Людоеды

Петренко представил Владимира Егоровича.

– Познакомься – один из самых главных свидетелей… или потерпевших, я так и не могу определиться… Начинаем новое дело – будь здоров! Осталась ещё одна девица, а перед этим была дама. Все пострадали при сходных обстоятельствах.

– И в чём вопрос? – Озирский занял ещё один стул и сдёрнул с шеи шарф.

– Человеческого мяса накушались, – сообщил Грачёв.

– Чего-о? – Озирский вытаращил глаза.

– Я не кушал… – несмело возразил Курнаков, но Андрей с места взял в карьер.

– Нет, вы действительно ели человеческое мясо?

– Не я, мой кобель кость сгрыз. А остальные мы с сыном в милицию сдали. Он у меня студент-медик. В блокаду, мать говорила, у трупов отрезали ягодицы и ляжки. Но тогда хоть взаправду жрать нечего было. А нынче…

– Нынче тоже дистрофиков достаточно, – возразил Озирский, с нескрываемым интересом рассматривая Курнакова. – Но всё дело в том, что такими вещами занимаются не они.

Курнаков переступил с ноги на ногу, шлёпнул губами и сказал:

– Ну, я пошёл. Не буду задерживать.

– Спасибо вам за показания, Владимир Егорович. – Петренко приветливо улыбался. – Всеволод, приведи сюда девушку. Она там тоже вся в истерике. Испортили людям Новый год, сукины дети!..

Андрей отодвинулся в угол, предварительно скинув дублёнку и пристроив её вместе с шарфом на вешалку. Не спрашивая разрешение, он закурил, пуская дым в сторону тёмного окна.

* * *

Вошедшая девушка лет восемнадцати, в светло-голубой «дутой» куртке с капюшоном, в «варёнках» и сапогах на шпильках, была так взволнована, что споткнулась у порога и едва не растянулась на ковровой дорожке.

Озирский, подхватив её под локоть, покачал головой:

– Дитя моё, надо же быть поосторожнее! Вам надо беречь себя ради будущего…

– Проходите, Маша, – по-домашнему пригласил девушку Петренко.

Андрей улыбнулся – свидетельницу звали так же, как его мать.

– Мария Семёновна Францикевич, семьдесят третьего года рождения, живёте на Морском проспекте. Всё верно? – спросил Грачёв. Девушка кивнула. – А теперь расскажите, как было дело.

– Всё произошло двадцать восьмого декабря вечером.

Мария нервно теребила завязки, свисающие по бокам опушённого белым мехом капюшона. Она переводила взгляд со Озирского на Грачёва, потом – на Турчина, и никак не могла понять, кто же из них ей больше нравится. От возбуждения в Машиной голове все смешалось, но она добросовестно старалась припомнить подробности.

– Я подрабатываю уборщицей, а учусь в Педагогическом университете. Вечером, три дня назад, я вышла из проходной предприятия, где убираюсь…

– Адресочек, пожалуйста! – попросил Петренко.

Францикевич обстоятельно продиктовала адрес и даже объяснила, как туда лучше проехать. Турчин и Грачёв предполагали, что Маша, как и Владимир Егорович, не успела попробовать человечины.

Андрей слушал, навалившись на стол и машинально стряхивая с сигареты пепел. Мария кинула взгляд на его руку, увидела розовый глубокий шрам на тыльной стороне ладони, и в её голубых глазах что-то дрогнуло.

– У проходной меня остановила старушка, такая вся из себя бедная. Сама в грубом платке, и пальтецо обдёрганное. Предложила мне дешёвое мясо, и я польстилась. Ведь за сорок рублей, без костей – я так обрадовалась! Решила, что поджарим к празднику…

– И вам не показалось всё это подозрительным?

Озирский откинулся на спинку стула, и под светом ламп заблестела кожаная вставка на его джемпере. Всеволод про себя отметил, что этот вопрос хотел задать и он сам.

– Показалось, – не стала спорить Маша. – Но, я думала, с мясокомбината украли, а теперь продают по дешёвке.

