Дом на городской окраине

Чиновник покорился и молча съел суп.

3

В комнате зажгли свет и стали готовиться к ужину. Комната была огромна, точно графский манеж. Архитектор, некогда строивший этот дом, принадлежал к тому типу людей, которые не любят ломать голову над чем-либо. Изобразил четырехугольник – и вот вам комната. Когда же он начал вычерчивать соседние помещения, то обнаружил, что нехватает места, и присовокупил эркер. Архитектор был похож на швею-неумеху, которая не знает, как приняться за раскройку материала. Рукава оказались слишком широкими, и она закладывает складки, зато в другом месте материала нехватает. Комната эта разрослась за счет других помещений; остальным пришлось поужаться.

В центре потолка было звездообразное пятно, образовавшееся из-за непогоды и прохудившейся крыши. Однажды ненастным вечером вода просочилась внутрь. В эту звезду вперял свой взор тесть, когда по вечерам курил трубку. На эту звезду посматривала теща, раздумывая над тем, что она будет готовить завтра.

Тесть уныло дымил, и на его впалых висках вздувались жилы, как это случается у лошадей, когда они мотают головой с подвязанной торбой овса. Он как раз собирался что-то произнести, когда в прихожей раздался звонок. Пришла соседка за ключом от чердака. Но оказалось, что ключ всего лишь предлог. Женщина пришла сообщить, что рано утром нагрянул инспектор тайной полиции и накрыл воровскую шайку, устроившую логово в их доме. Преступники шастали по деревням и обворовывали лавки.

– Надо же, – изумилась теща. – А мы и знать ничего не знали!

Чиновник почувствовал, как у него обмерло сердце.

«Воры! – думал он, ошеломленный, – но ведь это кошмар. Я оказался в логове грабителей! – стон вырвался из его груди – Я был на волоске от гибели!»

Завязалась оживленная беседа о негодных людях. Тесть внес в разговор свою лепту, изложив теорию о том, что всего безопаснее жить именно в доме, где поселились воры. – Мы, – сказал он, – можем спать спокойно, поскольку воры нас стерегут.

– Что верно, то верно, – согласилась соседка, – но как подумаешь об этом…

Тесть сказал, мол, он уже давно чуял что-то неладное.

И пояснил: – Я замечал, как эти молодчики, что живут в каморке по соседству с нами, приносят домой к ужину свертки с эментальским сыром, сардины, угорский сервелат. И каждый раз это предвещало появление в доме криминальной полиции. Это уже третий случай. Воры всегда, когда им удается обтяпать какое-либо дельце, едят деликатесы. – Соседка ушла, довольная тем, что ей удалось сообщить столь интересную новость.

Тесть задумался и хотел было изложить некоторые мысли о недостаточной безопасности и о безобразиях, творящихся в доме. Он намеревался пуститься в рассуждения о том, что двери следует хорошенько запирать и ни одного чужака, появившегося на лестнице, не оставлять без должного внимания. Но зятю опротивела его физиономия, вся в складках, точно гармошка. Он презирал его нафабренные усы, торчащие словно щетина над заскорузлыми губами. Но больше всего зятя выводила из себя его круглая голова с низким лбом, за которым гнездились властность, упрямство и вспыльчивость. Чтобы избежать разговора, зять наскоро доел ужин и удалился в свою комнату. За ним тут же последовала его супруга.

4

Ей он сказал: – Будь, что будет, но я не собираюсь провести остаток жизни под звездой на потолке. Я не желаю выслушивать сетования тещи на дороговизну продуктов. Я не желаю быть жертвой разглагольствований тестя. Мне тоже хочется жить. Почему я все время должен смотреть на нижние юбки, развешанные по стульям, на банки с домашними компотами, красующиеся на шкафах наподобие крепостных зубцов? Неужели меня вечно должен преследовать горшок с салом, для которого не нашлось другого места, кроме как на рояле, рядом с майоликовой вазой, где тесть держит трубочный табак? И почему я должен смотреть на то, как дверь сама собой открывается, будто через нее проходят души давно почивших тестей, которые не обрели загробного покоя, поскольку в этой жизни не успели сполна изложить свои взгляды касательно воров?

– Да уж, эти воры, – подхватила супруга, решившая ковать железо, пока горячо. – А еще называется город! Хорошо же здесь пекутся о безопасности граждан! Разве порядочные люди могут жить в доме, где свила гнездо воровская шайка? Я хочу жить в собственной квартире. Я хочу, чтобы моя кухня сверкала белизной. У меня сердце кровью обливается, когда я вижу, как неаккуратно обращаются здесь с посудой. Но как быть? Переезжать ты отказался, потому что опасаешься соседей – скандалистов.

