Обреченный на любовь

О Господи, подумал он. Что же я такое натворил? Что станется с нею, когда она узнает обо мне правду?

В медленном танце Вита повернулась к Калинову боком, и он, разглядев форму бюстгальтера, обнаружил, что это не Вита. Не было у Виты такого бюста… Калинов поразился: как он мог принять за Виту эту полногрудую девицу. А потом девица повернулась к нему лицом, эффектным жестом отбросила со лба пшеничную челку, и Калинов узнал ее. На сцене танцевала Флоренс Салливан. Пока он ошарашенно хлопал ресницами, сеанс стриптиза завершился, и Флоренс, подхватив со сцены свои тряпки, исчезла за драпировкой. Музыка умерла, погасли софиты. Волшебная сказка завершилась. Безликие молодцы разразились аплодисментами, намереваясь отхлопать себе ладони. А потом вновь принялись мерно жевать и неразборчиво бубнить.

Калинов изо всех сил пытался вызвать в своей душе ощущение неприятия происшедшего, но быстро убедился, что его потуги напрасны. Не было во Флоренс ничего неприятного, более того – стриптиз в исполнении столь юной девушки выглядел весьма пикантно. И Калинов понял, что это была не его фантазия, это была фантазия ее, Флоренс, ее дэй-дрим – ведь возраст девчонки не позволял ей принимать участие в подобных представлениях в Мире, а она явно в этих представлениях нуждалась.

Он снова пригляделся к неистово аплодирующим зрителям и обнаружил вдруг, что кабаре наполнено отнюдь не юнцами. За столами сидели солидные мужчины и, если бы они были живыми людьми, все наверняка оказались бы отцами семейств. По-видимому, зрители были такими, какими их хотела видеть актриса.

А потом раздался взрыв восторга, и Калинов вновь обратил свое внимание на сцену. Флоренс опять стояла в лучах софитов, теперь на ней было элегантное платье и украшенные золотом туфли. Новая, высокая прическа делала ее старше и привлекательней. Артистка раскланивалась во все стороны, с удовольствием купаясь в шквале аплодисментов, и Калинов понял, что ей очень нравится стоять вот так и что купается она не в аплодисментах и не в лучах софитов, а в десятках мужских взглядов.

Флоренс бросила в сторону Калинова мимолетный взгляд, и он сообразил, что и он должен смотреть на нее так же, как все эти статисты с тупыми супермужественными физиономиями. А потом поймал себя на том, что именно так он на нее и смотрит – как мужчина на недосягаемую, желанную избранницу. И тогда она, вновь взглянув на него, величаво спустилась по ступенькам со сцены и, высоко неся прелестную головку, приблизилась к его столу. Ему хватило догадливости встать и предложить ей кресло слева от себя. Она томно улыбнулась и сделала книксен. Села. А Калинов наконец обнаружил, что ее элегантное платье изготовлено из полупрозрачной ткани и что, если приглядеться, можно рассмотреть каждую складочку юного тела. Во всяком случае, коричневые пуговки сосков так и лезли в глаза.

Она снова улыбнулась:

– Меня зовут Флой. А тебя?

– Александр. Можно Алекс. Что-то я тебя не видел, когда разыгрывали дэй-дримы.

– Да, я сегодня немножко опоздала. Мама пыталась со мной поговорить. Но когда штурмовали лагерь, я уже была. А потом ты куда-то исчез, с Виткой, и мы так и не смогли познакомиться. Я из Оксфорда, Англия.

– Санкт-Петербург, Россия.

– О, русских у нас становится все больше. – Она перехватила его взгляд, выпрямила спину и отвела назад плечи, так, чтобы грудь обтянулась еще рельефнее. – Ты ведь новенький?

– Да.

– С Виткой давно знаком?

Калинов решил сказать правду:

– Вчера в первый раз увидел. – Он заметил, что в ее глазах загорелся лукавый огонек. – А разве это имеет какое-то значение?

