Лекарство (#1)

– О вчерашней тусовке, конечно! Это был конкретный отпад. Вчера вечером мы…

Вчера вечером. Просто в голове не укладывается. Во что верить, а во что нет. Что, если это все плод моего воображения? Я ведь головой ударилась. Галлюцинация – единственное логичное объяснение. Люди просто так не сворачивают шею и не кидаются на тебя с раскрытой пастью. Такое бывает в фильмах, бреднях умалишенных или тех, кто вскоре к ним присоединится. А глаза и вены… Нет, это наверняка мне привиделось.

– … просто душка. Да простит меня Ральф Лоран, но этот парнишка просто кексик в глазури. Не так ли?

– Что?

– Дерек, – повторяет Изи, кивая в сторону пьющего молочный коктейль парня, – очень мил. Кстати, он просил передать тебе салют. Он давно на тебя глаз положил.

– Передавай обратно.

– Сама передашь. День памяти не за горами, дорогуша. Нам с тобой еще мно…

Боже. Что, если авария была на самом деле. Ему ведь нужна помощь. Он один в разбитой машине. Никто не знает, где он. Никто нас не видел. Что, если ему плохо, он умирает, а я просто… Нужно что-то делать, узнать, что с ним или хотя бы…

– Сильвер! Ты совсем меня не слушаешь!

– Что? – поворачиваюсь так резко, что проливаю кофе на стол. – Извини, я… просто потерялась в мыслях. Мне… мне нужно кое-что тебе рассказать. Хотя нет… не знаю.

– Да уж. После такого наглого игнорирования твой рассказ должен быть умопомрачительно-впечатляюще-интересным.

– Я… в общем. Не знаю, с чего начать…

– Начни уже с чего-то!

Слова норовят вылиться рекой, но как только я хочу выпустить их наружу, перед глазами встает саркастичный взгляд Изи. Она не поверит. Я сама-то не верю.

– Ну? Так что стряслось-то?

– А знаешь… неважно. Это все мелочи, забудь.

Пытаюсь вести себя как ни в чем не бывало. Жаль, дрожь в руках выдает бесполезность этих попыток.

– Ты странная, даже больше, чем обычно. Уж не связано ли это с появлением мрачного, но прекрасного принца?

– Какого еще принца?

– Я про новенького. А он ничего. Правда, вид у него мрачноватый. Но зато глаза, – ее лицо засияло, как рождественская елка. – Ты видела? Словно два янтарных камня. И, по-моему, ты ему понравилась. Видела, как он на тебя глядел? Как зачарованный.

– Правда?

– Носить мне до конца жизни прошлогоднюю коллекцию Tommy Hilfiger, если это не любовь с первого взгляда.

Значит, мне не показалось.

– То есть… не думаю. Наверное, я ему просто кого-то напомнила.

– Конечно, Софи Лорен в молодости, – она откусывает булочку и тут же выплевывает.

– Фу, вишня. Кстати, я тут кое-что разузнала о нашем таинственном незнакомце. Его зовут Дориан Блэквуд. Он приехал в Уинтер Парк пару дней назад. Остановился в отеле на окраине, один, без семьи. К сожалению, это все, что удалось узнать. Никто ничего о нем не слышал.

– И все это ты узнала за пять минут обеденного перерыва, пока я стояла в очереди за кофе?

– Да уж, не ахти, но пока все, что есть. Над остальным я уже работаю.

Полдня – и биография Дориана Блэквуда будет у меня на столе. И что это только за фамилия, Блэквуд? Словно дальний родственник Дракулы.

– Дашь знать, когда появятся новости.

– Ага, нешомненно, ты ужнаешь первая, – ее зубы впиваются в пончик. – Так что насчет вечера. Ты выбрала костюм?

Отворачиваюсь от окна и замечаю девушку с короткими рыжими волосами у стойки с кофе. Она так и застыла при виде меня. Губы медленно растягиваются в улыбке. Что это с ней? У меня что-то на лице?

– Учти, мне нужно знать заранее, а лучше сейчас. Костюм, детка! Это molto importante3! Важно подобрать образ, подходящий тебе по внешности и характеру. О, это будет замечательно! Я уже это вижу!

– О чем ты?

– Ты что не слушала? И для кого я здесь, по-твоему, распинаюсь?

– Я слушала, просто…

С трудом отрываюсь от рыжеволосой. Это не в тебе дело. Просто странных людей хватает.

– … немного отвлеклась. Так о чем речь?

