Драконовы сны

– Так будет лучше, – не дожидаясь вопроса, хмуро сказал он. – Так, что у нас сегодня на ужин?

* * *

Шли дни. Постепенно осень вступала в свои права. Всё, что отцвело, обильно плодоносило, всё, что не успело, быстро доцветало. Жуга вертелся, словно белка в колесе. Каждый день он уходил в лес, стремясь собрать как можно больше трав, а иногда ходил по городу, прикупая в лавках всякую всячину. То ему был нужен рыбий жир, то молоко, то воск, то мёд, то яйца. То он принимался чуть ли не мешками закупать чеснок, подсолнечное семя и конские каштаны. Затем повадился таскать в дом уксус, купорос, поташ и негашёную извёстку. Прикупил ещё бутылку водки. Подговорил рыбаков привезти ему толстый, желтовато-коричневый шмат сушёных водорослей. А однажды ему вдруг позарез понадобился свиной жир и чтобы непременно нутряной. В доме старьёвщика теперь постоянно пахло мягкой прелью подсыхающих листьев, всюду, вплоть до чердака, сушились травы, дикие плоды и длинные, на дратве, ожерелья резаных грибов. Разнообразные бутыли на полках быстро наполнялись тёмными и светлыми настоями, декоктами и взварами. Телли тоже не сидел без дела – высушенные травы требовали надлежащей обработки, а в лавке у Рудольфа весьма кстати отыскалась большая бронзовая ступка с бронзовым же пестиком.

– Давай-давай, – подбадривал его Жуга. – Зимой отдохнём.

Рик вертелся у всех под ногами, постоянно что-то опрокидывал, разбивал и частенько валялся в сохнущих листьях. Последнее дело ему особенно полюбилось. Жуга сперва гонял его, затем махнул рукой и соорудил для дракошки отдельную подстилку, свалив туда все травы, что испортились в процессе сушки (испортились они, само собой, благодаря тому же Рику).

Вся эта суета не осталась незамеченной, и слух о травниковой лавке постепенно распространился по городу. Пару раз наведались больные. Жуга не стал их гнать и в меру сил помог. Вдобавок Телли пробежался по аптечным лавкам, и кое-кто из местных фармацевтов не погнушался зайти к Жуге посмотреть товар. В лавке завелись кое-какие деньжата, и вскоре началось то, о чём предупреждал травника Рудольф.

В то утро заявился лишь один посетитель – парень лет двадцати, мордастый, в сером добротном полукафтане и хороших башмаках. Щека его была перевязана грязной тряпкой.

– Ты тут, знахарь который? – позвал он с порога.

Жуга снял пену с варева и поднял взгляд на гостя. Вытер руки.

– Ну, я. Чего тебе?

Парень, будто опомнившись, схватился за щеку, картинно закатил глаза и застонал.

– Зуб у меня, – пробормотал он, – это…

– Зуб?

– Угу.

– Заболел, значит, – сочувственно покивал Жуга.

– Угу…

– И давно?

– Не… Утром вот. Сегодня.

И парень снова вполне натурально застонал.

– Ага. Угу, – Жуга вытер руки о передник и полез на полку. – Ты сядь пока, – кивнул на табуретку. Парень послушно сел.

Жуга налил в кружку горячей воды, достал из мешочка пригоршню сушёных листьев, тщательно размял их пальцами и высыпал в воду. Добавил каплю чёрного, как дёготь, настоя из зелёной маленькой бутылки и сдобрил всё конопляным маслом. Накрыл тряпицей, подождал немного и протянул кружку больному.

– На, прополощи.

Тот набрал полный рот зеленоватого настоя, прополоскал и огляделся, ища, куда выплюнуть. Жуга протестующе поднял руку:

– Нет, плевать не надо. Глотай.

Тот поморщился, но проглотил. Отхлебнул ещё. Ещё. Травник внимательно глядел ему в лицо.

– Ну, как, полегчало?

Круглая физиономия парня расплылась в улыбке.

