Секретная папка СС

– Да, а что? С кем я имею честь говорить? – удивился сквайр.

Незнакомец прошел в комнату. Его лицо, казавшееся каменным, приобрело оживление, когда он остановился взглядом напротив кровати второго путешественника.

– Чем могу быть полезен? – вновь обратился сквайр к незнакомцу, когда второй человек немного ниже первого, прикрыв входную дверь, молчаливым взглядом дал понять, что разговаривать с ним не будет.

– Понимаете, – высокий человек, казалось, говорил с притворной деликатностью, – вообще-то мы хотели поговорить с Андреасом Фильчиганом.

На лице инкогнито возникло едва заметное умиление.

– Мы представители ФБР, и мы хотели бы обсудить с вашим другом кое-какие детали по поводу некоторых документов, являвшихся некогда собственностью фашистской Германии.

Нильсона передернуло. Еще никогда так близко он не приближался к агентам службы разведки, кроме как видел их деятельность в кинофильмах. Но он не подал вида. «Интересно, – подумал сквайр, – зачем им папка нацистов?»

Незнакомец словно проникал в его мысли, внимательно всматриваясь в лицо американца. Он еще раз бросил взгляд на Фильчигана, посмотрев на Нильсона, одетого по-домашнему. Двинулся к выходу, где его спутник, одежда которого была похожа на одежду сороковых годов, что ранее носили члены преступного сообщества, уже ждал у приоткрытой двери. Нильсон не удивился бы, если под плащом оказался замаскированный автомат Томпсона, а его волосы гладко прилажены под его шляпой с полями.

Нильсон почувствовал, что у него поднимается давление, и голову к утру начнет разрывать от боли, как ощутил, что его сейчас стошнит.

Выйдя из ванны с открытым ртом, словно там сгорело полудюжина керосина. Воздух мог облегчить его страдания, дойдя до кровати, сквайр упал, и через минуту послышался его храп.

***

Часы на тумбочке показывали время 12:33 дня. Выйдя из ванны, Фильчиган, растирая волосы, еще раз подивился крепкому сну приятеля.

– Ну, Бен, ты и дал дрему, я уже час как помылся, а ты еще только прищуриваешься. Наверно, не узнаешь меня, приятель? – решил пошутить социолог.

Сквайр ничего не ответил, голова действительно отдавала небольшой болью. Он лишь посмотрел жалостливым взглядом в сторону, вспоминая, как возился с тряпкой возле кровати коллеги, помочь себе увидеть первый сон. Фильчиган, поняв мысли, какие могут быть у его товарища, не замедлил вернуться в ванную комнату, напевая как бы невзначай под нос:

…и неизвестно где и когда

Дождь нахлынет вдруг…

Фильчиган словно вспомнил, что он есть человек и весьма, мысля философски, одухотворенное существо.

Пропустив день, путешественники с Атлантики зареклись встречаться с господином Парщинниковым и как можно тщательнее подготавливались, чтобы к концу недели или как можно скорее покинуть Россию. Даже если у них не будет никаких результатов их исследований.

Оставив в одиночестве физика, Фильчиган, делая вид, что прогуливался по парковой части набережной, направлялся к библиотеке. Невольно он остановился возле здания круглой формы, представлявшего собой полуротонду, чтобы запечатлеть раннюю постройку. Как он узнал позже в интернете, Соловецкое подворье, точнее, того, что от него осталось до нынешнего века. Ниже на вымощенном уровне набережной звуки одинокого барда, развлекали молодое поколение.

***

Четыре года назад он, так же расположившись на травянистом скате после лекций, слушал песни группы «Свинцовые пули», входившие в концертную программу. Как, поодаль заметил, он тогда девушку, снимавшую на видеокамеру исполнителей. Ее каштановые волосы развевались на ветру, она ему напомнила, как десять лет назад, они с однокурсницей, стоя на мосту через Темзу, состоя в студенческой группе, посещая Лондон, о чем-то говорили, совершенно не касаясь темы, которая вот уже целый год беспокоила Фильчигана. Полный человек, наблюдавший за группой, обняв ее за талию, что-то сказал, поцеловал подругу или теперь жену в губы, когда та прервала съемку.

Но предаваться ностальгии не было времени, да и прошлое, ставшее чужим, не должно отвлекать его от настоящего, считал Фильчиган.

Обо всех правилах библиотек Фильчиган узнал у администратора гостиницы.