– О празднике на День памяти! – Изи вздымает наманикюренные руки, будто речь идет о событии тысячелетия, – Пати всех пати4!

– Что за День памяти? Я ничего о нем не слышала.

– Ау! Землю вызывает Сильвер! Есть ли там кто живой? Плакаты развешаны по всей академии. Как ты могла не заметить?

Да уж, были дела поважнее. Например, дядя-зомби, который пытался меня убить в лесу.

– Может, объяснишь?

– В этом году День памяти проводится впервые. Дирекция академии изящных искусств посчитала хорошей идеей провести торжественное мероприятие в честь великих людей. Наша задача – «отдать дань великим, чьи блистательные умы позволили продвинуться по лестнице эволюции человечества».

Словно устами директрисы Вальтамор сказано. Изи явно хочет участвовать в этом… мероприятии.

– Короче, это типа гулянка, для которой нужен костюм знаменитости. Вечеринка, звезды, все такое. Кстати, у меня уже есть идея…

– Стоп, – делаю глубокий вдох, – торжество, то есть официальное? Это означает, что будут речи, танцы…

Губы Изи медленно ползут вверх. Она уловила, что я имею в виду.

– Знаю, ты ненавидишь публичные выступления. Так что не переживай. Я обо всем поз…

Мимо пролетает парень с подносом. Кофе расплескивается по скатерти.

– Найс, спасибо! Так о чем я? Ах да. Это всего лишь тусовка. Ничего больше, – она промокает салфеткой пятна. – Ты будешь, да? Только не говори «нет», потому как иначе я не знаю, что с тобой…

– Я приду.

– Вот и ладненько! День памяти через месяц. Не забудь.

Обвожу пальцем каемку чашки, водя по кругу беспокойные мысли. Стоит ли рассказывать Изи? Поверит ли она, во что я сама никак не могу, или просто посчитает сумасшедшей? Впрочем, может, и не беспричинно.

– Изи, – начинаю, – я все-таки хотела кое о чем с тобой пог…

– Как жизнь?

У меня дрогнуло сердце и не только. Пальцы тоже дернулись, и от этого потеков кофе на скатерти стало больше.

– Майкл! Ты можешь не подкрадываться к людям, когда у них в руках острые предметы?

– Ты че такая нервная?

И правда, почему я кричу? Он всего лишь хотел сделать сюрприз, а у меня уже руки трусятся. К тому же он мне сделал одолжение. Вряд ли после услышанного Изи смогла бы назвать меня нормальным человеком.

– Небось, меня обсуждали? – на его лице заиграла улыбка из разряда «тридцать два зуба – двести процентов неотразимости». – Я вас не осуждаю. Меня сложно не заметить, – он откидывает прядь каштановых волос. Он всегда так делает перед девушками. Очевидно, думает, что это чертовски привлекательно. На самом деле нет, особенно, когда это локоны далеко не первой свежести.

– Мечтай дальше, Нэш, – огрызается Изи. – Знаешь, в академии есть предмет для обсуждения поинтереснее, чем второкурсник в кожаных брюках посреди зимы. Новенький. Видал такого?

– Тот мрачный тип, косящий под гота? Его сложно не заметить.

– Как думаешь, откуда он приехал? Как по мне, от него веет прохладой чикагских улиц.

– А как по мне, от него веет холодом бостонских тюремных камер. Мне он доверия не внушает. Не зря мистер Вольтман, увидев его, чуть не окоченел. А ты что думаешь, Сив? Он вроде как на тебя запал. Чуть ступеньку не пропустил, так на тебя глазел.

Это что, вся аудитория заметила?!

– Ладушки, касатики, – Изи отодвигает стул, – вы тут поворкуйте, а мне пора. Нужно заскочить к маме в больницу. У нее скоро начнется вечерняя смена.

– Подожди, – воодушевляется Майкл, – я могу тебя подбросить. Мне как раз нужно кое-кого навестить.

– Ну да.

– Ей-богу! Моя тетя болеет. Говорят, африканский грипп. Плохи дела.

– Африканский, в Колорадо? Интересный случай, уникальный, я бы сказала. Ну, окей, на машине все же быстрее, – она накидывает пальто. – Извини, Сив, поговорим вечером, ладненько?

Изи уже на полпути к двери.

– Конечно. Можешь не…

– Чмоки!

–…переживать.