Она стиснула пальцами крохотную сумочку, больше напоминающую кошелёк на ремешке.

– Есть нечего, а я из принципа буду голодная сидеть? Нас с сестрой мама одна растит. Не Бог весть как живём, так что хочется хоть в праздник нормально покушать.

– Всё верно, Машенька, – успокоил её Турчин. – Мы – тоже не нувориши, понимаем. А лично вы как определили, что мясо… как бы это сказать… не свиное? Или это сделал другой человек?

– Я сама, – призналась Маша. – В шесть часов на улице было совсем темно. Я купила мясо, сунула в полиэтиленовый мешок. Принесла домой, на Крестовский. Мама ещё не вернулась, а сестрёнка Эмилия делала уроки. Мы с ней стали мясо выкладывать на стол в кухне. И вдруг я вижу – на коже – татуировка! Якорёк маленький такой…

Маша испуганно, из-под длинных ресниц, посмотрела на оперативников.

– Не у свиньи же татуировка. Правда? Я Эмилию из кухни выпроводила – ей всего десять лет. Разревётся только, да и всё. А мне страшно, аж зубы стучат. Стала маму ждать, а сама себя последними ругательствами крою. Ведь сорок рублей истратила, а для нас это деньги.

– Сразу в милицию заявили? – подал голос Грачёв.

– Как только мама пришла, я ей всё по-честному рассказала. Она сначала испугалась, заплакала даже. Не из-за денег, нет! Ей того человека жалко было. У неё старшую сестру в блокаду едва не съели, представляете? Ей всего три годика было. В последней момент отняли у соседа по коммунальной квартире. Он вскоре сам умер, между прочим. Мама в ужас пришла и сказала: «Докатились!» Мы с ней вместе снесли мясо в милицию. Там его как-то проверили – действительно, оказалось человеческое…

– Акт составили? – перебил Петренко.

– Да, он должен быть у вас.

– Маша, а вы эту старушку запомнили? – задал уже привычный вопрос Турчин.

– К сожалению, нет. Очень темно было, и она всё как-то норовила от фонаря отойти. Я не удивилась особенно – думала, что мясо ворованное.

– Там ещё покупатели были? – продолжал Александр.

– Нет, пока я брала, никто не подходил.

– А раньше вы эту торговку там видели? – насторожился Всеволод.

– Сама не видела, но от сотрудников слышала, что старушка хорошее мясо дёшево продаёт у проходной.

– Однако наелись ваши сослуживцы! – присвистнул Грачёв. – И никто ничего не заметил!

– Женщины, наверное, сами и не ели, – объяснила Маша. – Они сыновьям и мужьям покупали. Всё жаловались, что мужчин нечем кормить совершенно. Мама даже радовалась, что нам не так тяжело. Хоть с деньгами и напряжёнка, но мужика не нужно кормить. Он, по нынешним ценам, больше сожрёт, чем принесёт.

– Я вижу, от такой жизни многие девушки станут мужененавистницами, – грустно предположил Турчин. – Значит, Маша, ничего больше не можете вспомнить?

– И рада бы, да не получается, – призналась девушка.

– Тогда не буду вас больше задерживать. – Петренко протянул ей листы протокола. – Подпишите каждую страницу и дайте мне пропуск.

Продиктовав номер своего телефона и расписавшись там, где было указано, Мария Семёновна Францикевич удалилась.

Андрей с хрустом потянулся, и прозрачные глаза его блеснули зеленью:

– Братцы, объясните толком, что случилось! Я уже, конечно, всё понял… – Он поспешно прикурил от зажигалки. – Но всё же хочется иметь более полную картину.

– Да, насчёт пропавшего оружия – чтобы уж закончить…

Петренко в очередной раз протёр очки. Сейчас он был похож на рассеянного профессора, а не на бывалого сыщика.

– Номера Савин знает? В воинской части его проинформировали?

– Номера-то знает, и на этом всё кончается. Предположительно следы ведут в Сортавалу. Но пока, как видите, никаких новостей нет.

