что тогда? Верно – один волк. Сытый. Но это все поверхностные примеры. Если копнуть чуть глубже, то один плюс один может равняться и нулю, и даже минус одному! Хоть немного понятно?

– Совсем чуточку.

– Я до понимания шел почти пятьдесят лет. Ты быстро учишься, так что твоего времени вкупе с моим опытом и знаниями потребуется не так много.

– Снова учиться?! – ужаснулся Иван. Он же буквально несколько дней назад бежал от этой перспективы! В результате словно никуда из дому и не уходил!

– Учение – постоянный процесс. Он не останавливается ни на мгновение, – подбодрил ящер и стрельнул языком, – извини. Кстати, сегодня у тебя уникальная возможность научиться всему за один день!

– Несмешная шутка. Меня уже наверняка ищут!

– Нет. Тебя нет дома ровно один день. Даже меньше – с того самого момента, как ты телепортировался сюда. Сколько дней ты здесь?

– Три, четыре… несколько.

– Здесь всего один четверг. И мы с тобой в нем замкнуты.

– Но как?!

– Знал бы, как, уже выбрался б! Пока что могу сказать одно. Это какой-то сбой Матрицы. Кто-то неосознанно или специально сумел грамотно подменить числа таким образом, чтобы у меня – а теперь и у тебя тоже – четверг не прекращался. Более того, этот кто-то умудрился и пространство замкнуть на само себя! Ты наверняка пробовал отсюда сбежать?

Иван попытался кивнуть, но ремень, державший голову, не позволил.

– И я пытался, – развел руками Горыныч, – единственный способ выбраться из вечного четверга в Городе-у-Топи – найти проклятый сбой и исправить Матрицу.

– Как ты назвал это место? – перебил юноша.

– Город-у-Топи. Раньше он так назывался. Это был обычный городок на границе гор и болот. До того, как здесь не сложилось Общество, – ящер скривился.

– Да что здесь происходит!!!

– Это долгая история…

Если бы Иван в свое время уделял больше внимания истории и географии, а не только магии, он пришел бы в ужас. Однако история сослагательного наклонения не терпит. География, впрочем, тоже.

В давние времена, когда Рыжь была единая и Великая, на самой ее границе, у подножья Серых гор, на узкой полоске плодородной земли между скалистыми уступами и топким болотом возникло маленькое поселение. Никто не обращал на него внимания достаточно долго, чтобы несколько домов успели разрастись в небольшой городок. С трудолюбивым населением, с городской управой, с десятком чиновников, с градоначальником и даже со своим волшебником. Жили горожане не бедно, не богато, не скучно, но и не особенно весело. У кого-то хозяйство росло, у кого-то постепенно приходило в упадок, у некоторых на протяжении десятилетий наблюдалась удивительная стабильность. Торговля в городе не процветала, но и не чахла. Из города вели две дороги: в Красенград и в горную Швейцию. Была и третья дорога. Она вилась вдоль горных склонов до самой Черной Дыры, входа в один из деструктов Подгорного царства. Ею практически не пользовались, потому и за дорогу не считали. Но именно ей предстояло сыграть важнейшую роль в становлении Общества в Городе-у-Топи. Да, с фантазией у горожан было не густо, вот и прижилось название, данное немногочисленными купцами, везущими товары из Великой Рыжи в Швейцию и обратно.

Город-у-Топи своей территорией считали и Великая Рыжь, и Швейция. Ничего ценного в округе не водилось и не родилось, так что воевать из-за него две державы не собирались. Зато обе собирали с Города-у-Топи налоги. Горожане не сопротивлялись. Благо, налоги были щадящие, а люди не бедовали. Сборщики налогов и податей обоих государств приходили в Город-у-Топи практически одновременно. Разумеется, между ними немедленно возникали споры и выяснения отношений. Поглазеть на представление собирался весь город. Взаимные обвинения с криками и скандалами продолжались по нескольку дней. Потом довольные бесплатным зрелищем утопцы делили налог между представителями двух стран и прогоняли обе делегации. До следующего года.

Довольно быстро неприглядная ситуация стала известна королям-соседям. Они встретились и быстро договорились взымать налоги с Города-у-Топи в разное время. Теперь утопцам приходилось платить дважды: летом и зимой. И оба раза по полной! Разумеется, жителям небольшого городка на границе по вкусу такое не пришлось. Стали горожане призывать городового и всю его управу для совета и защиты. На совет те пришли. Всем составом. А вот защищать и не подумали. Естественно, ведь, коли налоги на две стороны, так и чиновников содержат обе. Не понравилось утопцам такое положение. Сильно не понравилось. Но можно было еще избежать беды, можно. До четверга.

В четверг в половине двенадцатого с северо-запада, со стороны Черной Дыры, в Город-у-Топи вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный. Бежал, судя по всему, от самой Черной Дыры, если не дальше. В Городе-у-Топи своих беспризорников отродясь не водилось.

– Дядя! – весело кричал он, – дай гривенник!

Молодой человек вынул из кармана налитое яблоко и подал беспризорному, но тот не отставал. Тогда пешеход остановился, иронически посмотрел на мальчика и воскликнул:

– Может быть тебе дать ключ от копей ца’я саламанд', где золото 'оют в го'ах?

Молодой человек солгал. Не было у него золота – ну откуда золото в Серых горах! И в саламандровых копях он никогда не бывал – его и в Черную Дыру-то не пустили. Тем более не было у него ключа от этих самых копей. У него не было даже плаща. В город молодой человек вошел в зеленом, узком, в талию, костюме. Его шея была несколько раз обернута старым шерстяным шарфом, ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинового цвета. Носков под штиблетами не было.

Никто не вышел путнику навстречу с приветственной речью, но и никто не погнал издалека. Вокруг вообще не было ни души. Молодой человек ступил на пустынную улицу, замер и огляделся. Прислушался. Спереди доносился гул множества голосов. Именно в этот день утопцы собрались на очередной совет на центральной площади. Правление Города-у-Топи на свою беду решило не являться. Священники отделались единственным представителем. Да и тот, совсем еще молодой, торопливо заявил, что в дела мирские вера не вмешивается, и быстро ретировался. Городской волшебник тоже отсутствовал.

Народ самостоятельно изъявлял свою волю. Громко, хаотично, эмоционально и совершенно безрезультатно. Никто народ не слушал. До появления на площади вышеописанного человека. Этого человека никак не звали. Его вообще не нужно было звать. Он пришел сам.

Он не стал протискиваться сквозь толпу. Вместо этого молодой человек взобрался на телегу, неизвестно кем оставленную на площади. Левой рукой он взялся за лацкан пиджака, правую простер к толпе. И громко сказал: