Полная версия
Драконовы сны
Он встал, взял свечку и ушёл в чулан, с минуту шумно там возился, передвигая разный хлам, и вскоре появился вновь, неся в руках лакированную, всю в царапинах шкатулку.
– Эта?
– Да, – Жуга кивнул, открыл крышку и сразу понял, что память его не подвела: среди резных безделушек лежали две монеты. Старые, покрытые зеленоватой патиной, но в точности такие же, как та, что на столе. Рудольф и Жуга переглянулись.
– Откуда они у тебя? – спросил травник.
– Да разве ж я вспомню, – пожал плечами Рудольф. Потёр ладонью подбородок. – Должно быть, вместе со шкатулкой и купил когда-то.
– Хм… – Жуга помедлил, заглянул в шкатулку и вытащил оттуда резную фигурку. Повертел её в пальцах и поставил на стол.
– А это что такое?
Тяжёлая, изжелта-белой кости статуэтка изображала воина и высотой была примерно с палец. Указательный. Работа была мастерской – нож резчика с дотошностью изобразил и меч, и шлем, и прочие детали амуниции, даже звенья кольчуги. Плечи и спину скрывали складки длинного, до пят, плаща. Черты маленького лица поражали тщательностью отделки, а самые мелкие детали – брови, ноздри, зрачки были выжжены железом. Несмотря на это, сосредоточиться на нём Жуга не смог. Лицо было как будто знакомым, и в то же время мастер ухитрился вырезать на редкость неприметную персону. Сквозь полупрозрачную кость просвечивало пламя свечи. Заинтригованный, Жуга отставил статуэтку в сторону и потянул из шкатулки следующую. Рудольф следил за ним с не меньшим интересом.
На сей раз это была ладья. Под вздутым парусом, на круглой маленькой подставке, она, как и воин, тоже была вырезана с исключительным старанием.
За костяной ладьёй последовал дракон. Длинношеий, чуть пригнувшийся и свивший хвост кольцом. Зубастая пасть распахнута в атаке, хребет, макушка головы и холка щетинились остроконечным гребнем.
Четвёртая фигурка вновь изображала человека. Он был безоружен, почти на голову ниже первого ростом и довольно просто одет. Его лицо, несмотря на тонкую резьбу, отличалось той же размытостью черт, что и у воина.
Травник хмыкнул, вытряхнул на стол последнюю оставшуюся в шкатулке фигурку и вытаращил глаза.
– Чёрт! – невольно вырвалось у него.
– Где? – Рудольф, подслеповато щурясь, нагнулся к столу. – А… Это не чёрт. Это лис.
* * *Три мальчишеские фигурки возникли возле выхода из полутёмного кривого тупичка совершенно неожиданно, и Телли непроизвольно перешёл на шаг, а затем и вовсе остановился. Шагнул назад. Сердце его бешено заколотилось. Он огляделся по сторонам и понял, что «нарвался».
Трое не спеша двинулись вперёд, и вскоре желтоватый отсвет фонаря выхватил из темноты ухмыляющиеся рожи Отто и двоих его неизменных приятелей.
– Гля, пацаны, – вовсю изображая удивление, воскликнул Отто-Блотто, – снеговик ползёт! А вроде, не сезон…
– Точняк, не сезон, – подтвердил тот, что пониже, со щербинкой на передних зубах. Сплюнул. – Да и не место.
Телли так и прозвал для себя этих трёх корешей – Отто-Блотто, Рябой и Щербатый. Последних он не знал по именам, да по большому счёту ему было всё равно.
– Я ж говорил тебе, чтоб ты не лазил, где не надо, – кулаки в карманах Отто лениво зашевелились. – Говорил али нет, а, мельник?
– Я не мельник, – буркнул Телли, отступая в глубь проулка и придерживая сумку с колбасой и булкой.
– А кто иначе, коли вся башка в муке? – хохотнул второй, с избитой оспинами рожей. Протянул руку за сумкой. – Он самый, энтот, значит, му… мукомор и есть…
– А могёт быть, маляр? – сострил Щербатый.
