Сказание об Иле

Старик упал на землю и горько заплакал. Ямых, брезгливо поджав губы, даже не взглянул него. Он был полон решимости пнуть несчастного, но сдержался вновь. И, окинув взглядом посланников Иля, остановился на Рохе:

– Какие дети? Какая жена? Двадцать зим прошло.

– У меня были сын и дочь, – плакал Ёя.

– Где они? – Направив палец на лежащего у его ног старика, правитель Закрая обратился к улыбчивому соплеменнику.

Тот был человеком неприметным и, как указывалось ранее, с плохим зрением, но при этом обладающим удивительной памятью и умеющим оказываться рядом в нужный для правителя момент. Верный подданный криво усмехнулся – казалось, его раздирают эмоции. Его маленький, остренький подбородок заходил ходуном. Все внимание Рохи сосредоточилось именно на этой детали. Очевидным для него было и то, что именно этот человек знал здесь обо всем.

Ожидая ответа, Ямых вопрошающе приоткрыл рот.

– Дети его давно сгинули: сын умер еще маленьким, а дочь продана дарцунцам-разбойникам, но ленива была, да и лицом дурна… – При этих словах подбородок говорившего задрожал еще сильнее. – Так и зачахла у них, – каким-то елейным голоском закончил он.

– Вот видишь, раб, нет у тебя детей, – пожал плечами правитель.

– А что с моей женой? – в последней надежде поднял голову Ёя.

– Зачем тебе жена, старик?– рассмеялся Ямых.

Среди закрайников пробежал издевательский смешок.

Ямых снова взглянул на Ёю:

– Если она не издохла, то представляю эту ведьму… По всему видать, должна она быть красавицей… Беззубая, старая, ни к чему не годная. Зачем тебе такая?

– Отдай мне… ее, – не поднимаясь с земли, продолжал настаивать на своем Ёя.

Ямых снова взглянул на «улыбчивого», и тот сразу же удалился, взяв с собой еще двух человек.

– Тебе вернут твою старую ведьму, – сплюнул в сторону старика Ямых. – А теперь пошел вон! – добавил он и тут же зашагал к Гнезду.

За правителем последовали все остальные.

Их ждала черная огромная нора, никто не позаботился облагородить ее, и если это было жилище людей, то, скорее всего, отвоеванное у какого-то зверя. В нос ударил запах, какой обычно бывает в старой собачьей конуре.

Когда Роха оказался внутри, ему пришлось аккуратно ступать и внимательно глядеть себе под ноги. Лестниц здесь не было, лишь огромные корни, тянувшиеся от самой земли куда-то вверх, в темноту. Ниже было какое-то пространство, глухо закрытое массивными кольями, скрепленными между собой ржавыми навесами. Оно, как показалось посланнику Иля, тоже было обитаемо. Чтобы не оступиться, Рохе приходилось хвататься руками за углубления в черной от времени древесине. Вероятно, образовавшиеся здесь за многие века эти гладкие вмятины были оставлены теми, кому пришлось проделать этот путь. В некоторых местах корни уже окаменели, а в иных почти сгнили. Плесень властвовала повсюду.

Подъем показался долгим, путаным, а пространство, влекущее человека вверх, огромным. Рохе почудилось, что снаружи бушует ветер, потому что в ушах стоял вой, какой обычно бывает в трубе. Снизу то и дело доносились звуки стенаний и какой-то возни. Было ощущение что кто-то пытался вскарабкаться следом за идущими, но невидимое препятствие не позволяло ему этого сделать.

Вот и последние шаги к цели. Теперь Роха находился внутри сферического пространства, похожего на гнездо, наподобие тех, что устраивают себе грызуны, только очень большое.

– Вот почему гнездо… Это действительно гнездо!

Роха стоял завороженный.

