bannerbanner
Культ праха
Культ прахаполная версия

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 11

– Да, Вугго очень злой, – констатировал Руди, – но я помогу тебе. Бери четверть из моей доли.

– Ты уверен, что готов со мной поделиться? – оживлённо спросил Уллиграссор.

– Абсолютно. Не сомневаюсь, что смогу продержаться и без четверти этого, скажем так, неаппетитного куска. Я не привык к такой еде. Иногда мне проще голодать, чем есть. Не пропадать же добру.

Он отрезал чуть больше четверти предназначенной для его нужд оленины и положил жирный кусок в заранее протянутую Уллиграссором руку. Благодарность Уллиграссора возродила в Руди такую необходимую для него веру в то, что он не плохой человек. На время, уныние покинуло его. Оказалось, можно обрести радость, даруя её другому. Остальные странники не разделяли их приподнятого настроения, глядя на всё происходящее со спокойствием, и как показалось Руди, с огромным разочарованием. Но не только это его смущало.

Изо дня в день их оседлого ожидания нового пути, Руди недоумевал, глядя, как урна с прахом Авроры, лежала в стороне, за грудой камней. В местах, откуда он был родом, так обращались с отбросами. Пока каждый из них находил убежище внутри собственного купола, урна находилась под открытым небом. После череды «шалости ветряных духов», общепризнанная ценность была почти утеряна, погребённая под толщей белесой пыли.

Будучи абсолютно убеждённым, что урна странникам больше не нужна, Руди поспешил вернуть себе то, что изначально принадлежало только ему. Когда урна оказалась в его руках, он расплакался, как когда-то плакал маленький, обиженный на весь мир, милый мальчишка Рудольф-младший.

Его душила горькая обида. Урна, в которой покоился прах его любимой, с тех пор, как он перестал за ней следить, утратила прекрасный вид и лишилась уникального декора, за который было уплачено двойную цену. Эксклюзивное изделие выглядело ничуть не краше ржавой консервной банки. Вопреки клятвам, данным друг другу и Альель, странники не дорожили тем, что так грубо отняли у Руди.

Он ошибся. Как только урна оказалась в его руках, Гальягуд гневно приказал оставить её там, где она была ими оставлена.

– Почему?! – недоумевал Руди.

– Это забота Уллиграссора. Он нашёл урну и ему положено быть её хранителем, – ответил Муниярд.

– Если это так, то он пренебрегает своим долгом! – кричал Руди.

– Поговори с ним, – сказал Силгур, – он называет себя твоим другом, а это значит, что к твоим словам он должен относиться серьёзно. Как друг, вразуми его.

– Но я могу взять на себя его ответственность! Под моим присмотром урна сохранится в целостности. Только я готов беречь её! Только для меня она важна!

– Ты можешь брать на себя чужую ответственность в другом месте, но только не здесь, – возражал Гальягуд, – ответственность Уллиграссора лежит на его совести, а тебе я советую бережнее относиться к своей совести и не растрачивать её, прикрывая чужие долги.

Понимая, что его голос не имел никакой силы среди странников, Руди решил поговорить с Уллиграссором, дабы убедить того передать ему свою заботу хранить урну. Уллиграссора нигде не было. Он обладал завидным умением исчезать. Чтобы отыскать такого ловкача, требовалось посвятить время на упорные поиски, соглашаясь на игру хитреца. Руди всё еще оставался слаб. Усталость оказалась сильнее цели. И именно в тот момент, когда Руди смирился и принял данность без борьбы, весёлый Уллиграссор моментально объявился.

Тем временем, Вуррн подошёл к мирно лежащему Мигурноку, и принялся сильно пинать брата, дабы вернуть хитреца из мира неописуемо прекрасных грёз к реальности. Его импульсивное и весьма жестокое поведение не поддавалось никакому пониманию тех, кто безучастно наблюдали за этим со стороны. Ни для кого не было секретом, что Вуррн не раз просил у Мигурнока капли волшебного питья и весьма охотно покидал пределы опостылевшей ему реальности. Но как бы то ни было, настроение Гальягуда воздействовало на него куда сильнее, чем голос собственной совести.

– Оставь его, – вновь оживился Рарон, – он ничего тебе не сделал.

– В том-то всё и дело, – сквозь зубы процедил Вуррн.

– В чём? – спросил Рарон.

– Он ничего не делает! Лежит, словно туша тюленя!