– Ну-ка, дай мешок.
Рябой не дрался без свинчатки. Телли чуть помедлил и нехотя скинул заплечную лямку. Перед его глазами вдруг возник Жуга – память услужливо и, как всегда в момент опасности, с необычайной резкостью оживила события двухнедельной давности, когда Жуга, поддавшись уговорам, принялся-таки учить мальчишку, как давать отпор.
«Понимаешь, – говорил травник, – твоя беда в том, что ты боишься. А в драке нет смысла попусту бояться. Если ты боишься – тебя побьют. А если не боишься, то, конечно, тоже побьют, но страшно уже не будет. А значит, сможешь дать сдачи. И помни: те, кто бьют втроём одного, всегда его боятся, а иначе вышли бы один на один».
Послушать, так сплошное развлеченье… Телли в сомнении поднял взгляд.
И эти вот его боятся? Что-то не похоже…
«Ты скорый на язык, – говорил Жуга, – вертлявый и соображаешь быстро. Полено, вон, тогда поймал на мах… Не получилось убежать – хитри, играй, кружись. Их же трое. Ты знаешь, как ударишь и куда, а вот они чёрта с два, даже друг про дружку! Обзови их, что ли… Разорви рубаху, в рожу плюнь, заставь их растеряться. Делай суматоху! Понял?»
«Понял», – Телли кивнул.
«Ни черта ты не понял, – усмехнулся травник, вставая. – Давай учиться».
В руках у Щербатого мелькнула короткая толстая палка. Известное дело – Канава пустым кулаком не дерётся. Телли понял, что дело плохо, и…
Шагнул вперёд.
– Что, – простодушно хлопая глазами, спросил он Щербатого, – палочкой меня бить будешь? – Голова его нелепо дёрнулась, и Телли, по какому-то наитию не сменив интонации, повторил, как нелепое эхо: – Палочкой меня бить будешь?.. Палочкой меня бить будешь?..
– Эй, ты чё… – Щербатый, растерявшись, отступил.
«Ты должен быть сильным, ты должен уметь сказать: «Руки прочь от меня!» Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?! Что будут стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки?»
Тил бросился вперёд, но бить Щербатого не стал. Заместо этого на полпути рванулся к Рябому (тот как раз залез по локоть в сумку) и врезал ему по зубам. Удар получился несильный, вскользь, но совершенно неожиданный, Рябой не удержался на ногах и плюхнулся на мостовую, выронив мешок.
– Ах, ты… – Отто рванулся вперёд и чуть не столкнулся со Щербатым. Завертел башкой. – Хватай его, Румпель!
– Я… хак!..
Локоть Телли врезался Щербатому под дых. Тот хватанул губами воздух и согнулся пополам. Телли вывернулся, вскрикнул от боли, отпрыгнул к стене («Со стены не нападают») и быстро оглядел всех троих («Не теряй врага из виду! Никогда!»). Драка, похоже, переходила в самую опасную стадию – противники опомнились. Можно было попытаться убежать, но колбаса… и хлеб…
Телли стиснул зубы.
– Ну, гад, – прошипел Отто, – ну, ёжик, ты меня достал…
– Сам ты ёжик!
Телли рванулся («Делай суматоху!»), подхватил валявшийся на мостовой осколок черепицы и запустил им в фонарь. Попал, и не успел ещё затихнуть звон разбитого стекла, как Телли, не вставая, бросился вперёд. Холодный ветер мигом затушил фитиль, из освещения осталась одна луна. На растерявшуюся троицу посыпались удары («Ступня, колено, голень, пах, дыхалка! – голос травника звучал в ушах. – Не трать сил попусту, бей туда, где больно!»). Кто-то пнул и промахнулся. Другой попал, но потерял равновесие, взвизгнул и упал, хватаясь за промежность. Выронил свинчатку.
– Ы-ы, гадюка-а-а!