– Да-а… – протянул он обрадованно. – И в самом деле… – он отставил кружку и полез в кошель. – Ну, спасибо! Сколько я тебе должен?

Травник замахал руками:

– Да что ты, какие пустяки! Я денег не беру – помог и ладно. Давай иди, а у меня дела.

Он встал и направился к камину. Парень озадаченно притих, не зная, куда девать зажатые в кулаке монетки.

– Эй, ты чего? – спросил он, бестолково двигая рукой. – Ты это брось! Ты деньги-то возьми, слышь, рыжий?

– Отвяжись, – махнул рукою травник и снова наклонился над котлом.

Парень молча потоптался у дверей, напялил шляпу и вышел вон, не попрощавшись и забыв даже снять повязку. Жуга выплеснул настой в огонь и усмехнулся.

Подошёл Телли.

– Ты мне не говорил, что подорожник с коноплёй помогает от зубов.

Жуга рассеянно повертел в руке пустую кружку, вздохнул и поставил её на полку. Перевёл взгляд на мальчишку.

– То и не говорил, что не помогает.

Телли опешил.

– Но ведь помогло же!

– Да не болели зубы у него. Пустышка это. Дура с хвостиком. Стукач. Меня задумал провести, нет, надо же! – Жуга сел и усмехнулся. – Пришёл и стонет, будто помирает, а сам то за одну щёку хватается, то за другую, зрачки не сузились, да и вообще… Хоть бы пальцем ткнул – показал, который зуб! Я намешал ему чего попало, а он и «излечился». – Травник поднял голову. – Кто ж это играет со мной в такие игры, а, Рудольф?

– Магистрат, – сказал старьёвщик.

На следующий день его догадка подтвердилась – с утра заявился ещё один мнимый больной, на сей раз «страдающий» от боли в животе. Жуга и его спровадил так же, как вчерашнего, и денег не взял.

А вот третий гость оказался поважнее первых двух – вечером того же дня в дом старьёвщика заявился сам Гельмут Вальраф, личный канцлер бургомистра, ответственный, вдобавок, за сбор налогов в городскую казну. Явился он в сопровождении аж двух стражников и сразу взял быка за рога.

– Кто тут есть Жуга, известный также по прозвищу Лис? – спросил он с порога. Шагнул вперёд – надутый, важный, в дорогом, отороченном волчьим мехом плаще.

– Это я, – Жуга шагнул вперёд и сухо поклонился. – Чем могу помочь?

Гельмут поморщился. Похоже, что произнесённое травником «помочь» вместо обычного «служить», несколько резануло ему слух.

– Дошли до нас слухи, – после паузы начал он, – что ты здесь врачеванье и траволеченье учинить изволил, прямого дозволения на то от бургомистра не имея и лицензии у цеха врачевателей не получивши. За недозволенную эту деятельность я облечён доверием Магистрата сделать тебе, Жуга с прозваньем Лис, предупреждение и наложить штраф в сто талеров, буде такое ещё раз повторится.

Жуга едва заметно улыбнулся. Витиеватый слог чиновника, казалось, травника нисколько не смутил.

– Вообще, бывало, что я приторговывал травами, – признал он, спокойно глядя Гельмуту в лицо. – Но местные аптекари имеют право покупать их у кого захотят. Так сказано в их цеховом уставе. А что касается лечения, то если даже это и случилось, денег я за то не брал, а стало быть, на жизнь не зарабатывал.

Вальраф побагровел.

– Ты отбиваешь этим хлеб у городских лекарей! – вскричал он. – Кто может поручиться, что ты не обманщик?

Жуга пожал плечами:

– Имя Иоганна Готлиба, аптекаря из Гаммельна, вам что-нибудь говорит? – Удар попал в цель – похоже, имя говорило, и Жуга продолжил: – Это их забота, если больные идут ко мне. Могу я знать, почтенный, от кого поступил донос?

– Нет! – рявкнул тот. – И я предупреждаю тебя: если я снова узнаю, что ты лечишь людей без патента, пеняй на себя!