– Нет, конечно… Просто мне показалось…

Она не договорила, но лукавый огонек в глазах оказался достаточно красноречивым. Калинов выразительно пожал плечами и тут же сообразил, что жест его можно расценить по-разному.

Ну и что, сказал он себе. Разве я здесь не для того, чтобы собрать о них побольше информации?

Флой, похоже, расценила его жест однозначно. Глаза ее стали блестящими. Она оглядела сидящих вокруг типов. Теперь типы не обращали на нее никакого внимания.

– Мне понравилось твое поведение при штурме лагеря. Для новенького ты вел себя удивительно собранно.

– Интересно было. – Калинов изобразил на физиономии улыбку «скромный мальчик». – Хотя сама ситуация показалась мне неожиданной.

Флой кивнула:

– Конечно… Но ведь это был дэй-дрим Зяблика, а он у нас паренек с выкрутасами.

– А это не один из его выкрутасов? – Калинов обвел глазами ряды столов.

Флой усмехнулась:

– Не у одного же Зяблика бывают выкрутасы!

– Вот только эти куклы все портят. Надо бы было привлечь всамделишных людей.

– Нет! – Флой энергично мотнула головой. – Не все можно показывать всамделишным людям.

– А мне, выходит, показывать можно все?

– Ты не производишь впечатления болтуна, и потом… Ты какой-то… основательный, а наши мальчики похожи на флажки, трепещущие на ветру.

– Ну, положим, Клод-то не очень похож на мальчика.

– Клод? – Она фыркнула. – Мальчиком можно быть и в сорок, а Клоду едва за двадцать перевалило. Все, кто становятся взрослыми, уходят из Дримленда, а Клод все возится с нами. Никак не может решиться на обряд обручения с жизнью.

– Как ты сказала? Обряд обручения с жизнью?.. Это еще что такое?

– Когда-нибудь увидишь… Хотя я бы скорее назвала его изгнанием во взрослые. – Флой замолкла. Судя по всему, развивать затронутую тему она была не намерена.

– А ты, стало быть, больше любишь взрослых, – сказал Калинов. И добавил: – Мужчин!

Освещение в зале не позволяло рассмотреть краску на ее лице, но Калинов был уверен, что и при обычном освещении она не выглядела бы покрасневшей. Впрочем, глаза она все-таки отвела.

– Только не пойму, почему ты ищешь их здесь, – продолжал Калинов. – Ведь ты сама сказала, что взрослых в Дримленде нет. – Он изобразил внезапную догадку. – А, понял… Ты их любишь, но боишься. Вот поэтому и демонстрируешь свои прелести перед толпой кукол. Так безопаснее.

Она опустила голову, помолчала. Кажется, ему-таки удалось задеть ее.

– Какой умный мальчик! – сказала она наконец ядовито. – Ну да ладно, мне нравятся умные… Вот только ответь: сам-то ты что ищешь в Дримленде? Ведь ты не производишь впечатления несчастного ребенка, обиженного взрослыми.

Он крякнул, взял ее за руку.

– Извини, Флой! Я вовсе не хотел тебя обидеть. – Он пожал ее ладонь.

Она подняла на него огромные глаза. В уголках глаз дрожали слезинки.

Господи, подумал он. Зачем я так с ней? Разве она виновата, что ей хочется того, чего она не может достичь в жизни? Разве она виновата, что ей хочется того, чего родители ее никогда не одобрят? Как же, дочка двух ученых сухарей и вдруг артистка стриптиз-кабаре! Да никогда!

– Ты меня не очень-то и обидел, – сказала она наконец. – Отец никогда не обращал на меня никакого внимания. Его любовь – марсианская флора. А мама, кроме него, никого в жизни не замечает. И всякий раз, когда им надо на Марс, меня сплавляли к бабушкам и дедушкам. А теперь со мной и совсем трудно! – Она махнула рукой.

