Империя господина Коровкина

– Любимый, ту путаешь технику и искусство. Ведь Пикассо (они оба говорили Пикáссо, на испанский манер, так как оба сходились во мнении, что имя человека, родившегося в Испании, должно было произноситься по-испански) не очень интересовался именно внешней стороной своих картин, его интересовало только внутреннее содержание.

– Вот это-то и смущало. Как отличить художника просто от того, кто не умеет ничего рисовать и просто мажет чёрт знает как? Поначалу я видел в нем лишь шарлатана, который непонятно каким образом, видимо на той же волне времени, что и Малевич со своим «Квадратом», достиг славы, а потом просто зарабатывал на этом деньги.

– Но?

– Но что? – не поняв, переспросил Александр.

– Как правило с такой интонацией в конце говорят «но» и приводят какой-то новый аргумент, – губки Кати снова коснулись бокала.

– А-а-а, – улыбнулся в ответ Александр, – но потом я познакомился с его ранними картинами, вернее с одной из них и мое отношение к нему изменилось.

«Написанная в самом конец девятнадцатого века «Знание и Милосердие», – проговорила про себя Кати.

– Написанная в самом конец девятнадцатого века, – начал с видом эксперта Александр и на мгновение замолчал, поднимая глаза вверх, к потолку, будто пытаясь отыскать в безграничных просторах своих энциклопедических познаний про живопись наименование той самой первой картины Пикассо, – «Знание и Милосердие».

– Что-то знакомое, – голос Кати звучал всё так же спокойно и непринужденно, легкая улыбка оголяла белоснежные зубы, – и что в ней тебя так поразило? – здесь надо оговориться, что Кати не читала мысли Александра, просто Александр, в силу возраста или каких-либо других своих особенностей, имел свойство говорить про одну и ту же вещь одним и тем же людям по нескольку раз, причем умудрялся зачастую говорить теми же самыми словами и с тем же самым языком жестов, что и до этого. Кати относилась к этому с пониманием, как к чему-то, что неизбежно приходило вместе со старостью. Именно про эту картину, про ее фотографическую точность и свое прозрение он говорил ей уже третий раз, что теперь, учитывая два предыдущих раза, ее уже даже немного веселило.

– А то, что она была написана точно с такой же фотографической точность, что и картины Репина, Седова, Куинджи и прочих. И это значило одно – он действительно умел рисовать! А значит, все те картины уже более поздних периодов, весь этот кубизм его и сюрреализм, не проистекал в нем из простого неумения, а из чего-то другого! Он рисовал так не потому, что не умел, а потому, что не считал уже такую манеру исполнения для себя подходящей!

Весь монолог строился точно так же, как и в прошлый раз. Не подозревая сам об этом, Александр зачастую был похож на какого-то актера, который выучил одну роль, но выучил ее хорошо и теперь везде, куда бы он ни попал, исполнял только ее. Но в этот раз Кати было весело. После поездки и подарков у нее было хорошее настроение, и она решила внести некое разнообразие в эту странную игру. Она помнила, что прошлый раз она спросила его из чего же он проистекал, в ответ на что Александр принялся читать ей долгую и нудную лекцию про то, что это шло от «души», от «сердца» и от каких-то других частей тела. Второй раз слушать всё то же самое ей совершенно не хотелось.

– А не кажется ли тебе, что он действительно был шарлатаном, который нисколько не умел рисовать? – спросила она у него и вдруг весело рассмеялась. Повторить одну и ту же вещь точно с такими же словами было смешно, но когда он повторял это уже третий раз, это уже походило на настоящий сюрреализм. Правда она тут же пожалела о своем непроизвольно вырвавшемся смехе, так как сразу подумала, что он может вспомнить свой предыдущий с ней разговор и даже обидеться на нее за столь не совсем деликатное поведение, но по восторженному виду того (когда он делал из себя эксперта по художественным ценностям, лицо его приобретало какой-то напыщенный пафосный оттенок), она поняла, что он не помнил ничего и ни о чем не догадывался. От этого ей стало еще смешней. Она уже даже представила, как вечером расскажет об этом своей подруге, которая жила между Москвой и Миланом, и с которой они имели обыкновение созваниваться по вечерам, и которую Александр, даже не будучи знакомым, успел возненавидеть всей своей душой, так как очень хорошо догадывался о содержании этих их разговорчиков.