– Думаю, ты меня не так поняла, – отозвался чиновник. —Просто я выразил неудовольствие по поводу того, что люди напиваются. Я утверждаю: среди простолюдинов процветает пьянство и дебоширство, хотя в целом народ наш нрава кроткого и открытого. Я мечтаю вырваться из этого воровского логова. Я хочу переехать в тот район и надеюсь, ты не станешь противиться моему желанию.

– Я всегда делаю так, как ты хочешь, – сказала супруга. – Раз ты решил, что нам следует переехать, так и будет. Только потом меня не упрекай. Я пригласила нашего будущего хозяина посетить нас, поскольку необходимо заключить контракт о найме.

– Пусть приходит. Я приму его как полагается.

Глава четвертая

1

И вот однажды в прихожей раздался звонок, и на пороге появился человек в полицейской форме. Его сопровождала высокая костлявая женщина с гладко зачесанными волосами, стянутыми узлом в форме восьмерки. Полицейский осведомился, дома ли пан Сыровы?

– Ох, господи, – перепугалась теща, – а зачем он вам?

– У меня к нему дело.

– Тогда проходите. Он дома. – сказала теща, которую вид полицейского в форме привел в смятение. – Индржих, – крикнула она в комнату. – К вам пришли.

– Сержант полиции Фактор, а это моя супруга, – отрекомендовался пришедший.

– Вот как! – воскликнул чиновник, потирая руки. – Мария, поди сюда, к нам гости.

Плечистый сержант ухватил чиновника за руку и принялся трясти его, точно грушу. Невозможно себе представить более непохожих людей, чем эти двое. Чмновник стоял рядом с полицейским, словно воробей рядом с голубем-ватютенем, старательно выпячивая свою цыплячью грудь.

Вошла супруга, и полицейский зычно произнес «целую руку». Вслед за ним пропищала «целую руку» костлявая женщина. Полицейский уселся на предложенный ему стул, а его жена – в кресло, сложившись при этом, точно складной метр.

Дверь, угадав, что теще будет весьма любопытно знать, о чем пойдет речь, распахнулась настежь.

2

Обнаружилось, что полицейский – человек чрезвычайно разговорчивый и любит выражаться изысканно.

– Да, – начал он, – стало быть, так, ежели мы, так сказать, договоримся, я буду вашим хозяином, а вы моими жильцами.

– Совершенно верно, – подтвердил чиновник.

– Я, – продолжал полицейский, – человек открытый. Я не люблю ходить вокруг да около и толочь воду в ступе. Мое единственное желание – ладить с людьми. Можете спросить обо мне кого угодно, каждый вам скажет: сержант Фактор – человек, который занят своим и не сует носа в чужие дела. Всю свою жизнь я работал вот этими руками, – он продемонстрировал свои волосатые руки, – и экономил, как мог. Теперь я приобрел у города земельный участок, на котором построю собственный дом. Должен вам сказать, что и в свободное от дежурства время я не сижу без дела, шью вместе с женой галстуки, которые мы потом продаем вразнос. Я не теряю попусту ни минуты, потому как хочу кое-чего в жизни достичь.

– Это правильно, – произнес чиновник.

– Поверьте, мне пришлось изрядно побегать и поломать голову. Ну, сейчас дело, можно сказать, на мази; я все уже хорошенько обдумал. Мне остается только одно: приискать приличных жильцов.

Чиновник приосанился.

– Знаете, я вам скажу без обиняков. Рядом со мной будет строиться некий Мецль, портной. Так вот он похвалялся, что у него будет жить магистр. Я подумал: нехватало еще, чтобы этот портняжка задирал передо мной нос! Я хочу ответить ему так: а у меня будет квартировать чиновник департамента юстиции. На-кось, выкуси!

– А мне бы хотелось, – пропищала жена полицейского, – чтобы на нашем доме была сделана надпиь: «Построено собственным горбом». И она умолкла, поджав тонкие губы, отчего они стали походить на тире.

– Ты помолчи! – осадил ее полицейский. – Надпись будет, но другая. Об этом я тоже позаботился. Я ничего не упускаю из виду.

– А как насчет… – робко заикнулся чиновник, – насчет э-э…каковы условия? – пану Сырову было как-то неловко затрагивать материальную сторону дела, ибо полицейский проявил столько чувства и бескорыстного восхищения.