– А что он должен делать?

– Хоть что-нибудь! – рассвирепел Вуррн.

– Так или иначе, хоть что-нибудь он делает. Не гневайся на него за то, что он отыскал путь к блаженству, и не боится наслаждаться тем, что ему удалось обрести.

– Это иллюзия!

– Никому из нас это не мешает. Оставь его.

Вуррн уступил Рарону, но не отказался от противостояния с Мигурноком. Довольствуясь малым, он желал, чтобы суд времени установил, кто же из них прав, и был готов ждать справедливого решения, даже если на это уйдут годы.

Мигурнок, причудливый образ которого вызывал у Руди много вопросов, оставался в покое и в счастливом неведении о том, что ради него впервые вступили в спор его братья. Не вернулся к реальности он и в момент появления Сларгарта, чего не случалось раньше. Понимая это, Рарон сам подошёл к Мигурноку, достал все его снадобья и с разочарованием обнаружил, что необходимого в эту минуту питья осталось в количестве нескольких капель.


Самым ненавистным отрезком пути для Сларгарта была Белая пустошь. Десятки раз она появлялась ниоткуда в тех направлениях, где раньше её никогда не было, и подбрасывала страннику тяжёлые испытания. Небольшая и открытая, словно призрак, Белая пустошь мгновенно возникала на новом месте и так же мгновенно оттуда исчезала. Даже сын Великого Духа мог найти свою смерть под её холодным покровом, ибо Белая пустошь была первым творением Альель.

Ступив на ослепительно белую землю, из которой, при любом шорохе поднимались облака густой пыли, Сларгарт помнил о необходимых девяти тысячах шагов, пройдя которые он окажется в безопасности, у Мглистых холмов, недалеко от места Альель. Напряжение от воспоминаний того, чем мучила его в прошлый раз роковая Белая пустошь, вызывало в нём желание что есть сил бежать в сторону Мглистых холмов, но он помнил одно из условий перемещения по Белой пустоши: чем стремительнее будет его ход – тем быстрее начнёт действовать новая опасность. Однажды, он совершил ошибку и поддался природному желанию. Тогда угрозу для него представлял он сам. В свирепом противнике он увидел все свои качества. Подвергаясь жестокому нападению, Сларгарт пытался взять контроль над тем, кто представлял его сущность, но противник не поддавался. И только вспомнив о своём уязвимом месте, которое он всячески отрицал до этого момента, после признания единственной собственной слабости, ему удалось вырваться из поединка, сумев выбежать за пределы Белой пустоши. С тех пор Сларгарт не забывал о своей уязвимости, но держал это в тайне от тех, кто на него полагался.

На обратном пути к братьям, Сларгарт потерял бдительность. Белая пустошь встретила его обезоруживающей пустотой. На Сларгарта не набрасывались чудовища, опасные хищники, свирепые враги и даже он сам. Перед ним простиралось пространство тишины, спокойствия и мягкого сияния. Сларгарт не воспринимал всё то, что предстало его взору, как мир и добро. Самая большая опасность скрывается в безоговорочно хороших условиях. Тихо проходя шаг за шагом, Сларгарт озирался по сторонам, будучи в полной готовности жёстко отразить внезапное нападение, но вокруг него ничего не происходило.

Преодолев половину пути, Сларгарт остановился. Сзади доносился скрипучий звук чьих-то неуверенных шагов. Обернувшись, Сларгарт застыл на месте. Впервые за всё время, в Белой пустоши он повстречал женщину. Красивая, с правильными чертами лица и выразительными синими, подобно Гальгийскому айсбергу, глазами, она смотрела на него по-доброму, и, казалось, что в искренности её добродушия не могло быть никаких сомнений. Хрупкая и безоружная, она не могла представлять опасности для одного из сильнейших странников, но Сларгарт решил не поддаваться первому впечатлению, которое всё же его сильно потрясло. Он продолжил путь, сопротивляясь желанию ускориться.

Спустя считанные мгновения они сравнялись. Красивая женщина шла рядом по правую сторону, ничего не говоря. Накопленное напряжение усложняло движения Сларгарта. Сковывающий холод напоминал ему о его беспомощности. За бесконечно белой землей не было видно заветных Мглистых холмов. А рядом тихо шла она, и он не понимал, что ей было нужно. Её близость вызывала в нём острое возбуждение разума и неизвестное ему чувство ноющей боли в центре груди.