– Мне нужно один проходной билет, – социолог с небольшим акцентом прочитал вполголоса по бумажке женщине, выписывающей пропуски, чтобы не привлекать внимания людей в фойе библиотеки. Женщина неизвестных лет, сидевшая за тумбой, заметив иностранный паспорт, лишь тогда обратила на стоявшего человека взгляд. Администратор удивилась иностранцу, но не произнесла ни слова, кроме «сюда» и «подпись».

После выписки разового талона, пройдя по коридорам и холлам, Андреас покинул здание. Возвращаясь в гостиницу по набережной, мимо статуй из защитников, на обратном пути Фильчиган на этот раз подошел к Вечному огню. В прошлый раз ему это не удалось из-за столпившейся массы народа. Пара молодоженов и их родственников ожидала, занимаясь собой, другую пару, пока та закончит ритуал у монумента, и люди с той и с той стороны с шумом и под веселую музыку бурно обсуждали что-то. Бросив в огонь десять центов, Андреас продолжил путь.

Обед прошел почти в молчании.

– Ничего свежего в библиотеке я не нашел, – обмолвился как бы про себя Фильчиган и опустошил ложку пюре.

– Не горюй, Андрэ, – подбадривая друга, сказал Нильсон, откинувшись на спинку стула, ковыряя в зубах деревянной зубочисткой.

Андреас Фильчиган ничего не ответил.

Подходил к концу третий день у берегов Белого моря, но не было никаких результатов.

Под конец четверга создавалось впечатление, что все предположения социолога, были всего лишь ошибочными догадками, и временного портала, о котором говорилось в немецком документе, не существует, или с малой долей вероятности это был всего лишь научный эксперимент гестапо. Друзьям оставалось проводить время в надежде на появление какой-либо замечательной мысли или зацепки для продолжения поисков, но бездействие существующего положения являлось малой вероятностью к успеху. Однако характер Фильчигана все доводить до конца разрешался со временем, пока не кончится их виза.

Фильчиган, лежа на кровати, скрестив, вытянув ноги, глядел в потолок, стараясь не произносить случайных слов, дабы не растерять энергию. Он попытался представить положение церкви в центре Новодвинской крепости, ее значение для солдат и местных жителей в те времена, расположение других зданий, но во всем этом они для социолога не приобретали какой-либо значимости для получения результатов. Он вспомнил другие церкви города, и стоявшей полсотни лет нефункционирующую, расположенную к югу в несколько километрах от крепости, в которой побывал. Самым древним сохранившимся из зданий Архангельска являлась Кирха, ныне частично преобразованная под органный зал. Где-то, он слышал, есть ещё одна протестантская церковь, но она современна.

«Но стоит ли уповать на одни церкви?! – думал про себя социолог, которого поиски, в общем-то, неустановленных фактически документов Третьего рейха не отпускали. – Может быть, где-нибудь есть подсказка. Но, не исключено, церкви здесь вообще не имеют никакого значения, а вдруг, я заблуждаюсь? – гадал про себя Фильчиган. Он начинал нервно перебирать пальцами рук покрывало. Заметив, что сама идея, в которую он вовлек коллегу, что как губка впитывает в себя все, о чем начинает рассказывать он ему, рождает в Фильчигане раздражение. – …Тогда куда еще пойти, куда пока сунуться?!»

Выбора нет, придется засветиться в архив. Ведь никому еще из дальнего зарубежья в качестве интуриста рыться в хрониках губернии не приходилось за всю историю города. Фильчиган представил орду журналистов, звонки, приглашения, что-то надо будет сочинять на малый остаток времени пребывания.

Его мысли прервал появившийся в номере Нильсон, лицо его было переутомлено. Фильчиган машинально обратил внимание на электронное табло, часы показывали, ровно 16:00.

– Мой дорогой друг! – Нильсон радостно раскинул руки, заметив отдыхавшего коллегу, взгляд Андреаса был направлен в одну точку, – ты не поверишь, Андрэ… с кем я сегодня провел время, пока ты бродил по городу…

Нильсон едва выговаривал слова, от него начало нести выпитым алкоголем, запах которого был похож на запах дешевого одеколона.

– Опять русского? – решил угадать Фильчиган, пристально вглядываясь в него невозмутимым взглядом.

