Парадигма

К Харе подскочил один из охранников, и она благодарно оперлась на его локоть.

Кажется, этот бесконечный день сулит еще очень много бед…

Геткормейский торговый корабль не причалил ни на следующий день, ни через десять. В порту ходили байки о том, что имперцы наткнулись у берегов Оранеша на морских чудовищ и потонули под ударами огромных склизких щупалец. Кое-кто болтал о зигирских триремах, способных догонять с помощью новых парусов даже самые быстроходные корабли Геткормеи. Разумеется, правду не знал никто.

Ожидание выводило из себя. Хара после инцидента с клейменным не выходила из съемной виллы, погрузившись в меланхолию. Её приглашали знатные торговцы, а один раз гонец передал ей письмо от самого Метина, в котором тот сокрушался о случившемся и в качестве жеста доброй воли предлагал заменить неугодного раба на другого, более послушного. Настоятельница отделалась лишь учтивой отпиской. С каждым днем её настроение становилось мрачнее.

По всем договоренностям корабль уже должен был оказаться в порту. Что могло произойти? В чудовищ она не верила, как и в мифические быстроходные триремы из Зигира. Значит… случилось что-то из ряда вон выходящее. Либо царь приказал на время остановить морскую торговлю, либо империя объявила войну. Иногда Хара смеялась над собой – напридумывала себе всякого! Может, корабль застрял где-нибудь у границ Оранеша, и капитану пришлось вынужденно латать посудину.

Наконец, Хара устала ждать. Она взяла с собой большую часть охраны, всех детей-рабов – как признак своего невероятного богатства! – и отправилась в порт. День выдался пригожий: в голубых небесах блистает солнце-око, такое чистое, умытое, радостное, горланят вечно голодные чайки, к ним прибавляется гомон толпы, всюду мельтешат грузчики с огромными тюками на спинах, от ярких разнообразных одежд купцов рябит в глазах. А на пирсах покачиваются на волнах тяжелые и легкие корабли – из Тошатханского Союза, из Аккарата и из Великого Нокронга.

Хара обернулась, окинула взором своих рабов. После её покупки они выглядят еще ухоженнее, чем у Метина: утонченные шелка подчеркивают дороговизну живого товара, кожа украшена пятнами золотой краски, лица зарумянены, на металлических ошейниках блестят драгоценные камни – еще один намек на её богатство. Она нахмурилась лишь тогда, когда посмотрела на клейменного. Его кисти и лодыжки в отличие от остальных сковывают тяжелые оковы – мальчик едва поспевает за остальными.

В памяти всплыла недавняя сцена: парень-охранник лежит в луже собственной крови, а над ним возвышается, точно демон из страшных сказок, сбежавший раб – угловатый и ссутуленный. С лезвия ножа срываются алые рубины-капли…

– Я с вашего позволения уже назначил встречу, – отвлек её от тяжких мыслей Дживат. – Следуйте за мной, госпожа.

– Как думаешь, я правильно сделала, что взяла с собой илотов? – с сомнением спросила Хара. – Вокруг столько жадных глаз.

– Я считаю, всё нормально, нам так быстрее удастся договориться.

Они направились к самому широкому и малолюдному пирсу, рядом с которым покачиваются на волнах два корабля – торговый и боевой. Если купеческое суденышко не представляет интереса – беспалубное, длиной в один плефр, с одной мачтой, с крутоизогнутыми штевнями и комичными решетками из прутьев для ограждения груза, – то охранная бирема внушает уважение. Кедровый корпус влажно поблескивает, таран, напоминающий изогнутый коготь медведя, грозно возвышается над водой, на балюстраде красуются отполированные щиты. У Хары брови поползли вверх, когда она насчитала около сорока весел у биремы – только богатый человек может позволить себе содержать и такую большую команду, и такую посудину размером с кита-ревуна.

– Их хозяин торгует янтарем, – ответил на её удивление Дживат. – Они крайне редки в этих краях, поэтому местные готовы отдать много золота за камушки.

У самого края пирса, прислонившись спинами к огромным деревянным ящикам, стоят пятеро крепких мужчин в одних тканных повязках, прикрывающих бедра. Их до черноты загорелая кожа выделяется на фоне белого мраморного причала. «Охрана», – тут же смекнула настоятельница. Возле них на грубо сколоченной табуретке сидит сутулый бородач. На его руках – бесчисленное число деревянных четок; от любого, даже слабого, движения они приятно звенят. Большая борода заплетена в три косички, перехваченные золотыми кольцами. Лысина блестит. Одет купец в широкие шаровары цвета отполированной кости, безразмерную рубаху с короткими рукавами по тону. На ногах – кожаные сандалии.

