Поколение бесконечности

А самая страшная тень в моем сне, конечно, Марат. Ничего хорошего от него не ждешь. Но за то, что помог нам встретиться, можно пожертвовать многим. Знать бы чем? Что он попросит?

«Чтобы зажечь негасимый свет, нужно осознать тьму», – пишут в книгах.

Вечер, метель за окнами. Папа стучит по клавишам компьютера в гостиной. Щелкаю выключателем.

– Дочь, я вообще-то работаю, – говорит папа, снимая очки в сумерках.

– Я хочу увидеть абсолютную тьму.

– Представь себе межгалактический космос…

– Не хочу воображать – хочу ощутить. И не где-то когда-то, а здесь и сейчас.

– Мммм, – забывает о монографии. Ему всегда было интереснее применять научные знания на практике.

За полчаса закупориваем нашу маленькую квартирку в капсулу. Завешиваем окна плотными шторами, как в войну, чтобы не проник ни один лучик света.

– Ты видишь очертания мебели?

– Да.

– Плохо. Нужен черный вакуум. Вот, например, духовка вполне подойдет…

Мама вернулась с работы, как в голливудский кинофильм, где главный герой решает покончить с собой и открывает газ. Долго и мучительно ждет, пока комната наполнится ядовитыми испарениями, но вдруг вспоминает, что смертнику положена последняя сигарета. Прикуривает – и забирает с собой на небеса весь квартал близлежащих домов.

– Идиоты! У нас электрическая плита! – только и сказала мама, когда зажгла свет в кухне и увидела два наших зада, торчащие из духовки.

– А мы ее и не включали.

Она махнула рукой и без сил опустилась на стул.

Космос в духовке… Смешно, но хочется записывать любую мелочь. После той ночи все вокруг обрело тайный смысл, стало важным, значительным. Каждое мгновение как будто залито ярким светом. Нельзя упустить, не записать, не запомнить. Боюсь утратить свои дни и часы. Может быть потому, что все они освещены ожиданием новой встречи?

Евгений Романов, в нашем веке

Иногда нужно уметь ждать. Неизвестно чего, но ждать.

Поздняя осень. Ветер обнажил деревья, и больше не осталось преград. Нападал со всех сторон, как непредсказуемый враг. Город напоминал гигантскую турбину самолета. Свистело в ушах и в подворотнях. Негде укрыться.

В небе над кладбищем с ветром боролась запоздалая стая перелетных птиц. Не успели они выстроиться в клин, как тут же были разбросаны среди туч как попало. Птицы боролись молча. Улетали не прощаясь. И свистящая тишина угнетала.

Евгений поднял воротник, втянул руки в рукава пальто и решил посидеть с Братом еще немного.

Брат появился в его жизни неожиданно – и сразу стал ее частью. Так воплощается судьба: негаданное оборачивается предрешенным. Сам он не смог бы предать память Акелы. Но в один из таких же ветреных и темных дней распахнулась дверь клиники, и высокий мужчина посторонился, пропуская и подталкивая вперед собаку. Терьер когда-то был черным, а теперь седым. Стоял на пороге старости и – новой жизни. Десять лет – это уже не просто домашний питомец, а член семьи, брат.

– Предаете Брата? А как же заботиться о тех, кого приручили?

– Это о людях сказано.

– Скорее для людей.

– Мне в Питере должность предлагают, перспективная работа, но сложная, и от меня потребуются все силы, понимаете? На возню со старой больной собакой точно не хватит.

Впрочем, он позаботился. Принес любимое одеяльце пса, чтобы родной запах не дал подохнуть от тоски в первые дни. А дальше…

– Пристроите куда-нибудь на доживание. Или усыпите.

Брата хотела забрать в дом медсестра Мила. «Милая Мила», – называл ее про себя Романов. Добрейшая женщина. Но у нее – трое детей в возрасте от пяти до восьми лет, замордуют животное. И Романов взял Брата себе. Доживание, подумал он, страшное слово, Акела простит.

С недавних пор ловил себя на тревожном интересе к старым больным животным. И к людям. Вечерами наблюдал одну и ту же картинку: дед из соседнего дома выволакивал на прогулку такого же древнего дога. Дог за один присест выливал ведро мочи под яблоню у крыльца и, тяжело вздохнув, садился рядом с дедом. Дед на скамейке, дог на земле, а головы почти соприкасались, как у тех, из сказки, что жили счастливо и умерли в один день. И смотрели они всегда в одну точку, куда-то за излом улицы, словно там на неведомом экране демонстрировали с допотопного проектора слайды рая. Смотрели, не отрываясь, с тоской по возвращению… Куда? В материнскую утробу? В детство? В небытие? В начало начал?

«А ведь мне даже не сорок», – отворачивался от них Евгений.

Дома ждал Брат. Первые дни выгуливал его по утрам, кормил и оставлял в доме до вечера. Но потом соседи пожаловались, что воет, и Романов начал брать его с собой на службу. Тем более что Брат, в силу возраста, к кошкам и другим собакам был равнодушен, никаких потасовок и грызни за территорию кабинета не устраивал. И они стали неразлучны.

Поначалу Брат верил, что Евгений – попутчик, из тех, кого встречаешь в зале ожидания аэропорта или вокзала. Но хозяин уехал навсегда. Евгений пропустил момент, когда Брат это понял. Их дружба крепла день ото дня, и вряд ли он назвал бы точную дату, когда впервые сказал медсестрам: «Моя собака не любит, если кто-то стоит за спиной или подталкивает вперед».

Романов смотрел в него, как в зеркало: черная шерсть серебрится, глаза вспыхивают угольками, когда чешешь за ухом. «Радуйся, что есть кому почесать, меня вот никто не приласкает», – говорил ему.

«Бещасть», – проклял его перед смертью отец.

«Одиночество старит, Жен», – писала мама, закрашивая свою седину.

Сестры помалкивали, гадали другим.

А у Брата обнаружилась сердечная недостаточность. Собачьи сердца лечат и человеческими таблетками. Выписывая рецепты владельцам собак, Романов не задумывался о стоимости лекарств, только о свойствах. Когда начал отовариваться в городских аптеках, поразился цене в две тысячи сто шесть рублей. «А как же пенсионеры? – спрашивал себя. – Если пенсия восемь тысяч, а таблетки – две? В нашей стране все доживают». У самого болели чеченские шрамы от осколочных ранений: на плече и бедре. Осень обостряла боль. Непогода и резкие скачки давления, кожа и мышцы человека растягиваются, рубцовая ткань – нет, внутреннее давление вызывает ноющую непрерывную боль. По осени даже прихрамывал. Целебные мази предков не помогали, пил анальгетики.

Жалел себя? Нет, скорее гордился, что нашел. В армии бьют не за то, что цыган, а за то, что слаб. Дай отпор – и заслужишь уважение. Ранение получил, спасая командира взвода. Остался еще на два года по контракту после срока. Хотел учиться, выбрать профессию, на жизнь во время учебы нужны были деньги.

«По столичным меркам доходов я – ничтожество, но на самом деле царь зверей. Продлеваю жизнь тем, кто нам беззаветно предан, кто любит нас так, как никто никогда не любил – безусловно», – рассуждал Романов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

1 не цыган, чужой

2

Н. А. Бердяев

3

Дзюн Таками. «Избранная лирика»

4

«Музыка у Шекспира». Уистен Хью Оден.