– В случае Пикассо точно нет, – продолжал Александр с таким видом, как будто Пикассо был его соседом по лестничной площадке и собственнолично ему всё про себя рассказывал. Он действительно ничего не помнил и ни о чем не догадывался. Его простодушная в этом вопросе натура приписывала смех Кати скорее шарлатанам, нежели себе, – есть у него, конечно, и дешевые вещи, но есть же и «Герника» (а вот здесь их позиции по произношению не совпали. Александр говорил на русский манер, делая ударение на первый слог (как русский мужлан, со слов Кати), сама же она произносила Герни́ка).

– Да, картина действительно великая, – Кати прекратила смеяться и показала знаком подошедшему официанту, что больше вина ей не надо. – Не удивительно, что в музее Королевы Софии народ ходит только в один зал – тот, где висит она.

– Он сумел нарисовать ее очень вовремя.

– Да, она очень неплохо вписалась в картину Европы того времени. Кстати, многие действительно считают, что он написал ее про Вторую Мировую.

– Да, как многие думают, что «Сталкер» Тарковского это про Чернобыль.

– А что это?

– Фильм.

– Русский?

– Да.

– Я такие не смотрю.

В этот момент появился официант с чеком. Лицо его выражало состояние какой-то рабской услужливости и чем ближе дело подходило к финальному расчету, тем лицо его больше принимало какую-то малиново-мармеладную форму. Казалось, скажи ему Александр сейчас выпрыгнуть из своей одежды и пробежаться по залу, работая своим коротким писюном как пропеллером, он с удовольствием бы это исполнил. И причина такого отношения была достаточно проста – несмотря на свой молодой возраст (ему было не больше двадцати пяти), он обладал незаурядной разборчивостью в этих вопросах и его чуткий взгляд еще на входе подметил на руке товарища из России дорогие часы, и, конечно же, главный атрибут любого богатого сумасброда – молоденькую девушку рядом, которую, судя по кольцам, он еще и сделал своей женой. Эти два фактора сразу сплелись в его голове в важное для его финансового благосостояния умозаключения – старый хер был при деньгах и был не прочь их тратить. Ради того, чтобы угодить ему, он даже вспомнил и тут же выложил какое-то выражение по-русски (что-то из Горького или из какой-то рекламы), чтобы уж наверняка растрогать это холодное сибирское сердце, закаленное водкой и гуляющими по улицам медведями, но ни Кати, ни Александр не поняли ровным счетом ничего.

– Понимаешь, о чем он? —тихо спросила Кати у Александра. Русское произношение официанта, действительно, было настолько плохим, что больше напоминало речь жителя планеты Ка-Пэкс, который вдруг заговорил по-украински.

– Видимо что-то по древне-андорски, – так же тихо ответил Александр и всунул в кожаную книжечку официанта, не проверяя чек, две купюры номиналом по сто Евро каждая. – Молодец, друг, постарался. Получи отработанное!

Официант этого только и ждал. Без излишних дальнейших стараний он проговорил лаконично «thank you, sir 26» и быстро удалился. Александр же, старательно прочистив передний ряд зубов зубочисткой, снова вернулся к прежней теме.

– Насчет «Герники» и войны, кстати. Я слышал одну интересную легенду, – начал он. Кати не помнила, чтобы он рассказывал ей когда-то какую-то легенду про Гернику и даже отложила в сторону свой Айфон, в который полезла, воспользовавшись паузой в разговоре.

– Что за легенда?

– Ну ты знаешь, что большую часть своей жизни Пикассо прожил во Франции, в Париже, – Александр снова откинулся в кресле и лицо его приняло прежнее экспертное выражение. – Когда Францию оккупировали немцы в самом начале войны, один из немецких офицеров, видимо поклонник изобразительного искусства, узнав от кого-то там о том, что где-то неподалеку живет великий художник, автор знаменитой картины, которая прошумела на весь свет, решил наведаться к нему и, так сказать, свести знакомства. Он пришел к нему в студию, позвал к себе Пикассо и показал ему фотографию картины, которую принес с собой. «Это сделали вы?», – спросил офицер у Пикассо, – здесь Александр остановился, выдерживая для драматизма паузу. – «Нет, – ответил ему Пикассо, – это сделали вы!»

Кати улыбнулась. История показалась ей красивой, но совсем не правдоподобной.

– Это легенда и не больше, как мне кажется. Пикассо в моих глазах это прежде всего художник, но никак не борец с фашизмом.

