Миллион оттенков желтого

Мне б так жить. И желательно не в восемьдесят пять, а пораньше.

– Информация подождет, – решительно возразила тетушка. – Займемся ею после третьего.

Она стояла, как часовой, только не с ружьем, а с половником наготове рядом с Борей, который как раз занимался первым – наваристой ухой. И тетя, против обыкновения, не делала едоку замечаний, хотя он совершенно некультурно давился и чавкал. Можно подумать, его год нормально не кормили, держали на хлебе и воде!

Я покосилась на Ирку – она сидела рядом со мной, подпирая подбородок ладонью и глядя на Фаберженка с нескрываемой жалостью. Если бы матушка графа Монте-Кристо дожила до его освобождения из застенков, взирала бы на своего сыночка точно так же. А ведь нашему мальчику даже не довелось отведать тюремных харчей, его отпустили через пару часов после того, как задержали!

– Не пойму, Боря, когда ты успел настолько оголодать? – Я закатила глаза.

Хрустальная люстра на потолке подмигнула мне радужным бликом: давай, мол, жги!

Получив хоть чье-то одобрение, я продолжила с нажимом:

– Хочу напомнить, что кое-кто прямо сейчас сидит на нарах и хлебает баланду.

– В нашей стране кто только не сидит, – буркнула тетушка, но все же отложила половник, не став подливать Фаберженку добавки.

А Ирка не вполне искренне сказала:

– Нам всем, конечно, жаль Петра, которого несправедливо посадили…

– Пока только задержали! – поправила я, быстро поплевав через левое плечо. – И считаю, мы должны сделать все возможное, чтобы вытащить его из КПЗ.

– Испытываешь чувство вины? – проявил неожиданную проницательность Фаберженок, отставив в сторону пустую тарелку и потянувшись за полной – со вторым. – Потому что вы были там вместе, а задержали только Палыча?

– Кстати, как так вышло? – Ирка прекратила глазеть на едока и посмотрела на меня. – Петя там, а ты тут?

– Вам интересно, неужели? – съязвила я, окинув взглядом всех присутствующих и не увидев сочувствия ни на одном из окружающих меня лиц.

Все смотрели с любопытством и легким укором! Разве что кот Волька глядел безразлично, но у него же не лицо, а морда, он не в счет.

– Думаю, все просто: Петя поступил как настоящий джентльмен и не сказал, что на той злосчастной экскурсии мы были вместе, – объяснила я. – Тем более что я, в отличие от него, не оставила следов и улик. Я ничего там не трогала, только смотрела и фотографировала. А вот Петя мало того что пытливо щупал все вокруг, он еще и одну перчатку там потерял.

Я немного подумала и добавила:

– Или ее у него из кармана вытянули и специально туда подбросили.

– Туда – это куда конкретно? У меня до сих пор нет цельной картины случившегося, – посетовала Ирка.

– Ни у кого ее нет, даже у следствия, – успокоила я ее. – Иначе нашего Петю не повязали бы как единственного подозреваемого.

– Подозреваемого в чем именно? – Тетя помассировали виски. – У меня в голове полный сумбур. Вы ушли гулять по городу, не вернулись к обеду, хотя я сварила роскошную уху, но нет, вы предпочли какой-то общепит… И только к ужину явились – в усеченном составе и с жуткой новостью! Петя в КПЗ, я вас услышала, но где же все остальные?!

– Джульетта с мамой и тетей осаждают следователя, пытаются добиться свидания с задержанным, – объяснил Боря, с аппетитом доедая второе. – Они родственники, мы – нет, и нас оттуда погнали.

– Мы сами ушли, решив без промедления действовать самостоятельно, – с большим достоинством поправила его Ирка. – Давайте уже начнем, а? Ленка правильно говорит, надо суммировать информацию.

– Момент, я только разолью компот. – Тетушка убрала со стола грязную посуду, наполнила стаканы, выставила блюдо с пирогом, удовлетворенно оглядела натюрморт и опустилась на стул, милостиво позволив: – Начинайте.

– Сначала ты. – Я кивнула Боре.

Он с сожалением отставил стакан с компотом, поднял глаза к потолку и пожал плечами:

– Я мало что понял. Мы с Петром Палычем пришли к тому дому…

– Самому маленькому в Петербурге, – пояснила я для тетушки.

