Роковая женщина военного министра. Генерал Сухомлинов и Екатерина Бутович

Впрочем, сама Екатерина Бутович публично утверждала (в 1912 г.): «никаких домогательств, ни имущественных, ни в отношении сына к моему бывшему мужу В. Н. Бутовичу я не имела и не имею» [23, 1912, 3 мая]. Неужели её супруг всё выдумал? В это трудно поверить. Но то, что Бутович слишком сгустил краски – несомненно. Например, из его слов можно сделать вывод чуть ли не о похищении сына Бутовичей Сухомлиновым. На самом деле Екатерина вместе с маленьким Юрой (и его гувернанткой Фанни Рочат) просто переехала к Владимиру Александровичу. Причем тот не только не удерживал её и ребенка силой, а наоборот, ошарашенный происходящим, в итоге посоветовал ей вернуться к мужу и по-хорошему уговорить его дать развод [183, с. 64].

Екатерине пришлось так и поступить, сполна испив чашу унижений. Владимир Николаевич Бутович, гордый богатый помещик со связями (среди его добрых знакомых были обер-прокурор Святейшего Синода П. П. Извольский и редактор-издатель популярной газеты «Киевлянин» Д. И. Пихно) ответил на предложение о разводе отказом. Более того оскорбленный муж решил стреляться со своим обидчиком. Когда же генерал-губернатор не принял вызова на дуэль, Бутович «дважды обозвал его подлецом, мерзавцем и негодяем» и «обещал ему избить физиономию в публичном месте», оповестив об этом офицеров Киевского гарнизона. Сухомлинов «ничем не реагировал на это», правда, стал перемещаться по Киеву с охраной [115, с. 310].

Генерал терзался из-за того что сам отослал любимую женщину, «дорогую хорошую Екатерину Викторовну», в руки страдающего манией преследования полусумасшедшего мужа-тирана. Тот в свою очередь отправил жену лечиться на Кавказ, подальше от высокопоставленного воздыхателя [115, с. 310]. Однако она и там нашла возможность поддерживать связь с Сухомлиновым. Тогда в сентябре 1907 г. Бутович решил увезти супругу и сына заграницу. Екатерина, уступив просьбам и мольбам Владимира Николаевича, согласилась. После этого Бутович весь был как на иголках. Его терзали опасения, что жена передумает. Каждый её уход из дому приводил мужа в чрезвычайно взволнованное состояние.

Однажды вечером Бутовичи собрались пить чай. Вдруг Екатерина куда-то уехала, правда, скоро вернулась. Бутович раздраженно спросил, где она была. Жена в тон ему ответила, что там её теперь нет, вызвав у супруга приступ бешенства. По воспоминаниям тёщи, зять ударил её дочь кулаком, повалил на пол, оттаскал за волосы. Несчастная женщина вырвалась из дома через черный ход и поселилась в гостинице.

Остыв, Владимир Николаевич, пошел к ней просить прощения. Однако Екатерина Викторовна не захотела мириться и уехала к брату тёти, Григорию Матыскину, жившему на лесной даче «Нерубай». Бутович несколько раз приезжал туда для переговоров о разводе. По рассказу тёщи он своими словесными издевательствами («хочу дам развод, хочу – не дам») довёл Катю до того, что она отравилась опиумом. И только благодаря тому, что настойка была старая, врачу удалось её отходить [141, л. 27об., 30, 30об.].

По мнению У. Фуллера это была имитация самоубийства: женщина проглотила хотя и большую, но не смертельную дозу яда [183, с. 65]. В любом случае муж был напуган. Он разрешил своей неверной супруге уехать заграницу для продолжения лечения.

Сын Юрий остался с отцом в его огромном имении Великий Круполь. Однако Владимира Николаевичу не давала покоя мысль, что жена всё-таки увезёт маленького Юру, прибегнув к помощи Сухомлинова. Чтобы предотвратить такое развитие событий, Бутович 22 ноября 1907 г. обратился с письмом к военному министру А. Ф. Редигеру. В нём он представил дело так, что Сухомлинов преследует его больную жену вопреки её воле. Кроме того, Владимир Николаевич жаловался, что, «каждую минуту» может лишиться сына и, опасаясь козней Сухомлинова, «должен сбежать с ребенком за границу, бросив в России все на произвол судьбы – свою любимую службу, своё имущество, свой очаг, свои дела». Он выражал надежду, что министр заставит Сухомлинова прекратить «недостойное поведение», «воздаст ему должное» и даст Бутовичу возможность «не бежать без оглядки из дорогого отечества» [115, с. 311].