– Нет, так будут. – Всеволод покосился на дверь, за которой скрылась Маша.

– Да что у вас здесь творится, чёрт побери?! – Озирский дёрнулся от нетерпения. – Не тяни, Севыч, кота за хвост.

– Ты что, сообразил ещё? – Грачёв досадливо скривил рот. – Три человека купили свинину – либо на рынке, либо на улице с рук. Во всех случаях цена была явно занижена. Потом разными путями покупатели пришли к единому выводу – мясо, не к новогодней ночи будет сказано, человеческое. Вот акты, читай!

Всеволод бросил Андрею пластиковую папку.

– Курнаков и Францикевич не успели отведать человечины. А вот семья Муравьёвой в полном составе причастилась. Женщина в шоке, о реакции других родственников пока сведений нет. Минц приедет с проспекта Ударников, расскажет новые подробности.

– Сашок тоже этим занимается?

Озирский внимательно читал протоколы, посасывая почти погасший чинарик.

– Мы его отправили допросить свекровь Муравьёвой. Она лично покупала мясо.

Петренко помассировал виски подушечками длинных пальцев.

– Мне кажется, что все трое торговцев связаны через один центр. Слишком похожи их легенды. Якобы крестьяне, проникшиеся духом милосердия и сострадания, торгуют дешёвым мясом на радость изголодавшим горожанам. В случае с Францикевич старуха, явно бедняцкого вида, тоже не стремится нагреть руки на всеобщем дефиците в преддверии Нового года. В первых двух случаях мясо было с костями. И по ним определили его происхождение. Маша, как ты слышал, заметила татуировку на коже.

– Очень существенное упущение! – Озирский отложил протоколы. – Они что, не разглядели? Сами-то продавцы?…

– Тут может быть несколько причин. – Турчин взял у Андрея папку. – Либо действительно в спешке не разглядели, либо это было сделано намеренно.

– Знак, что ли, подают? – Андрей шагнул к вешалке, снял с плечиков свою дублёнку. – Впрочем, почему бы и нет?

– Вполне вероятно, что кто-то хочет привлечь внимание к торговле человеческим мясом, но на активный протест не решается… – начал Турчин.

– Естественно. Знаешь, что в этой среде бывает за активный протест? – ухмыльнулся Грачёв.

– И рассчитывают, что покупатель, обнаружив татуировку, заявит в милицию, – докончил Александр.

– Если среди них есть отступники или хотя бы сомневающиеся, уже будет легче, – сказал Петренко.

Он достал из верхнего ящика стола большую фаянсовую кружку, налил её доверху водой и графина и сунул туда кипятильник.

– Как, ребята, насчёт чайку?

– Мы уж до дома потерпим.

Турчин, как и Грачёв, смотрел на Андрея. Тот уже буквально рвался в бой.

– Сейчас у нас половина восьмого. – Озирский закрыл вязаным рукавом свой «Ролекс». – У вас двоих есть время хотя бы до половины двенадцатого?

– До половины есть, а там всё же Новый год нужно встречать, – напомнил Турчин. – Причём не только нам, но и тебе.

– Я встречу и без твоего напоминания.

Озирский наблюдал за тем, как закипает вода в кружке Петренко. Сам подполковник в это время доставал одноразовые пакетики с заваркой.

– Меня интересует резюме начальника. Я подключаю к розыскам своих людей, причём немедленно.

Петренко задумчиво наблюдал за тем, как из пакетика расползаются красно-коричневые нити, похожие на щупальца спрута.

Потом просто сказал, поворачивая чайной ложечкой пакетик:

– Действуйте, ребята. Я не прошу Андрея докладывать мне свой план, потому что доверяю его интуиции и порядочности. Да и такие орлы, как Грачёв с Турчиным, в случае чего, его подстрахуют.

– Я завтра же доложу о том, что удастся нарыть сейчас, – пообещал Озирский.