Он развернулся и двинулся к двери.

– Смотрите, не пожалейте, ваша милость, – сказал ему вслед травник.

Канцлер обернулся на пороге, его обрюзгшая физиономия налилась багрянцем.

– Ах ты, наглец! Ну, смотри, допрыгаешься. В нашем городе такие вольности тебе не спустят, деревенщина! И палец я на тебя загну, запомни!

Он демонстративно загнул перед травником палец, фыркнул, развернулся на каблуках и вышел вон. Стражники последовали за ним. Жуга промолчал.

Дверь за Гельмутом захлопнулась.

Некоторое время царила тишина, затем Жуга снова взялся за пестик.

– В опасную игру ты играешь, Лис, – сказал Рудольф.

– Я знаю, что делаю, – ответил тот и с хрустом размял с ступке сухие листья чистотела.

Прошло два дня. Никто их больше не беспокоил. Жуга возился с травами и словно бы забыл о всех других делах. Посыльные из аптечных лавок и больные получали вежливый отказ.

А ранним утром третьего дня в двери дома Рудольфа опять постучали. Очень тихо и очень вежливо. Телли подбежал к двери, открыл и попятился, разинув рот.

– Жуга, – позвал он, – иди сюда!

На пороге стоял Гельмут Вальраф.

– А, это вы, ваша милость, – радушно окликнул его Жуга. – Ну, что же вы встали на пороге? Проходите, проходите. Садитесь.

Вальраф поколебался, медленно прошёл в глубь комнаты и сел на табуретку. Был он сегодня непривычно тихий, бледный и измождённый. Дорогую броскую одежду сменил неприметный серый плащ, обрюзгшее лицо скрывал капюшон. Всё говорило о том, что этот его визит к травнику неофициальный.

Левая рука секретаря-распорядителя была обёрнута платком.

– Что вам угодно? – Жуга был сама любезность.

Гельмут медленно развернул платок.

– У меня… гм, вот… – он поднял руку. Указательный палец был загнут к ладони крючком.

– Прекрасно, угу… Ну и что?

– Не разгибается, – пожаловался Вальраф и поднял взгляд на травника. Откашлялся смущённо и опустил глаза. – Я был у врачей… Никто не смог мне помочь.

– Сожалею, ваша милость, – травник картинно развёл руками, – но мне запрещено заниматься врачеванием без патента. Приказ бургомистра, знаете ли.

– Но я… – Гельмут гулко сглотнул и покосился на свой палец. – Но это можно вылечить?

– Я думаю, попытаться стоит, – с самым серьёзным видом кивнул Жуга. – Но, сами понимаете, я не рискну: сто талеров – у меня просто нет таких денег!

Канцлер был далеко не такой глупец, каким казался, и счёл за лучшее промолчать.

На следующий день в доме старьёвщика появилось выданное лично бургомистром для «Farmacius Zhuga» разрешение на врачеванье в Лиссбурге и новый, пахнущий чернилами патент в деревянной рамочке, который Жуга прибил к стене на самом видном месте.

* * *

Минуло две недели. Осень наступала. Город жил неспешным, обволакивающим ритмом октября, и травник начал приспосабливаться к этой жизни. Он привыкал покупать еду на рынке, а воду у развозчика и уже не находил ничего странного в том, что никто не спешил разбирать ворота: у магистрата не было рабочих рук, а горожан это мало волновало. Здесь всё было не так, как в деревнях или в селениях его родных Хоратских гор, где в хозяйстве всегда находилась неспешная, но неотложная работа. Здесь вообще не было такого понятия, как хозяйство: народ жил торговлей, ремёслами, земельной рентой или просто воровством. Большую часть торгового оборота занимала рыба. Всё крутилось вокруг рыбы. У четырёх причалов швартовались баржи, суетились грузчики. Утопали в заказах бондари, чадили день и ночь коптильни. Вся восточная окраина города провоняла копчёной рыбой. Горы протухших селёдочных голов громоздились на улицах, валялись на мостовой, плавали в сточных канавах, смердя и привлекая в город крыс, собак и вороньё. «Не морщи нос, – с усмешкой говорили детям горожане, – так пахнут деньги». Лисс, построенный на перепутье двух ремёсел, город-порт среди земли, был странен не столько своими жителями, сколько сам по себе.