А бабушки да дедушки – пуритане из замшелого века, подумал Калинов. Но говорить ничего не стал. Просто погладил ее пальцы.

Она посмотрела на него с благодарностью, вытерла тыльной стороной ладони две мокрые дорожки на щеках. Спросила:

– Почему рядом с тобой так хорошо? Ни с кем из наших я не чувствовала себя так… уверенно, что ли?

– А я еще не ваш?

– Нет, конечно. Нашим сразу не становятся. Вон Вампир уже месяц с нами… Впрочем, мне сказали, ты сам все видел. Так что не все у нас задерживаются… Но ты так и не ответил на мой вопрос. Чем тебя привлек Дримленд?

Калинов выразительно пожал плечами:

– А Бог его знает!.. Я и сам не пойму. Нравится мне у вас. Девчонки симпатичные, ребята – ничего.

Она пристально смотрела ему в глаза, но он выдержал этот взгляд.

Как легко вас всех обмануть, думал он. Чуть-чуть невинности во взоре, чуть-чуть правды, и вы тут же покупаетесь.

Похоже, Флой нашла в его глазах то, что искала. Во всяком случае, ее напряженное личико смягчилось, а потом она и вовсе улыбнулась. Обвела взглядом зал.

– Значит, тебе не нравятся мои зрители? Мне они тоже не нравятся: у них не бывает неожиданных поступков. – Она взяла Калинова за руку и оглянулась на соседний стол.

Блондин, сидевший за столом, вышел из состояния равнодушной тупости и неторопливо направился к Калинову.

– Эй, паренек! – Голос был негромок. – Пойдем-ка проветримся. Есть разговор.

Калинов сразу все понял. Он смерил блондина с ног до головы испепеляющим взором, поднялся и заявил:

– А чем здесь не место для разговора?

Блондин замахнулся.

Конечно, Флой, по-видимому, умела драться, но ее умение не шло ни в какое сравнение с умением Калинова. Во всяком случае, ее блондин замахивался так долго, что Калинов вполне успел сгруппироваться и коротким ударом в челюсть отправить противника в нокаут. Только длинные ноги мелькнули в воздухе, когда блондин перелетел через свой стол. Флой смотрела на эту картину с восторгом, а к Калинову приближались уже несколько человек.

С ними справиться оказалось еще проще: ведь они только мешали друг другу. Дальше пошел обыкновенный плохонький боевик. Перед лицом мелькали кулаки, исчезали и вновь возникали искаженные разыгрываемыми эмоциями физиономии. Разыгрываемые эмоции не мешали физиономиям оставаться тупыми. Калинов даже рассмеялся: так потешно они выглядели. Но потом он обнаружил, что те, кого он, казалось бы, укладывал замертво, сразу же как ни в чем не бывало поднимаются с пола и вновь ввязываются в драку. Тут ему стало не до смеха – он понял, что его замысел уложить весь зал к ногам Флой может оказаться невыполнимым: силы уже не те.

А потом Флой истошно завизжала. Калинов улучил момент и сумел оглянуться на нее. В девчонку вцепились двое, тянули ее за руки в разные стороны, словно желали распять на спинке кресла.

Да ты никак еще и мазохистка, милая моя, подумал Калинов.

Он сумел выбраться из кучи-малы и быстренько раскидал статистов-насильников.

– Бежим! – шепнула Флой и потащила его на сцену.

Калинов бросил взгляд в зал. Статисты теперь дрались друг с другом и не обращали на юную пару никакого внимания. Флой тянула Калинова за драпировку. Ну и будь что будет, подумал он и шагнул за девчонкой.

Они оказались в длинном коридоре, тускло освещенном единственным светильником. Шум драки оборвался. Калинов не сомневался, что никого из статистов уже нет в зале: они свою роль в спектакле сыграли и за ненадобностью отправлены в небытие. Он посмотрел на девушку.