– Однако, вы проделали огромный путь из Союза, – вместо приветствия сказала Хара.

Со своими людьми и рабами она согласно этикету остановилась в пяти шагах от незнакомцев.

Бородач едва заметно кивнул.

– Вы тоже далековато от родины, – ответил он сиплым голосом. – Сразу хочу извиниться, что нам пришлось назначить встречу у моих кораблей. Не люблю выходить в город и нюхать этот вездесущий смрад улиц.

– Как же вы торгуете? – сдержанно спросила Хара.

– Мои люди уведомляют местную знать, что корабли с янтарем прибыли в порт, а дальше всё идет по заведенным схемам. Порой я даже не выхожу из своей палатки. И скажу вам, госпожа – оно и к лучшему, меньше проблем. К тому же не доверяю я местным: ненавижу их привычку называть мое имя наоборот.

А он умеет складно говорить.

– А как же вас зовут? – спросила Хара.

– Рашай Ветер.

Она открыла было рот, чтобы представиться, но купец поднял руку и заявил:

– Ваше имя я знаю, госпожа. Тот доходяга, которого вы по иронии судьбы называете своим стражем, рассказал мне о сложившейся ситуации.

– К сожалению, обстоятельства требуют от меня решительных действий.

– За вами не вернулись, да? – бородач хохотнул. – Как вернетесь на родину, пообещайте мне, что отрубите голову кормчему вашего корабля!

– Вы нам поможете? – не стала ходить вокруг да около Хара. К тому же от жары её начало мутить. – Как видите, моих людей и… хм, товара не так много.

– У меня есть двадцать восемь свободных мест на биреме, госпожа. А для вас мы поставим отдельный шатер у кормы.

– Очень благородно, Рашай.

– Если ваш доходяга не наврал о вашем богатстве, я в накладе не останусь.

– Грубо звучит.

Бородач пожал плечами.

– Как есть, – сказал он.

Один из его людей смачно плюнул в воду.

– Сколько вы хотите за то, чтобы перевести всех нас до Союза? – спросила Хара. – И в каком городе высадите?

Потянувшись, купец встал с ящика, наигранно принялся поглаживать бороду.

– Думаю, десяти золотых талантов хватит. Вполне приемлемая цена, госпожа. Ведь мне придется кормить-поить ваших стражников и ваш молоденький товар. И я должен что-нибудь с этого заработать… А что насчет места остановки… Хм, Икзугир вас устроит?

– Я заплачу вам тринадцать золотых талантов, – сказала Хара.

Покачав удивленно головой, Рашай заявил:

– Впервые вижу торговца, который пытается дать больше, чем надо!

– Просто хочу быть честной. К тому же вы пообещали мне отдельную палатку.

Пренебрегая правилами хорошего тона, торговец решительно направился к ней. Дживат было сделал шаг, чтобы закрыть собой хозяйку, но Хара положила ладонь ему на плечо и покачала головой. Затем, добродушно улыбаясь, вышла навстречу. Одной проблемой меньше, милая. Можно выдохнуть. Видят боги, я так устала за эти дни.

Но что-то изменилось в миг: бородатый купец резко остановился, весь напрягся, пальцы сжались в кулаки.

– Вы… да как… как посмели?

Лихорадочно думая, что же пошло не так, Хара попыталась разрядить зарождающийся конфликт:

– Рашай, я не понимаю, о чем вы. Простите меня, если как-то задела. Пожалуйста, объяснитесь. Возможно, вас оскорбило поведение моего охранника. Уверяю: больше такое не повторится!

На его побагровевшей шее выступила черная, точно сытая пиявка, вена.

– Стерва, ты в своем уме? За кого меня принимаешь? Смерти моей захотела, а? Думаешь, я бы не заметил?

– Я же сказала: успокойтесь!

– Да засунь свои «успокойтесь» куда поглубже! Наша сделка отменяется.

За его спиной оказались охранники. Неизвестно как, но в их руках появилось оружие – топоры и гладиусы.

– Я заплачу вам за оскорбление, – сказала Хара. – Пяти золотых талантов достаточно?

Дживат отвел руку, готовясь в любой момент схватить эфес висящего на поясе меча.

Только не усугубляй.