Сларгарту хотелось смотреть на неё – она ему сразу понравилась и с первого взгляда задела в нём переживания, которые не были в почете среди странников. Ему хотелось обратиться к ней, предлагая свою защиту, и точно так же ему хотелось обратиться к ней, прося её защиты. Противоречивые мысли, словно копья, пронзали его разум и мука, уготованная для него Белой пустошью, обрела свою подлинную силу. Но сын Великого Духа Альель не мог поддаться обворожительной уловке. Не предавая свою цель в угоду собственному желанию, он шёл уверенно и не смотрел в сторону красивой женщины.

Расстояние казалось бесконечным, чего нельзя было сказать о силах Сларгарта. Сын Альель, которого Отец создал великим следопытом и самым выносливым из странников, в пределах Белой пустоши был вынужден справляться и с собственной слабостью. Ему стало больно дышать, больно смотреть, но даже это не могло сравниться с болью, которую вызывал каждый пройденный им шаг. Белая пустошь была безжалостна с теми, кто в ней оказывался, особенно – если это любимые дети Альель.

Красивой женщине было так же тяжело, но она безмолвно продолжала следовать рядом с ним. Её молчание нагнетало в сознании Сларгарта самые разные, чаще всего ужасные мысли. Она ему нравилась, как никто из всех, кого он знал. В нём проснулось особенное отношение к женщине, настолько поразившей его некогда невозмутимый дух. С ужасом, Сларгарт осознал, что в глубине своей души он мечтал выйти из Белой пустоши вместе с ней, чтобы в пределах Лальдируфф, где его сила и возможности были безграничными, он взял её под свою опеку и разделил с ней свой путь домой. Казалось, что перед ним возникла мечта, о которой он когда-то забыл.

Какими бы светлыми и благородными не были его помыслы, он отчётливо понимал, что в данный момент им овладевают коварные иллюзии. Он пытался обмануть себя в том, что желает избавиться от её присутствия. Мысленно проговаривая: «Исчезни!» бесчисленное количество раз, Сларгарт желал, чтобы она осталась.

За горизонтом показались мглистые горы. Увидев их, Сларгарт ощутил заслуженное облегчение. Но как только до выхода из Белой пустоши осталось семнадцать шагов, он потерял самообладание. Ему казалось, что именно на последнем отрезке пути та, которая смогла очаровать его своей прелестью тогда, сейчас его безжалостно погубит. В порыве гнева и отчаяния, он бросился на красивую женщину, намереваясь её задушить. Она не сопротивлялась. Вокруг всё так же не было никакой опасности. Красивая женщина быстро потеряла силы, которых ей и так недоставало. Страх, растерянность и стыд за свой поступок заставили Сларгарта бежать. Бросив её, он преодолел оставшиеся шаги быстрее ветра. Перед тем, как сделать последний шаг, Сларгарт не выдержал и обернулся. Красивая женщина лежала, похожая на раненого оленёнка, и было неясно – жива она или мертва.


В трёх милях от нового временного пристанища странников располагалось малочисленное селение Гунгов. Подсматривая за ними, чтобы отметить какие-либо перемены, Вугго наблюдал неизменную картину их существования. Подобно паразитам, Гунги разбились на сотни маленьких групп, заселивших всё побережье Лальдируфф. Шустрые, небольшие, но хорошо развитые человечки были признаны великими добытчиками щедрых даров Большой воды, однако их промысел нёс сомнительную пользу. Те самые дары, которыми Большая вода делилась со всем миром, Гунги отдавали за особую, часто непомерную плату. Со временем стало понятно, что никто из народов и племён Лальдируфф не мог позволить себе взаимодействие с Гунгами. Требования Гунгов основывались не на потребности или выгоде – они опирались на больную блажь, размаху которой не было предела.

У странников не было другого выхода – их путь пролегал через прибрежное поселение. Взаимодействие великой цели и мелочной блажи представлялось неизбежным. Прежде странники уже встречались с Гунгами, но даже мудрецы Силгур и Муниярд не смогли договориться с безумцами. Позднее выяснилось, что с ними нужно было договариваться любой ценой. Для следующих общин, встреча с которыми являлась неотъемлемой частью пути странников, были жизненно важны ресурсы, которые водились только у великих добытчиков даров Большой воды. Сохраняя безопасную дистанцию, Вугго следил за Гунгами, дабы разузнать, какими способами или уловками можно воздействовать на тех, кто абсолютно ничего не ценят.