– Когда ты настолько знаменит, ты можешь себе позволить дерзости даже с врагами, – проговорил нехотя Александр и тут же отмахнулся от вернувшегося официанта, – keep the change 27!

– Я не думаю, что всё было именно так. Если эта встреча и была в действительности, там присутствовали только два человека. Кто рассказал эту легенду? Немецкий офицер? Сомневаюсь, уж слишком это было не в духе арийцев. Ну а если рассказал Пикассо, – Кати поднялась с кресла и накинула себе на плечи тонкую кофту, – то это не самый достоверный источник.

– Не веришь в силу его сопротивления? – с улыбкой проговорил Александр, открывая перед Кати дверь на улицу. Теплый воздух, наполненный ароматом цветов, приятно касался их лиц.

– Сопротивление тогда было по другую сторону Европы, – уже безо всякой улыбки отвечала ему Кати, – во Франции же люди боялись биться даже словами.

Александр хотел ей что-то возразить, но подумал и решил эту идею оставить. Поэтому несколько минут они шли в тишине. Был уже вечер и на улице стремительно темнело. Солнце уже давно скрылось за горизонтом и тусклые, мерцающие звезды повылезали на небе. Час еще был совсем не поздний, но в этом небольшом приграничном городишке, вернее даже не городишке, а поселке городского типа, как называли они это там, на родине, на улицах уже не было ни души. Все спали, сидели дома или просто провалились куда-то под землю, как почти всегда это бывает с небольшими городками в Европе лишь только стрелка часов переползает за девять вечера.

– Слушай, – Александр заговорил первым, – через пару недель, дней на десять, мне надо будет съездить в Питер. Пара дел, которые требуют присутствия.

Они проходили мимо скамейки, окруженной клумбами с яркими цветами. Кати подошла к ней и молча на нее опустилась. Александр поспешно сел рядом.

– А как же Америка? – спросила она, рассматривая вечерний холмистый пейзаж, как на ладони расстилавшийся с этой видовой площадки. – Ведь мы же туда вроде как собирались.

– Америка никуда не денется! Я вернусь, и мы сразу туда поедем.

– А что за дела в России? – спросила она голосом, в котором Александр уловил уже какое-то легкое недовольство.

– Да ничего особенного, пара дел, которыми надо лично заняться, да и на охоту смотаемся. Ты же знаешь, раз в году, летом, у нас это традиция!

– И если я скажу, что хочу ехать с тобой на эту охоту, ты опять скажешь мне «нет»? В каком-то роде это тоже уже традиция.

Александр предвидел заранее такой поворот разговора.

– Ты видела прогноз, Кейт? Там будет двенадцать градусов тепла и постоянные дожди. Ты как-то идеализируешь всё это. Тебе кажется, что это что-то вроде пляжного отдыха, где ты сидишь целый день под солнцем и только расслабляешься, но это не так! – здесь Александр протянул руку и нежно обнял ее за плечи, – охота это сырость, грязь, холод. А комары! Это вообще отдельная история. Это в Питере и области комаров мало, а в Карелии их как в Сибири! И явно не такие изысканные и культурные, как в Питере. Вся эта грязь не для тебя, ты существо нежное…

– Существо? – удивилась Кати, впрочем, уже без злобы и больше для видимости.

– Ну ты поняла, о чем я! Я не хочу, чтобы ты простудилась там или тебя бы кабан там покусал. Ведь охота это тоже не шутка. Михину собаку прошлый раз кабан задрал прямо у нас на глазах и это притом, что он уже раненый был. Останься в Барселоне с детьми. А я быстро. Неделя с небольшим – это максимум. Больше там делать нечего!

– А в прошлом году ты говорил, что в этом посмотришь.

– И я посмотрел, Кати, честно. Ну надо оно тебе?!

– Пожалуй, что и нет, – она ответила ему не сразу и в знак того, что она наконец-то смирилась с очередным отказом, положила голову ему на плечо. Александр же с силой сжал в своей большой и уже морщинистой руке ее тоненькую ручку. Ему казалось, он знал ее хорошо: она любила тепло, социальные сети, дорогую одежду, элитную косметику и завистливые взгляды себе вслед. Почему она так хотела ехать с ним, причем второй уже раз подряд? Может блефовала? Может таким образом она хотела показать ему свою преданность и то, что она, как жена декабриста, готова была поехать за своим избранным чуть ли ни на край света? Блеф или правда? Эх, если бы он только мог залезть внутрь ее и понять, что творилось в этой ее красивой головке, что пряталось от него за этой завесой красивых глаз, касаний и слов. А что если повернуться к ней сейчас и прямо в лоб сказать, «поехали! давай!» Поедет или нет?! Вот это будет хороший тест на верность. Может согласится, может нет, а может скажет, что да, а потом, за пару дней до вылета вдруг слегка «приболеет».