– Условия? – вскричал полицейский, чуть улыбаясь, – какие могут быть условия? О, пан Сыровы, вы меня не знаете. Я такой человек… Одним словом! Я вот смотрю на вас и вижу, что мы с вами никогда не повздорим. Я со всеми по-хорошему, кто не желает мне зла. Об условиях не извольте беспокоиться. Пойдем к адвокату, составим договор и внесем в него все, что ни пожелаете. Я елико возможно пойду вам навстречу.

3

Они отправились к адвокату, который жил на той же улице через несколько домов. Это был однокашник чиновника. Совсем недавно он открыл собственную юридическую контору. Адвокат вознамерился воспользоваться случаем, чтобы покрасоваться перед бывшим однокурсником. Он хотел в манере старых адвокатов, ни слова не говоря, жестом пригласить стороны сесть в типично присутственные кресла с потертой, но не утратившей своего благородства старинной обивкой. Хотел выслушать клиентов, чуть сдвинув брови, выказывая некоторое нетерпение и поигрывая брелоком на цепочке своих карманных часов. Он помышлял откинуться на спинку кресла, усталым жестом сомкнуть растопыренные пальцы рук и затем сухо, бесстрастно, как то подобает служителю Фемиды, приступить к изложению законов.

Однако вопреки этим намерениям он смешался, стал кривляться и некстати похихикивать. Спохватившись, он одернул себя: «Что ж это я? Ведь мне надо было передать им через барышню, что, мол, пан доктор просит немного обождать. Я нарушаю церемониал.» Он раздумывал над тем, как бы ему восстановить свое реноме и с места в карьер принялся излагать параграфы гражданского кодекса, начиная с 1091 и кончая 1121. Он заявил, что параграф 1096 гласит:»Квартиросъемщик обязан безоговорочно выполнять условия договора о найме». Между тем, в параграфе 1098 говорится, что «квартиросъемщик и арендатор имеют право по взаимному согласию пользоваться объектами найма, а также в свою очередь сдавать площадь при услолвии, что это не нанесет ущерба домовладельцу и впрямую не запрещено договором …»

Чиновник слушал все эти пояснения с затаенной тоской и устало думал: «И чего он распространяется? Толкует о параграфах! Напрасно он так важничает! Зачем он отрастил бакенбарды и к чему эти кожаные гамаши? Угораздило же нас сунуться именно сюда!»

Слово взял полицейский: – Э, пан доктор…Параграфов много, но не в них дело. Мы с паном Сыровым договоримся, и надеюсь, таскать друг друга по судам не будем, останемся друг с другом в ладу. – И он положил свою лапищу на плечо чиновнику.

– Я лишь хотел, – сухо откашлявшись, ответствовал пан с бакенбардами, – указать вам, как это положено, на требования, предъявляемые законом по найму квартир. Теперь мы можем перейти к делу.

Он нажал кнопку электрического звонка, и вскоре появилась секретарша с повязкой на лице и листами бумаги в руках.

Адвокат взглянул на нее и подумал: «Именно сегодня ей понадобилась напялить эту повязку. Ну не возмутительно ли? Какой уважающий себя адвокат примет на работу секретаршу с двойным подбородком?

Вслух он произнес: – Вы готовы, барышня? Итак, пишите: «Контракт, заключенный… Э… между…»

Потирая подбородок, он принялся мерить канцелярию длинными шагами.

4

Был составлен контракт, согласно которому полицейский предоставляет чиновнику в своем доме, каковой он намерен построить на участке в кадастре номер таком-то, квартиру на четыре года с правом пользования садом и т.д.; в свою очередь чиновник внесет квартирную плату за четыре года вперед. Затем адвокат поднялся и подал сторонам руку с тем отеческим выражением лица, какое бывает у врача, выписывающего успешно вылеченного им пациента. Стесненность, возникающая при любой официальной процедуре, покинула участников сделки, и завязался оживленный разговор.

– Ну вот,.. – с удовлетворением перевел дух полицейский, – дело сделано.

– Я тоже рад, – сказал чиновник.

– А вот, найдется ли место, где вешать белье? – озабоченно спросила пани Сырова.

– А то как же! – воскликнул полицейский. – Место найдется!

– Я, – сказал чиновник, – буду выращивать георгины.

– Не забудьте и об овощах, – наставительно сказал полицейский, – ведь это выгодно – иметь сельдерей, морковь и савойскую капусту на собственной грядке. На этом можно изрядно сэкономить.