Флой впилась в него огромными, широко распахнутыми глазами и как-то неуклюже, бочком, шагнула к нему. Девичьи руки обвили его шею, и губы прижались к его рту. Губы были горячие, как июльское солнце, а руки требовательны, словно судебный исполнитель. Калинов с трудом оторвал ее от себя, сделал шаг назад, уперся спиной в стену коридора. Искусительница утробно проворковала что-то и вновь прижалась к нему, стремясь собой размазать его по стене. Низ ее упругого живота превратился в самостоятельное существо и выделывал такое, что Калинов в очередной раз пожалел о своем возрасте.

Увы, любовник ничем не мог ответить любовнице. Калинов стоял, безвольно опустив руки, и только вздрагивал от прикосновения девичьих прелестей. В конце концов ему стало настолько жаль ее, что он не удержался и отечески погладил Флой по пшеничной головке. Она расценила этот жест по-своему и удвоила усилия. Однако вскоре до нее дошло, что ее живот не находит у партнера той упругости, которую ищет.

– Милый, что с тобой? – Она заглянула ему в глаза. – Ты не хочешь?

Калинов молчал, глупо улыбаясь.

Догадка поразила Флой. Она отшатнулась от него, закусила губу. От частого дыхания коричневые набухшие соски ходуном ходили в объятиях полупрозрачного платья.

– Так вот что ты ищешь в Дримленде! – Она зло расхохоталась. – Зря, миленький! Обращайся к врачам: Дримленд не делает импотента мужчиной. – Она выругалась и вдруг залепила ему пощечину. – Проваливай, тухлое яйцо!

Коридор начало затягивать серым туманом.

4. ОСОЗНАНИЕ

Дома он долго отмокал в ванне, поглаживая отмеченную кровоподтеками ногу, и кружился под колющими струйками душа, словно пытался смыть свой позор. Обсушившись, некоторое время рассматривал в зеркале юношеское тело, принадлежащее лже-Калинову. Хорошее было тело, молодое, здоровое… Одна беда – существует оно, пока включен дисивер. И даже тот факт, что оно привлекает девчонок, не делает его более реальным. Бедная Флой!.. Какое жестокое разочарование она испытала! Впрочем, сама виновата, я к ней в дэй-дрим не напрашивался. В Витин дэй-дрим я, правда, тоже не стремился, но она хотя бы не превратила все сразу в постельные дела… А если бы превратила?

Он вдруг понял, что в этом случае исход задел бы его гораздо больше. И удивился… А почему это должно его задевать? Разве секс – главное в жизни мужчины?.. Он улыбнулся себе в зеркало. Конечно, не главное, но как бы было хорошо, если бы и это тоже не ушло. Увы, чему быть – того не миновать… И не имеет смысла сожалеть попусту! Он подмигнул своему отражению и принялся одеваться, но думы его снова и снова возвращались в коридор за сценой стриптиз-кабаре, пока ему не стало ясно, что если он проведет остаток дня дома, эти мысли не дадут ему покоя. Тем более что не мешало бы теперь и с Витиной матерью повстречаться.

Раздался сигнал вызова: кому-то он был нужен. Калинов подошел к тейлору и включил односторонний канал. Он был нужен Лидии Крыловой. Для этой женщины (как, впрочем, и для всех остальных землян, кроме Паркера) Калинова дома не было. Он переключил тейлор на автоответчик и вырубил односторонний канал.

Экая пробивная дамочка! Уже и его домашний номер умудрилась узнать. В ГИБе этот номер, как ни старайся, не отыщешь. Даже если в лепешку разобьешься… Кто-то из так называемых «коллег по политической деятельности» выдал. Впрочем, Бог с ними. Такие во все времена встречались.

Нет, надо все-таки сходить в гости к Витиной матери. Самое время… Придется, правда, снять на несколько часов дисивер, хоть и есть вероятность, что его кто-нибудь засечет в привычном облике. Засекут так засекут, плевать! В конце концов он не преступник, в самом-то деле!