Все те же черные, но уже меньших размеров, кривые корни и ветви были основой и потолком осязаемого пространства, укрытого прочной смесью из перьев птиц, смолы и чешуи. Последняя, под ногами вошедших, была чуть вздыблена, как бывает при чистке рыбы. Еще что сразу бросалось в глаза – это множество разных предметов, буквально утыканных в щели «гнезда». На первый взгляд невозможно было разобрать, что это за предметы, которыми так не по-хозяйски распорядились. Роха присмотрелся и все же смог разглядеть некоторые из них.

Седло и упряжь, забитые в огромную щель, никогда ни использовались по назначению, не знали они ни заботливого седока, ни лошади под собой в дальнем походе. Прялка, нелепо торчащая из сферического потолка, едва поскрипывала уже разбитым колесом, нависая над вошедшими острым конусом. Деревянный башмак, вбитый рядом, принадлежал какой-то великанской стопе. Множество предметов домашнего обихода – те, которыми пользовались хозяйки в любом месте западнее Иля, – были здесь чем угодно, только не помощниками в домашнем труде. Еще Роха увидел многочисленные зарубки, ими то здесь, то там были исполосованы черные корни. Одни из них были совсем свежие; другие, как старые шрамы, уже затянулись, оставив после себя лишь след. Были и те, что словно кровоточили, из них медленно вытекали светящиеся смоляные струйки.

– Вот… – задрав тощие руки вверх, громко обратился к Рохе Ямых. – Вот! – с явным удовольствием и торжественностью повторил он. – Мой дом! – Затем, ухмыльнувшись, ушел мыслями в прошлое, а потом продолжил: – И тех, что правили Закраем до меня. Ну что, посланник Иля, вот ты и здесь, ты удивлен? – Ямых приблизился к Рохе и заглянул ему в глаза: – Спрашивай, Роха, вижу вопросов много. Ты первый из Иля, кто оказался здесь, в Гнезде.

– Иль послал меня к тебе, правитель Закрая, как доброму соседу, живущему триста зим бок о бок в мире со светлым Илем. Мы надеется, что так будет и впредь.

В следующий момент к правителю Закрая подошел «улыбчивый» и, наклонившись вперед, что-то едва слышно прошептал своему хозяину, тот показал жестом на Роху.

И вот уже «улыбчивый» приглашал посланника пройти за собой. А потом тихо, почти на цыпочках, провел Посланника к некоему подобию люка, что находился в стене сферы и был незаметен с первого взгляда.

Открылся вид с высоты. Спасенный отметил для себя еще одну странную вещь. То место, где, очевидно, и находилось «гнездо» и где сейчас он стоял, должно было быть на немыслимой высоте. Те же ощущения возникли у него, когда он поднимался сюда. Но сейчас посланник прекрасно видел свои обозы и людей, пришедших с ним. Слышал, о чем те говорят, казалось, они были совсем рядом, так, что можно было дотянуться до них рукой. Роха наклонился и окликнул молодого обозчика, того, что стоял прямо под ним. Обозчик продолжал заниматься своим делом, словно был глухим. Тогда Роха окликнул другого, и уже так громко, насколько хватило голоса, но и тот не слышал его.

– Не получится, не докричишься, посланник, – прогудел «улыбчивый» у него за спиной.

Роха оглянулся и посмотрел на закрайника. Тот довольно улыбался.

– Чудеса, все видно как на ладони, но не слышно, правда, посланник? – «Улыбчивый», вышел на свет, а потом указал рукой вниз, снова приглашая Роху взглянуть.

Чуть в стороне от обозов сидел Ёя; казалось, силы совсем покинули его. Старик опустил низко голову и, как тогда, у дороги, казался отрешенным и несчастным. С южной стороны к нему направились три человека, вернее, двое мужчин толкали в спину старую бабку, едва шаркающую больными ногами. Ее тело прикрывали какие-то лохмотья. Своей нерасторопностью бабка ужасно злила здоровяков сопроводителей. Наконец ее кое-как до толкали до старика. Остановившись в шаге от Ёи, несчастная свесила впереди себя руки, как это делают дети, и начала тихонько плакать. Время от времени бабка чуть-чуть приподнимала руки вверх и, как будто объясняя что-то, поглаживала немытую лысину Ёи. Бубнящая и жалко всхлипывающая старуха напоминала ребенка, оставленного родителями.