Хотя я здесь, похоже, единственная, кто переживает. Изи с Майклом скрываются за дверью кафетерия. Вижу за окном, как они переходят улицу, направляются к стоянке, превращаются в расплывчатые точки на фоне белой мглы. А я снова остаюсь одна, деля остывший кофе с голодными мыслями. Закрываю глаза, с усилием сжимаю виски, чтобы голова не разошлась по швам. Нужно взять себя в руки. Глубокий вдох, выдох, еще один. Уже лучше. Поворачиваюсь и замечаю темное пятно, наблюдающее за мной с другого конца зала. Новенький. Он снова на меня пялится. Или, может, не на меня? Столик сзади пустует. Справа проход для официанток, слева – окно. Других вариантов нет. Значит, все-таки на меня. Он, как и я, сидит один. Пальцы в кожаных перчатках-митенках вцепились в чашку кофе. Губы плотно сжаты, скулы опущены, под глазами глубокие тени – что за вид. Словно он не спал четыре дня. Глядя на него, предположение Майкла о бостонских камерах не кажется таким бредовым. И снова вспоминаю тот взгляд в амфитеатре. Такой пронзительный, внимательный, разбирающий тебя на крупицы и собирающий заново из ничего… Из всех лиц в толпе он смотрел только на меня, словно я была единственная в зале. И это было очень странно. На незнакомого человека так не смотрят. Это наталкивает на мысль, не встречались ли мы раньше?

Мысленно прокручиваю список всех, с кем недавно знакомилась, встречалась или хотя бы мельком виделась в магазине. Но его среди них нет. С такой-то внешностью я бы его запомнила. Тогда почему ощущение, будто я его уже видела, не отпускает? Нет, это все мое воображение. Наверняка он даже не знает моего имени. Ну вот, он отворачивается. Смотрит на кофе так пристально, словно по нему можно прочесть ответы на все нераскрытые вопросы мироздания.

Вокруг то и дело проносятся обольстительные шепотки, но он их не замечает. Словно весь мир – декорация, а мы – лишь марионетки, управляемые чей-то незримой рукой. Несмотря на внешний холод, в нем что-то есть. Сложно объяснить. Есть что-то особенное в его отрешенности. Что-то, что заставляет тебя каждый раз невольно искать его в толпе, только чтоб убедиться, здесь ли он. Спустя пару минут ловлю себя на мысли, что сама не свожу с него глаз. «Хватит пялиться, Сильвер. Это некрасиво», – качаю головой и отворачиваюсь, но из виду его не теряю. Все-таки не каждый день в академии появляются новые лица, да еще и в разгар учебного года. Студенты за столиком напротив о чем-то перешептываются. Официантка, проходя мимо него, чуть не роняет поднос. Стейси с девчонками посылают ему тайные знаки, издавая звуки, похожие на плач умирающих бабуинов. Очевидно, это они называют флиртом. Но парень не обращает на это внимания. Кажется, его вообще не интересует, что происходит вокруг. Не самая удачная стратегия. Если он не вольется в социальное течение, то вскоре из любимца превратится в изгоя.

В голове кофейными пятнами разливаются образы. Средняя школа, класс, сотни пытливых глаз, расщепляющих на мелкие молекулы. Первый день в школе был кошмаром. Общение для меня всегда представляло проблему. И неудивительно. После смерти родителей я не раз меняла школу. Сложно найти общий язык с людьми, которых видишь впервые в жизни. Еще сложнее делать вид, что они тебе нравятся. По лицам одноклассников я поняла сразу – здесь мне нет места. «Чужая» – слово, виднеющееся в глубине каждого глазного кристаллика, каждой смазливой ухмылке, высеченное складками на каждом лбу. Бо́льшую часть времени в школе я проводила наедине с собственной тенью, пока не встретила Изи. Однажды она просто подошла ко мне в кафетерии с подносом сладостей и со словами: «Одной не справиться. Нужна подмога». С тех пор мы постоянно вместе. Это воспоминание всегда пробуждает во мне приятные чувства. Может, стоит пойти по ее стопам?

Еще раз кошусь на угловой столик. Да, он странный, но ведь «не такой как все» не значит «плохой». В детстве мама говорила: «Не стоит сторониться странностей. Под ними прячется удивительный внутренний мир». Возможно, она была права. Не подойди Изи тогда ко мне в кафе, я бы никогда не познакомилась с одним из самых важных людей в своей жизни. Если она смогла, и я смогу. Будь смелее, Блум. Заказываю два кофе и направляюсь к столику в углу. Пару ложек уверенности, щепотку доброжелательности, несколько грамм улыбки и…

– Привет, – слышу собственный голос, – я Сильвер. Мы вместе ходим на историю искусств.