– Не трожь! – Телли прыгнул, оседлал упавшего Щербатого, наступил ему на руку и вырвал из пальцев дубинку. Замахнулся: – Изувечу!
– А-а!
Двое оставшихся насели на него, подмяли и отпрянули, вдруг обнаружив, что колотят не того.
– Чёрт!
– Мамочки, как больно…
– Это ты! А этот где?
– Уй, мамочки… – стонал Рябой.
– Вон он!
Отто обернулся.
Телли стоял над ними и бежать, похоже, не собирался. Подражая травнику, мальчишка медленно повёл в воздухе концом дубинки и замер.
– Ещё добавить или хватит? – осведомился он. Голос его слегка подрагивал и должного эффекта не произвёл, но заставил троих призадуматься.
– Ну, гнида…
Телли без замаха, что есть силы заехал Отто палкой по спине. Тот взвыл и повалился на бок.
– Меня звать Телли, – сказал он, отступив на шаг. Голос его звенел. – И я буду ходить там, где захочу, ты понял?
– Понял… – проворчал хозяин Блошиной Канавы, потирая спину.
– Ни черта ты не понял, – Телли, как ему казалось, с очень грозным видом плюнул, перехватил трофейную палку под мышку, подобрал мешок и вскинул его на плечо.
Стукнула дверь пекарни. Фридрих – подмастерье булочника, парень рослый и усатый, но худой, как привидение, и такой же белый от муки, выглянул и осмотрелся по сторонам.
– Фонарь расколотили… – охнул он и, разозлённый, кинулся к мальчишкам. В руке его, откуда ни возьмись, появилась тяжеленная дубовая скалка.
– Я вас, сукины дети!..
Все четверо, включая Рябого, пустились наутёк.
И в этот миг на улице возникла собака.
Телли первым заметил её, взвизгнул, бросил палку, сумку и помчался, не разбирая дороги. Налетел в потёмках на фонарный столб, упал, отполз к стене и скорчился. Фридрих ахнул, метнулся обратно в пекарню. Обронённая скалка с сухим перестуком покатилась по брусчатке. Отто и компания разбежались кто куда. Рябой, несмотря на ушибы, попытался вскарабкаться на фонарь, периодически съезжая, оглянулся и припустил за остальными, дико вереща.
Телли остался один.
Собака приближалась. Громадная, серебристо-серая, она бежала совершенно бесшумно, лёгким собачьим галопом, и почему-то со стороны тупичка, откуда не было, не могло быть выхода. Огромные глаза её горели в лунном свете, словно два зелёных огонька. Телли хотел зажмуриться и не смог, парализованный страхом, лишь сидел и смотрел, как чудовищная тварь поравнялась с ним и… промчалась мимо.
Даже не взглянула на него.
В зубах она несла кошель.
* * *Травник видел бег.
Он чувствовал движение меж сдвинутых домов – работу гибкого, хищного тела. Он мчался сквозь моросящий дождь, в холодном свете убывающей луны, изжелта-бледной, скрытой облаками, похожей на истёртую монету. Лицо на монете смеялось. Дома, ворота, фонари. Чужими глазами всё виделось необычайно ясно, словно днём. Он мчался. Он бежал. Потому что…
Ещё он видел человека с саблей, в красном с серебром кафтане, человека, которого он почему-то ненавидел, ненавидел люто, страшно. Ненавидел, но не мог с ним справиться. Потому что…
Ещё он видел дверь, обшарпанную стойку с кружками, солому на полу и темень за окном. Горел фонарь под потолком. Короткие толстенькие пальцы с многолетней сноровкой тасовали медные кружочки, тишину закрытой корчмы нарушал приятный, еле слышный звон. Кабатчик подсчитывал дневную выручку. Губы его шевелились. Серебро проворные пальцы убирали подальше. Медяшки звякали. На краткий миг взгляд травника выхватил в их потоке странную семиугольную монетку. Ещё одну. Ещё. Кабатчик не обратил на них внимания и продолжил считать.
Неожиданно раздался стук в дверь.