– Мне не нужны твои деньги, глупая женщина, – ответил Рашай. – Я позволю уйти тебе и твоим людям безнаказанно, но чтобы не видел вас ближе чем на сотню шагов от своих кораблей! Вы там в империи уже окончательно свихнулись, раз покупаете рабов, лишившихся души! Не боитесь проклятия богов? Великий Баамон не будет терпеть подобные унижения.

Да что такое?!

Хара нахмурилась, холодея от страшной догадки.

– Если вы боитесь клейменного мальчика, – делая большие паузы между словами, принялась говорить она, – то обещаю: во время путешествия его даже не увидите – он будет со мной, илот не представляет опасности, уверяю.

Хмыкнув, торговец махнул своим людям, развернулся и пошел по деревянному трапу на бирему.

Хара растерянно посмотрела на Дживата.

Раз за разом ситуация повторялась. Она вместе с охраной подходила к капитанам кораблей, договаривалась о цене, и всё шло хорошо до того момента, пока купцы не бросали взор на клейменного. Они менялись в лице – некоторые бледнели, точно видели демона, некоторые, как Рашай Ветер, разражались бранью и кидались с кулаками на Хару. Деньги – их главная ценность и мерило жизни! – переставали интересовать их. Торговцы бросались непонятными и пугающими словами: «лишенный души», «гнев Сеетры» и «опустошение». Хара пыталась разобраться, уточняла и спрашивала, что же их так пугает, но так ничего и не добилась.

Через некоторое время она поменяла тактику. Отправила клейменного раба вместе с тремя стражниками к себе на виллу, а сама продолжила обход капитанов кораблей. К удивлению, вести о проклятом мальчике разлетелись по порту с поразительной скоростью. И сколько бы ни врала, ни обещала золотых монет, ни просила и ни умоляла, слышала лишь одни отказы. В мгновение ока она превратилась в изгоя, точно это у неё на лбу было выжжено клеймо. Давненько Хара не чувствовала себя такой беспомощной.

Вскоре солнце, раскаленное и тяжелое, коснулось ровной глади моря. Небеса окрасились в цвет расплавленной меди. Порт умолк, толпа грузчиков, торговцев, рабов и стражников растеклась по вечерним улицам города. Легкий ветер принес с собой блаженную прохладу. Хара остановилась со своими людьми у деревянной стены склада. Надо было еще утром купить паланкин и не вылезать из него даже под предлогом смерти. Или на худой конец приобрести веер. Ноги подгибаются от усталости, а горло горит огнем. Но сильнее всего стучит в висках и в затылке. Тупая боль не дает сосредоточиться, мысли разбегаются, точно испуганные крысы.

– Госпожа, позвольте мне дать совет, – прошептал Дживат, отведя Хару чуть дальше, чтобы никто не смог из их людей подслушать разговор.

Выглядит он неважно: рубаха-юбка перепачкана в пыли, под мышками чернеют пятна пота. Даже обруч, кажется, потускнел.

– Говори.

– Сегодняшние события показали, как нам надо поступить с рабом.

– Предлагаешь его убить?

Глава стражи лишь пожал плечами.

– Сначала можно попробовать продать, госпожа. Но, думаю, он заслуживает смерти. Или вы уже забыли, как умер Ниай? Я могу собственнолично покончить с мальчиком. Перережу горло – и дело с концом. Он даже не успеет почувствовать боли.

– Нет, – решительно сказал Хара.

– Но…

На неё накатила волна злости.

– Я сказала: нет! Мне кажется, Дживат, ты слишком вжился в роль обычного наемника! Или ты забыл, кто мы на самом деле?

Стражник вздрогнул, склонил голову.

– Простите, госпожа, – виновато сказал он.

Хара тяжело вздохнула, злясь на себя за неожиданную вспышку ярости.

– Это место высосало из меня все силы, – пожаловалась она. – Послушай, Дживат, мы с тобой через многое прошли, и я никогда не сомневалась в твоих боевых способностях – ты очень важен для меня. Но мы не можем убить или продать мальчика. Пойми: боги послали его нам не просто так. Мне кажется, я должна вывести его из этих варварских мест. Он изменится, вот увидишь! Нам не дано понять волю высших! – Она понизила голос до шепота. – Я, как настоятельница храма, обязана пройти все испытания до конца. Ты не меньше меня знаешь, что именно вера наделяет нашу жизнь смыслом. И я верю: мальчик нужен нам.

– Но он убийца, госпожа. Его душа уже черна. Ниай не заслуживал такой смерти. В конце концов, если бы я не успел вовремя, клейменный убил бы и вас!

– Убив раба, ты бы очернил и свою душу.