Сухомлинов был старым знакомым Редигера, причем оказывал ему в прошлом ценные услуги. Так в 1882 г. благодаря Владимиру Александровичу молодой Редигер получил должность товарища военного министра Болгарии [144, с. 120–121]. К тому же Редигер вполне мог понять чувства своего коллеги, ибо сам в пятьдесят лет полюбил молодую женщину и только что после трудного развода с женой сочетался с ней законным браком. Но с другой стороны из письма Бутовича военный министр знал, что аналогичное послание отправлено тем П. А. Столыпину (премьеру и министру внутренних дел – т. е. начальнику Сухомлинова по должности генерал-губернатора). Поэтому Редигер, прежде всего, счел необходимым узнать мнение председателя совета министров.

13 декабря 1907 г. по поручению военного министра его помощник А. А. Поливанов задал Столыпину вопрос, насколько Сухомлинов соответствует своему месту. Премьер ответил: «на 3+» и вручил Поливанову пачку любовных писем Владимира Александровича к Екатерине Бутович. (Их Владимир Бутович забрал у жены и отправил Столыпину) [117, с. 35].

Глава кабинета попросил провести расследование этой истории. Когда оно началось Бутович, приехал к Поливанову, чтобы ускорить решение вопроса в свою пользу, но своей настойчивостью только повредил себе. 8 марта 1908 г. Поливанов записал в дневнике: «являлся г. Бутович обвиняющий Сухомлинова в связи со своей женой жаловаться на постоянное везде и всюду преследование его какими-то агентами; говорил, что хочет бить Сухомлинова, что дать развод готов, но взять на себя вину не хочет, что хочет заявить на себя прокурору о своём вызове на дуэль Сухомлинова. Производит впечатление ненормального…» [117, с. 42–43].

Такое же мнение о Бутовиче сложилось у присяжного поверенного В. В. Матусевича, который по поручению Екатерины Викторовны согласовывал с ним условиям развода, пока сама она проходила курс лечения в санатории на Лазурном берегу. По показаниям Матусевича переговоры эти не носили серьезного характера, а условия, выдвинутые В. Н. Бутовичем, имели характер «скрытого издевательства» [141, л. 26об.].

Сначала, когда интересы его жены в Киеве представлял адвокат В. Э. Неметти, Бутович ограничивался требованием к Екатерине Викторовне взять вину в прелюбодеянии на себя. Потом заявил, что не хочет иметь дело с Неметти и его пришлось сменить на Матусевича. 23 апреля 1908 г. Бутович в письме Матусевичу, выдвинул условия, касавшиеся ещё и Сухомлинова. В следующем письме (от 24 апреля) он подробно их детализировал. «Письмо это является сплошным издевательством надо мною, беззащитной женщиной, и над глубокоуважаемым мною человеком, ни в чем не повинным перед г. Бутовичем…», – жаловалась впоследствии Екатерина Викторовна Николаю II [141, л. 2, 2об.].

Конечно, Бутович не рассчитывал на то, что его требования будут приняты генералом и в тот же день (24 апреля 1908 г.) направил жалобу на Сухомлинова царю. В результате Канцелярии Его Императорского Величества по принятию прошений пришлось тоже подключиться к расследованию.

Сам генерал узнал о вызывающем письме Бутовича в Карлсбаде. Там, в мае 1908 г. после полугодовой разлуки он встретился с Екатериной Викторовной. Туда же явился Александр Альтшиллер, принимавший большое участие в судьбе влюбленной пары. «Приехал Альтшиллер, и мы втроем всюду путешествуем, так что время идет незаметно», – писал Владимир Александрович своей экономке М. Ф. Кюнье [99, с. 448]. В результате совместного обсуждения ситуации 16 мая 1908 г. Сухомлинов из Карлсбада поручил Неметти довести до Бутовича следующее: либо тот добровольно согласится на развод, либо пусть готовится к тому, что генерал использует все имеющиеся в его распоряжении средства [183, с. 65].