– Петр Палыч откуда-то уже знал код замка в подворотне, так что мы сразу прошли за калитку, попетляли по дворам и поднялись по каким-то жутким ступенькам. Петр Палыч сказал: «Вряд ли кто-то дома, хотя, может, они вернулись уже» – и всего разочек стукнул в дверь. Сразу открыл какой-то хмурый мужик…

– Нам открывал не хмурый, – припомнила я.

– Вам другой открывал. – Боря помотал головой. – Не полицейский.

– Откуда взялся полицейский? – не поняла я.

– Из полиции, откуда же еще?

Все (кроме кота, который благополучно уснул) посмотрели на меня, как на тупицу.

Я ощутила раздражение – сами, можно подумать, умники! – и ядовито поинтересовалась:

– То есть вы с Палычем вломились в хату, где работала полиция, как к себе домой, да? Еще и ляпнули, наверное, что-нибудь подозрительное и настораживающее?

– Это не я! – Боря вскинул руки. – Палыч очень вежливо сказал: «Здрасьте, а можно нам, я тут недавно сегодня был уже и…»

– И? – поторопила я рассказчика, потому что он замолчал.

– И все. Нас впустили, и это… Палыча уже не выпустили. – Боря поник головой.

– Теперь давайте я. – Ирка спешно прожевала кусок пирога и подхватила нить повествования: – Когда наш мальчик позвонил, а Лена, Катя, Джуля и ее мама сорвались по тревоге в отделение, я прогулялась к тому желтому домику.

Я покивала: так и знала, что подруга не просто так отказалась утрамбовываться в вызванное нами такси пятой. Поспешила без помех оглядеться на месте происшествия! У нее с некоторых пор это идея фикс: нельзя без такого осмотра начинать расследование.

– У желтого домика стояли два фургона, белые с синими буквами – райотдела полиции и криминалистической лаборатории, но в них никого не было, – с сожалением сказала подруга, но тут же справедливо добавила: – А если бы и были, наверняка не стали бы мне ничего говорить. Но в соседней подворотне отиралась бабка…

– Что еще за бабка! – Тетя Ида поморщилась.

Думаю, она хотела дать понять рассказчице, что «бабка» – не то слово, которым стоит называть петербурженку, даже если та всего втрое моложе Северной столицы, но Ирка восприняла прозвучавшую реплику как конкретный вопрос:

– Классическая такая бабка, в вязаной кофте и платке из искусственного шелка. Лицо как печеное яблоко, коричневое и сморщенное, а глазки живенькие, так и стреляют туда-сюда. Типичная Арина Родионовна, дуба с котом не хватает.

Все посмотрели на кота, невозмутимо дрыхнущего не на дубе, а на высокой и крутой деревянной лестнице. Кот открыл один глаз, поднял голову, сладко зевнул и снова растянулся ковриком. Тетя Ида раздраженно цокнула языком, и только тут Ирка провела параллель и, осознав свою бестактность, поспешила сказать:

– В общем, то была очень симпатичная и общительная пожилая дама.

Тетушка фыркнула. Я похлопала ее по руке и глянула на подругу:

– И что же поведала тебе симпатичная и общительная Арина Родионовна?

– Она сказала: «Опять чевой-то там у Федоткиных стряслось. Кажись, теперича покража». А я спросила: «И чевой-то там у них покрали?» – Подруга щедро добавила в голос акцента, который я определила бы как псевдовологодский. – А она чуток подумала, головой покачала и постановила: «Ну, точно не медали и ордена. Те на подушке унесли».

– Миль пардон! – Тетушка встрепенулась. – Как ты сказала, кого обокрали? Федоткиных, точно? Может, Федоскиных?

– Может, и Федоскиных, – кивнула Ирка. – У Родионовны зубы не в комплекте, она сипит и шепелявит. А какая разница – Федоткины, Федоскины?

– А такая, деточка, разница, что генерал Федоскин – фигура в прошлом значительная. И да, слыхала я, что ему сильно нездоровится…

Тетушка встала, вышла из-за стола, просеменила к буфету, открыла створки, взяла с полки пухлую записную книжку и заглянула в нее.

Мы терпеливо ждали продолжения.

Тетя Ида с книжкой в руках проследовала к стационарному телефону, сверяясь с записью, набрала номер и, дождавшись ответа, с детским интересом спросила:

– Витюш, а Фердинант-то… ты в курсе?

С минуту она слушала этого своего Витюшу, размеренно кивая и притопывая мягкой тапкой так, словно готовилась пуститься в пляс, потом сказала:

– Согласна! – и аккуратно положила трубку на рычаг.

– С чем ты согласна? – спросила я ее.