– Безусловно. Но выращивать георгины – это такое удовольствие. Посадишь клубень и с нетерпением ждешь, какой вырастет цветок. Забавно, когда вырастает не тот, какого ождал.

– Однако ж, – снисходительно заметил полицейский, – нельзя из-за георгинов забывать о капусте, которая хороша к мясу.

– А капустными кочерыжками будем кормить кроликов, мечтательно произнесла пани Факторова.

– О, кролики! – с энтузиазмом воскликнул чиновник. – Какие очаровательные зверюшки! Шерстка шелковистая…

– Ну, за шкурки-то много не выручишь, – рассудительно вставил полицейский, – а вот кролик под сметанным соусом… Это, доложу вам…

– А можно будет разводить домашнюю птицу? – осведомилась пани Сырова.

– Домашняя птица наполнит двор веселым гомоном, – подхватил чиновник, – а петух будет возвещать утро громким кукареканьем.

– Я ничего против не имею, – отозвался полицейский, – только вы должны будете следить, чтобы птица не нашкодила в саду.

– А что вы скажете, господин полицейский, насчет павлина?

– От павлинов никакого проку.

– Но зато какая красавица эта птица! Павлин будет царствовать над всем птичьим двором. На голове у него будет маленькая синяя корона, точно из эмали, а усевшись на ограду, он раскроет ко всеобщему восхищению роскошный веер хвоста.

– Нет, от павлинов никакого проку, – повторил полицейский. – Только вокруг все изгадит. Но если уж вам так хочется завести павлина, – извольте. Я не возражаю. Я во всем пойду вам навстречу.

– Моя супруга обожает розы, вы не собираетесь украсить стены вашей виллы вьющимися розами?

– Я об этом думал. Будет все, чего ни пожелаете. Заживете у нас, как в раю.

Этак беседуя, они дошли до трамвайной остановки. И, прощаясь, долго трясли друг другу руки. Полицейский приговаривал: – Ну, я рад, – а чиновник вторил: – и я рад.

Глава пятая

1

К звезде на потолке поднимается сырость. Войлочные туфли в черно-белую клетку шаркают по кухне и бубнят сентенции о непочтении к родителям.

Теща вздыхает: – Так-то вот.

Тесть: – Недаром говорится – миром правитнеблагодарность.

Теща: – И ведь до чего скрытные.

Тесть: – Она еще хуже его.

– Мне об этом можешь не говорить. Я уж давно к ней присматриваюсь.

– Да-с…

– Так-то вот.

Тесть прочищает проволокой трубку. Затем идет подтянуть гирьку на ходиках. – Черт знает что, – ворчит он. – Что вы с часами вытворяете? Коли не разбираетесь, не лезьте! Это моя забота. Да… Все здесь на ладан дышит.

– Если хотите знать, это скверно с вашей стороны, – скорбно произносит теща, натирая на терке сдобное тесто. – Хотите переезжать – переезжайте. Никто вас не держит. Так почему не придти и не сказать: «Мама, мы ищем квартиру»? А? Нет, этого мы от вас не заслужили!

– Что мы значим для них?! – не без иронии произносит тесть.

– Разве плохо вам было у нас? – патетически восклицает теща. – Разве я не делала для этого очкарика свиные шницели, потому что он не ест говяжьи в томатном соусе?

– А нечего потрафлять, – строго сказал тесть. – Не хочешь – не ешь!

– Она покупает себе новую шляпку и даже не считает нужным показать матери. О, покарает тебя Господь Бог за твои хитрости. И за что только он наказал меня, наградив эдаким чадом?

– Да будет тебе, – говорит тесть.

– Что значит будет? Другая придет: «Мама, а у меня новая шляпка, что скажешь?»

– А что тут скажешь? Помолчи, говорю. Не желаю я больше ничего слушать.

– А! Ты мне еще будешь указывать? Лучше на себя погляди. Целыми днями торчишь тут в шлепанцах. Ступай прочь, надоел!

Тесть вспыхнул, точно костер, сложенный из смолистых поленьев.

– Женщина! – патетически вскричал он. – Ты что это себе позволяешь? Оскорблять больного человека! Не выводи меня из себя, сердце-то у меня некудышное. Будь в тебе больше благородства, ты бы жалела меня из-за моих больных глаз. Я уже и читать-то не могу, круги перед глазами. Это мне-то за мое благодеяние, за то, что я принес себя в жертву…

– Какое еще благодеяние? Какая жертва?

Тесть воздел руки и обратил глаза к потолку.