Дживат положил ладонь на грудь

– Я готов пойти на такой риск.

– Зато я не готова! Подумай сам: что знал мальчик в этой жизни, кроме побоев и унижений? Боги не просто так отправили его в мои руки! В конце концов, Дживат, не забывай, что ты тоже поклялся следовать священным заповедям. Я запрещаю тебе убивать клейменного! И разговор окончен. Теперь мы сделаем всё возможное, дабы доставить мальчика до храма. Мы перевоспитаем его. Сделаем хорошим человеком. Вспомни свое детство.

Пролетевшая над их головами чайка противно вскрикнула.

Помолчав несколько долгих мгновений, Дживат спросил:

– Какие у нас дальнейшие планы, госпожа?

Хара оперлась спиной о стену склада и едва не сползла на землю.

– Купим лошадей и повозки. Отправимся в Оранеш. В этой стране купцы за деньги готовы и собственную мать продать. Наймем корабль – и домой.

У нас всё получится. Боги не дадут в обиду. Я верю… Верю!

Глава третья. Найват

Храм Певцов Смыслов, Оранеш

Тяжелые темно-багровые тучи, едва не задевая брюхами длинные верхушки кипарисов, медленно ползут в сторону моря, изредка громыхают. Кажется, будто сейчас все они разразятся стеной дождя, но не простой – кровавой. Алые капли польются по серой хвое, начнут стекать по гнилым стволам, и здешняя мягкая, как плоть утопца, земля впитает их, утолит многовековую жажду. Но пока всё спокойно. Грозный солнечный шар хмуро выглядывает из-под туч, наблюдая за тем, как здешние места превращаются в пыль и прах. Воздух даже по здешним меркам чрезвычайно влажен – словно дышишь водой.

Путник уверенно шагает по узкой тропе вперед. Низко надвинутый капюшон серой хламиды скрывает его лицо, на старом изношенном хитоне расползаются пятна пота, а один из верхних ремешков на правой сандалии порвался и раскачивается из сторону в сторону в такт движению, словно маятник. На плече висит полуторный меч в простых кожаных ножнах; искусный костяной эфес портит трещина.

Тропинка пошла в гору. Взгляд то и дело цепляется за почерневшие стволы кипарисов, сочащиеся из многочисленных трещин черной вязкой жидкостью, за пожухлую траву, присыпанную пеплом. Хотя откуда здесь пепел? Еще одна загадка. Вокруг царит абсолютная тишина: ни гомона птиц, ни шороха диких зверей. И запах… Чудовищный гнилостный запах, от которого тяжелеет в желудке. Лес мертв – и вряд ли когда-нибудь восстановится.

Оказавшись на вершине небольшой горы, путник остановился, переводя дух. Храм тут же привлек его внимание. Видеть его среди моря бескрайних кипарисовых деревьев кажется неестественным, кощунственным. Каменные стены, защищавшие прежних обитателей, развалились, тут и там зияют провалы, словно здесь прошло страшное циклопическое существо. Три серых шпиля тянутся к багряным небесам, все окна на них пугают бездонной чернотой. Сам храм будто вот-вот сложится в себя, поднимая облака пыли. Давно умершее существо. Истлевшее тело. Мумия. От былого величия остались лишь воспоминания.

Задумчиво пожевав губы, путник направился к развалинам.

Перед покосившимися распахнутыми воротами скопилась большая алая лужа. Сев на корточки, Найват опустил указательный палец в жидкость, затем поднёс его ко рту – какой же едкий противный запах! – и облизал кончиком языка. Горчит и щипет одновременно. Не кровь. Конечно, же не кровь! Откуда она здесь возьмется, если с момента тех событий прошло не меньше года? Глупости. Но тогда что это?

Найват нерешительно посмотрел на большую входную арку. Даже при мимолетном взгляде чернильная темнота, клубящаяся в ней, заставляет сердце стучать чаще, а воображение – рисовать картины одна страшней другой: склизких худых чудовищ, жаждущих вкусить свежей плоти, ходячих мертвецов и призрачных демонов… Разумеется, в храме ничего этого нет – лишь давящая тишина и пыль.

Мне давно уже не десять лет. Глупое ребячество!

Рядом с храмом Найват кажется муравьем. Циклопичность здания поражает. Не одно поколение строителей вложили свой талант в это место. А сколько рабов отдали жизни – не счесть! И тем ненавистнее мысль, что лишь один человек смог всё уничтожить.

– Мастер, я бы не советовал заходить в храм, – раздался низкий голос из тьмы арки.