– С тем, что желать новопреставившемуся царствия небесного не имеет смысла. У него нет шансов. – Она проплыла обратно к буфету, положила на место записную книжку, вернулась к нам и, опускаясь на стул, непринужденно договорила: – Все верно, Федоскина сегодня похоронили. Побрал-таки его черт. Наконец-то.

– Так. – Я отмерла и моргнула. – Интригующие подробности о жизни и смерти Федоскина ты нам поведаешь чуть позже. Ирусь, сначала закончи свой рассказ. Что еще ты узнала от Арины Родионовны?

– Квартира Федоскиных занимает половину второго этажа в одном из тех больших серых домов, между которыми зажат маленький желтый. – Она открыла фото в смартфоне. – И живут они… жили то есть… вдвоем: муж и жена.

– Федор Наумович и Галина Андреевна, – подсказала тетушка.

– Вы знакомы?

– К сожалению.

– Так, ладно, это тоже позже… – Я потерла лоб.

А Боря, Фаберженок наш, бесцеремонно развернул смартфон с фотографией к себе, посмотрел и кивнул:

– Ну, все ясно. Значит, это к Федоскиным залез настоящий вор, вместо которого задержали нашего Палыча. Я видел, полицейские осматривали чердак и говорили, что там дыра в стене.

– То есть из чердачного помещения единственной квартиры желтого домика кто-то пробился в соседнее строение? Через две капитальных стены? – недоверчиво уточнила Ирка.

Она по первому образованию инженер-строитель, в конструкциях разбирается.

– Да не ломали они капитальные стены! – сообразила я. – Исторически квартирка в желтом доме соединялась с соседним зданием переходом. Потом его, видимо, заложили чем-то не слишком прочным…

– Досками, – подсказал Боря. – Я слышал, полицейские упоминали штукатурку и трухлявые доски.

– Ушам своим не верю! – всплеснула руками тетушка. – Чтоб Фердинанд так опростоволосился – допустил, чтобы у его дома-крепости была трухлявая деревянная стена!

– Он мог не знать об этом, – вступилась за неведомого нам Фердинанда Ирка. – Если эта перегородка на вид была крепкой и стояла там всегда…

– С двадцатых годов девятнадцатого века, – подсказала я, поскольку интересовалась историей желтого домика.

– Да, Федоскины гораздо позже вселились, – кивнула тетушка. И тут же подняла красиво очерченные брови. – Но можно ли было не услышать, как кто-то ломал стену, пусть всего лишь дощатую?

– Там в соседних зданиях ремонт идет, – напомнила я. – Наверняка с утра до вечера соответствующие звуки раздаются. К тому же, если я правильно понимаю, в квартире в тот момент никого не было. Самого Федоскина как раз везли вперед ногами с медалями на подушке, а вдова провожала его в последний путь.

– Что же у них украли, интересно? – вслух задумалась Ирка. – Это ж теперь пропажу будут требовать с нашего Палыча. А вдруг там… не знаю… ведро драгоценных камней!

– Ядра – цельный изумруд, – поддакнула я и глянула на тетю Иду. – Как бы нам узнать, что там за пропажа?

– Вернется из Следкома наша невеста с мамками-няньками, от них и узнаем, – рассудила подруга.

– Как же, так им и расскажут! – усомнилась я. – Нет, надо действовать иначе, – и снова настойчиво посмотрела на тетушку.

– Да. Мы пойдем другим путем, – немного подумав и подергав серебряный локон на виске, постановила она и встала. – Дайте мне пару часов, потом спланируем дальнейшие действия.

– Генерал! Как есть генерал! – любуясь моей родной старушкой, восторженно нашептала Ирка.

Чтобы не мешать тетушке, подруга ушла в светлицу на втором этаже, а мы с Борей взяли пополам такси и поехали к себе в Мурино. Мы с Фаберженком живем по соседству, наши дома в новехоньком жилом комплексе разделяет только внутренний двор.

Крутясь на кухне, я поглядывала на окна квартиры юного родственника и заметила, как они засветились: это означало, что вернулась Джульетта. У нее есть привычка, едва появляясь, включать в жилище полную иллюминацию. Видимо, чтобы сиять, как звезда кино под софитами. Когда Боря дома один, он отдыхает от праздника жизни в тусклом свете телевизора или компьютерного монитора.

Я накормила мужа и сына ужином и, пока мои парни азартно разыгрывали в «Камень, ножницы, бумагу» почетное право мыть посуду, ушла от них в дальний уголок с телефоном.