Загубили, – надсадно хрипел он. – Замучили… Она хочет свести меня в могилу. Запомни, ты меня оскорбила! О, тяжким будет твой предсмертный час!

– Ну ладно же, – мстительно добавил он, надевая башмаки, – я ухожу… навсегда. Больше ты меня не увидишь. Пойду, куда глаза глядят. Сниму каморку… и там окончу свои дни.

– То-то я отдохну, – бросает теща.

– Так, так, – бормочет тесть, упиваясь своим унижением, – стало быть, все в порядке… Я вам больше не нужен. На что я годен? Можете выгнать меня из дому. Ну я пошел, не буду мешать…

– И так поступает со мной она? – сокрушается он, уходя. – Эта женщина? А ведь мне сватали другую, невеста – одно загляденье! Дочь хозяина распивочной. Стройная, богатая, добрая, порядочная…И где только были мои глаза. Рехнулся я что ли, что женился на этой бабе?

Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом. Ветхий дом содрогнулся. Из-за приоткрытых дверей высунулись головы жильцов. Теща выскакивает на лестницу и кричит, перегнувшись через перила: – Анна дала тебе от ворот поворот, потому что ты на меня зарился. Вот так! – И она заперла дверь изнутри на ключ.

2

Тесть сидит на лестнице, сжавшись в комочек, и причитает: – Люди добрые! Люди добрые! Взгляните на меня! Собственная жена выгнала меня из дома… На старости лет остался без крыши над головой… О-о-о! Она хотела меня убить, сжальтесь надо мной…

Портной Сумец выбежал на лестницу с висящим на шее сантиметром.

– Что такое, что случилось? – сочувственно спрашивает он, помогая старику подняться, – Не принимайте близко к сердцу. Все образуется. Пойдемте к нам, я угощу вас кофе. У каждого из нас есть свои огорчения…

Тесть с трудом поднимается и говорит слабым голосом: – Спасибо вам, пан Сумец. Я знаю, что вы на моей стороне. Но мне уже ничем нельзя помочь. Настал мой последний час. Она, – таинственно шепчет он, озираясь, – она хочет меня отравить… Я это знаю доподлинно… Вот, идут, видите? Они с ней заодно, погубить меня хотят.

По лестнице поднимаются чиновник с женой.

– Ступайте, полюбуйтесь, чего вы добились, – говорит тесть срывающимся голосом. И он уходит.

– Куда это он направился? – испугался чиновник.

– В кафе, – сухо бросает жена.

– А что… О чем это он говорил?

– Да они поругались. Ты что, не знаешь их?

Злобой веет изо всех углов. «Тик-так, тик-так», – жалобно тикают часы. Теща не отвечает на приветствия. На плите с сухим треском рухнула груда немытой посуды. В воздухе колышется тоскливая затхлость. У двери горбится рыжая кошка, норовящая шмыгнуть на лестницу. Ибо она любит покой, мирную обстановку, и ненавидит домашние свары.

– Убирайтесь отсюда! – топнула ногой теща при появлении супругов. – Видеть вас не желаю! Из-за вас все мои беды. Чтоб духу вашего здесь не было!

Супруги невозмутимо поворачиваются в дверях.

– В таком случае пойдем в кино, – решает жена.

3

Теплый вечер, и жизнь на улицах бьет ключом. На перекрестках столпотворение. Бегущая световая реклама возвещает: «Мод развернула письмо, грудь ее бурно вздымалась; о том, что было дальше, вы узнаете, прочитав роман.» Огромная лампочка «Осрам» мигнула и зажглась красным светом, мигнула – и залила всю округу мертвенно бледной синевой. Женщины, ощущая за спиной присутствие мужчин, задерживаются перед витринами магазинов. У входа в кондитерскую жмется старуха, кланяется, как заводная, и словно шелест осиновых листьев на осеннем ветру, слышится ее бормотанье: – Дай вам Бог здоровья, милостивая пани, дай вам Бог здоровья, милостивая пани! – Возле столика, на котором задумчиво восседает прикрепленный цепью ястреб – перепелятник стоит мужчина, обмотанный зеленым шарфом, и выкрикивает: – «Главный выигрыш – сто тысяч! Завтра или никогда!»

Супруги Сыровы прогуливаются по городу.

Супруга улыбается, погруженная в свои мысли.

– Он сказал, – говорит она, – что осенью мы сможем переехать. Все будет готово к первому октября.

– Осень уже не за горами, – подхватывает чиновник.