Спокойная жизнь, казалось, будет длиться до зимы, а уж зимой и вовсе неоткуда было ждать несчастий, тем более что дела у травника и Телли шли весьма неплохо. Поток заказов на целебные травы от аптекарей не уменьшался, больные (те, кто излечился) помогали, чем могли, да и кладовая помаленьку пополнялась благодаря регулярным вылазкам в окрестные леса. В один из таких походов Телли упросил Жугу прихватить с собой Рика. После долгих уговоров травник сдался, о чём скоро пожалел – предыдущий день выдался ненастным, а Рик бросался на каждую встречную лужу, в результате чего вымазался так, что из зелёного сделался черно-бурым. Сквозь растресканную корку подсохшей грязи блестели только зубы и глаза.

Жугу чуть не хватил столбняк.

– Яд и пламя! – только и смог выдохнуть он, когда из кустов с треском выломилось этакое чудище и полезло к травнику ласкаться (кошачьей привычки умываться дракончик, естественно, не имел). – Вот чёрт!

– А? – откликнулся Телли, вслед за Риком продираясь сквозь кусты. – Это не чёрт, это Рик. Ой-ёй…

Мальчишка по большому счёту мало чем отличался от своего питомца: поставь обоих на четвереньки – перепутаешь. Некоторое время травник безуспешно отпихивался от дракона, тот же, думая, что с ним играют, резвился ещё сильней. Комья грязи летели во все стороны.

– Вы что, нарочно… Уйди, зараза!!! Нарочно, что ли? Где вас носило?

– Да это… – мальчишка нагнулся и вытер лицо лопухом. – Лужа там. Большая… Я его пытался оттащить, а он… Вот.

И Телли виновато развёл руками.

– Свинья он, твой Рик, а не дракон! – Жуга в очередной раз оттолкнул от себя Рика и отряхнул колени. – Гм, вот влипли! И, как назло, ни ручейка вокруг…

Трав они в тот день, конечно, не собрали.

Дома Жуга выкатил большую деревянную бадью, в которой запаривал травы для лечебных ванн, и нагрел воды. С грехом пополам удалось отмыть Телли, Рику же пришлось довольствоваться ополосками. Тот не возражал, но целиком в бадье не поместился. Брызг в результате хватило на целое наводнение – купаться дракошка любил больше жизни. Рудольф некоторое время молча глядел на это безобразие, затем плюнул и ушёл к себе.

– Позовёте, когда приберётесь, – сказал он, – я ужином займусь.

– Беда мне с вами, – пропыхтел Жуга, скребя ковшом по днищу бочки. – Даже чаю заварить воды не осталось. Ладно, прогуляюсь до ключей, авось успею.

– Я с тобой, – вскочил было Телли.

– Сиди уж… золотарь несчастный.

Травник нахлобучил шляпу, подхватил ведро и вышел вон.

Жуга недаром торопился – доступ в город вечером прекращался. Идти до речки было недалеко – ворота в Речной башне как раз выходили к причалам, другое дело, какая там была вода. Весь мусор, нечистоты, городские стоки и трюмную воду горожане беспечно сбрасывали в реку. Не то что пить – купаться здесь было противно и небезопасно. Водовозы наполняли свои бочки из реки, но выше по течению – у Башни Трёх Ключей, вблизи которой, собственно, и били эти самые ключи – три родника с прозрачной и чистой водой. Жуге по роду своей деятельности приходилось закупать воду по бочонку в день, и он уже давно свёл знакомство с водовозом по имени Марк, единственным, который возил воду с родников (остальные избегали ездить далеко). Его корявую, но вместительную бочку и тощую куцую лошадёнку хорошо знали в городе – Марк снабжал водой аптекарей, две-три пекарни и пивоварню Карла Гагенбаха. Вода с ключей стоила дороже, но кто знал, не торговался.