Хоть я и не надеялась, что следствие поделилось с Мавриковыми – это, кстати говоря, фамилия Бориной подруги и ее родни – ценной информацией, полностью исключать такую вероятность не стоило.

– Я сама хотела тебе позвонить, – приняв мой вызов, сказала Джуля. – Мы, если честно, в растерянности. Нас не пустили к папуле и ничего не объяснили, сказали только, что он задержан по подозрению в совершении ограбления. Вот что за дикость, а? Зачем папуле кого-то грабить, у него своих денег достаточно. Но против него есть улики, а какие – мы тоже не знаем.

– Отпечатки пальцев на люке и потерянная перчатка где-то в чердачном помещении, а то и за проломом в ограбленной квартире, – уверенно предположила я. – Папулю твоего подставили, но мы будем с этим разбираться.

– Как?

– Пока не знаю, но, думаю, завтра уже смогу сказать тебе что-то конкретное.

– Хорошо. – Джуля вздохнула, помолчала и спросила смущенно: – А пока можешь ответить мне на один вопрос? Только хоть ты не смейся.

– Могу и не на один, – расщедрилась я. – А кто уже смеялся?

– Тетя Катя. Так заржала, что аж трубку выронила, и разговор прервался. А у мамы я спросить не могу.

Мне стало интересно. Что за вопрос такой невеста адресует старшим родственницам?

– Если это про постель… – начала я осторожно.

– Это не про постель! Это про стол. Я хочу порадовать Борю – приготовить его любимое блюдо. Бедняжка так натерпелся… Но маме это может не понравиться, – непонятно объяснила Джульетта.

– А при чем тут мама? Где она, а где ваш стол?

– Притом что папа-то в тюрьме! А я, значит, забочусь не о родном отце, который за решеткой, а о женихе, который уже на свободе!

– А-а-а, вон оно что, – я уловила суть проблемы. – Ладно, спрашивай меня, я не сочту тебя предательницей.

– Большое спасибо, – съязвила моя собеседница. И, посопев, наконец спросила: – Скажи, где купить розовый майонез для селедки под шубой? В Интернете я не наш… Да что такое-то?! Ты же обещала не смеяться!

Я выронила трубку, и разговор прервался.

– Ага! Она все-таки свалилась?! – На стук упавшего смартфона прибежал муж и сразу глянул на картину на стене.

Вообще-то он любит изобразительное искусство и даже ходит со мной на вернисажи, но выступает против присутствия художественных произведений в нашей новой квартире.

Сначала я думала – это потому, что у нас вкусы разные. Мне нравятся прозрачные расплывчатые акварели, а мужу – основательные живописные полотна: два метра холста, три кило масла, резная рама из обломков кораблекрушения. И чтобы тем маслом на том холсте кто-то вроде Левитана убедительно изобразил желтое поле, уходящую в лес дорогу и рядом с ней дерево, можно поваленное. Но тогда хорошо бы с медведями в количестве не менее трех штук.

Кое-как я убедила супруга, что медведям, полям, лесам и прочей крупной натуре в малогабаритной современной квартире не место, и уговорила купить у знакомой художницы прелестную акварель «Дождь в городе» – воздушная, светлая, она обещала смотреться в комнате как второе окно. Тут-то и выяснилось, что внедрению в наше жилище толики прекрасного Колян противится по банальнейшей причине: он просто боится, что картина свалится нам, спящим, на головы!

Пришлось пойти на компромисс и повесить акварель в наилегчайшей раме под пластиком вместо потенциально травматичного стекла не над кроватью, как я планировала, а над столом. За ним все равно никто не сидит, потому что и я, и муж предпочитаем работать, лежа на диване. Те, чей рабочий инструмент – ультратонкий макбук, вполне могут позволить себе такое маленькое барство.

Ультратонкий макбук – сам по себе большое барство. Я свой в кредит взяла.

– Не свалилась? – Колян убедился, что картина на месте, и в его голосе прозвучало легкое разочарование.

Хочется, хочется супругу, чтобы жизнь доказала его суровую правоту.

– С моей любимой картиной все хорошо. – Я выудила из-под стола залетевший туда смартфон и демонстративно поправила раму на стене. – Кстати, вы не забыли, что завтра мы идем на вернисаж?

– Я не могу, у меня вечером тренировка! – покричал из-за стены сын.

Я поморщилась и похлопала по уху. В новостройках отличная слышимость, можно даже не повышать голос.

– А у меня… у меня… – Муж не успел придумать, что у него, и сник.