Но эта угроза только озлобила взвинченного до последней степени мужа Екатерины Викторовны. Позже тот признался Шульгину: «Я бы дал развод, пусть уходит, куда хочет. Но когда Владимир Александрович Сухомлинов, генерал-губернатор и командующий войсками, пробовал мне угрожать, требуя развода, я вспомнил, что мой предок Бутович подписал решение Переяславской Рады. Бу-то-вича-ми не командуют, хотя бы Сухомлиновы, и им не угрожают. Я ответил отказом: не дам развода!» [194, с. 253].

В июне 1908 г. Екатерина вернулась в Киев, где сняла квартиру. Между ней и мужем возобновились изнурительные переговоры. Посредником со стороны Бутовича выступил её двоюродный брат Николай Михайлович Гошкевич, молодой инженер-технолог, только что (в 1907 г.) окончивший Киевский Политехнический институт. Фуллер, ссылаясь на письмо Бутовича к Н. М. Гошкевичу от 16 июня 1908 г., сообщает, что Владимир Николаевич соглашался на расторжение брака, с условием, однако, что жена оставляет маленького Юру отцу и отказывается от финансовых претензий – «обманутый муж не должен ей ни копейки». Екатерина Викторовна «немедленно согласилась на первое условие Бутовича и отвергла второе, касавшееся денег» [183, с. 65].

Тогда Бутович в письме официальному поверенному Екатерины Викторовны, Матусевичу, от 21 июня 1908 г., выразил готовность выдавать деньги на её содержание. Но предоставление денежных средств он обставил рядом условий, которые жена сочла издевательскими.

Последней попыткой достичь соглашения стала встреча супругов на квартире присяжного поверенного Матусевича. По его воспоминаниям Владимир Бутович всё время свидания язвил и издевался над женой, доведя её до слёз. Его требования всё увеличивались и «затрагивали такие стороны чести и женской стыдливости», что несчастная женщина «краснея и плача, должна была отказаться от всяких с ним переговоров» [141, л. 26об.].

В этой ситуации она решила прибегнуть к защите царя. 24 июня 1908 г. Екатерина Викторовна подала на его имя прошение, в котором сетовала на притеснения со стороны супруга и молила Николая II «приказать расторгнуть» её брак [141, л. 2–2об.].

После того как Екатерина Бутович официально обозначила свою позицию стало ясно, что не Сухомлинов её преследовал, а она сама хотела уйти от мужа-тирана. Теперь обвинения в адрес Сухомлинова, изложенные В. Н. Бутовичем в письмах 1907 г. Редигеру и Столыпину, выглядели поклепом. Поэтому главный военный прокурор, согласно докладу военно-судного управления от 21 июля 1908 г., рассмотрев жалобы Владимира Бутовича, за «ложностью» помещенных в них фактов оставил их без последствий [23, 1912, 10 мая]. Точно также на прошение В. Н. Бутовича отреагировал Николай II [117, с. 50].

Зато бумаге его жены царь дал ход. 6 августа 1908 г. император повелел главноуправляющему своей канцелярией барону Будбергу передать прошение Екатерины Викторовны обер-прокурору Святейшего Синода П. П. Извольскому. Однако всей этой историей монарх был недоволен, сказав докладывавшему о ней (16 августа 1908 г.) помощнику военного министра Поливанову: «жаль, что это так распространилось; для такого видного лица это неудобно» [117, с. 50].

Начальник Генерального штаба

Беспокойство царя объяснялось тем, что он давно с симпатией относился к Сухомлинову, а теперь готовил для него новое крупное назначение. Император знал Владимира Александровича с тех пор, как, будучи наследником престола, обучался под его руководством в Офицерской кавалерийской школе (1889). В военных кругах генерал «считался талантливым генштабистом и просвещенным кавалерийским офицером» [70, с. 163]. Государь его очень любил, считая одним из выдающихся военных стратегов [163, с. 206]. Это мнение сложилось у царя после больших маневров русской армии под Курском в 1902 году. В ходе учений Владимир Сухомлинов, игравший роль начальника штаба «Южной армии», мастерски разработал план операции, и только вмешательство Николая II не позволило «южным» разгромить «Московскую армию» великого князя Сергея Александровича [17, с. 59].

После этого император рассматривал генерала Сухомлинова как одного из основных кандидатов на высшие военные посты и регулярно интересовался его мнением по вопросам военного строительства. Осенью 1904 г. В. А. Сухомлинов докладывал Николаю II в Царском Селе о состоянии западных военных округов, а в начале 1905 г. государь передал ему для оценки поданный великим князем Николаем Николаевичем проект реорганизации военного ведомства.