– Андрей, на тебе и так шесть дел, в том числе и по хищению оружия! – напомнил Всеволод, надевая шарф и шапку. – А мы тут с человеческим мясом влезли…

– Лично мне хочется, чтобы питерцы всё-таки питались мясом животных. Даже в блокаду далеко не все докатывались до такого позора.

Озирский, стоя у окна, отсутствующим взглядом смотрел на предновогодний, ещё шумный, но в то же время уже тёмный, настороженный Литейный проспект.

Потом он предположил неожиданным грустным голосом:

– Думаю, что сегодняшней ночью многие окажутся в больницах…

– Типун тебе на язык! – испугался Петренко. – А уж нам-то работёнки точно много будет.

– И медикам, – настойчиво вещал Андрей. – Вы только представьте – пьяная озлобленная толпа вылезает ночью на улицу. Ни для кого никаких ограничений. На что хотите поспорим – в дежурной части задымятся провода.

– Да где уж мне с тобой спорить-то?…

Геннадий Иванович отхлебнул то ли чаю, то ли чифиря – его напиток по цвету напоминал ячменный кофе без молока.

– Ладно, ребята, идите, только будьте осторожнее. В тёмные углы раньше времени не суйтесь, в драки не ввязывайтесь. И вообще, не надо эту публику пока провоцировать. Особенно это относится к Андрею, который после осени ещё не до конца выздоровел. Я до сих пор боюсь за тебя, слышишь? – Петренко похлопал Озирского по руке. – Три месяца – не срок. Ты должен беречь себя и не рисковать понапрасну.

– Может быть, нам повезёт, – загадочно сказал Андрей. – Бывает ведь, что под Новый год исполняются желания? Мы сейчас прокатимся по нескольким адресам…

– Далеко? – забеспокоился Турчин, представив себе реакцию Аллы.

– Не очень. Самый длинный конец – Московский район. Потом Севыча забросим на проспект Славы и вернёмся. Саш, ты пойми…

Озирский нырнул в свою дублёнку и застегнул её на последний крючок. Потом внимательно осмотрел себя в зеркале. Грачёв уже подпрыгивал у двери.

– К молодожёнам должно быть особое отношение. Думаю, что вы с Аллой Валентиновной уже достаточно друг на друга нагляделись. А вот у Лилии Николаевны сердце разорвётся, если Всеволод не явится встретить первый их совместный Новый год…

– Горазд ты настроение портить! – Всеволода отнюдь не прельщала перспектива всю ночь ворковать с Лилией.

– Севыч, уж на что я не люблю бабские сопли, а и у меня душа болит за Лильку, – признался Андрей. – В любом случае, я тебя подвезу к парадному после того, как мы закончим дела. Пойдёмте, мужики, времени мало.

– Ты на машине? – Турчин тоже натянул дублёнку.

На тёмных оконных стёклах что-то посверкивало. Между рамами полз холодок, хотя мороз сегодня и не был особенно сильным.

– Да, я же мотался в область. Конкретно – в Петрокрепость.

Андрей перед зеркалом нахлобучил лисью ушанку, которую вытащил из-под стола.

– И за бензин платил из своего кармана? – нарушил блаженное чаепитие Петренко.

– Пока мы будем разбираться, кому за бензин платить, все бандюки разбегутся. Иваныч, до связи! Всё будет нормалёк. С наступающим тебя, босс!

– Спасибо, и вам всем удачи! – Петренко с каждым попрощался за руку. – С Новым годом вас, ребята, и постарайтесь вернуться целыми. Пожалейте своих родных и близких…

ГЛАВА 2

Пассажиры вишнёвой «пятёрки» наблюдали за тем, как мелькают по бокам Владимирского проспекта расцвеченные гирляндами окна. Саша Турчин увидел свои, и в щёлку между шторами даже заметил ветки наряженной ёлки.

Все молчали. Наконец, Турчин, взволнованный увиденным, поинтересовался:

– Мы куда едем, если не секрет?

– Да какой там секрет?