Ёя поднял голову и как-то неловко стал подниматься на ноги, но завалился вперед и, ухватившись за ноги старухи, как за самое дорогое, завыл с ней в голос. Было хорошо слышно, как рыдали эти бедняги. И делали они это безутешно и горько.

Как будто вторя им, закапал дождь, и эти двое побрели куда-то прочь, подальше от этого места.

Дождик принес холод. Потемнело. Осень уже перевалила за середину, и день стал терять свою силу, все больше уступая ночи. Внизу зажгли костры; поставив обозы в круг, люди соорудили себе укрытия от ледяных капель.

– Холодно! – объявил всем присутствующим Ямых. – О!– крикнул он в сторону слуг.

От толпы слуг отделился один человек. Тяжело ступая, будто волоча за собой железные цепи, он направился к выступавшему из стены корню, сплошь испещренному неглубокими зарубками. Именно в нем нуждались сейчас закрайники, и имя ему было О. В руке О держал изъеденную ржавчиной секиру. Раздался глухой металлический звон. Все вокруг затряслось мелкой дрожью, голубые струйки вырвались из древесного тела и моросью медленно опустились вниз. Гнездо озарилось нежно-голубым свечением. Роха почувствовал тепло, вначале на своем лице, а затем оно, плавно окутав все тело снаружи, проникло внутрь. Посланник согрелся. Теперь обиталище Ямыха представлялось Рохе совсем другим – не тем жилищем грызунов, усеянным старым хламом, а пространством, где все было к месту и имело какой-то тайный смысл. Посланник подошел к источнику этого свечения, О стоял на том же месте, секира после удара была отброшена в сторону.

Роха протянул ладонь к святящейся смоле. Но О остановил его.

Только сейчас заметил воспитанник Мастерового, что конечность у О до локтя покрыта закостенелыми наростами. Пальцы и кисть представляли из себя нечто уродливое и имели цвет камня.

– Не делай этого, посланник, – с иронией в голосе из центра «гнезда» предупредил его Ямых. И, подойдя к Рохе, вопрошающе заглянул ему в глаза: – Ты же не хочешь иметь такую руку, как у нашего молчаливого О? Он тоже был любопытен и решил взять немного свежей смолы, а вернее, украсть ее. Да, О молчаливый?! – громко обратился правитель Закрая к стоявшему с серым лицом прислужнику. – Он даже какой-то мой родственник… И вот однажды взял… нет, совсем немного, всего лишь на палец капельку одну. На тот, которого у него уже нет. Да, а еще… – пробормотал Ямых, чтобы не засмеяться, – попробовал смолу на вкус…

Со всех сторон послышался смех.

– Не узнаем мы, какая она на вкус: онемел мой любознательный родственник. Окаменел язык, не помещался за зубами, и за большей ненадобностью пришлось-таки его выплюнуть…

Снова со всех сторон послышался хохот.

– А руки видел ты уже? С тех пор миссию сию мы ему доверяем. – И главный закрайник указал на ржавую секиру. – Надеюсь, не обидел я тебя, посланник Иля, – миролюбиво продолжал Ямых, по отечески положив тощую руку Рохе на плечо. – Никто там… – и правитель указал рукой куда-то за себя, – не знает, что здесь внутри. Они ничего не видели и не знают про этот свет, про эти корни. Вообще ничего им не известно. А кто узнает, тот сильно пожалеет. Он расплатится за знание своей жизнью. – И правитель оглядел внимательно своих слуг. – Здесь не было чужих. Ты первый, Роха! Разве не это признание Иля и тебя, его посланца? – с торжественным видом спросил Ямых.