Суть его состояла в том, что роль военного министра резко умалялась. Из военного министерства выделялось независимое от него Главное управление Генерального штаба, начальник которого напрямую подчинялся царю. Право личного доклада императору получали и инспектора отдельных родов оружия. Военный министр вместе с ними становился рядовым членом Совета государственной обороны.

Сухомлинов раскритиковал проект великого князя, чем нажил в его лице открытого и непримиримого врага. Владимир Александрович считал, что отсутствие одного ответственного за военную сферу приведет к анархии в управлении ей. А сам царь при изобилии личных докладов глав соперничающих ведомств утонет в пучине разноречивых мнений, в каждое из которых ему придется глубоко вникать [172, с. 136]. Однако в условиях, когда русская армия терпела поражение в войне с Японией, для поиска выхода из сложившейся кризисной ситуации учет разных суждений мог быть полезен Николаю II. К тому же великий князь Николай Николаевич в это время являлся одним из самых близких к императорской чете людей. Поэтому царь, несмотря на критику Сухомлинова, принял проект Николая Николаевича и доверил тому возглавить Совет государственной обороны. Начальником Генерального штаба стал сподвижник великого князя и фактический автор проекта генерал Ф. Ф. Палицын. Военным министром был назначен лишённый чрезмерных амбиций генерал А. Ф. Редигер.

В результате этих преобразований по оценке Е. В. Бея «создалось многовластие, еще более дезорганизовавшее и без того расстроенную войной армию» [17, с. 111]. Между тем в 1908 г. в Европе запахло порохом. То и дело возникали внешние осложнения, требовавшие принятия быстрых решений. Произошедшая в июле 1908 г. революция в Турции могла резко изменить обстановку на Балканах и поставить на повестку дня вопрос о судьбе жизненно важных для России черноморских проливов. Возникла срочная необходимость восстановить единовластие в управлении вооруженными силами.

К тому же у Николая II к указанному времени ухудшились отношения с великим князем Николаем Николаевичем, а того подвергла нападкам Государственная дума. Причем великий князь поставил вопрос так: либо парламент будет за это распущен, или он оставляет свой пост. В этой ситуации 26 июля 1908 г. император предпочёл освободить великого князя от должности председателя Совета государственной обороны. Тем самым предрешался уход со своего поста начальника Генерального штаба Ф. Ф. Палицына, ближайшего сподвижника великого князя и идеолога децентрализации управления армией.

Военный министр Редигер начал искать преемника Палицыну и остановился при этом на Сухомлинове. Свой выбор он подробно обосновал в мемуарах, охарактеризовав Владимира Александровича как человека, который отлично знает штабную работу, «быстро схватывает всякий вопрос и разрешает его просто и ясно» [145, с. 230].

Правда, переход на новую должность для Сухомлинова был невыгоден по деньгам – будучи начальником округа и генерал-губернатором, Владимир Александрович получал много больше. От одного их общего знакомого, писавшего на военные темы публициста и издателя В. А. Березовского, министр знал, что Сухомлинов «вследствие амурных историй хочет покинуть Киев и, может быть будет даже рад получить место Палицына». Редигер попросил Березовского прозондировать Сухомлинова в этом отношении, но в августе 1908 г. Владимир Александрович не дал ему решительного ответа [145, с. 229].

Наилучшим вариантом для Сухомлинова было остаться в Киеве (где у него имелись хороший дом и высокое жалование), соединившись узами законного брака с любимой женщиной. Для этого необходимо было добиться развода Екатерины Викторовны с её упрямым супругом. Надежда на такой исход в августе 1908 г. у Сухомлинова ещё оставалась. Он, конечно, знал, что его возлюбленная направила императору прошение о содействии в расторжении брака, а монарх через главноуправляющего своей канцелярией барона Будберга переслал эту бумагу обер-прокурору Синода П. П. Извольскому. Между тем тому в августе 1908 г. по делам случилось приехать в Киев. Сухомлинов обратил внимание Извольского на дело Бутовичей, а 9 сентября 1908 г. направил обер-прокурору пояснительное письмо, в котором просил его о помощи.