Андрей круто повернул баранку, заезжая с Кузнечного на улицу Достоевского. Здесь вообще не чувствовалось никакого новогоднего веселья. Сначала отсыревшие, а потом промёрзшие стены домов образовывали мрачные, абсолютно тёмные дворы-колодцы, уставленные круглыми бачками со спрессованным, навсегда позабытым мусором.

– Моя подружка почему-то живёт здесь, хотя могла бы найти себе квартиру и получше.

– Какая ещё подружка? – Грачёв брезгливо выпятил губу. – Любишь ты тёмные переулки, я смотрю. Помнишь, к Надин Галановой ездили? Я тогда едва лоб себе не расшиб.

– Идите прямо за мной.

Андрей жестом пригласил их на выход, а потом запер машину. Из каменного колодца были видны сизые тучи и звёздное небо. Несмотря на то, что январь ещё не начался, здесь воняло кошками. Из окна второго этажа тянуло чьей-то поганой стряпнёй.

– Тут ступеньки, ребята, осторожнее. – Озирский пропустил их в подъезд. – Мою подружку зовут Розалия Петухова. Видочек у неё несколько экстравагантный, так что не обращайте внимания. Очень полезная личность – по крайней мере, для меня.

Лестница оказалась узкая, крутая и тоже вонючая. Грачёв с Турчиным боялись здесь к чему-либо прикоснуться. Озирскому всё было нипочём.

– Знал бы, джинсы надел с курткой!

Всеволод всю дорогу вполголоса матерился и, похоже, находил в этом особое удовольствие. Турчин, не любивший брани и прочих крайностей, подавленно молчал. Ни одна лампочка на всей лестнице не горела. Оставалось только удивляться тому, как Андрей ориентируется в маршах и дверях.

– Кто тут вообще может жить?… – Турчин расстегнул верхние крючки дублёнки, стараясь не задеть прислонённое к обшарпанной стене цинковое корыто. – Разве что персонажи Фёдора Михайловича… Прямо-таки литературный заповедник.

– Сейчас увидишь!

Андрей несколько раз ударил кулаком в дверь, обождал немного и забарабанил снова. Кто-то подошёл с той стороны и замер, прислушиваясь.

– Открой, Розалия, дело есть! – приказал Андрей, склонившись к светящейся щели.

– Андрей? – сварливый скрипучий голос сразу стал приветливым. – Сейчас отворю. Ты один?

– Нет, но за ребят ручаюсь. Впрочем, можешь и не открывать. – Озирский подмигнул своим спутникам. – Я сам потихоньку твою дверь с петель сниму. Эту хазу любой сявка распакует.

– Открываю уже, не скандаль! – сказала хозяйка и через мгновение предстала перед гостями, улыбаясь ртом, беззубым от клыка до клыка.

С загаженной лестницы, напомнившей Грачёву времена операции «Купюра» и мастерскую художника Гаврилова, они попали в довольно-таки зажиточное гнёздышко, увешанное коврами всех размеров и расцветок. Сама Розалия Петухова походила на Бабу-Ягу. Торчащие в разные стороны седые лохмы, ввалившийся рот, острый нос, подбородок в виде китайского яблочка и кустистые, мужские брови вызывали именно такие ассоциации.

– Проходите в комнату, я дверь запру.

– Спасибо.

Андрей бесцеремонно шлёпнулся на застеленный ковром диван, обвёл взглядом комнату.

– Розалия, у тебя только кино снимать про шатёр Чингисхана. Как ты тут не задохнёшься? Купила бы мебель хорошую, а то спишь на раскладушке… Может быть, ты ковры коллекционируешь? Да, я забыл представить хозяйку своим друзьям.

Озирский за руку подвёл Петухову к оперативникам. Она мелко семенила опухшими ногами в валенках с обрезанными голенищами.