До родников был час ходьбы. Днём. Налегке. В хорошую погоду. Жуга рассчитывал бегом успеть минут за сорок – до двенадцати надо было вернуться, а одиннадцать уже пробило. До источника травник добрался ещё засветло и, наполнив ведро, отправился обратно. Дорога была тиха и безлюдна. Быстро темнело. Небо клубилось тучами, ветер стал холодным и порывистым. Всё предвещало непогоду. У раскрытых ворот красноватым огоньком затеплился фонарь, и Жуга невольно ускорил шаги.

– Воды приспичило? – сочувственно прихмыкнул стражник, провожая взглядом травника. Жуга поставил ведро на брусчатку и размял затёкшую ладонь. Покосился на стражника. Тот был седой, усатый, с заметным брюшком – ещё не старик, но человек уже преклонных лет. Алебарда в его руках казалась неуместной, но лезвие, любовно смазанное жиром, и древко, отполированное ветошью, говорили, что дело своё он знает крепко. «Интересно, – подумалось Жуге, – а был ли он в Лиссе во время осады?»

– Я тоже завсегда из родников из энтих воду пью, – задумчиво продолжил страж, восприняв остановку травника как приглашенье к разговору. – И дочь моя, и сын. И жена пила, пока жива была. Хорошая вода. А ты рисковый парень: ишь, в полночь за водой попёрся… С чего вдруг поздно так?

– Чаю захотелось, – сказал Жуга, – а в доме ни глотка.

– А, это да, – он покивал, – бывает. Что ж к соседям не зашёл?

– Да нет соседей. У Рудольфа я живу, возле Синей Сойки.

– Рудольф, – стражник помрачнел. – Вот как… Что ж он, жив ещё?

– А с чего ему помирать? – немного нервно огрызнулся Жуга. Упрямые попытки горожан похоронить заочно старика Рудольфа помаленьку начинали его раздражать.

– Да кто ж знает, с чего, – пожал плечами старик. Тёмные глаза его устало глядели вдаль, на дорогу. – Знали бы, не спрашивали. Вот и жена его тоже не знала…

– Жена? – насторожился травник. – А что с его женой случилось?

– Э-э, – стражник поднял бровь, – да ты, похоже, и не знаешь ничего? Был он женат, рыжий, был. Лет пятнадцать назад. И дочка у него росла, аккурат с моей Хедвигой одногодки. Лавку держал да барахло, слышь, скупал помаленьку. Дом вон купил. Хороший дом… А как-то раз – никто не знает, что случилось – мёртвыми нашёл и дочку, и жену. С тех пор почти не выходит из дому. И торговать перестал. Такие дела. А ты при нём каким боком?

– Я не при нём, – ответил Жуга, – я сам по себе. Травник я.

– Эва! Небось, и заговоры какие знаешь? Слышь, – засуетился старикан, – а вот чего у меня, как дождь или как подыму чего тяжёлое, так в спину вступает? И правый бок так, знаешь, пожжёт, пожжёт, да как саданёт! Я уж и так, и сяк, и задом наперёд…

Часы на башне глухо заскрежетали, и колокол отбил двенадцать ударов.

– Полночь, – вскинулся стражник и отставил алебарду. – Где Гюнтера носит? Слышь, рыжий, помоги ворота закрыть, одному невмочь.

Жуга рассеяно кивнул и ухватился за тяжёлую створку ворот.

– Навались.

Петли глухо заворчали. Жуга толкал, поглощённый своими мыслями, и вдруг, когда ворота уже готовы были захлопнуться, в щель между створками будто ударила чёрная молния. Страж ворот и Жуга шарахнулись назад и прянули к стене, каждый к своей.

– Матерь Божья… – выдохнул старик.