Парень бросает взгляд на дымящийся кофе в моих руках и отворачивается.

– Приятно видеть новые лица.

Никакой реакции, словно меня здесь нет.

– Можно присесть?

Он отпивает глоток все с тем же гремящим молчанием. Приятный разговор получается.

– Буду считать это согласием.

Ставлю чашки на столик. А Изи была права. Вблизи его глаза действительно кажутся золотыми.

– Так откуда ты?

Он и вправду странный. Не только поведение, вид тоже. Вблизи сложно не заметить его… необычную одежду. Ворот свитера до самих скул, рукава до кистей, перчатки-митенки, открывающие только кончики пальцев. И все черного цвета, настолько темного, что ночь на их фоне показалась бы кучкой грязного пепла. Будто только из тренировочного зала по восточной борьбе вышел. Он медленно отставляет чашку в сторону. Взгляд по-прежнему потуплен в стол. Может, я вдруг стала невидимой?

– Академия довольно большая. Если хочешь, могу помочь найти аудиторию, чтоб ты не потерялся, или провести экскурсию. Что скажешь, Дориан?

Он резко поднимает глаза. Наконец-то, хоть какая-то реакция. Только его выражение лица не сулит задушевной беседы.

– Как ты смеешь…

– Что?

– Мало того, что ты упрекаешь меня в слабости, так еще и смеешь произносить мое имя?

– Извини. Я… не это хотела тебя об…

Ладонь в кожаной перчатке ударяется о стол.

– Запомни раз и навсегда, ты последний человек в мире, от которого я принял бы помощь.

Он резко поднимается и уходит, а я так и сижу с открытым ртом, не в состоянии двигаться. Меня словно окатили ледяной водой с головы до ног. Лишь взгляды окружающих приводят меня в чувства. Любопытные, удивленные, ненасытные, окружают меня со всех сторон как стервятники. Дыхание перекрикивается со звоном сердца в груди, пока я бегу к двери. Просто прекрасно! Хотела помочь, а вместо этого стала всеобщим посмешищем. Так после этого и помогай людям. Да что с ним такое? В его словах была такая доза презрения, что ею можно было бы убить слона. А ведь я ничего ему не сделала! Я всего лишь пыталась быть дружелюбной. И еще этот взгляд в амфитеатре. Среди всех он выделил меня, будто я особенная. Словно мое лицо он мог узнать среди тысячи. Это не было плодом моего воображения. Другие тоже это видели.

– Похоже, ты не очень понравилась новенькому?

Только не это… Стук каблуков, блеск белоснежных кудрей. Стейси, с двумя прислужницами, тут как тут. Никогда не упускают возможности поглумиться над остальными.

– Может, ты не в его вкусе? Или у него просто нюх на неудачниц.

Разворачиваюсь, но три фигуры преграждают дорогу.

– Постой-ка! Я знаю, в чем дело, – она поднимает указательный палец. – Наверное, он понял, что столкнулся с семейкой чокнутых. В академии слухи быстро расходятся.

– Ага, точно!

В уши врезается сдавленный смешок.

– Чокнутая семейка.

Лизбет и Керолл радостно кивают – бесхребетные моллюски. Только и умеют, что повторять за этой полоумной барби. Никогда не имеют собственного мнения.

– Бедная сиротка с разбитыми надеждами, – она обходит меня кругом, – Интересно, это наследственное? Семейство полоумных Блумов. Может, поэтому папаша предпочел сбежать вместе с грабителями, чем оставаться с вами еще хоть минуту. Хотя не мне его судить.

Тело каменеет, будто меня ударили о кирпичную стену.

– Теперь понятно, почему тебя бросали из школы в школу. Такие, как ты, нигде не нужны.

– Закрой рот.

– Что такое? Правда глаза колет?

– Обо мне можешь говорить что хочешь, но семью трогать не смей.

Стейси заливается хохотом.

– Вы посмотрите, какая смелая. Это тебя новенький так натаскал?

Пытаюсь совладать с закипающим внутри гневом, но это трудно, как никогда. Ладони так и сжимаются в кулаки.

– Забери свои слова назад.

– И не подумаю.

– Забери.

– Иначе что? Ты ведь ничего не сделаешь, – ее длинный, розовый ноготь иголкой врезается мне в грудь. – Никогда ничего не делала и сейчас не сделаешь. Ты здесь лишняя, чокнутая.

Сжатые руки начинает трясти. Пальцы впиваются в кожу до боли. Если она не заберет свои слова, я…

– Что здесь происходит?