– Кто там? – окликнул кабатчик и помолчав, добавил: – Закрыто уже!
Вместо ответа поскреблись ещё раз. Тихо, осторожно.
– Чтоб тебя… – ругнулся тот. Сгрёб монеты в кошелёк. В дверь снова постучали. – Слышу, иду!
Он обошёл стойку. Из крайней бочки капало, кабатчик машинально прикрутил недозакрытый краник. Помедлил, подобрал мясницкий нож, засунул его за пояс и направился к двери. Посмотрел в окно, но кроме темноты и собственного отражения в чёрном стекле ничего не увидел.
Отражение…
Жуга попытался закричать, но не смог. Потому что…
Снова стук. Шаги.
– Да иду же! Вот же чёрт, принесла нелёгкая кого-то на ночь глядя…
Короткие пальцы коснулись холодного металла, и старая погнутая щеколда медленно поползла в сторону.
И тогда Жуга закричал.
* * *Водоворот дурного сна нахлынул, затянул, сомкнулся вихрем брызжущей слюны, захлебнулся беззвучным криком и исчез. Как перекисшая брага вышибает днище у бочонка, как разгибается лук, запуская стрелу, так и травника выбросило из сонного небытия. Он заполошно вскинулся и тупо уставился на стол перед собой, на вплавленные в мутную лужицу растёкшегося воска три угловатые монетки. Огляделся. В доме было тихо. Свеча в поставце догорела до самой розетки. Рудольф дремал в кресле у камина. Дракончик скулил, отчаянно царапая дверь в попытке выбраться.
– Тил? – позвал травник.
Ответа не последовало.
Услышав имя хозяина, Рик заскрёбся ещё сильней. Жуга поморщился, потёр виски. Обрывки сновидений наплывали друг на друга, путались, терялись. Таяли. Он снова слышал стук, бежал по улицам, подсчитывал выручку, кричал: «Слышу, иду!», отодвигал засов, не зная, что за нею…
А что за нею?
Обычно травник не имел привычки спать ни днём, ни даже вечером, по опыту зная, что потом проваляется полночи в напрасных попытках уснуть и утром встанет разбитым. Только пиво смогло сморить его, пока он размышлял над своими находками. Пять костяных фигурок по-прежнему стояли на столе.
– Телли! – уже громче позвал он и вновь не получил ответа. Предчувствие беды усилилось. Травник ругнулся и потянул с гвоздя кожух. Свеча мигнула, ярко вспыхнула в последний раз и погасла. Разбуженный дракошкиной вознёй, проснулся Рудольф.
– Который час? – спросил он. Отблеск угасающих углей ложился на его лицо нелепой движущейся чёрно-красной маской. Как будто отвечая на его вопрос, далёкий колокол на башне отрывисто ударил один раз и смолк. Рудольф и Жуга встревоженно уставились друг на друга.
– Телли ещё не приходил?
– Нет…
– Чёрт… – Жуга скрежетнул зубами и заметался, разыскивая шапку. Не нашёл, махнул рукой и схватил свой посох. – Непоседа. Я ж предупреждал!
В этот миг в дверь заколотились.
– Откройте, это я! – кричал заполошно ломкий мальчишеский голос. – Откройте!
Весь мокрый, в грязи, Телли ворвался в дом, будто за ним гнались черти. Захлопнул дверь, задвинул засов и без сил опустился на пол.
– Тебя, что, опять побили? – Жуга с опаской посмотрел на дверь, но всё, вроде, было тихо. Телли помотал головой и протянул ему сумку.
– Там… – всхлипнул он, – я вид… я видел…
Он заплакал.
– Ну? – травник присел и отпихнул в сторону дракона, который уже проявлял к сумке недвусмысленный интерес. – Что случилось? – он встряхнул мальчишку за плечи. – Да говори же! Что ты видел?!
Телли не отвечал.