Великие добытчики давно позабыли о своём промысле. В стороне от их селения лежали скелеты и гниющие останки больших и маленьких китов. Как истинный охотник, Вугго заметил, что этот убой был бессмысленным. Убитые дети Большой воды просто сгнивали, не принеся нуждающемуся человеку хотя бы какой-нибудь пользы.

Гунги постоянно задирали друг друга. Каждый истерично требовал к себе внимания. За всё время, пока Вугго наблюдал за ними, почти каждый из них плакал или бился в страшном припадке. Молодые и старые, сильные и слабые, главные и ничтожные – все одинаково мучились и одинаково мучили друг друга. Вугго больше не мог на это смотреть.

Три мили обратной дороги требовали от него моральных усилий. Вугго был опустошён и готов остановиться, желая упасть навзничь и заплакать, проиграв свой главный бой с отчаянием. Самого грозного и сильного сына Альель окончательно обессилило истощение его подлинного духа.

Пока в остальном мире взращивались и погибали сотни поколений, странники шли и искали своё место. С самого начала их существования, они понимали, что у них есть дом, но они в нём ни разу не были. Бесконечные поиски для Вугго начали терять свой сакральный смысл. Каждые встреченные племена вызывали в нём чувство ненависти к ним, к Великому Духу и к самому себе. Даже безумные Гунги нашли своё место. Самые ужасные народы имели пристанище. Воодушевляющая вера Вугго в то, что однажды их путь счастливо завершится, была им проклята.

Приближаясь к временному пристанищу, он увидел первую за десятки лет реальную угрозу. Вокруг свежих оленьих туш ходил невиданный ранее зверь. Огромный и лохматый волк тащил самую большую тушу. Вугго полагал, что ему было известно обо всех живых существах, населяющих Лальдируфф, но такое страшилище он никогда не видел и ничего не знал ни об этом волке, ни о его силе.

Основываясь на своём опыте, он предполагал, что до следующего привала Великий Отец не даст ему оленьих туш. Пытаясь предотвратить беду, Вугго бросился в схватку с противником, сила которого была равной или превосходила его собственную. Высвободив свой гнев, Вугго сражался свирепо и беспощадно. На его удивление, реакция волка отличалась от той, к которой он привык, имея дело с дикими животными.

Волк уворачивался от нападений не инстинктивно, а разумно. Обладая явным превосходством по силе и в умении убивать, зверь не причинял Вугго увечий. В странной схватке не было победителя. Необъяснимым для Вугго образом, волк вырвался и убежал к южным сопкам. И только после того, когда стало понятно, что зверь не вернётся, истинный охотник увидел на своих руках кровь.


– Сейчас там много крови, и она везде, – молвил Силгур, – но это крошечная капля в сравнении с морем, которое захлестнёт всех беспечных и себялюбивых в будущем.

– Раньше они платили своей и чужой кровью за ложь во благо, которая на самом деле была ложью подлинного зла, – молвил Муниярд, – сейчас они могут платить тем же, но уже за реальные возможности и блага. Мы можем осуждать то, какими рождаются их стремления, но есть ли в этом смысл?

– Я осуждаю человечество, но не человечность, – молвил Силгур, – и так будет всегда. Человечности становится всё меньше и меньше. Этот великий дар всегда был неудобен для людей. Человечество оскверняет человечность. Мой суд не самый страшный. Мой суд – ничто. Суд будущего всем воздаст по сути. И только в этом есть смысл. Будущее позволит им наказывать самих себя. Мудрость времени – мудрость бытия.

Силгур и Муниярд не замечали, что позади них тихонько следовал Руди, и, словно заворожённый, слушал их необыкновенную беседу.

– Скоро настанет время, когда они позволят грабить и убивать себя на справедливых основаниях, – молвил Силгур, – забывая о том, что из поколения в поколение не справедливость решает вместо человека, а человек решает вместо справедливости. Многие предпочтут отдать себя в жертву тем, для кого справедливость приравнивается к жажде уничтожать всё вокруг.

– И появится человек, которому вздумается вершить чужие судьбы, выкорчёвывая ненужные корни древа истории, – молвил Муниярд, – подрезая живые, но ненужные ему побеги, поливая его – сначала слезами радости, затем слезами горя и удобряя почву кровью тех, кто ему доверяет.