Нильсон не ожидал скорого ответа, его взгляд внезапно потускнел, не без досады он опустил руки, едва не выплеснув остатки содержимого бутылки.

– Нет… – сказал Нильсон, тут он заметил свободную кровать, уселся на нее, не сводя печального взгляда от пола.

– Да что случилось, Бен?! – спросил Фильчиган.

Нильсон не спешил с ответом, наконец он поднял голову, его взгляд был словно отсутствующим.

– Андрес, я хочу домой… – чуть слышно проговорил он.

Фильчиган, поняв симптомы расстройства друга, согласился с ним и, повернувшись на бок, попытался вновь обратиться к своим мыслям, как можно скорее придумать, что делать дальше, за Бена он не беспокоился, зная, что тот скорого уляжется и проспит до самого обеда следующего дня.

Но тут социолог услышал ухмылку со стороны своей спины. Не решаясь повернуться, интерес Фильчигана все же заставил это сделать.

– Ты чего, Бен? – спросил он настороженно приятеля.

Тот, не отрывая взгляда, пристально посмотрел на соседа, расплываясь в загадочной улыбке, затем обратил в потолок безучастный взгляд.

– Да так, – хрюкнул от удовольствия Бенджамин, – представил, если бы мне скинуть лет так двадцать, я задал бы ей жару! – мечтательно произнес он.

– Кого ты опять там встретил? – спросил Фильчиган.

– Да девчушка там, – Бенджамин указал пальцем в пол, их номер располагался выше фойе, – одна хорошенькая мне встретилась, говорит, что из Вирджинии.

– Да?! – удивился Фильчиган. – И что она здесь делает в этой серости?

Нильсон пожал плечами, скривив в изумлении губы.

– А черт ее, Андреас знает, сказала, что прибыла посмотреть на дстс… наа… – протянул он, – на-а до-стс… достопримечательности, – путался в произношении Нильсон.

Притворившись удивленным, Фильчиган вновь развернулся в противоположную от товарища сторону, зная, что тот уже ни о чем думать не станет.

Постояв на балконе своего номера, Фильчиган спустился в фойе ресторана. Он бы поднялся на этаж выше, чтобы спокойно посидеть у окошка бара «Небо», но там ему мог встретиться русский актер или его товарищи, что, собственно, не мешало их встрече и на первом этаже.

Этот господин, Михаил, не о положительной стороне размышлял Фильчиган, путал все планы американцев с его русским гостеприимством. «Впрочем, – Фильчиган, пройдя десять футов, упершись в монолитный парапет набережной, всматриваясь в реку, гадал, – причем здесь дух русский, когда душа России вся полна непредсказуемостью?»

Поодаль в двадцати шагах от него, на скамье вдоль брусчатой дорожки расположились два молодых человека, практически скрытые в кустах и деревьях, оторвавшие его от дум, один из них с гитарой, со взъерошенной шевелюрой, изрядно выпивший, аккомпанируя своим музыкальным инструментов, ударяя по струнам, пел песню. Другой одет более опрятно, и если бы не находившаяся в его руке бутылка из-под пива, было бы очевидно, что второй был трезв. Песня была Фильчигану не известна, но, вероятно, как он догадывался, была популярной.

Хэ-эй, да конь мой вороно-ой. Ой! Да обрез стальной…

Старался во все горло музыкант, нащупав точку, вероятно, это был куплет, подумал Фильчиган, второй молодой человек подхватывал гитариста на повторе.

Хо-ой, да ты степной тума-ан, хо-ой!

Да батька атаман, да батька атаман…

Когда гитарист окончил песню, оказалось, что он сильно заикается. «Ни разу не приходилось видеть подобное», – удивился Фильчиган.

– А я вот первый день в отпуске, – сказал его напарник, сделав глоток, – представляешь, действительно серьезно отработал на работе, я на заводе работаю… и вот первый день по-настоящему заработанного отпуска. Не знаю, что делать буду… – мечтательно, словно с ноткой эйфории произнес молодой человек с бутылкой пива, он сделал очередной глоток. Первые попытки угадать смысл речи певца, видимо надоели ему и, поэтому он перешел на рассказ о себе. Но поющий, вновь словно не слушая товарища, дернув по струнам, принялся распевать знакомую Фильчигану песню, которую ему пришлось слушать минуты две до этого. Фильчиган снова подивился беспрерывному исполнению гитариста. Но попытки поддержания певца, точнее ор «аккомпаниатора», портили все балладу. Прерывистость песни доставляла американцу скорее раздражение, чем даже уныние от бестолкового исполнения.