Черновик письма был написан на бланке комиссионной конторы Альтшиллера [99, с. 448]. Тот по-прежнему являлся главным советником Сухомлинова и его любовницы по бракоразводным делам. Скорее всего, и сама идея послать письмо обер-прокурору принадлежала Альтшиллеру.

Однако Петр Извольский привык следовать букве закона и не терпел давления со стороны. К тому же он в 1894 – 1901 гг. служил в Киевском учебном округе, в том числе в должности инспектора и управляющего, и знал с хорошей стороны В. Н. Бутовича. Поэтому и Будбергу, и Сухомлинову Извольский ответил, что монаршее милосердие не распространяется на вопросы церковного права: в православной церкви не может быть развода по указу императора. Единственно возможный в данном случае повод для расторжения брака, писал Извольский, обвинение Екатериной Бутович своего мужа в супружеской измене. Причем её факт должен быть засвидетельствован двумя очевидцами [183, с. 66].

Но в Полтавской губернии, где В. Н. Бутович пользовался уважением как крупный землевладелец и никогда не давал повода подозревать себя в грехе прелюбодеяния, добиться такого решения было фактически невозможно. Поэтому Сухомлинов в следующем письме просил Извольского сообщить императору о том, что просит, в целях достижения беспристрастного решения дела Бутовичей, провести слушания не в Полтаве, а в Киеве. В противном случае генерал предупреждал, что с 1 января 1909 г. уйдет в отставку. Николай II отреагировал очень быстро и 23 октября 1908 г. рекомендовал перенести разбирательство в Киевскую консисторию [198, с. 198].

Но даже и там исход дела в пользу Екатерины Бутович был более чем сомнителен. Лично присутствуя в суде, Владимир Бутович мог легко опровергнуть ложные обвинения в супружеской измене. Тогда Альтшиллер придумал новый план. Суть его состояла в том, чтобы заставить В. Н. Бутовича скрыться заграницу, а затем объявить, что его местопребывание неизвестно. Это позволяло провести бракоразводный процесс в его отсутствие.

Важную роль в осуществлении замысла Альтшиллера сыграл его и Сухомлинова общий знакомый – подполковник Н. Н. Кулябко, начальник Киевского охранного отделения. Кулябко назначил Бутовичу встречу в отдельном кабинете одного из ресторанов Киева и убедил того немедленно уехать заграницу [45, 1912, 11 апреля].

Напуганный беседой с начальником Киевского охранного отделения Владимир Бутович покинул Россию, выехав со своим сыном в Швейцарию. Теперь шансы на успешное завершение бракоразводного процесса заметно увеличивались. Но всё же исход дела был неясен и в Киеве. Слишком большой резонанс оно имело в этом городе. К тому же в Киеве репутация Екатерины Бутович – замужней дамы, пожелавшей уйти от законного супруга к любовнику – была небезупречной. И тут последовало повторное предложение А. Ф. Редигера Сухомлинову занять должность начальника Генерального штаба, т. е. переехать в Петербург. В Санкт-Петербургской консистории дело по разводу супругов Бутович можно было провести без лишнего ажитотажа. На этот раз В. А. Сухомлинов ответил Редигеру благодарным согласием [145, с. 230].

Официальное назначение Сухомлинова начальником Генерального штаба состоялось 2 декабря 1908 года. Владимир Александрович получил новый пост в разгар Боснийского кризиса. Резкое осложнение международной обстановки вызвала аннексия Австро-Венгрией турецкой провинцию Босния и Герцеговина. Австрийцы оккупировали её ещё в 1878 году, с согласия великих держав, включая Россию. Теперь Австро-Венгрия официально объявила о включении Боснии и Герцеговины в свой состав. Поскольку значительную долю населения провинции составляли сербы, Белград, выразил недовольство, потребовав компенсации [32, с. 111]. Сербия начала добиваться передачи ей какой-либо части Боснии и Герцеговины. Австрийская дипломатия отказалась даже обсуждать этот вопрос.

Дело шло к войне, куда могла быть втянута и Россия. Сухомлинову предстояло обеспечить готовность страны к надвигавшемуся конфликту. Поэтому он сразу занялся составлением нового плана сосредоточения армии.