– У него будет достойная компания из таких же вершителей, – молвил Силгур, – их появится больше, чем должно. Баланс будет нарушен.

– И когда возросшая сила помутит этому человеку и без того загрязнённый рассудок, он внезапно создаст для себя мечту, в которую вложит нищету собственной души. Не успев осознать своё искажённое творение, он поспешит воплотить его в жизнь, минуя общий строй, незыблемые правила и принципы справедливости, – заключил Муниярд.

– Игнорируя настоящее, он задастся целью искусственно разделить мир, где сильные народы любой ценой подминают под своё безграничное влияние более слабые народы, насаждая на некогда спокойные регионы идеи варварства и торжества несправедливости, – заключил Силгур.

Этот разговор ещё сильнее растревожил Руди. Он не понимал, как всё то, о чём говорили Силгур и Муниярд может воплотиться в реальности, но безоговорочно в это поверил. В несовершенном мире остались его родные. Руди и сам ещё надеялся туда вернуться. Предупреждение о надвигающейся опасности не помогло ему, а только усугубило его положение. Зная обо всём, он ничего не мог изменить.

Не в силах слушать пророчества странствующих мудрецов, он ушёл в сторону от всех, чтобы спокойно предаться ужасным фантазиям о собственном будущем.

– Мир изменится, но человек, который будет повинен в разрушениях, не получит того, о чём мечтал, ибо его мечта была ненастоящей, – предрекал Муниярд, – и в процессе чудовищного завоевания выбранной им цели он запутается в собственных заблуждениях.

– Как только он угодит в ловушку, которую так старательно готовил для других, сила его покинет, – предрекал Силгур, – но этот урок не усвоят те, кто пойдут по его следам.


Путь по новому направлению оказался таким же долгим, каким было ожидание Сларгарта, но движение к цели придавало странникам бодрости и сил. Только Мигурнок испытывал серьезные трудности, несовместимые с полноценным передвижением. Последствия пережитого им состояния, разрушительно сказывались на его самочувствии. Тогда Рарон сумел его вытащить из западни глубокого забытья, но никто, даже сам Мигурнок, не знал о возможных последствиях такого опыта. Но даже болезненная слабость не влияла на его настроение – как всегда, он пребывал в странной, присущей исключительно ему весёлости.

До определённого момента Руди полагал, что только ему очень грустно и невыносимо тяжко на душе. Случайно бросая растерянный взгляд по сторонам, он уловил печальную картину, противоречащую его представлениям. По тому, как склонил голову Сларгарт, были видны его внутренние терзания, от которых он явно искал, но не находил спасения. Всегда уверенный и грозный Сларгарт, в этот раз шёл осторожно – он непрерывно что-то искал, внимательно исследуя пространство вокруг их группы. Неведомые мысли увлекли его. Загадка, поглотившая несокрушимого великана, воспринималась, как что-то необыкновенное. По разумению Руди, такие люди как Сларгарт и Вугго не могли чувствовать тревогу, беспокойство и всё то, что руководит слабыми или усталыми людьми.

– Не такой уж он и смелый, – сказал Уллиграссор, как всегда, подкравшись к Руди непонятно откуда.

– Как и все мы, – ответил Руди.

Купол Уллиграссора постоянно врезался в купол Руди, доставляя неудобство им обоим, но Уллиграссора это не останавливало. Он стремился завладеть вниманием Руди, но на первых порах неуёмному Уллиграссору удавалось посягать только на его скромное личное пространство. При всём желании, Руди не мог избежать разговора, который был так необходим его другу.

– Он всегда недолюбливал меня, а сейчас – особенно, – говоря это, Уллиграссор перешёл на шёпот, который слышался ничуть не тише, если бы он проговорил это не утруждаясь, – даже Вугго перестал меня задевать, а Сларгарт не упускает возможности при всех сказать мне, что я труслив, слаб и безнадёжен.

– Докажи ему, что он неправ. Если о тебе несправедливо говорят и это омрачает твою жизнь, нужно показать всем, кто для тебя важен, что в тебе ошибались. Иначе всю жизнь ты будешь страдать, и доказывать свою правду только лишь самому себе. Важно сохранить правду о себе. Неправда никуда не денется. Всегда найдутся те, кто осознанно или бессознательно, но с радостью вооружатся неправдой, и будут агрессивно нападать на тебя. Это не прекратится, пока ты жив, и не прекратится, когда ты умрёшь. Некоторое время, а возможно долгие годы о тебе будет свидетельствовать только неправда.