Потом движением руки велел он оставить их одних: его и Роху.

В полной тишине главный закрайник продолжил:

– В младенчестве я заболел, да так, что дни мои, не успев начаться, уж были сочтены. Никто не в силах был мне помочь. Оставленный один, кричал я в агонии. Меня уступили смерти. И вот по этому стволу слезинкой стекла лишь одна капелька и скатилась мне прямо на распухший живот. И в тот же миг ушла болячка. Свидетелем тому стала нянька, что оставлена была при мне. Когда она о сем чуде рассказала моему отцу, тот взял с нее обет молчания. И смертью пригрозил. И случай этот не давал родителю покоя. Когда же сам отец вдруг однажды заболел – я думаю, его тогда отравили, – то вспомнил про рассказ своей служанки. Но дерево чудесной смолы своей не отдавало. Тогда отец нашел простой и верный способ… – Ямых ухмыльнулся – Никому не доверяя, первую зарубку сделал он сам. Собрал смолу в сосуд, а после выпил из него. Перед тем как окаменеть, он стал огромным, словно великан. – И Ямых указал Рохе на гигантский башмак, что был приколочен к потолку. – А затем убил всех: свою жену, слуг и няньку ту, что меня растила, а еще старую мать. – Правитель снова задрал свой палец и указал на деревянное колесо прялки, вонзенное в центре потолка. – Всех, кроме меня: я спрятался снаружи, пробыл там три дня на ветру. Так я избежал своей участи. Рассвирепевший отец обнаружил меня, но достать не смог.

Когда окаменели его ноги и тело наполнилось горною породой, он свалился здесь, но все же голова его продолжала жить. В бессилии он бился ею, пока и она не превратилась в камень, но оставались нетронутыми еще глаза. Меня искал он ими постоянно, они застыли, когда на небе поменялся месяц. Всю зиму пролежал отец здесь, уставившись в безумии застывшим взглядом вот на эту прялку. Никто не осмеливался подойти к нему тогда, лишь я решился, хоть лет мне и было от роду немного. И вот оказия… Папаша мой не оставил завещания, и оказалось, что жизнь моя теперь висит на тонком волоске. Народ и слуги… все засомневались в том, что выжил я. Думали: а вдруг я самозванец, выдававший себя за его сына? Поднялась смута, и настали черные дни. Но все всего боялись. Войти сюда было сильнее воли их, сомнения челяди и в тот раз меня спасли.

Услышал я тогда, что где-то в землях Каргуна живет слепая ведьма. И ведомо ей то, что людям непонятно, что скрыто от мирского бытия. И с камнем мертвым вела она беседы, как с родичем своим. Решил тогда я с помощью ее заклятий оживить отца. Ведь глаза его еще немного вроде шевелились. Пусть ненадолго заставит говорить его, чтобы подтвердил он, что я сын ему по крови.

Сам-то я только позднее узнал историю про свое исцеление. Нянька, давшая обет безмолвия, тайну ту не сохранила и разболтала родственнице своей, ну а я уж у нее выпытал.

А тогда, дождавшись ночи, с верными людьми мы вынесли наружу окаменевшего отца. Задача эта не была из легких и стоила жизни двум из моих помощников.

Нашли мы в ту же ночь самую крепкую повозку и шестерых быков хаананьских, в нее и запрягли. Ёя знал дорогу, и, связав потуже, повезли камень прочь. В третий день, когда я спал, утомленный трудною дорогой, быки взревели, как будто к их телам приложили раскаленное клеймо, и с крутого склона завалились вниз. И так своими тушами оставшихся возничих задавили. А каменный отец мой рухнул с ними вниз и раскололся на осколки.