На мостовой между ними стояла собака – огромный чёрный пёс, брыластый, молодой, поджарый, с хорошего телёнка ростом. Шерсть на его спине и на боках мокро блестела в свете фонаря. Ошейника на собаке не было.

Пёс посмотрел на стражника, повернул голову к Жуге – травник навек запомнил взгляд горящих, жадных, серо-жёлтых глаз размером каждый с полновесный талер – бесшумно переступил и, развернувшись, скрылся в темноте проулка лёгкими упругими прыжками.

Момент оцепенения прошёл. Стражник что-то промычал и медленно сполз по стене.

– Видел? – еле слышно спросил он.

– Видел, – тихо ответил Жуга.

– Что это было?

Травник не ответил.

Вдвоём они кое-как закрыли ворота и задвинули запорный брус, затем не сговариваясь прошли в караулку, где стражник вытащил бутыль и разлил по кружкам тепловатое разбавленное пиво. Оба молча выпили и некоторое время так же молча сидели за пустым столом.

– Меня Людвиг зовут, – сказал наконец стражник.

Травник кивнул:

– Меня – Жуга.

И в это мгновенье раздался крик.

* * *

Капуста наконец закипела. Рудольф поворошил дрова, убавляя огонь под маленьким котлом, помешал варево длинной ложкой и закрыл крышку.

– Капусту считают едой бедняков, – проговорил он, качая головой. Засыпал в котёл щепотку пряностей, посолил, размешал и снова уселся в кресло. – Отчасти это верно – стоит дёшево, хранится хорошо, а созревает, когда другие овощи уже убраны. Однако не брезгуют ею и короли. Лучшей закуски к мясу не найти, и готовится легко. Хочешь – вари её, хочешь – жарь, а хочешь – потуши в сметане с морковкой, чесноком и базиликом, вот как мы сейчас, и всегда получишь превосходное блюдо. И притом, что самое удобное, можно остановить готовку, когда хочешь – капуста не бывает недожаренной или недоваренной. Только бы не подгорела, – он подобрал рукава своей облезшей меховой накидки и задумчиво уставился на котёл. – По правде сказать, не знаю овоща, который был бы таким же сытным и неприхотливым, разве что репа, да ещё эти новомодные потатас [4], которыми балуются аристократы…

– Слыхал, Рик, что дядька Руди говорит? – усмехнулся Телли, бесцеремонно пихая дракошку ногой. – Что ж ты, гад, капусту не жрёшь? У, бесстыжие глаза, всё тебе рыбу подавай…

Дракончик лениво приоткрыл один бесстыжий глаз, зевнул, продемонстрировав игольные, отменной белизны клыки, повернулся на другой бок и снова задремал. Он был сыт позавчерашней трапезой и особых неудобств не испытывал.

Мальчишка уже обсох после мытья и теперь сидел у камина, вороша щипцами угли и шумно грызя кочерыжку. Зубы у него были тоже молодые, белые и острые. Отсветы пламени окрашивали рыжим белизну его волос, плясали искрами в чёрных глубоких зрачках, блестели на чешуе дракона. Левое ухо мальчишки до сих пор торчало в сторону.

– Откуда у тебя дракон? – спросил Рудольф.

– Да это… – Телли зашвырнул в огонь огрызок. – Долгая история.

Он вытер нос рукавом и некоторое время молчал, глядя в камин, словно трепещущие синим язычки огня будили в нём воспоминания, затем принялся рассказывать.

– Нашёл я как-то яйцо на куче мусора в лесу. Во-от такое, – Телли показал руками. – А жрать хотелось, ну просто невтерпёж. Дай, думаю, спеку. А как его? В огонь же не сунешь… Ну, я его в золу. И задремал. Угрелся у костра. А утром просыпаюсь – лежит на куче пепла скорлупа, значит. Толстая такая. Половинки. И этот, значит, мне под бок подлез и дрыхнет, ровно кошка. Маленький такой, зелёный, с крылышками… Ну не убивать же мне его было, верно? Аккурат с тех самых пор так вместе и ходим. Я вроде как ему заместо мамки. Или дядьки, – подумав, добавил он.