Миссис Стедстоун, мой персональный спаситель. Если бы не она, я бы давно натворила глупостей.

– Ничего, – на лице Стейси заиграла улыбка. – Сильвер просто заблудилась. Мы хотели показать ей дорогу.

Миссис Стедстоун обводит присутствующих взглядом. Она прекрасно понимает, что здесь происходит, но каждый раз делает вид, будто ее это не касается.

– Перерыв уже заканчивается. Лучше вам поспешить в классы.

– Конечно, как раз туда мы и направлялись. Еще увидимся, Блум.

Специально выделяет мою фамилию, будто подчеркивая свое презрение. Когда-нибудь я ей отвечу. Она узнает все, что я думаю о ее гиблой компании. Почувствует все, что чувствовала я все эти годы… но это будет не сейчас и не сегодня, когда-то. Возможно… Нет, обязательно.

****

На кухне стоит запах мускуса и хлора, словно кто-то опрокинул бутылку со средством для чистки, которое медленно выедает дыры в полу. Чайник на плите пискляво кричит. Эми с грохотом опускает на стол две чашки. Она всегда сначала кладет сахар, наливает воду и только потом опускает чайный пакетик.

– Тебе зеленый или черный?

Никогда не любила чай, но всегда делала вид, что нравится. Чай – один из немногих поводов провести с ней лишних пару минут.

– Зеленый.

Эми опускает ложку в кипяток, поглаживает ею ободок чашки. Все делает медленно, аккуратно. Она всегда была внимательна к мелочам, если эти мелочи не касаются меня. Проницательная, милая, радушная, дружелюбная, сострадательная – сама добродетель в неразбавленном виде. За это ее все и любят.

– Одну ложку сахара, как всегда?

Что касается меня, мой унылый образ не вызывает столько радости. Минимум неловкость, максимум улыбку из вежливости.

– Ага.

Иногда мне казалось, даже дядя относился ко мне не так, как к ней. С ней он играл в видеоигры. Со мной – только рисовал и читал книги. Он всегда говорил, что я особенная, именно поэтому у меня так мало друзей. Особенные люди обречены на одиночество.

– Добавить молоко?

– Нет.

За последние годы все изменилось. Мы редко видимся. Она пропадает на ночных, дневных и сверхурочных сменах в больнице святой Анны. Приезжает в шесть, уезжает в три, как раз тогда, когда автобус пересекает Мейн-стрит и поворачивает на сквозную улицу, в двух кварталах от нашего дома. Дверь открывается, я спускаюсь по ступенькам, заранее зная, что ее уже нет.

– Извини, сахар закончился.

– И так сойдет.

Дядя – единственный человек, на которого я могу положиться. Но что делать, если тот, кому ты доверяешь, меньше всего заслуживает доверия?

– Ты же не любишь без сахара.

Как объяснить, что я видела? Поверит ли она мне?

– Сейчас принесу из кладовки.

Руку пробивает мелкая дрожь. Пульс отдается в шее с такой силой, будто вены пытаются прорваться через кожу.

– Не стоит.

– Только ключ возьму.

– Да плевать мне на сахар!

Эми застывает у двери.

– Все в порядке?

В порядке, беспорядке, в хаосе. В порядке чего или кого? Воспоминания вспыхивают в голове, словно бомба замедленного действия. Еще чуть-чуть, и это сведет меня с ума. Кто-нибудь, остановите это!

– Извини, это… все нервы. Сложная неделя.

Она понимающе кивает, хоть на самом деле вряд ли имеет представление, о чем идет речь.

– Уверена, ты со всем справишься. Как говорил дядя Ник, победить можно в самые темные времена, если не забывать, ради чего борешься.

Упоминание о дяде проползает по хребту мертвенным холодом.

– Ты… вы с ним общались?

– Он звонил на прошлой неделе.

– Мм… – прочищаю горло. – А когда вы говорили, он не упоминал обо мне?

– Нет, а что? Что-то случилось?

– Да, то есть нет… Просто он давно не звонил. Вот я…

Эми отмахивается рукой. Такой себе жест «да брось» или «не бери в голову».

– Наверняка у него полно дел.

– Наверное.

– Хочешь, я могу попросить, чтоб он заскочил завтра?

– Нет! – вырывается гораздо громче, чем хотелось. – То есть… не нужно его отвлекать. Уверена, он сам даст о себе знать, когда освободится.

Эми опускает на стол пачку крекеров. Теперь она смотрит на меня с опаской.