Единственным из слуг, что были со мной тогда, остался в живых лишь Ёя. Слуга отца… Это он недоглядел, направил быков не туда. Впоследствии говорил этот разиня, что видел, как по дуге, вдоль горизонта, на запад упала яркая звезда. И это, мол, она и стала причиной наших злоключений. А я его лишил детей, жены и дома. Все, что было у него, забрал себе. Люди же, узнав об этом, пришли сюда и отца по маленьким кусочкам растащили. Скрывали их и почитали как знаки Провидения.

Рохе показалось, что у правителя выкатилась слеза.

– Я ценю твою откровенность, но разреши спросить, правитель, зачем ты мне, чужаку, рассказываешь тайное о своем отце?

– Вижу, друг мой, что жаль тебе то дерево, что полосуем мы секирой, а как же быть? Оно источник тепла и отдает его, лишь получая раны. Но будь это не так, я все одно его распорядился б мучить. Терзал в надежде, что чувствует сия деревяшка боль за моего отца. – Из глаз Ямаха снова скатилась слеза. – Не открывает оно тайны, а мне бы их хотелось знать. Отца меня лишило, и случай тот мне мог бы стоить жизни. В опасности живем. Так пусть же чувствует дерево и боль и страх. – Ямых выпучил глаза, полные безумия. Затем, успокоившись, продолжил: – Сироты мы с тобою, но тебе, Роха, воспитатель достался славный… Наслышаны о нем. А я оставался один, сам развязывал и запутывал узлы, и не было ни одной светлой головы, чтобы подсказать, как быть мне дальше. Уверен, будь рядом у меня наставник, подобный твоему Мастеровому, тайну дерева давно бы разгадал.

Подошел к концу и этот день. Роха вернулся к обозам. Он пристроился около костра и долго сидел там молча, обдумывая все, чему стал свидетелем днем минувшим.

– Ну что там? Что видел? – интересовались у Рохи его спутники. – Расскажи!

Роха же долго молчал, делая вид, что собирается спать, но затем все-таки коротко ответил:

– Гнездо там… Самое настоящее гнездо.

Рядом присел старый конюх:

– Будь осторожнее, Роха.

– Не пугай его. Что может случиться с посланниками Иля? Мы привезли богатые дары. Как и раньше, все будет хорошо, – вмешался в разговор рыжебородый Туро.

Спасенный примостился поудобнее, подтянув к себе теплую овчинку. И как-то незаметно переступил он зыбкую грань, отделяющую явь от сна. И, не почуяв подвоха, сейчас же оказался зрителем приготовленного для него представления. Разыгранные его уснувшим разумом, оно всецело посвящено было ему.

И вот перед Рохой все те же спутники его. Они все собрались здесь, у костра, вели беседы и шутили. Рыжебородый Туро, как всегда, зачинщик любой хохмы. Он снова рассказывал очередную байку. Вот сейчас сорвался на полуслове и, раскрыв свой огромный рот, хохотал так, что, казалось, лопнет. Свояки – старые конюхи составили ему компанию и теперь смеялись до слез. Один из них, очевидно чтобы успокоиться, старательно вычесывал свою и без того жидкую бороду. Здесь же, за спиной у Туро, Крутилка с другими возничими, равными себе по возрасту. Всполохи огня освещали их молодые лица. Все они довольны и с вниманием слушали бывалого рассказчика. Роха и сам готов был присоединиться к общему веселью, но вот оказия… Посланник Иля слышал звуки, но те отчего-то не складывались в слова, и, как ни старался, он не понимал услышанного.

– Да что же это? – напрягался Роха, пытаясь хоть что-нибудь расслышать.

В ответ же лишь отдельные и бессвязные звуки и хохот собравшихся у огня.