…Удар, прыжок из темноты, горящие глаза, короткий визг, падение, разодранная плоть, мокрый шорох соломы под ногами… кровь бьёт фонтаном из разорванных артерий, запоздалый взмах ножа и крик, крик, крик – отчаянный, безумный, переходящий в бульканье и хрип…
Жуга пошатнулся и схватился за косяк. Прикрыл на миг глаза.
– Что ты видел? – повторил он свой вопрос, уже зная, что услышит.
– Собака… – выдавил мальчишка, глотая слёзы.
Телли смог сказать всего одно слово, но и этого хватило, чтобы у Рудольфа забегали мурашки по спине.
А через миг мальчишка взглянул на травника и вдруг забился в судорожном крике:
– Не смотри на меня! Не смотри на меня так!!!
* * *Редко когда в своей жизни Жуга бегал так быстро, хотя прекрасно понимал и знал, что не успеет. Знал, понимал – и всё равно бежал, разбрызгивая лужи, срезая путь кривыми переходами дворов. С разгону налетел на целовавшуюся в подворотне парочку – девица взвизгнула, парень выругался и схватился за нож, но Жуга уже исчез за поворотом. Город кружил, петлял, запутывал дорогу паутиной узких переулков, городил на пути баррикады развалин. Неровная брусчатка мостовой блестела каплями недавнего дождя. Было стыло и холодно.
Он опоздал.
У «Двух Башмаков» гомонил народ. Горел фонарь. Холодея сердцем, травник протолкался сквозь толпу.
– Что стряслось?
– Хозяина порешили, – с весёлым возбужденьем охотно сообщили ему. – За стражей уже побёгли.
– А за лекарем?
– На кой за лекарем? и так подохнет… Чё ты пихаешься?! Ща как пихну…
– Заткнись!
В голосе травника было что-то, отчего словоохотливый зевака заткнулся и поспешно уступил дорогу.
У самой стойки лежал Томас. Травник протолкался сквозь вонючую, пропахшую пивом и страхом толпу и содрогнулся.
– Яд и пламя…
Такого он не видывал давно. Кабатчик ещё дышал – залитая красным грудь прерывисто вздымалась и опадала. Разодранное горло пенили пузыри, среди лоскутьев мышц и жил синевато и страшно блестели оголённые кольца трахеи. Руки до плеч покрывали укусы, рваные, с махрами содранного мяса; в их глубине белела кость. Кровь судорожными толчками била из разорванных вен, заливая пол неровной лужей. Люди в корчме стояли молча, переминаясь с ноги на ногу. Никто не решился подойти к лежащему, переступить неровный круг света от старого фонаря, висевшего как раз над ним, будто это могло навредить.
Никто, кроме Марты.
Травник впервые воочию увидел эту женщину, ту самую Марту, что вечно была на кухне и так смешно боялась мышей, коренастую, широкобёдрую, с морщинистыми сильными руками, изъеденными бесконечной стиркой и мытьём посуды, руками, которые сейчас поддерживали голову Томаса. Она была единственной, кто не ушёл, не оставил его в беде.
Жуга шагнул вперёд. Марта подняла голову. В глазах её отразился ужас.
– Не подходи! – взвизгнула она и снова разразилась рыданиями. – Не тронь, не смей!
Травник опустился на колени, протянул руку.
– Я хочу помочь, – тихо сказал он.
– Уходи!
Не слушая её, Жуга стянул ремень и принялся накладывать жгут.
Глаза кабатчика открылись, нашарили травника.
– А, Лис… – прохрипел он. Содрогнулся в судорожном кашле. В горле его забулькало, струйка крови стекла изо рта на рубаху. – Доигрался… Пришёл… посмотреть?
– Это не я, Томас, – сказал Жуга. Голос его был на удивление твёрд и спокоен. – Кто-то другой натравливает собак.
– Какая… разница… теперь… – слова текли мучительно и медленно, как воск со свечи. Марта плакала, теперь уже беззвучно.
– Молчи, береги силы.