– Я никогда не умру.

Руди не знал, что можно ответить на подобную глупость.

– Ты прав, друг мой, – оживился Уллиграссор, – когда будут обусловленные обстоятельства, я докажу всем, что я не трус и на меня можно положиться. Сейчас в этом нет необходимости и я не чувствую потребности менять условия настоящего момента.

– Но ты сам сказал мне, что тебе плохо, – возмутился Руди, – что тебя это беспокоит.

– Всё происходит так, как должно происходить, – наспех ответил Уллиграссор, после чего спрятался в своём куполе.

Руди остановился, полагая, что ему следует выразить дружескую поддержку и подождать Уллиграссора, но увидев, что остальные игнорируют выходку своего брата и продолжают движение, инстинктивно решил присоединиться к ним. Внутреннее чутье подсказывало Руди, что Уллиграссор не потеряется, а ему самому опасно отбиваться от остальных и доверять свою судьбу такому другу.


Вугго постарался как никогда. Место обустроенного им временного пристанища было уютным, безопасным и появись у странников желание обосноваться здесь навсегда – это стало бы самым верным из их решений. Рядом находился небольшой ледник Кёигинг, вокруг которого журчала талая вода – самая чистая и вкусная в тех краях. Острые западные холмы останавливали колючие ветра. Восточные низины не выпускали из себя вечные бури. На юге и севере открывались великолепные просторы. Это место понравилось Руди, и после первого утомительного пути, он был не прочь там задержаться.

Ровным рядом лежали десять искусно разделанных оленьих туш, скованных льдом. Вугго не ел мяса до тех пор, пока не пришли его братья. Сначала его пищей были оленьи внутренности, глаза и уши. Остаток дней он питался рыбной строганиной, которая во все времена, даже когда его изводил голод, казалась ему мерзкой. Своему любимому брату Сларгарту он оставлял молодые оленьи рога, зная, как тот будет рад такому лакомству.

У большого костра странники устроили настоящий пир. Им было весело и хорошо в компании друг друга. Уллиграссор просил больше мяса и ему не отказывали. Восполнив силы, Мигурнок снова погрузился в излюбленное им забытьё и ему никто не мешал. Силгур и Муниярд рассказывали весёлые истории. Вугго и Сларгарт внимательно слушали весёлые истории и смеялись громче всех. Рарон безмятежно сидел с закрытыми глазами и казался счастливым. Вуррн и Гальягуд сидели по обе стороны от Руди и ухаживали за ним весь вечер.

– Скоро нам придётся оставить это прекрасное место, – сказал Гальягуд.

– Тут так хорошо, – ответил Уллиграссор, – я хотел бы здесь задержаться.

– Нам нельзя задерживаться, – сказал Муниярд.

– Нам нельзя довольствоваться удобным, забывая о необходимом, – добавил Силгур.

– Мы не остановимся и пройдём наш путь до конца, – продолжил Гальягуд, – поддаваясь соблазнам, страхам и отчаянию, мы ещё сильнее отдалимся от дома.

– Но мы не знаем, что ждёт нас впереди, – спорил Уллиграссор, – хватит ли у нас сил на преодоление неизвестности?

Силгур и Муниярд загадочно переглянулись.

– Впереди нас ждёт встреча с Гунгами, – ответил Вугго, – я видел их в трёх милях к северу от нас. И мне неведомо, как с ними можно договариваться – они все безумны. Даже у малого ребёнка Гунга мёртвый рассудок. Увиденное там меня ужаснуло.

– Нужно узнать, в чём они нуждаются, – предположил Уллиграссор.

– Скука сводит их с ума.

– Предложим им какое-нибудь развлечение.

– Они избалованы вседозволенностью и вседоступностью. Едва ли мы сможем чем-либо заинтересовать отъявленных безумцев. Они поистине ужасны и безобразны. Вокруг места их обитания лежат десятки убитых китов. Гунги убивали их бесцельно и не поделились мясом с бедолагами из других поселений. Гаргонты невыносимо страдают, переживая вековой голод, и они не раз просили у них помощи. Одного Гаргонта недавно жестоко избили молодые Гунги, когда тот пытался украсть немного китового мяса. Это позабавило и молодых, и старых Гунгов. Сейчас они воют от чудовищной скуки и донимают друг друга.

На страницу:
3 из 11