Тогда Роха сам попытался заговорить со спутниками, но не было среди них тех, кто обратил бы на него внимание. А дальше, сквозь ночь, увидел он крадущиеся тени за спинами своих товарищей. И этим черным призракам там не было числа, лишь факел поднеси – из тьмы откроются их лики. Роха закричал, указывая во тьму, но крик его будто растворился. Никто его так и не услышал, хотя и были все его товарищи рядом. Тогда выхватил посланник из пламени головню и бросился навстречу мраку. И тут же сидевшие с ним рядом вдруг умолкли и оглянулись ему вслед. Видение пропало. Роха проснулся и открыл глаза. Дождик, подгоняемый ветром, устремлялся под навес, и холодные капли били по его лицу.

Так начался второй день пребывания посланцев Иля в Гнезде. Почти весь он прошел в приготовлениях. Прибывшие из Иля осматривали повозки, мыли лошадей, готовя их к тому, чтобы в любой час тронуться в обратную дорогу.

А к вечеру Ямых снова пригласил Роху к себе. И после трапезы правитель обратился к нему со словами:

– А знаешь ли, почему именно ты, Роха, стал единственным из чужаков, кого впустили мы в Гнездо? – И, поняв, что ответа не последует, он наклонился к его уху и шепнул: – Ты не дитя Иля.

– Я не дитя… Я – посланник Иля, – твердо ответил Роха.

– Не обижайся и иди за мной, – пригласил его следовать за собой Ямых. – Иди же! Я хотел бы показать тебе еще что-то. Уверен, тебе станет интересно взглянуть на это!

И, взяв кривую палку, главный закрайник твердой поступью зашагал к выходу. Свита хотела было последовать за правителем, но тот, резко развернувшись, почти прицельно метнул в них свой посох. Те расступились и застыли на месте, предоставив Рохе возможность одному следовать за правителем.

Теперь спуск освещали коптящие факелы, расположившиеся на всем пути до самого низа. Они горели с треском, время от времени изрыгая кипящие смоляные капли. Правитель Закрая спускался быстро, словно играя с посланцем Иля в кошки-мышки. Роха явно проигрывал ему в сноровке. С трудом сохраняя равновесие, Спасенный едва поспевал за ускользающей тенью. И вот они внизу.

Теперь его нос отчетливо улавливал запах псарни. Они стояли возле того места, где дальнейший спуск был невозможен из-за преграды, что выросла перед ними в виде кольев. Те стояли тесно, в два ряда. Скрепленные меж собой ржавыми железяками. Это был добротно сделанный заслон.

Правитель Закрая приложил палец к своим губам:

– Тс…

Держа тлеющий факел, он пытался разжечь пламя, для чего раскачивал его из стороны в сторону, но дело не шло. Они стояли в тишине, свет факела едва пробивался тусклыми красноватыми лепестками за ту сторону, что была сейчас отчерчена линией из скрепленных железяками кольев. Тени, отбрасываемые факелом, уходили куда-то глубоко вниз. Там они расширялись, расплывались и, наконец, пожирались мраком.

Вдруг Ямых насторожился и, взяв Роху за рукав, стал показывать куда-то в темноту. За кольями послышалась возня; нарастающая, она шла откуда-то из глубины. Звуки приближались. Еще мгновение, и вот… они уже совсем рядом. Животное дыханье, резкое и прерывистое, замерло с той стороны в шаге от заслона. Ямых потряс факелом, и тот, затрещав и выдав чадящий дымок, разгорелся. Правитель Закрая поднял руку, направив огонь вперед и вверх. Роха замер, заметив в темноте силуэт огромного зверя. Напоминающий огромную крысу или, вернее, чудовищного вида собаку, зверь наблюдал за ним. Когда свет от огня упал на эту тварь, она вздыбила холку и злобно ощетинилась, выставив желтые клыки. Вдруг рядом с ней Посланник увидел еще одну и еще… Пара таких же злобных тварей, опустив черные сморщенные морды, медленно подошли к заслону. Роха нащупал рукоять меча и сделал шаг назад.

– Страшно? – вкрадчиво спросил Ямых.