– Силы? Толку… умираю…
Кто-то сдавленно икнул и рванулся к двери, не выдержав зрелища. Ему уступили дорогу, ещё и дали пинка напоследок, чтоб не лез вперёд, коль брюхом слаб. Народ в корчме молчал, лишь изредка проносился по рядам тревожный шепоток.
Жуга перетянул кабатчику жгутом руку выше локтя, взялся за вторую. Осторожно тронул растерзанную шею и замер в нерешительности. Так же осторожно оттянул края раны, вгляделся в кровавое месиво. Взгляд его помрачнел.
Надежды не было.
Если бы сонная артерия осталась незадетой, если бы кто-то чуть раньше додумался перетянуть ему вены, если бы Жуга бежал быстрее, если бы, если бы, если бы… Всех пальцев на руках не хватит сосчитать эти «если бы». Смерть приближалась к Томасу неотвратимо, семимильными шагами, и ей не было дела до людей, которые встанут на её пути. Ничто человеческое не могло здесь помочь.
Ничто.
Человеческое.
Жуга помедлил, собираясь с мыслями.
Он мог помочь кабатчику. Мог, но для этого пришлось бы вновь вернуть всё, от чего он, казалось, навсегда избавился, вернуть свой дар, своё проклятие, всё, что вело его, тащило за уши по злым дорогам спятившей судьбы всего лишь год тому назад, и шрамы на теле, в душе и в сердце ещё не успели зажить. Чем это могло обернуться, травник мог лишь гадать, а выбор – его выбор лежал сейчас на полу, хрипел разодранным горлом, отсчитывая каплями кровавой клепсидры последние минуты бытия.
Травник закусил губу. «А так хотелось хоть немного пожить спокойно…»
Он уже знал, какое примет решение. В любом случае медлить было нельзя – гораздо проще исцелить живого, чем оживлять умершего.
Жуга встал и быстрым взглядом окинул толпу.
– Ты, ты и ты, – окровавленным пальцем указал он на троих, стоявших впереди, – бегите на кухню. Несите воду, всю, какую найдёте. Быстро! – рявкнул он, заметив, что те не спешат. Толпа встревоженно загудела, когда травник повернулся к ней: – Остальные все вон!
Он помедлил и на краткий миг закрыл глаза, ощущая в пальцах колючий холодок серой магической мощи.
Смерть пришла и встала на пороге.
– Вон!!! – заорал он.
Толпа шарахнулась к выходу.
* * *В просторный зал корчмы под «Красным Петухом» Жуга ворвался как ядро из катапульты. Взъерошенный, в разодранной рубахе, выпачканной кровью, он хлопнул дверью так, что с потолочных балок посыпалась сажа, и сразу, без слов направился к занавеске, за которой обычно сиживал хозяин. Один из вышибал метнулся, чтоб остановить, ухватил за плечо. Затрещала рубаха. Жуга, не замедляя шага, потянул его за руку на себя, слегка присел, толкнул ладонью в грудь, и вышибала с грохотом и треском покатился по полу, сметая лавки и столы. Выражение его лица было самое что ни на есть растерянное. Посетители заоборачивались, кто-то выругался.
Жуга прошёл через весь зал и остановился у стойки.
– Что за шум? – Вальтер возник на пороге, огляделся и только теперь заметил травника. – А, это ты… Что на этот раз?
– Всё то же, – травник навалился на стойку. – Поговорим, Вальтер?
Поверженный вышибала выбрался из-под груды обломков и снова подскочил к Жуге. Занёс руку для удара.
– Фриц! – коротко и хлёстко бросил Вальтер. Громила задержал кулак и вопрошающе глянул на хозяина. – Ты мне больше не нужен. Я тебя увольняю.
– Но…
– Расчёт получишь завтра. – Вальтер повернулся к травнику, который за время этой сцены даже не дрогнул, и молча оглядел его с ног до головы. – А ты, я вижу, не угомонился. Чего надо?
– Всё, что ты знаешь о собаках. Не притворяйся, будто ты ни при чём.
– А мне и не надо притворяться, – хмыкнул тот, – я ничего о них не знаю.