Это странное чувство охватило его тогда с такой силой, что он готов был уже встать, потянуть ее за руку и сказать: «да!» и «поехали!» Он действительно хотел, чтобы когда-нибудь она ступила с ним на этот остров, чтобы была всё это время рядом, чтобы она точно так же, как и он, держала в руках карабин, чтобы смотрела на жертву сквозь прицел, чтобы касалась своим тоненьким пальчиком спускового крючка мощного оружия, может быть даже нажала его, может быть даже убила! Но это были иллюзии и планы, то, что было лишь целью какой-то отдаленной перспективы на будущее. Но нет! Мысли его остались лишь мыслями. А что, если согласится? Ведь их охота была вещью личной и даже интимной. Охота была делом сугубо семейным, а ее, несмотря на красивое личико, своей настоящей семьей он все-таки пока ещё не считал.

5.

– Ну что, расслабляемся?

Голос сзади прозвучал громко и недружелюбно. Молодой человек нехотя повернулся, имея на лице явное желание отправить эту особь, бесцеремонно влезавшую в его личное пространство куда-нибудь на хутор ко всем половым чертям, но вид полицейской формы и значок патруля на груди, мгновенно остудил его пыл.

– Типа того, командир, – проговорил он недовольно, пытаясь запрятать открытую бутылку пива себе под куртку, но один из полицейских, сержант, заметил это и причмокивая покачал головой.

– Не надо так делать, уважаемый! Ведь прольётся пивко-то, стирать придется! А то, не дай бог, жена или матушка еще учует…

Молодой человек послушался совета служителя порядка и оставил эти жалкие попытки скрыть орудие преступления. Он достал бутылку из-под куртки, и не стесняясь больше своей новой компании, сделал большой глоток.

– Прогуляться вот перед сном решил мальца. Морской воздух, чайки там и всё такое! Врачи говорят для психического здоровья полезно!.. Карма, говорят, улучшается!

– Поссать посреди улицы тоже карму улучшает? – проговорил старший из них по званию, лейтенант.

– Дак я и не ссал, это я так… просто постоял там.

– С членом в руке постоял! Красава! Ну а с пивом что? Зовут-то как?

– Степан Разин.

– Тебя зовут как?

– Андрей.

– И где ты купил Степана Разина, Андрей? – спросил его третий полицейский, старший сержант, в лице которого было что-то южное.

– У черножопых, тут, на углу… – смотря ему прямо в лицо с какой-то дерзостью, ответил Андрей.

Старший сержант недовольно нахмурился, лейтенант же пристально посмотрел на Андрея.

– Не порядок пивко-то пить в общественных местах, гражданин!.. Преступление в наши несвободные времена!

– А, собственно, – Андрей поднял бутылку, приложил ее к губам и остатки пива быстро перетекли ему в рот, – кто пьет-то? Бутылочка-то, опа! Пустая!

– Молодец, Копперфильд!.. – засмеялся лейтенант и в смехе этом было в этот раз что-то естественное и натуральное. – Давай сюда документы, протокол будем составлять!

– Нет документов, командир. Не ношу с собой. Боюсь украдут. Ведь полиция в наше время, командир, вместо поиска преступников, херней всякой занимается! – при этих словах он смачно сплюнул в сторону и со звоном поставил бутылку на асфальт.

– Ну тогда поехали с нами, покажем тебе, чем полиция занимается.

– Куда?

– Туда, куда надо! Собирайся! – проговорил ему старший сержант с южными чертами лица. – Пустую бутылку тоже с собой прихвати, там тебе она пригодится!

– Да ладно, лейтёха! – Андрей заговорил громче. Теперь он обращался исключительно к лейтенанту. Его громкий и уже напряжённый голос привлек внимание многих, в том числе и немолодой интеллигентной пары, рядом с которой он имел тогда неосторожность громко отрыгнуть. Они остановились метрах в двадцати от него и с каким-то особым потаенным удовлетворением начали смотреть на эту воплощавшуюся в жизнь справедливость. – Чё вы до меня-то докопались? Не западло вам меня морщить? Вон пацаны там тоже бухают и чего?!