Роха сделал движение плечом, как будто отряхиваясь, а затем подошел вплотную к заслону.

Тварь – та, что появилась из темноты первой, – просунула морду сквозь колья, в своей огромной пасти она держала кость, на конце которой увесистым грузом повисло копыто. Зверюга кинула копыто под ноги Спасенному и, быстро обнюхав воздух, издала короткий рык, а потом, попятившись назад, подобно призраку, растворилась во тьме. Другие твари, подвывая, стали метаться по кругу до тех пор, пока все они, одна за другой, не исчезли в той же, как казалось, уходящей в бесконечность черноте. Снова стало тихо.

– Что же ты сделал с ними, Роха? Впервые вижу я, чтобы пещерные собаки так просто ушли, – пробормотал Ямых и вкрадчиво выдал: – А может, ты колдун?

– В Иле нет колдунов, – твердо ответил Роха, все еще не отводя взгляда от кости. – А это точно собаки? Я никогда не видел… таких.– Спасенный повернулся к Ямыху. – Давно они здесь?

– Недавно. – И правитель, отвернувшись, словно опасаясь, что его подслушивают, тихо заключил: – Время такое. Собак за преграду не выпускаю, сдерживаю их как могу.

Они вышли наружу. Роха увидел свои обозы, расставленные по кругу, и горящие костры. Закончился и этот день.

– Когда нам готовиться в обратную дорогу? Вижу по тебе, что ты встревожен, – тихо сказал Туро.

– Будьте готовы в любой момент отправиться назад, – так же тихо проговорил Роха.

Посланник обошел обозы и остановился у дальнего от Гнезда костра.

Роха долго не мог уснуть: перед глазами стояли морды хищных тварей, тех, что вышли из мрака ему навстречу, и ехидное лицо Ямыха, наблюдающего за ним, когда собаки приблизились к разделительному заслону.

«Зачем Ямых показывал их мне? Чтобы напугать? Зачем? Предупредить, но о чем?» – рассуждал Роха про себя.

А потом вспомнились ему старый царь Миролей и его наказ к нему: «Будь осторожней там».

Всплыли в памяти все его тревоги. Беспокоился угасающий царь о грядущем и поэтому послал своих людей во все концы, но до того момента, когда отправил он Роху, никто из них назад не вернулся. Казалось, царь жил в предчувствии беды, но, как думали многие, виноват в этом был его преклонный возраст.

«Стар царь, пора ему бы на покой, от больших дел уже надо отстраниться» – так считали многие в Иле.

– В Закрай поедешь ты, – решил Миролей. – Повезешь подарки. Смотри и слушай там. Нет мне покоя. Нашептывали мне со всех сторон твое имя, советовали, чтобы отправил я в Закрай тебя…

– Кто нашептывал? – снисходительно спрашивал у царя Роха, думая, что старец заговаривается.

– Верю я в тебя, воспитанник Мастерового. Ступай!

Сменился день, уступив место новому. Как и прежде, все светлое время Ямыха и его слуг было не видно, и лишь стало вечереть, как правитель объявился снова. Он любезно пригласил Роху следовать за ним. И вновь ждала их трапеза, а потом Ямых сказал:

– Нас с тобой ждет сегодня большой разговор. Я хотел бы поведать тебе, на мой взгляд, о самом важном. Пойдем, посланник.

Они поднялись вверх по той же дороге, по которой обоз попал сюда, потом по краю обошли яму, в центре которой и находилось Гнездо.

Оказавшись на пустыре, на самом его краю, Ямых наконец остановился. Из-за туч выглянула луна и осветила холодным светом Закрай. Во всяком случае, ту его часть что была сейчас досягаема глазу. По периметру Ямы все было усеяно камнями, а где-то дальше виднелись уже знакомые Рохе огромные кочки. Камни блестели гладкими «лысинами». И все они казались разбросанными здесь неведомой силой или гигантом сеятелем.