– Вальтер, не дури. Сегодня вечером задрали Томаса из «Двух Башмаков». – Было видно, как Вальтер побледнел, несмотря на всю свою выдержку. Жуга подался к кабатчику. – Он что-то знал. И ты знаешь, но молчишь.
– Я ничего не знаю.
– Врёшь!
– Убери руки!
Кабатчик ничего не успел предпринять: стоявший у стойки худой парнишка в короткой синей куртке резко развернулся, в воздухе мелькнуло лезвие меча и вонзилось в стойку, туда, где мгновение назад лежала ладонь травника. Жуга проворно отскочил, увернулся. Меч свистнул раз, другой, и противники замерли друг напротив друга.
– Ещё раз дёрнешься, гадёныш, и я тебя прибью. Ты понял?!
Травник поднял взгляд.
Перед ним была женщина. Рыжеволосая, поджарая, в мужской одежде, похожая на дикую растрёпанную кошку. Меч в её руках слегка подрагивал.
– Что там, Беата? – окликнул их кто-то из компании, сидевшей у камина. Высокий мужчина поднялся и направился к ним. – Вот те раз! – он выпучил глаза. – Да это же Лис!
– Знаешь его? – Беата бросила короткий взгляд на подошедшего, но меч не убрала.
– Чёртова задница, знаю ли я?! – возмутился тот. – Я ж те толкую – этот паря мне огниво продал! Ага. Да опусти железку, слышь! Давай, Лис, подсаживайся к нам, не обидим.
Травник молча смотрел на Эриха, наряженного в новенький, расшитый серебром по красному полукафтан. У пояса, набитого в три ряда большими медными бляшками, висели сабля и тугой кошель. Дружки солдата – трое у камина, забеспокоились, один встал и двинулся к стойке. Этот был длинноволос, ростом пониже Эриха и одет во всё серое. Его узкое породистое лицо немного портили на удивление густые брови. На поясе у незнакомца был меч, голенище высокого сапога для верховой езды оттопыривала рукоять кинжала. Левый глаз едва заметно дёргался.
– Что за фрукт? – он кивнул на Жугу. Голос его травнику не понравился.
– А? – Эрих завертел головой. – Да помощник Рудольфов. Помнишь, я те говорил? – он снова повернулся к травнику: – Так ты идёшь, нет?
Жуга молчал. Ему было над чем подумать.
От одежды всех троих едва ощутимо тянуло острым характерным запахом, которого травник не чуял уже много месяцев, но узнал мгновенно – запахом жжёной конопли.
За столом у камина курили гашиш.
– Нет, – сказал он наконец. – Недосуг мне сегодня. В другой раз.
Беата, помедлив, убрала меч в ножны. Фыркнула и отвернулась.
– Ну, как знаешь, – Эрих порылся в кошельке, ухватил травника за руку и шлёпнул ему в ладонь монету. – Держи, приятель. Выпей за наше здоровье. Ну, бывай!
Все трое направились к столу, посчитав инцидент исчерпанным. Травник молча посмотрел им вслед, опустил взгляд.
На ладони его лежала монета. Толстая, чуть потемневшего серебра.
На семь углов.
* * *Бликса уже почти заснул, когда внизу гулко стукнула дверь. Старая лестница заскрипела.
– Жуга, ты? – окликнул он.
– Я.
Последние трое суток стараниями травника и его ученика лудильщик спал. Раны его медленно, но верно заживали, и лишь правая нога внушала некоторые опасения. Впрочем, Жуга сказал, что хромоты не будет, и Бликса склонен был ему верить, хотя его порой так и подмывало выплеснуть приносимую Телли зеленоватую бурду в ночной горшок от греха подальше.
Травник пристроил свечу на табуретке и сел на край кровати. Помолчал. Одежда его была в крови.
– Ты… – лудильщик приподнялся и осёкся. – Что случилось?
– Сегодня напали на Томаса, – устало ответил тот. – Тоже собака.