Он отправился исполнять задуманное с неожиданным для него самого удовольствием. Совесть, впрочем, пыталась заявить ему, что он отправляется к Витиной матери совсем не как разведчик в стан врага, но он и не подумал прислушаться к своему внутреннему голосу.

Витина мать оказалась очень похожей на саму Виту – те же рыжие волосы, те же зеленые глаза, та же стройная фигурка, лишь слегка расплывшаяся в талии. Вот только лицо подкачало: это было лицо смертельно усталого человека, с потухшими глазами и безвольным подбородком. Впрочем, когда она поняла, кто стоит перед ней, в глазах ее вспыхнул явный интерес.

– Здравствуйте, – сказала она. – Ведь вы Калинов, правда?

– Правда, правда… – Калинов, по-стариковски покряхтывая, ввалился в квартиру. – Здравствуйте, сударыня!

– Меня зовут Джинджер… Вирджиния. Идемте в гостиную, вот сюда. – Она повесила его шляпу на вешалку, провела гостя в комнату, усадила на диван. – Вы посидите, я сейчас чайку. Или, может, желаете чего-нибудь покрепче?

– Что вы, что вы! – Калинов замахал руками. – Куда мне, в моем-то возрасте!

– Ну, по-моему, вы еще хоть куда! – Она вышла.

Калинов огляделся. Гостиная была обставлена с большим вкусом. Мебель дорогая, под старину, – думается, настоящее дерево. Никаких современных трансформирующихся кресел, диванов и столов, никаких замаскированных под обычные стены шкафов. Богатая обстановка. Похоже, эта Вирджиния не бедствует… Да и квартиры в этом районе недешевы.

Когда чай был приготовлен и они расположились за столом, Калинов сказал:

– Вообще-то я хотел бы поговорить с вашим мужем.

Глаза Джинджер тут же потухли, словно присыпанные пеплом.

– К сожалению, не удастся. Я не замужем.

Калинов разыграл легкое удивление:

– Вот как!.. Ну, в таком случае…

– А в чем, собственно говоря, дело? – Теперь она была явно встревожена, смотрела на него пристально, не мигая. – Что-нибудь относительно моей Виты? – Она привстала.

– Нет-нет, – поспешно проговорил Калинов. – Ничего серьезного, все в порядке.

– Ох, Дева Мария! – Она принялась разливать чай. – А я испугалась… Так я вас слушаю.

– Видите ли… Я сейчас занимаюсь одним молодым человеком, который периодически исчезает из дому.

Она мелко покивала, опустила голову.

– Моя Вита… Вы нашли ее с ним?

– Да нет, не совсем с ним. Их там целая команда. Давно у вас с нею конфликт?

Джинджер молча смотрела на него остановившимися глазами, губы ее задрожали, но она нашла в себе силы справиться со слабостью. Снова посмотрела ему в лицо.

– Дочь стала исчезать месяца четыре назад. Пока в школе были занятия, исчезала по вечерам, а как начались каникулы, пропадает целыми днями. Чем занимается, не говорит, но приводила пару раз домой одного мальчика. Зовут его Игорьком. Симпатичный такой мальчишка и, кажется, сильно в нее влюблен.

– А она? – равнодушно спросил Калинов. Мне на это и в самом деле наплевать, подумал он. Разве может персону такого масштаба интересовать любовь какой-то пигалицы?

– Не похоже… Но вот в последние дни что-то, мне кажется, случилось. Вчера ночью она плакала, я слышала… А утром умчалась с сияющими глазами.

У Калинова вдруг отчаянно заколотилось сердце, как будто сбылась его вековая мечта. И даже не хотелось врать самому себе…

– А может быть, она нашла отца и втайне от вас посещает его?