В начале января 1909 г., едва приняв дела, Владимир Александрович выехал на границу с Германией, которая, как союзница Австро-Венгрии, должна была стать одной из двух основных противниц России. Особенность театра предполагаемых боевых действий здесь состояла в том, что принадлежавшие Российской империи польские земли представляли собой выступ, окруженный с трех сторон территорией вражеских держав. Ключевыми узлами обороны «польского выступа» являлись крепости Ломжа, Зегрж, Новогеоргиевск, Ивангород и Варшава. Состояние их было неудовлетворительным. На вооружении стояли старые пушки. Назрела модернизация крепостей. Но она требовала огромных вложений на протяжении длительного периода. Сухомлинов нашёл подобные траты бесполезными. Ведь война могла грянуть вот-вот. К тому же новый начальник Генерального штаба считал, что время крепостей прошло, а в современной войне главную роль в обороне будут играть линии полевых укреплений. Поэтому он предложил упразднить большую часть крепостей в российской части Польши [172, с. 144–145].

Зато крепости второй линии начали приводить в современный вид. Под их защитой, по линии реки Неман, по мысли Сухомлинова, и следовало сосредоточить русские войска в случае нападения Германии. Это давало возможность собрать их быстрее и не во враждебной Польше. К тому же русская армия избегала потенциальной угрозы окружения в «польском мешке». А уже от Немана она, хорошо отмобилизовавшись, могла нанести по немцам мощный контрудар [190, с. 137–138].

Идеи Сухомлинова были рациональны и приняты большинством военных авторитетов. Их одобрили Главный крепостной комитет и командующие военными округами. Поддержал Владимира Александровича и военный министр А. Ф. Редигер [17, с. 124–133].

По существу Сухомлинов решился сделать то, о чем давно уже говорили в руководстве вооруженными силами. Только никто не брался принять на себя ответственность за проведение этих мер. Ведь вопрос об упразднении крепостей в Привислинском крае имел политическую подоплеку. Ликвидация фортов Ломжи, Зегржа, Ивангорода, Варшавы ослабляла давления на восточную границу Германии и, неминуемо вызвала бы недовольство союзной Франции. Тем более что гарнизоны упраздняемых крепостей выводились за пределы Польши [9, с. 18].

В Берлине же наоборот увидели в этом дружественный жест, что было в тот момент очень важно для Николая II. Царь вместе с министром иностранных дел А. П. Извольским в это время вел сложную работу, чтобы обеспечить свободный вход и выход русских военных кораблей через проливы Босфор и Дарданеллы [22, с. 260, 273]. Одним из условий достижения названной цели было согласие Германии. Она готова была его дать, но ждала шагов России навстречу в других вопросах. В этой ситуации ликвидация крепостей в Польше могла быть подана как важная русская уступка Берлину. Поэтому, когда Сухомлинов, вернувшись из Варшавы, представил императору новый план сосредоточения армии, Николай II его немедленно одобрил и стал воспринимать генерала, как человека, на которого он мог опереться в проведении своих внешнеполитических замыслов.

Основным фактором, определявшим развитие международных отношений в начале ХХ в. являлась мировая конкуренция Англии и Германии [149]. Николай II стремилась удержать Россию в стороне от этого глобального противостояния, одновременно дистанцируясь и от Германии, и от Англии [154, с. 127]. Нормализация отношений в 1907 г. с Великобританией не должна была привести к разрыву с Берлином. Однако после того как союзница России Франция в 1904 г. заключила соглашение с Англией, царю всё труднее было проводить политику балансирования. Тем более что большая часть российской военной и политической элиты её не поддерживала, настойчиво ведя дело к укреплению союза с Францией и сближению с Англией.

Своей позицией в вопросе о крепостях Сухомлинов показал императору, что является одним из немногих его единомышленников, причем выполняя царскую волю готов брать ответственность на себя. Этим новый начальник Генерального штаба ещё более расположил к себе Николая II. Более того, очень скоро государь почувствовал, что Сухомлинов может стать именно таким военным министром, какой ему нужен.

К А. Ф. Редигеру, занимавшему этот пост, царь тоже относился с симпатией. Однако царю не нравилось, что тот слишком податлив по отношению к Государственной думе. Военные дела (за исключением величины ассигнований на оборону) находились вне её компетенции. Однако Редигера мало интересовало, имеет ли Дума по букве закона право их касаться, ибо, как он сам признавался, «нравственное право её для меня было вне сомнения, так она вполне патриотично шла навстречу всем нуждам армии» [145, с. 279].