– Я тоже работал то там, то там. Я сейчас хоть спокоен. Отработал до пяти и идешь спокойным, знаешь, как в песне?..

– На-а-чи-чи…

– Начинай? – уточнил второй.

– Да, – подтвердил гитарист и пару раз ударил по струнам.

Но его товарищ никак не мог вспомнить куплет песни, которой он хотел поделиться с ним. И гитарист, недолго думая, вновь вернулся к старому мотиву. Причем, как заметил Фильчиган, он так и не закончил первый куплет, оборванный собеседником с бутылкой.

Ой! Да конь мой вороно-ой. Ой! Да обрез стальной…

О-ой, да ты степной тума-ан, ой!

Да батька, да батька атаман, да батька атаман…

Следующий куплет они просто портили, но казалось, гитарист вносил в припевку все свое старание. Фильчигану это надоело, он отвернулся к водной глади. Но через пару минут оба голоса внезапно прекратили концерт. Вновь обратив внимание на двух «певцов», Фильчиган отметил наконец появление двух служителей порядка в серой форме. Их приближение было, видимо, незаметно из-за деревьев, рассаженных вдоль холмистого возвышения над набережной. Милиционеры, выслушав обоих молодых людей, с вопросами к взъерошенному гитаристу, потом попросили их разойтись.

– Ну, ладно, я пошел, – сказал тот, что был трезвее, – мне еще до дома… поделать кое-что еще надо.

И тут же, дождавшись одобрительного едва заметного кивка своего напарника, развернувшись, стал удаляться. Гитарист, вслед удалявшемуся человеку, держа за гриф гитару, не спеша начал движение в сторону центрального шумного проспекта.

Фильчиган повернулся в сторону островов, расположенных около четырех километров от набережной, северный ветерок тут же сбил его челку, и если бы социолог однажды приклеил маленькие усики, то, стал бы схож с лидером нацистской Германии. Но, зная историю середины двадцатого века, к которой он относился категорично, делать этого не станет.

«Итак, – размышлял про себя Фильчиган, снова поправив рукой челку, развернувшись, упершись локтями в парапет, не замечая свободомыслия, – как в одной легендарной песне группы «Смоки»:

Каждый сон как мечта,

Скрывают меня.

Облаком на ветру,

Вдаль унося… – вспомнил он слова из первого куплета. – Да, да, именно…

О, как мне быть?

О, как мне быть?

Мне это никак не объяснить,

Мне это никак не объяснить…»

Размышлял о песне Фильчиган. Взглянул на часы, было без четверти шесть вечера. «Ночи… ночи… ощутить бы по лучше эти белые архангельские ночи, быть может, это единственное, что я отсюда смогу увезти с собой, – воспоминания…»

Он рассматривал небо, будто там сейчас на него спуститься замечательная мысль, которая подвигнет на следующие нужные действия. Но ничего не происходило. Вечер как вечер. В голове наравне с мыслями о зарождавшейся тоске витали мысли прошедших дней, которые беспокоили своей нецелесообразностью.

Андреас вглядывался в проходивших мимо людей или уже с полчаса, а может, и больше находившихся на городской набережной. Куда пойти еще и найти себе проводника, он не представлял.

«Вот мамаша с детьми, наверное, младше меня, – думал он про себя, наблюдая, – если у нее спросить, что означает главенствующая церковь, или, быть может, она знает координаты нацистских открытий?..» Второй вопрос самому себе заставил Фильчигана иронично улыбнуться.

Взглянув на горизонт, подумал, что в это время над Темзой уже загораются уличные огни и при тающем свете дня свет фонарей продолжает освещение. Однако, отметив состояние дорог, уже опробовав на себе недавние поездки в черте города, Фильчиган подметил, что отсутствие освещения нет прока городскому бюджету от энергосбережения белых ночей.

Чуть поодаль от гостиницы Андреас заметил белый Renault, ярко выделявшийся среди трех темного цвета иномарок, припаркованных вдоль дороги напротив какого-то здания, вероятно, административного. Фильчиган пожалел, что за свою жизнь он так и не приобрел права на вождение автомобиля. Вернувшись в гостиницу, он обнаружил, что в номере его друг отсутствовал вновь.