Найват нахмурился. Сердце успело стукнуть не меньше десяти раз прежде, чем на свет вышел незнакомец. Его правая рука висит плетью; она наполовину меньше левой – съежившаяся черная культя с маленькой ладошкой и миниатюрными пальчиками. Лицо и шею покрывают синие татуировки-иероглифы. Растрепанная борода с редкими седыми нитями придает его обладателю несколько бандитский вид; намасленная по монастырским традициям лысина жирно блестит; глубоко посаженные глаза неестественно тусклы.

– Кто ты? – спросил Найват.

– Ренай Камень, мастер, – без единой эмоции произнес незнакомец.

– И что же ты здесь делаешь?

Татуированный пожал плечами.

– Живу.

Глупый вопрос. Конечно, он тут живет.

– Ты ведь тот единственный спасшийся, да?

Кивок.

– Мне рассказывали о тебе, – сказал Найват.

Он ожидал хоть какой-то реакции от татуированного, но тот лишь продолжил тупо таращиться на него.

– Я из Кулгера. Меня зовут Найват, я священный исполнитель воли Пророка и Шепчущий. Мне пришлось потратить немало времени, чтобы добраться до этих мест. А ты Поющий?

Мрачная улыбка исказила губы однорукого.

– Нет, мастер. Я большую часть жизни был охранником архимага. Когда-то – да, мог бы стать Поющим, но… – Он провел указательным пальцем по многочисленным шрамам на лице. – Мне рано пришлось отказаться от пустых мечтаний. Мои татуировки – всего лишь краска, застрявшая в порах кожи.

Найват тяжело вздохнул.

– Я буду жить в этом храме какое-то время. До тех пор, пока не разберусь в случившемся – и ты мне поможешь.

Не просьба – приказ. Но Камень проигнорировал его тон, мрачно оглядел с ног до головы. Несмотря на духоту, он одет в теплый кафтан-халат коричневого цвета и грязные шаровары. За спиной торчит рукоять полуторного меча.

– Как прикажете, мастер. Ваш ранг не позволяет мне препираться.

Растянув губы в широкой улыбке, Найват сказал:

– Тогда позволь войти. Я бы хотел до первых сумерек осмотреться в главном священном зале…

– Возвращайтесь обратно, пока не поздно. Вы ни с чем не сможете разобраться – эти места навсегда прокляты. Будь я на вашем месте…

– Но ты не на моем месте, – резко перебил Найват, по-прежнему любезно улыбаясь.

К его удивлению татуированный кивнул, развернулся и махнул рукой.

– Идите за мной, мастер. Я вас предупреждал, но вы не послушались.

Он скрылся во тьме. Слегка обескураженный Найват последовал за ним. Стоило ему войти в арку, как в лицо пахнуло сыростью. Поначалу он ничего не видел, но затем глаза привыкли к темноте – и удалось разглядеть высокую плечистую фигуру, идущую впереди, низкий потолок и стены, выложенные из больших обтесанных камней. Еще через некоторое время они оказались в просторном помещении. Здесь горит несколько факелов в металлических кольцах на узких колоннах. Света, конечно, маловато – над головами по-прежнему царит черная мгла, – но его достаточно, чтобы в деталях рассмотреть стены.

Найват едва не ахнул. На всех гладких поверхностях красуются сложные иероглифы, плавно переходящие один в другой. Сотни, тысячи маленьких черточек, закругленных закорючек и овалов. Изучить всё будет очень не просто. А ведь он оказался лишь в самом первом помещении! Едва сдерживая волнение, Найват подошел к колонне, пальцы заскользили по выжженным магией иероглифам.

– Это прекрасно, – прошептал он.

– Не сомневаюсь, – скептически хмыкнул татуированный.

– И это всё действительно появилось за один день?

– Да. Когда я очнулся после всего случившегося, храм… хм, преобразился.

– Вы только взгляните!

– А вы из тех, кто мало обращает внимание на людей, да? – без тени ехидства заметил однорукий. – Впрочем, иного от священного исполнителя я и не ожидал.

Хмыкнув в ответ, Найват продолжил осмотр иероглифов. Хоть бросай все вещи здесь и садись изучай, уму непостижимо сколько всего здесь! Логограммы он сразу узнал – такими уже не пользуются больше двух сотен лет, однако в храмах по-прежнему преподают умершие языки. Модели и структуры, нанесенные на стены, принадлежат скорее всего геометристам: слишком много упоминаний о симметрии и связях между фигурами. Но…

– Давайте осмотрим следующие помещения, – вырвал из мыслей Ренай.