– Встретимся в пять у Аничкова моста, – припечатала я.

– То есть ты уйдешь из дома раньше? У тебя завтра дела в городе? – сообразил Колян и прищурился с легким подозрением.

– Не столько у меня, сколько у тети Иды. – Я ловко перевела стрелки. – Подробностей пока не знаю, тетушка обещала утром позвонить.

Тетушка и ее дела – это святое. Мой супруг правильно воспитан и уважает старость, поэтому новых вопросов от него не последовало.

Вот и славно. Не хотелось мне раньше времени рассказывать о назревающем детективном расследовании.

Наши с Иркой любимые мужья без одобрения относятся к частному сыску, если на роли Холмса и Ватсона пробуемся мы с подругой.

Глава 2

Утро началось значительно раньше, чем нужно, и далеко не так хорошо, как хотелось бы.

– Ложись! – хрипло рявкнул мне в ухо муж, спихивая меня с кровати.

Я и без того уже лежала, причем давно: как свалилась в постель вскоре после полуночи, так и пребывала себе в горизонтальном положении. Мирно посапывала, никому не мешала. С чего вдруг лежать мне нужно непременно на полу, спросонья не поняла, прямо спросила:

– Коля, какого хрена?!

– Это ты мне скажи, какого! – возмущенно отозвался муж. – Во что ты снова вляпалась, почему в нас целится снайпер?

– Кто-о?! – Я с усилием сдвинула в сторону свалившуюся на меня тушу (рост 195 см, вес 95 кило), чтобы выглянуть из-за кровати.

В окно, затянутое рулонными шторами «день-ночь», настойчиво пытался пробиться острый красный луч. В тонкие щели он просачивался веером алых штрихов, а на плотной белой ткани расплывался некрасивым кровавым пятном. Смотрелось действительно пугающе.

– Куда, ненормальная?! Лежать! – повторил Колян и попытался снова подгрести меня под себя.

Я растрогалась:

– Кыся, ты закрываешь меня собой от пули?

– А чем еще тебя закрывать? На мне пижама, а не бронежилет!

– Там не снайпер, а Боря! – Я кивнула на окно. – Мы с ним давно договорились: если вдруг нет связи по телефону, сигналить лазерной указкой в окно.

– Твою мать! – Колян скатился с меня и остался обессиленно лежать на полу на манер прикроватного коврика. – Вернее, вашу с Борей! Не могли придумать что-то получше?

– Что? – Мне и правда стало интересно. – Голубиная почта не вариант, я не хочу держать в доме птиц, они гадят. За сигнальные костры прилетит от пожарных. В барабаны бить тоже нельзя, за это соседи настучат в бубен. – Я встала и подошла к окну.

– Редкий случай, когда я солидарен с соседями, – проворчал муж и тоже поднялся, чтобы присоединиться ко мне у подоконника.

В четыре руки мы подняли шторы, как белые флаги. Острый красный луч немедленно попал мне в глаз, я зажмурилась и выругалась:

– Блин, Боря, вот ты Тиль Уленшпигель!

Но Боря меня не слышал – он помещался на своем балконе в доме напротив, нас разделяли полсотни метров двора и почти тридцать лет жизненного опыта. Моего. Который, собственно, и подсказал идею экстренно связываться с помощью лазера.

У Бори была другая задумка, он предлагал использовать пейнтбольные ружья с шариками, заряженными записками. Способ показался мне интересным, но ограниченно годным в условиях северного климата: тут ведь окна вечно закрыты, пулять в них – разориться на услугах стекольщика.

Я взяла с подоконника специально оставленную там лазерную указку, включила ее и направила на плохо различимую фигуру на балконе. Кажется, тоже попала в глаз: фигура напротив дернулась и нырнула за ограждение, прячась от ответного лазерного огня.

– Дай я! – Колян вырвал у меня указку и зачиркал ею, как пьяный джедай табельным световым мечом.

Я прикинула, сколько людей в доме напротив в этот момент повалилось на пол и залегло в укрытия, и испугалась, что кто-нибудь вызовет полицию. Или спецназ. Или имперских штурмовиков Дарта Вейдера – кто ж еще сможет противостоять разбушевавшемуся джедаю…

Над ограждением Бориного балкона белыми флажками поднялись две руки. Колян еще немного мстительно почиркал по ним красным лучом, потом выключил карающее пламя, вернул мне указку, зевнул, объявил:

– Если войне миров конец, я еще немного посплю, не возражаешь? – И, не отходя от подоконника, бухнулся в кровать.