Джинджер поджала губы, потом вдруг вскочила и выбежала из комнаты. Калинов встал, подошел к окну. Далеко внизу зеленел массив Сосновского лесопарка, отражалось в прудах вечернее солнце.

Зачем ты пришел сюда, спрашивал себя Калинов. Неужели и в самом деле лишь для того, чтобы узнать, каким может быть очередной конфликт между матерью и дочерью, провести, так сказать, дополнительное социологическое обследование?.. Спрашивал и не получал ответа.

– Здравствуйте, – раздался сзади знакомый голосок.

Калинов стремительно обернулся.

Она стояла в дверях, любопытные глазищи внимательно изучали старого дяденьку. На ней все еще была давешняя разрезанная юбка, и ей приходилось придерживать края разреза рукой, чтобы старенький дяденька не засмотрелся. Но дяденька все равно глядел на нее во все глаза. Она выглядела не совсем знакомой, какой-то чужой. Так во сне кажется немного чужим даже очень близкий вам человек, тот, кого вы изучили за долгие годы вдоль и поперек.

– Ну вот, язык проглотил… Что вы тут делаете?

Калинов наконец пришел в себя, неторопливо двинулся к столу, сел. Взял в руки чашку чаю. Посмотрел невозмутимо: ну-ка, что там за девчушка путается под ногами?..

– Я, голубушка, Калинов.

– Калинов?! – В голосе Виты послышалось удивление. – Тот самый?

– Тот самый… Пришел в гости к твоей маме, потому и нахожусь здесь. А что это с твоей одеждой?

Она опустила глаза, внимательно осмотрела юбку, удовлетворенно улыбнулась.

– Изнасилована вурдалаком! – В голосе ее прозвучал откровенный вызов.

– А вы небось интересуетесь моей нравственностью. Я права?

– Интересуюсь… Не боишься, что вурдалачата родятся?

– Не боюсь! – Она показала ему язык. – Я не дура, предохраняться не забываю. Так что о моей нравственности можете не беспокоиться. Вурдалачата не станут социальной проблемой.

Калинов почувствовал раздражение. Что это она себе позволяет? Может, поставить нахалку на место? Однако сдержался, отпил глоток остывшего чаю, сделал вид, что принял все за шутку.

– Я рад, что у нас такие здравомыслящие дети.

– Дети! – Она фыркнула. – Вы мне не отец. Вы бы сначала своих детишек сделали, а потом чужими занимались! Или чужими заниматься проще?

– Откуда… – начал Калинов. И замолк: вспомнил, что на уроках социологии в некоторых Школах второй ступени, кажется, изучают его биографию. Но все-таки эта нахалка его задела…

Нахалка прошествовала к дивану, села, вызывающе закинула ногу на ногу.

– А может, вы и есть мой сбежавший папочка?

Разрез на юбке разошелся, миру явилось крепкое гладкое бедро. Кроме обнаженного тела, под юбкой, кажется, больше ничего не было.

– Староваты вы, правда, для папочки. – Она перехватила его взгляд, но юбку не поправила. Посмотрела на свое бедро, подмигнула, криво усмехнувшись: – Хотя лет двадцать назад вы еще, наверное, в самом соку были…

– Вита! Что ты тут делаешь? – На пороге стояла Джинджер. Лицо спокойное, но глаза подозрительно блестят. – Немедленно иди к себе! И почему ты еще не сняла это безобразие?

Вита встала, гордо вскинула голову:

– Уже и с человеком нельзя поговорить!

– О Дева Мария!.. Да ты хоть знаешь, кто перед тобой?

– Не слепая… Чуть ли не каждый день его по ТВ вижу… «Задачи Социологической комиссии представляются мне самыми важными задачами всего Совета…» – продекламировала она, явно еще раз хотела показать Калинову язык, но только закусила нижнюю губу. Так, с закушенной губой, и покинула комнату.