Включив ноутбук, Андреас вновь и вновь принялся рыскать по страницам Google надеясь отыскать какую-нибудь зацепку. Уже не печалясь о том, в каком состоянии вернется его товарищ Нильсон, лишь отметив, что за время проживания с «мадам Тракинг», – так Нильсон иногда называл свою жену. Но только при доверенных ему друзьях. «Появившись в на улице, персидский кот не упустит свой шанс, – с иронией о своем друге думал Фильчиган, улыбнувшись сравнивая его с похождениями донжуана, – всю шерсть попортит, а оторвется так…» Фильчиган внезапно вспомнил о белом Renault, мелькавшем во время их поездки, ведущей к форпосту, но и на этот раз не придал его появлению на их пути никакого значения.

Четыре часа пролетели незаметно, Андреас услышал шаги в прихожей.

– Ох-хо-хо, Андреас, друг мой, – Нильсон с большим животом и довольно-таки сытым лицом напоминал социологу Санта-Клауса, только без бороды и ряженого совсем не по своему стилю, – ты не представляешь, где мы сейчас с Фр… Фр… Фрегатом, нет, пардон, с Фэргатом побывали. Представляешь, – втиснувшись в помещение, Нильсон, найдя тапочки, пришаркивая доплелся, сел на край кровати. – Юрий позвонил мне и предложил его услуги, я потратил всего две тысячи четыреста рублей, но столько интересного увидел. Мы побывали в деревянном зодчестве, где-то к югу, – махнул он рукой в сторону, – посетили церковь у какого-то озера. Эндр, прекрасное, тебе говорю, место! Тишина, ощущение в самый раз, правда, когда подъезжали, буксанули немного, я тогда подумал, все, придется вылезать, весь замараюсь. Что ты хохочешь?

– Да так, ничего, – ухмылка задержалась на лице Фильчигана, он вспомнил про шуточное сравнение его друга с котом, – я просто подумал о мадам Тракинг, дружище.

– Не напоминай мне о ней, Андреас, – Бенджамин вновь махнул рукой, – сейчас о чем угодно, только не о мадам Тракинг.

Воодушевленный путешествием Нильсон, хотя и отмахивался от Пенелопы, все же никогда не переставал любить свою жену. Он развалился на кровати, не раздеваясь, уставившись в потолок, словно ушел в себя.

– Ну, хорошо, Бен, если о чем угодно, то я мог бы поделиться своими идеями о нашем с тобой путешествии, – сказал Андреас.

– Ах, ты об этой папке, я думал, ты уже забыл о ней, – сказал Нильсон, в действительности думая о ней сам, – расслабься, приятель. Никакой параллели здесь, в этом отрезке планеты, быть и не может, иначе… иначе русские знали бы о ней. Поверь мне как физику-теоретику, занимавшемуся действительной наукой, к чему отчасти, собственно, и относятся наши поиски, – сквайр отрешенно посмотрел на друга, он выглядел скорее обленившимся, чем усталым. – Русские бы давно закрыли все дороги сюда, придумав бы этому какое-нибудь объяснение например учением, даже если это касается целого поселка городского типа.

– Вроде Чернобыля? – уточнил социолог.

– Да, вроде этого.

Фильчиган, казалось, оторвал от мыслей своего товарища, вновь что-то увидевшего на потолке. Но, ответив на вопрос, тот развернулся, и через какое-то время у стенки послышался едва слышимый свист мирно спящего человека. Он знал, что если его приятель взялся за какую-то по его душе головоломку, то обязательно ее решит, но это не проблема щитоносца5.

Внезапная струя горячей воды, заставила Андреаса отстранить от себя душ. Он выключил кран, затем уже принялся настраивать смеситель, при этом мозг его как заведенный перематывал все возможные варианты координат нацистского документа. «А вдруг это действительно фальшивка, ведь немцы, – размышлял про себя Фильчиган, – …а особенно Гитлер, любили такие штуки вроде мистики, и ему, чтобы удовлетворить его прихоть… генштаб канцелярии напридумывал всякое такое…»

На память Андреасу пришел документ, случайно попавший ему в руки, как и папка ZI, из-за которой он сейчас в России. В ней указывалась тщательная конструкция непробиваемого жакета с импульсным датчиком, реагирующим на изменение или увеличение слоя атмосферного давления, тот взрыв в штабе Рангсдорфа показал недостатки но и как удачное изобретение. Гитлер выжил. Генерал-фельдмаршал Кейтель, на котором был надет испытываемый аппарат-поглотитель, спас лидера нацистов, а все потом стали думать, что он неуязвим.