Распахнув двустворчатые двери, окованные бронзовыми пластинами, он взял с кольца на стене горящий факел и двинулся дальше. Под ногами запружинил ковер – когда-то ярко красный, а сейчас блеклый. В абсолютной тишине собственное дыхание показалось неестественно громким.

– Кажется, я не справлюсь один, – прошептал Найват.

– Уже сдались, мастер? – спросил однорукий, держа факел высоко над головой. – Но ничего страшного. Не вы первый, не вы последний. Буквально три месяца назад из столицы приходили четверо Поющих, изучали тут всё. Быстро сдались, к сожалению.

– Не хватило знаний?

– Нет. Храм прогнал их.

Танцующее пламя выхватывает из мрака колонны и статуи героев древности. На ковре трудно не заметить небольшие куски камней, отколовшиеся с потолка. Найват покачал головой. Его шаги и шаги однорукого вздымают небольшие облачка пыли.

– В монастыре больше никто не живет?

– Только я один, мастер.

Они переходили из одного зала в другой, петляли по узким коридорам с высокими потолками, нарушали покой пустых молелен, скрипели ступенями на бесконечных лестницах. Где-то крыша обвалилась, и в зияющие провалы заглядывало багровое солнце; где-то одного факела не хватало, дабы хоть немного разогнать чернильный мрак; где-то проход был перекрыт поваленными статуями, отчего приходилось искать другие пути. Всюду на гранитных плитах и камнях выделялись логограммы. Пахло прахом, будто где-то рядом хранили в открытых гробах мертвецов. Казалось, сама реальность в храме менялась, уводила в места столь жуткие, что сознание разбивалось на десятки, сотни, тысячи осколков. Это было сложно объяснить. Оно чувствовалось легким покалыванием в кончиках пальцев, оно – в мурашках, бегающих по коже.

Наконец, обследовав наиболее важные помещения, Найват и татуированный спустились на третий этаж.

– Вот ваши покои, мастер. Ночной горшок я вам принесу чуть позже. Если проголодаетесь, постучитесь ко мне – я живу напротив вас.

Хлипкая дверь протяжно скрипнула. Найват заглянул в открывшийся проем. Комнатка мелковата, всё довольно аскетично – узкая кровать в левом углу, деревянный стул, стол на трех ножках, шкаф, собранный из досок. Два окна в форме замочных скважин открывают вид на мертвый кипарисовый лес: хотя бы днем будет светло, а то так легко перепутать себя с кротом.

– А откуда вы берете еду? – зайдя в покои, спросил Найват. – Когда я добирался до храма, то не увидел и не услышал ни одной живой души.

– Да всё просто, мастер: наши братья из Шоргира привозят раз в два месяца. Зерно, крупы, вино… Без их помощи я бы давно умер.

– Ты бы мог уехать отсюда.

Татуированный махнул здоровой рукой.

– Глупости. Мне здесь хорошо. – Он резко сменил тему. – Господин, отдыхайте. Я пока ужин приготовлю.

Найват кивнул, твердо посмотрел в стеклянные глаза однорукого.

– Завтра утром нам предстоит долгий разговор, Поющий.

– Конечно, мастер.

Проснулся резко – словно кто-то толкнул в бок. Инстинктивно выхватил нож, лежащий рядом с ним. Но никого возле его расстеленной циновки не оказалось. Тяжело вздохнув, Найват хохотнул. После трудного дня мерещится всякое. Дурость. Он поднялся, дошлепал до окна, ежась от холода. Полная луна застыла над лесом, её холодный свет серебрит кипарисовые деревья, отчего те походят на кривые острые зубы чудовища. Абсолютная тишина давит на нервы, даже собственное дыхание кажется оглушительно громким.

Не в силах больше смотреть на безрадостную картину Найват обулся, подошел к не зажженному факелу, вставленному в металлическое кольцо, щелкнул походным огнивом. Блеснула яркая искра; обработанная маслом ткань тут же загорелась. Гордо заплясали язычки пламени. Взяв факел, он распахнул хлипкую дверь и… обомлел. От его покоев и до самого конца длинного коридора на полу, борясь с пляшущими тенями, горят толстые свечи. Кто-то очень сильно постарался, чтобы устроить такое представление. Хмурясь, Найват подошел к двери, ведущей в комнату татуированного, и толкнул её. Факел осветил заправленную кровать, стол и висящие на стене ножны; однорукого нигде нет.