– А где ты нашёл его?

– В лесу, я ж говорю. В предгорьях, за Вышеградом, у камней.

– Каких ещё камней?

– Ну, этих… тамошних. Кругами которые.

– Вот как? Интересно, – Рудольф заёрзал в кресле. Подвернул накидку. – Гм… И долго вы так э-ээ… ходите?

– Да уж полгода скоро. Весной я его подобрал. Всё веселей с ним. Народ только вот пялится.

– Чего ж тогда ты в город подался?

– Да жрёт уж больно много. Растёт, так его… А тут рыба по осени дешёвая, я на коптильню и устроился. А после, значит, и турнули нас оттудова обоих.

Рудольф умолк и погрузился в размышления. Молчал и Телли. Котелок в камине мягко пыхал, наполняя маленькую комнату сладковатым запахом варёных овощей. За окном совсем стемнело. Часы на башне пробили двенадцать. Рудольф помаленьку начал клевать носом.

– Однако, – хмыкнул он, в очередной раз очнувшись от дремоты, – куда это Жуга запропастился? Уж не случилось ли чего?

– Да что с ним станется, – отмахнулся Телли. – Должно быть, у ворот застрял. Я ж говорил…

Что именно он говорил, осталось загадкой: с улицы донёсся топот, шум, пыхтение и сдавленная ругань, дверь распахнулась от пинка, и в дом ввалился травник, на пару с усатым седым мужиком волочивший третьего. Этот третий, похоже, был без сознания, из его рваных, подвязанных грязными тряпками ран сочилась кровь. В другой руке Жуга тащил наполовину расплескавшееся ведро.

– Рудольф, прими! – крикнул он с порога, сунул ведро старику и обернулся: – Телли, дождевик тащи – вон ту синюю бутылку… Чего уставился? Скорей!

Оцепеневший мальчишка встряхнулся и бросился к полке.

Напуганный со сна, Рик заметался, схлопотал от травника пинка под хвост и в панике удрал наверх, откуда не без опаски наблюдал за творившейся суматохой. Вдобавок ко всему, дракошка, убегая, сшиб с каминной полки деревце в горшке и теперь вдвойне не спешил возвращаться, догадываясь, что за это дело его тоже не погладят.

– На стол, Людвиг! На стол! Тил! Иголку!

– Что?

– Кончай трепаться, у меня руки в крови. Вдевай!

Одним движеньем травник смахнул со стола посуду, освобождая место для раненого, рванул из-за пояса нож, проверил пальцем остроту клинка и принялся срезать набухшие кровью повязки. Телли приволок ту самую бутылку, корпию, моток бинта и теперь во все глаза смотрел, как ставшие необычайно ловкими пальцы травника проворно зажимали, чистили, сшивали, растягивали, отрезали лоскуты висящей кожи и присыпали раны тонкой пылью дождевичных спор, от которой кровь останавливалась как по волшебству. Особо глубокую рану на правой ноге, струившуюся ярко-алым, пришлось перетянуть жгутом и только после бинтовать. Закончив возиться с ногами, травник принялся за руку, и Телли замутило от тошнотворного запаха палёного мяса – левая рука у парня оказалась обожжённой от ладони до локтя. Жуга некоторое время молча рассматривал ожог, затем огляделся и прищёлкнул окровавленными пальцами:

– Телли! Извёстку неси. Знаешь, где лежит?

Тот кивнул и умчался. Жуга тем временем стащил с полки широкогорлую вместительную банку белого стекла и наполнил её водой. Зачерпнул ложку негашёной извести из принесённого кулька, развёл в воде и осторожно, едва касаясь тряпкой обгоревшей кожи, промыл раствором рану. Деревянной лопаткой наложил на повреждённое место вязкую густую мазь и после, не размазывая, перебинтовал. Мазь (Телли это знал, ибо готовил её сам) состояла из воска, сосновой живицы и свиного сала – поровну всего и переваренное вместе. Парнишка сделал в памяти заметку.