«Ну, нет, нет, немцы хоть и фашисты, а письменностью предков так раскидываться не будут. Все же а вдруг маленькая z, быть может, означала не префикс к целому числу или, быть может, вовсе не цифру…» Фильчиган время от времени вспоминал, что находится под душем в ванной, протягивая руки к стремящимся вниз струям. Но мысль о том, что в тексте использовались руны, не обозначавшие координаты местности, у обществоведа тут же отпала. Он тщательнейшим образом искал, подтверждение своей теории, засиживаясь в библиотеке Кембриджа, при этом не найдя доказательств отдельных теорий в Оксфорде, закончив изыскания в библиотеке Ватикана, случайно поставив крест на раскрученном богатстве тамплиеров. «…Откуда информация такая у нацистов?!» – позже гадал социолог.

Бастион в Архангельске строил француз, живший при Петре Первом. «Все больше вопросов, чем ответов».

Вытирая волосы, которые и без того быстро высыхали, было последним моментом, когда Фильчиган находился в ванной. В дверь постучали. Это была горничная.

– Добрый вечер, – доброжелательно улыбалась она.

На что Фильчиган ответил ей тем же, он часто бывал в Шотландии, и намотанное на бедра махровое полотенце ничуть не смущало его, представляя как кельтскую юбку. Единственное, что он успел ухватить, это лежавшая на кровати желтая рубашка.

– Простите, что сейчас беспокою вас, дело в том, что у нас были неполадки с телевизионным кабелем и Генадий Петрович попросил нас проверить в номерах, нет ли проблем с телевизором.

«Как она вовремя, – сыронизировал про себя Андреас. – Время, кажется, уже десятый, а как я понял, они о приеме ТВ беспокоятся, не то что в Египте», – усмехнулся Фильчиган.

– Нет, спасибо, – единственное, что хорошо знал культуролог.

– Ну, простите еще раз, что побеспокоила, – продолжала улыбаться женщина.

– Окей, – ответил Андреас.

– Спокойной ночи, – добавила она.

– Гуд найт, – ответил Фильчиган.

Удивленный вечернему визиту гувернантки, Фильчигана вдруг осенило.

– Э, sorry, мм, простите, – остановил он женщину, когда та последовала к соседнему номеру гостиницы.

– Мне есть… мм… —Фильчиган пытался вспомнить русский язык:

– Yes, can I help you? – спросила она, развернувшись к нему лицом все с той же угодливой улыбкой.

– Missis, could you give me the answer to one question? – спросил он ее

Женщина не сразу ответила:

– Ес.

– Could you tell me where and in what place in Solombala there is a church?.. and how to get there?

Казалось, вопрос поставил гувернантку в тупик, но было заметно, что женщина, старается подыскать слова, чтобы ответить на поставленный вопрос.

– Well, – сказала она, – Solombala is island and basic is northern part of Arkhangelsk, there, – указала она в сторону, где они проезжали недавний мост, – and you can bus in number 5, 1U, and…

– О’кей, о’кей, thank you, – Фильчиган понял, что не стоило все же тревожить женщину, ей и так оставалось, вероятно, пройти еще около шести-семи комнат. Социолог только собирался закрыть дверь, как внезапно услышал нужное ему слово:

– And first a church, – продолжала женщина на ломаном английском языке, – on right, on Troitskiy…

– To the right? – поправил ее Фильчиган, уточнив информацию.

– Yes, right, on Troitskiy prospect, – уточнила женщина стеснительно, как бы извиняясь за ломаный язык, показывая ладонями направление.

На сегодня этого было достаточно культурологу, и он, удовлетворенный ее ответом, попрощавшись, поблагодарив гувернантку, скрылся у себя в номере.

«Так, значит, пятый маршрут, или первый «У», и как зовут того азербайджанца?..» Фильчиган, словно предчувствуя что-то хорошее, улегся в кровати под одеялом, положив под головой руки, радовался удачному повороту событий. Вскоре он почувствовал дремоту, бросил короткий взгляд на телевизор, посчитал, что сейчас нет ничего более важного того, что предстоит сделать завтра. Попытался представить, где находится этот перекресток, «…направо», после букв «Соломбала». Вскоре он заснул.