Лейтенанта покоробило от «лейтёхи», «докопались» и «западло». У него появилось дикое желание впечатать этому красавчику ботинком в лицо, но он смог подавить в себе это желание, по крайней мере здесь, на глазах у всех, и лишь тихо проговорил сержанту: «в машину его». Старший сержант и его напарник только этого и ждали. Они вмиг подскочили к нарушителю и «приняли» его под руки. Андрей было тряхнул плечами, пытаясь освободиться, но силы были неравными и через минуту с небольшим он уже сидел на заднем сиденье козелка, подпираемый двумя мясистыми плечами.

– Да ладно, мужики, чё вы быка-то включаете?! Пивка хлебнул и всё. Я что, докопался до кого-то, а? Отпустите, мужики, не буду больше, ну… бывает, согласен, накосячил, закон там нарушил. Я же так, по-тихому, почти никто не видел. Отпустите, а?

– Мы тебе не мужики, гнида, сейчас я тебе как… – процедил ему сквозь зубы полицейский южной внешности.

– Заур! – окрикнул его лейтенант и полицейский замолчал. Андрей же продолжал:

– Ладно, милиционеры или как вас там, отпустите, а? У меня есть там пара сотенев с собой, давайте по-любовному разойдемся, а?! – голос Андрея уже не звучал так дерзко, как в самом начале и в нем уже был слышен страх.

– За пиво и за то, что отлил где не положено, тебе штраф тысячу рублей будет, а за взятку можешь на пять лет сесть, этого хочешь? – вопросом ответил ему лейтенант.

– Пара сотен! – засмеялся младший сержант. – За пару сотен ты себе пива даже нормального не купить!..

– Херня! – отрезал ему Андрей, – я за полтос купил!

– Живешь-то где?

– А тут, рядом, улица Доблести.

– Дом?

– Зеленый такой… девять этажей. Номер забыл…

– Не местный что ли?

– С Петрика.

– Петрозаводска?

– Петропавловска.

– Это на Камчатке который?

– Ну.

– Далеко заехал. А здесь что делаешь?

– Сел не в тот автобус.

– Чего?

– Деньги, говорю, зарабатываю.

– И чем зарабатываешь?

– Руками, ясно чем.

Лейтенант обернулся к нему и посмотрел с язвительной улыбкой ему в лицо.

– По физиономии и видно, что не головой. Делаешь-то что?

– Ремонты там по дому всякие! Плитку кладу, обои там, потолки и всё такое.

Вскоре полицейский автомобиль подъехал к невысокому трехэтажному зданию с решетками на окнах.

– Э-э-э! Не спать мне тут! – сержант толкнул Андрей в плечо. – Давай на выход, шевели жопой!

Андрей нехотя вылез, потирая лицо ладонью.

– Давай, за лейтенантом! – процедил ему сзади Заур и сильно толкнул в спину, в сторону входа.

Они прошли несколько коридоров и вошли в помещение, общей площадью метров тридцать с небольшим. За столом, в майорских погонах, сидел человек лет пятидесяти пяти с усами и в очках, он не спеша просматривал какие-то бумаги, которые лежали пачкой на столе.

– Это кто? – спросил он нехотя, по виду Андрея и по пустой бутылке, которую он продолжал сжимать в руке, видимо сразу догадываясь о составе его преступления.

– Андрей меня зовут, товарищ…

– Тебя что ли спрашивают? – прервал его лейтенант. – Сначала пописал, товарищ майор, посреди улицы, а потом залез на забор и пиво там пить стал! Документов нет…

– То есть как залез на забор и пиво стал пить? – майор снял очки, положил их на бумаги перед собой и удивленно посмотрел на задержанного.

– Ну… залез на забор и пил. Задницей в смысле… Ну, забор этот, ограждение, в смысле… такое не высокое.

– То, что ты пописать решил это я себе хоть как-то объяснить могу. Ну а на забор-то ты с пивом зачем полез? Ты ведь не против, что я на «ты» так сразу?

– Да ладно, чё там, норм, конечно! – Андрей широко улыбнулся. Майор этот почему-то сразу показался ему по виду нормальным мужиком и скованность его, длившаяся целые несколько секунд, мгновенно прошла. – Да шел тут… товарищ…

– Майор.