– Розалия Елисеевна Петухова, знаменитая попрошайка с Кузнечного рынка. Постой, не встревай! – властно оборвал он Бабу-Ягу. – Как живёт, сами видите. Почти миллионерша, если оценить её ковры. Но иначе здесь никак нельзя – на стенах грибок и сырость, в щели с улицы несёт. Конечно, платит дань бандитам. Знает на рынках всех собак, и они её знают. Меня интересует женщина по имени Роксана, торгующая мясом. По крайней мере, двадцать девятого декабря она стояла вот здесь. – Андрей расправил перед Петуховой листок с планом, нарисованным Курнаковым. – Всё, что узнаешь, сразу же мне расскажешь. Поняла?

– Поняла. Чего ж тут не понять, мил человек? – Розалия Елисеевна сунула в беззубый рот папиросу.

Озирского она не угощала, зная, что он курит другие. То же самое Розалия подумала и относительно его элегантных спутников.

– Значит, Роксана! Запомнила? Не утаивай ничего – мне нужны самые интимные подробности. Ну, спасибо за гостеприимство. С наступающим тебя! Желаю в новом году собирать побольше…

– И тебя также! Всех вас, люди добрые! – Розалия шутовски поклонилась в пояс. – Пойдёмте, провожу вас, а то с непривычки ноги поломаете…

Вниз оказалось идти ещё труднее, чем вверх – стёршиеся ступени буквально выскальзывали из-под ног. Когда наконец-то оказались во дворе, у машины, Турчин облегчённо вздохнул.

– Думаешь, она поможет разыскать торговку? – спросил он у Озирского.

– Не думаю, а уверен. – Андрей открыл дверцу «Жигулёнка». – Её слово железное. Ты не смотри на дурацкий внешний вид. Это – потомственная нищенка. Вроде как «в законе». Никогда нигде не работала, даже в коммунистические времена. Все предки у неё этим промышляли. Розалию гоняли-гоняли с Кузнечного, а она возвращалась, давила на жалость. Волокита продолжалась два года, пока однажды не посетили её квартиру и не увидели эти самые ковры. – Андрей включил зажигание и хохотнул. – Тут гражданку Петухову едва не замели, но я вмешался. Решил, что она будет мне полезней в роли вечной должницы. Пусть себе попрошайничает, собирая по двести-триста рублей в день – услуги её стоят дороже.

– Правильно! – согласился Грачёв, еле отдышавшийся после смрада лестничной клетки. – В её занятиях ничего опасного нет. Впрочем, замолить можно любой грех – надо только остановиться вовремя.

Всеволод имел в виде их общего знакомого Готтхильфа, и Андрей его понял. Еле заметно усмехнувшись, он вывел машину со двора.

– Ничего, только девятый час. Везде успеем, гарантирую.

По улице Марата и Подъездному переулку Озирский выехал на набережную Обводного канала и уже никуда оттуда не сворачивал.

* * *

– В Ульянку едем? – Всеволод торопливо закурил.

Трепеща ноздрями, как необъезженный конь, он, казалось, злился на медлительность автомобиля. «Лада» стремительно и легко несла их вдоль зажатого в камень канала по направлению к Финскому заливу. Андрей вёл машину играючи, как делал абсолютно всё. Он успевал перекурить, послушать переговоры по рации и отдать несколько распоряжений членам своей группы, сидящим в засаде у пивных ларьков на Лесном проспекте.

– Нет, на Гутуевский, – ответил он, немного погодя.

– На Гутуевский? – Турчин даже протёр кожаной перчаткой ветровое стекло.

В обе стороны от Обводного канала уходил проспект Газа, вновь ставший Старо-Петергофским. Оставалось только доехать до речки Екатерингофки и проскочить мост.

– Я там, между прочим, один раз был, – вспомнил Саша. – Чей-то день рождения отмечали в «Бригантине».

– Не чей-то, а мой! – ввернул Грачёв. – Сильно выпил, что ли?

– Извини, – смутился Турчин. – Это, вроде, давно было?

– Допустим, шесть лет назад. Ты тогда из Москвы приехал и познакомил меня с Аллой.

А-а, точно! – обрадовался Турчин. – Прости, совсем из головы вон.