– Нам повезло, что хозяином у нас будет полицейский. Он не обманет.

– Он понимает, что ему светит пенсия. И будет охранять нас от воров.

– Он такой заботливый, такой рассудительный!

– Мне он тоже нравится. Мы будем жить в добром согласии.

– А она, – сказала супруга с плохо скрываемым самодовольством, – называла меня «милостивая пани».

– Вот уж это ни к чему! – с жаром воскликнул чиновник. – Я такого раболепства не потерплю. Я хочу быть с ними на равных. Я постараюсь сделать так, чтобы они забыли о нашем превосходстве. С простыми людьми я хочу общаться побратски. – Он на минуту задумался, а затем сказал: – На досуге займусь садоводствоим. Раздобуду специальную литературу, основательно ее проштудирую. Ах, я уже предвкушаю! Буду рыть, копать, мускулы у меня нальются, щеки покроются бронзовым загаром.

И он распрямился, словно ощущая в своих жилах приток свежих сил.

Жена думала про себя: «Это хорошо, что он станет работать в саду. Не надо будет нанимать человека. И на зелени сэкономим.»

4

Когда они вернулись домой, тесть был уже в постели. Он курил, его круглую голову прикрывал черный ночной колпак. Из-под перины на соседней кровати торчали завитки седых волос.

– А я тебе говорю, – пф, пф, пф, – что отлично помню тот момент, когда подцепил эту болезнь, – продолжает тесть начатый разговор.

– Неужто? – дивится теща.

– Мне было, – пф, пф, пф, – лет тринадцать. Стою я у забора и вдруг чувствую, как на меня пахнуло каким-то ядовитым ветром. И конец. С той поры я такой квелый… В чем только душа держится…

– Куплю себе растирание, – говорит седой завиток, – Гедвичка выписала мне рецепт.

Супруги Сыровы пожелали старикам спокойной ночи и прошли в свою комнату.

– Он даже не спросил, как я себя чувствую, – посетовал тесть.

– Не обращай на него внимания. Он еще хуже, чем она. Та всегда была к нам внимательна.

Раздеваясь, чиновник говорил: – А знаешь, как я оформлю клумбу? По краю, в первом ряду высажу темно-синие крокусы, во втором – желтые миниатюрные гиацинты, а посередине – тюльпаны…

Чиновник скользнул под холодную перину. – Или так, – продолжал он, – в первый ряд я могу посадить мускарий или сциллы, затем – розовые гиацинты…

– А где будет морковь, савойская капуста, сельдерей? – прервала его жена.

– Погоди, все будет…А еще я хочу вырастить аконит. Но с ним нужно осторожно! Это ядовитое растение…

Супруга улеглась и погасила свет.

– А многолетники…Вот погоди, когда ты увидишь многолетники…

– Отстань, что-то я сегодня устала.

– Многолетники, многолетники, – бормотал чиновник, обнимая супругу.

– Многолетники… – испустил он долгий вздох, перелезая обратно на свою постель.

– Я единственный из всего класса знал, что венерин башмачок по-научному называется cypripedium calceolus…

И он уснул.

Глава шестая

1

На горушке за городской чертой закипели строительные работы. Обнаженные до пояса мужчины, стоя в ямах, выбрасывают на поверхность землю, – она летит, описывая дугу. Женщина с повязанным на голове платком размешивает дымящийся известковый раствор. Кирпичи позванивают на телегах; округа оглашается криками возниц, ноги которых обмотаны портянками. Груды песка привлекли ватагу голопузой ребятни. Среди строительного люда шныряет черная лохматая собаченка с хвостом – завитушкой наподобие часовой пружины. Собака радуется оживлению и суете. Видно, у нее нет хозяина, поскольку всяк ею помыкает. Откуда она взялась на стройке, никто не знает. Точно и ее вместе с работягами наняли в качестве подсобной силы. До этого она, бездомная, скиталась по деревням, на собственной шкуре испытывая суровость сельчан. Теперь же исполняет обязанности сторожа и гордится тем, что уже не болтается без дела, а занимает прочное место в общественной иерархии. И собака преисполняется решимости быть услужливой, внимательной к строительному люду, но зато грубой и свирепой со всеми, от кого не разит известкой. По ночам, когда стройка пустеет, черная собака бегает вокруг будки, где хранится строительный инвентарь. При малейшем шорохе она упирается в землю передними лапами, навострив уши, отрывисто и сердито лает. Свои обязанности сторожа она исполняет явно с чрезмерным усердием, жаждая похвалы от начальства.