– Товарищ майор, шел тут вечером, настроение никакущее, думаю, дай пивка хоть возьму. Тут, понимаете, дело такое. Расстался с теткой своей, в общем… скверное настроение там…

– С теткой?

– Ну с бабой… с девушкой! – для убедительности, Андрей показал какой-то жест, отдаленно описывающий форму гитары.

– И что же ты натворил, что тебя женщина бросила?

– Да ничего! Нового себе нашла… дебила. За телефон ему продалась. Айфон. На рынке купил ей какой-то бэушный, это сразу видно. Послала меня, в общем, ко всем собачьим чертям. Мужик я, говорит, дерьмовый. Денег нет, мозгов тоже. Потратила, говорит, на тебя несколько месяцев своей жизни, лучше бы, говорит, вязать научилась или блог завела. Вали, говорит, к чёрту из моего дома. Ну вот я вышел от нее, весь как… дерьмом полит… Нажраться хотел, думаю блин, пойду ухайдакаюсь в говнину, да на машине надо утром завтра ехать. Ваш брат же в этом деле суров и… и жаден… В общем… решил пивка взять, ну так, душу хоть как-то отвести. А то чё-т тяжело, товарищ командир, на душе так погано, как будто стая собак туда, прям по самые гланды нагадила.

– И что, эта твоя женщина красивой была?

– Да какое, командир… то есть майор, – здесь Андрей засмеялся и даже прихрюкнул, – жирная, усатая свинья и… и блядина в добавок! – при этих его словах оба сержанта прыснули со смеха, лейтенант глупо улыбнулся, а майор окончательно отложил бумаги в сторону и прищурил глаза, пытаясь лучше рассмотреть этого кадра, который таким необычном образом разукрасил эту скучную ночную смену.

– Так, может это и к лучшему, Андрюша? Ты меня извини, конечно, может сердце твое, как говорят, целиком и полностью этой даме принадлежит, но, ведь, с усами, как ты выражаешься, это уж… какой-то поручик Ржевский, ей богу, получается! Это уж, наверное, слишком!

– Да я и не парюсь особенно! – проговорил Андрей тихо и задумчиво, но вдруг лицо его быстро преобразилось и он громко рассмеялся. Он без особой церемонности подошел к столу майора и плюхнулся на стул рядом. – Я ее тоже нормально послал. Уродина ты, говорю. Усы у тебя, говорю, как у командира кавалерийских войск и рожа у тебя, говорю, такая, как будто с банки свиной тушенки срисовывали. И Айфон твой, говорю, говно американское! До-о-олго терпела! Сидела улыбалась такая, типа всё похер. Но как про Айфон ей сказал, вот тут-то ее дерьмом и прорвало! Визжала как свинья. Но дура, хер ли! Мозгов нет. И это… не воспитанная такая, ваще нихера. Но в жопу ее! Чё говорить теперь о ней. Закончил я с ней. Я уж… по правде сказать вам на ухо, майор, и сам тут посматривать по сторонам уже пару неделек как стал. Ну и подыскал уже тут себе другую тёлочку. Поумнее будет мальца, это уж точно.

– И симпатичнее? Ну, по части усов по крайней мере? Бреется?..

– Да… наверное!

– Наверное?

– Не видел пока, но вроде там даже что-то такое… – и Андрей снова показал руками гитару. В этот раз медленнее и гораздо выразительнее.

– То есть, как не видел? По телефону что ли общались?

– В интернете. Фоточку там скинула, но со спины. Лица не видно, но лицо у женщины разве главное? – здесь Андрей снова прихрюкнул, отчего у него даже выдавилась изо рта слюна, которую он поспешил смахнуть на пол, а остатки вытереть рукавом. – Вроде такая ничё себе. Попка такая, ножки, всё там типа на месте…

– Ну уж ты можешь нам в такие подробности не вдаваться. Но, постой, кроме интернета ваши эти знакомства как-то в дальнейшем материализуются?

– Да, завтра! Завтра, мать их, и реализуются! – Андрей бросил взгляд на настенные часы, которые показывали уже начало третьего. – То есть, сегодня уже, получается. Уже скоро, получается. Договорились встретиться с ней побазарить там чё да как, присмотреться.

– Где?

– То есть чё где?

– Встретиться договорились где?