– А ещё супершпионом хотел стать! – поддразнил его Всеволод. – Ты тогда учил всех собравшихся много пить и не пьянеть. Жалел, что у тебя с собой нет оружия, а то бы показал, как стреляют после пол-литра водки настоящие шпионы. Короче, надо рюмку на голову поставить и глаза закрыть, чтобы умирать не так страшно было…

– Да ну тебя! – порозовел в полутьме Турчин. – Неужели я действительно нёс такую ахинею?

– Истинно так! – безжалостно припечатал его Грачёв. – Потом бармен слёзно просил больше тебя не приводить – испугался. Андрей, скоро приедем?

– Минутку ещё потерпеть можешь? – Озирский, прищурившись, смотрел вперёд через расчищенное «дворниками» лобовое стекло.

То, что Озирский даёт осведомителям задания, Турчин понял уже у Петуховой. Теперь агенты будут подчиняться и им – Саша знал этот закон. Подрулив к освещённой изнутри «Бригантине», Озирский нажал на клаксон. Совершенно не обращая внимания на шатающихся вокруг ресторана дюжих пьяных молодцев и хохочущих шлюх, он сигналил и сигналил, пока к автомобилю не подбежал молодой человек с дореволюционными остренькими усиками.

Наклонившись к машине, он сказал:

– С наступающим вас! Нужно что-нибудь?

– И тебя также, – ответил Андрей. – Садись к нам, Витольд, я тебе всё объясню.

Молодой человек, пальцами ослабив затянутый на горле белый шарф и подобрав полы длинного кашемирового пальто, втиснулся на заднее сидение – рядом с Турчиным. Андрей тут же выключил свет в салоне.

– Как поживаешь? – Он протянул Витольду пачку сигарет.

– Да ничего, спасибо.

Парень взял две штучки. Одну он закурил, другую спрятал в карман.

– Работаешь? – хмыкнул Озирский.

– А как же!

– Всё на Кондратьевском?

– Да, пока там фарт идёт, – лаконично объяснил молодой человек.

– Вилениус Витольд Арсеньевич, – представил его Озирский. – О его подвигах расскажу потом, а сейчас дадим-ка ему задание. Только вы пока посидите тут немного. А я схожу, позвоню.

Озирский, выразительно взглянув на коллег, вылез из-за руля и направился к телефонной будке. Публика до того перепилась, что вряд ли могла узнать Андрея, даже если там были его знакомые. Витольд Вилениус задумчиво выпускал колечки дыма из узких ноздрей и был невозмутим, как сфинкс.

Всеволод не выдержал:

– Витольд Арсеньевич…

– Да?… – с готовностью отозвался Вилениус.

– Давайте без обиняков, ладно? Вы, как я понял, не совсем законно добываете хлеб насущный. Не будем вдаваться в детали. Меня сейчас интересует другое – почему вы лично работаете на Андрея? Он вам платит?

Витольд выпустил ещё несколько колечек. Потом протянул руку между двумя передними сидениями – к пепельнице. От него сильно пахло импортным кипарисовым одеколоном.

– Это я ему плачу, добровольно. Долг отдаю.

– За что? – спросил Турчин.

Он сидел, прикрыв глаза, и разноцветные лучики от ярких праздничных огней образовывали причудливый узор.

– Год назад у метро «Пролетарская» моего брата сильно порезали. Шесть ножевых ранений, из них одно – в селезёнку. Не буду рассказывать всю историю, это вам будет не интересно. Конон умирал реально. У нас с ним разные группы крови, к сожалению. Я дал бы ему сколько угодно, но моя не подходила. – Витольд снова затянулся. – У меня, кроме брата, никого больше нет. Это было глухой ночью. Его привезли в больницу. Шарага занюханная, крови вообще никакой, а доноры СПИДа боятся. А тут раз Андрей приехал, какого-то своего ханыгу проведать. Тот при задержании спьяну навернулся вместе с «тачкой» и лежал рядом с братом. «Секунды» уже прошли. По городу не объявишь, что редкая группа требуется. Да и кто даст взрослому жулику?