– Сильвер, ты точ…

– Мне пора, на завтра много работы.

За те две минуты, пока я поднимаюсь в комнату, мое сердце ударяется о грудь столько раз, что даже самый точный метроном не выдержал бы напряжения. Только звук стремительно захлопывающейся за спиной двери помогло ему сбавить обороты. Какой кошмар. Мой дядя пытался меня убить, а сестра думает, что сумасшедшая я. Хотя я не могу ее осуждать. Я сама все еще в этом сомневаюсь. И как мне в этом убедиться, черт возьми, если все вокруг только и делают, что подталкивают меня? Нет. Так продолжаться не может, иначе я точно сойду с ума. Нужно все выяснить, здесь и сейчас. Хватаю мобильный и нажимаю на кнопку быстрого вызова. На другом конце телефона слышатся протяжные гудки. Один, второй, третий, вбиваются гвоздями в крышку моего мысленного гроба, хотя на ней уже и так нет свободного места. Наконец тревожный гул прерывает знакомый мужской голос:

– Церковь святого Павла, смотритель Лоренси слушает.

– Здравствуйте, – прочищаю горло. – Это Сильвер. Мне бы отца Николаса, если он рядом.

– Сильвер?

По спине пробегают мурашки. Почему-то у меня дурное предчувствие.

– Я думал, ты знаешь, где преподобный. Разве вы не говорили?

– Нет. По… почему вы спрашиваете?

– Странно, он уехал в прошлый четверг в Северную Каролину. Сказал, у него там дальний родственник, которого он хотел проведать.

У меня упало сердце.

– Но этого не может быть. Он не мог уехать не предупредив.

– Преподобный сказал, что оставил письмо.

Какое еще письмо? Не было никакого письма!

– Это точно? Вы не ошиблись?

– Нет, я сам проводил его на самолет.

– Вы уверены, что это было на прошлой неделе?

– Да, – подтверждает голос. – Точно, четверг.

Чувствую, как трубка в моей руке начинает дрожать.

– Алло?

Как так? Ведь дядя вчера подвозил меня на своей машине. Если он улетел на прошлой неделе в… Нет, не может такого быть. Я его видела. Тогда зачем он соврал смотрителю?

– Ты еще здесь?

Нажимаю на кнопку отбоя. Тремор в пальцах только усиливается. Зачем ему лгать? Что с ним произошло? Бледное лицо, остекленевшие глаза… Каждое воспоминание приносит буквально физическую боль. Блуждающий взгляд, мертвое выражение лица. Красные прожилки, выступающие вены. Прекрати прокручивать это в голове! Что же с ним произошло? Нет, я не сошла с ума. Нет, мм. Я нормальная, только мысли ненормальные. Все вокруг ненормальные, только не я. Они, он, везде, все. Но не я. Не я.

****

Бессонная ночь прошлась по мне табуном, растоптав желание когда-либо вставать с кровати. Усталость, вялость и апатия – коктейль сегодняшнего дня. Только к ним прибавилось что-то еще. Какое-то необъяснимое чувство осело внутри сгустками сплошных нервов, как гуща на дне кофейной чашки. Предвестие о надвигающейся буре.

Урок живописи. Задание простое – рисунок с натуры. Я выбрала муниципальное здание напротив. Четыре стены, два столба, черепичная крыша со шпилем – даже пятиклашка справился бы. Но у меня не получается. Каждый раз, когда я вырисовываю контур, рука добавляет лишние детали. Вытянутая дверь, круг с циферблатом, на шпиле крест – церковь. Рука комкает рисунок и откидывает в сторону.

– Эм, знаешь, – карандаш ударяет по альбому, – я не могу рисовать того, кого не вижу. Конечно, некоторые художники рисуют портрет по памяти, но я пока такой магией не владею. Так что, – она приподнимает мой подбородок, – мерси!

Изи никогда не отличалась талантом, но тот, кто хоть раз видел ее рисунки, знает: портрет – лучшее, что она может подарить этому миру.

– Почему ее глаза похожи на арахис? – голова Майкла показывается за ее плечом. – Это современное искусство, или ты просто не завтракала?

– Это просто контур, бестолочь.

Я опускаю альбом на столешницу. Не могу рисовать и думать тоже. Как ни старайся забыть произошедшее не получается. Вокруг шумят голоса, двигаются кисти, шуршит бумага под напором грифеля. Но я не здесь. Мысленно я все еще в лесу, среди почерневших стволов, потревоженных сугробов и разбитой в дребезги машины.