Говорю же, квартира у меня малогабаритная, а муж – наоборот.

Я поискала на тумбочке свой телефон, нашла, обнаружила, что он разряжен в ноль, немного подумала и осторожно поскреблась к сыну:

– Колюш, ты не спишь? Дай свой мобильник, мой разряжен, а нужно срочно позвонить.

– Му-му-му, му-му, – невнятно и не особо приветливо пробурчал Коля-младший и отвернулся к стене.

Я предпочла трактовать это как благосклонное согласие, цапнула сыновний смартфон и, чтобы не будить родных и близких разговором, отправила Фаберженку лаконичную СМС: «Че те надо в 7 утра?»

Через полминуты прилетел ответ: «Тэ И велела быть в 8».

«Тэ И» – это тетя Ида, поняла я. Не было сомнений, что это в прямой связи со вчерашним обещанием тетушки что-то выяснить и определиться с дальнейшими действиями по освобождению из узилища отца жениха.

Мелькнула мысль – узнать бы, что думает по этому поводу сам Палыч. Может, он предпочел бы тихо посидеть в уютной одиночной камере до самой свадьбы, а то и во время нее?

Получить ответ на этот вопрос возможности не было, а под окном уже с намеком рычал мотором разогревающийся автомобиль Фаберженка, поэтому я оставила рефлексию и быстро собралась.

Придется сегодня моим любимым самостоятельно готовить себе завтрак. Ничего, в джедайскую подготовку должно входить умение жарить яичницу, пусть оттачивают и мирные навыки, а не только световые мечи.

Обычно гостеприимная, тетушка ждала в прихожей и даже на порог нас с Борей не пустила – так торопилась.

– Скорее, мы рискуем опоздать! – С этими словами она захлопнула дверь своей квартиры перед моим носом.

Я только успела увидеть Ирку и Вольку: они чинно сидели на стульях за круглым столом. Подруга завтракала, а кот сверлил ее таким взглядом, что человек со слабой нервной системой непременно подавился бы и пал замертво, позволив вечно голодному коту беспрепятственно унаследовать все запасы провианта.

– А? – Уже сбегая вслед за тетушкой по ступенькам, я кивнула на дверь.

– У Ирочки другая задача. – Объяснять, какая именно, деловитая старушка не стала.

Мы спустились во двор, сели в машину. Тетя кивнула Боре:

– Трогай, – и посмотрела на маленькие золотые часики на запястье. – Ах, можем не успеть! На Большой Пушкарской наверняка сейчас пробка, и Невский тоже стоит…

– А нам куда? – спросил наш водитель, аккуратно выруливая к арке подворотни вокруг клумбы с увядающими настурциями.

– На набережную канала Грибоедова, куда же еще? – Тетя сверила свои часики с таймером на приборной доске, убедилась в точности наручного хронометра, поджала губы и поправила тонкую лайковую перчатку, прикрывая запястье.

Стало понятно, что мы едем к Марфиньке.

Не стало понятно, зачем мы к ней едем, да еще в такой спешке.

– Распрягайте, хлопцы, коней, – вполголоса напела тетушка, усилив мое недоумение.

– Только и остается распрягать, – пробормотал Боря, оценивая дорожную обстановку. – Ехать никак не получится.

– Что вообще происходит? – спросила я тетушку, несколько дезориентированная упоминанием каких-то хлопцев с конями.

– А ты не видишь? Пробка! – Тетя Ида мотнула головой, мазнув серебряным локоном по стеклу. – Еще и Каменноостровский встал, как нарочно!

Я глянула за борт – на проспекте и впрямь образовался затык, не обещающий скорых перемен, и решительно толкнула дверцу:

– Выходим. До «Горьковской» сто метров, на метро мы доберемся за десять минут.

– А я?! – крикнул нам вслед, оставшись в одиночестве, Фаберженок, но тетушка не удостоила его ответом, сосредоточившись на том, чтобы просквозить между автомобилями к тротуару.

А у меня вообще никаких ответов не было, имелись только вопросы, причем без возможности их задать.

Я с трудом догнала родную старушку, на диво ловко скачущую по мелким лужам, и подхватила ее под руку, боясь, что она поскользнется на мокром граните в своих щегольских туфельках на каблучках-рюмочках. На бегу тетушка опять напевала про коня, которого надо бы распрячь. Я косилась на нее, но ни о чем не спрашивала. Возраст заслуживает уважения. Хотя будет очень грустно, если и тетя Ида поддалась деменции.