Джинджер села за стол, подперла голову рукой, не поднимая глаз, произнесла:

– Извините… Такая вот она у меня. Вам со своими детьми тоже тяжело приходилось?

– Тоже, – соврал Калинов с идиотской улыбкой. – Все они в этом возрасте одинаковы.

– Не все, – не согласилась Джинджер. – Вот у соседей этажом ниже – парень как парень. – Она встала, прикрыла за дочкой дверь. – Вы ведь почти как доктор, правда?

Калинов кивнул. И тогда ее словно прорвало:

– Все случилось как-то по-дурацки… Если помните, в то время как раз в моде дрим-генераторы были. Вот наша компания и собралась в тот день… Но не в дрим-театре, а у подпольного «благодетеля». У них, если помните, и подешевле было, и безо всяких ограничений… Но мы тогда договорились: никакого секса, каждый сам по себе. – Она подняла на него глаза.

Калинов покивал, изображая на физиономии самое живейшее участие.

– Я не знаю, как все произошло, – продолжала она. – Он как-то оказался среди нас… Его звали Джошуа, и он был не из нашей компании… А может, и кто из наших оказался таким в моих грезах, не знаю… «Благодетель» клялся, что никто из посторонних к нам не заходил… Джошуа был как херувимчик, и какое было счастье! – Она судорожно глотнула. – Я знаю, я за прошедшие годы со многими пробовала, но ни с кем такого не было. Как во сне… знаете, когда летаешь – счастье невыразимое… И только со мной это случилось. Остальные четверо девчонок заявили, что все было очень пристойно – только грезы, и никакой физики… И ребята наши потом отказывались, но факт остается фактом – через девять месяцев родилась Вита.

– Почему же вы не избавились от беременности? – позволил себе реплику Калинов. И тут же понял: не такого вопроса она ждала.

– О нет! – Она закрыла глаза, лицо ее расцвело. – Дева Мария, это было такое счастье! Как в сказке… У большинства, я знаю, тошнота, рвота… А у меня были девять месяцев сплошной эйфории, как будто я наглоталась наркотиков.

– А больше беременностей у вас не было? – Теперь с выражением участия у Калинова не было никаких сложностей.

– Решилась однажды. Когда Вите было четыре… Как у всех – тошнота и весь остальной букет, а потом и вовсе выкидыш.

– Так и не знаете, кто Витин отец?

Она помотала головой:

– Наверное, тот «благодетель»… Нашим ребятам я верю, они так со мной поступить не могли.

– И вы его не искали?

– Не искала… А зачем? Разве он сделал меня несчастной? Я счастлива.

– Мне кажется, Вирджиния, вы кривите душой. – Калинов старался говорить очень мягко, чтобы – упаси Бог! – не обидеть ее. – Мне вы не кажетесь уж очень счастливой.

Она снова помотала головой:

– Вы мужчина и ничего не понимаете. Как я могу сказать, что я несчастна, когда я пережила такое счастье… Мне кажется, все дело было именно в дрим-генераторе, и я очень жалела, что через некоторое время их полностью запретили… А с другой стороны, мы и до этого случая хаживали к «благодетелям», и все было в полном порядке. В общем, не знаешь, что и подумать… С подружками-то моими, теми, кто участвовал тогда в сеансе, ничего не случилось. В конце концов они вышли замуж за наших ребят, растят детей.

– А вы?

– Я? – Она с грустью улыбнулась. – А я все жду, что Джошуа вернется ко мне.

И говоришь всем, что ты самая счастливая, добавил про себя Калинов.

– Ну вот, – сказала Джинджер, – разболталась. О Дева Мария, с вами так легко разговаривается!.. Не зря вас считают хорошим доктором. Еще чаю?

– Она взялась за чайник. – Ой, да он остыл совсем! Пойду, подогрею…

– Спасибо, сударыня. – Калинов перевернул пустую чашку на блюдце. – Пора мне.

Она понимающе кивнула: