Полная версия
Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона
Пару лет строительство шло довольно бодро, и рабочие радостно отмечали завершение каждого этажа в ближайшей таверне «Желтый кот». Но затем деньги закончились. Пенсильванской легислатуре пришлось еще дважды выделять на строительство дополнительные средства. Работы продолжились, но уже без торжеств и угощения для рабочих. Президент Вашингтон проект не одобрил, и не было никакой гарантии, что его или его преемника удастся уговорить занять дорогостоящее здание. Вашингтон всячески лоббировал перемещение столицы поближе к его собственному штату и его собственному поместью Маунт-Вернон238. Так или иначе, дворец был завершен к марту 1797 г. Трехэтажное кирпичное здание было отделано мрамором и увенчано небольшим стеклянным куполом с горделивой фигурой американского орла. Впечатляющий фасад был украшен коринфскими пилястрами и двойными палладианскими окнами. Внутри были просторные помещения для официальных приемов, два бальных зала и даже овальный кабинет. В оформлении интерьера соседствовали листья аканта, украшенные орлами вазы, гирлянды фруктов и цветов, рога изобилия и тому подобное. Губернатор Томас Миффлин предложил второму президенту, Джону Адамсу, переселиться туда. Зная новоанглийскую бережливость Адамса, губернатор не забыл упомянуть, что за дворец будет стребована арендная плата, но не выше, чем за любой другой подходящий особняк239. Адамс, однако, от предложенной чести отказался, сославшись на отсутствие санкции Конгресса240. Так и стоял в городе президентский дворец, в котором никогда не жил ни один президент. Какое-то время, меланхолично отмечает историк Д. Кёрджек, там никто не селился, «кроме призраков несбывшихся грез»241. В 1800 г. пустой дворец выкупил университет, там проходили занятия и заседало студенческое филоматейское общество. Но в 1829 г. его было решено снести и выстроить на его месте два новых здания, более удобных для университетских нужд.
Вернемся немного назад и зададимся вопросом, почему не осуществились надежды филадельфийцев на столичное будущее. В июле 1788 г. Континентальный конгресс занялся вопросом о том, где будет располагаться постоянная федеральная столица. Были предложены Нью-Йорк и Филадельфия, но оба города были отвергнуты. Федеральное правительство должно было поработать в обоих, но лишь временно242. Впрочем, Нью-Йорк и Филадельфия не отчаивались раньше времени и надеялись на то, что сумеют у себя превратить временную столицу в постоянную. Многие вообще считали, что постоянная столица не нужна. Виргинский антифедералист Уильям Грейсон рассуждал: «В монархии резиденция правительства находится там, где заблагорассудится монарху. А как должно быть в такой республике, как наша? Сегодня в одном месте, а после – в другом, там, где это лучше всего подойдет для удобства людей»243. Споры, тем не менее, кипели. Один из современников насмешливо комментировал: сторонники разных городов спорят с такой горячностью, «словно это олимпийские игры»244.
Судьба постоянной столицы была решена в 1790 г. за обеденным столом, где беседовали трое: министр финансов Александр Гамильтон, его вечный противник госсекретарь Томас Джефферсон и Джеймс Мэдисон, ведущий джефферсоновец в Конгрессе. По рассказу Джефферсона, в то время министр финансов был в отчаянии: южные штаты упорно блокировали его программу экономических реформ. Джефферсон вспоминал: «Как-то, направляясь к президенту и подходя к двери, я встретил Гамильтона. Он казался невыразимо мрачным, изможденным, подавленным. Даже его одежда была неряшливой и запущенной». За обедом удалось все уладить: кто-то из собеседников предложил подсластить южанам пилюлю. Два влиятельных виргинца согласились поддержать гамильтонов-скую программу в обмен на то, что федеральная столица будет построена на Юге, между Мэрилендом и Виргинией, на берегу реки Потомак245. Там она и находится с 1800 г. Столицу, понятное дело, назвали в честь первого президента США. А сам он в масонском облачении заложил первый камень в основание здания для законодателей – Капитолия.
Как складывалась повседневность федеральной власти в Нью-Йорке и Филадельфии? Заседания Конгресса были открыты для публики (Палата представителей – с самого начала, Сенат – с 1795 г.). Для желающих следить за дебатами устраивались специальные балконы, куда мог прийти любой. Позже, когда конгрессмены обсуждали Миссурийский компромисс 1820 г., южане порой одергивали северных ораторов, пытавшихся цитировать Декларацию независимости. Как можно было говорить, что все люди созданы равными, в присутствии слушателей? Как знать, ведь на галереях могли присутствовать рабы – а ну как они примут слова Джефферсона на свой счет? О том, как выглядели галереи в 1790-х гг., рассказала Джудит Сарджент Мюррей, одна из первых американских феминисток: «Взгляните на галереи, заполненные респектабельным, любопытным и очень довольным людом. Мужчины и женщины сидят вперемешку. Джентльмены первого ранга располагаются в центре комнаты. Красивые и удобные места за барьером заполнены блестящим кругом дам, богато одетых, с самыми прелестными личиками, какие только может подарить Природа в порыве щедрости. Миссис [Марта] Вашингтон с достоинством и непринужденностью занимает свое место – элегантные женщины составляют ее свиту, а по обе стороны от нее сидят ее внук [Джордж Вашингтон Кастис] и внучка [Элеонора Кастис]»246.
Относительно спокойное обсуждение текущих вопросов могло переходить в жаркие баталии, и не только словесные. Партийные разногласия зародились уже в Континентальном конгрессе. В 1790-х гг. первая двухпартийная система в истории США оформилась окончательно. Власть до 1800 г. была в руках партии федералистов. Джефферсоновские республиканцы (демократические республиканцы, джефферсоновцы) представляли оппозицию. Их дебаты формировали политический пейзаж ранней республики. В 1798 г. джефферсоновец Мэтью Лайон оскорбил федералиста Роджера Грисуолда, во всеуслышание намекнув на то, что оппонент предпочитает собственную выгоду интересам избирателей. Федералист в ответ припомнил кое-какие эпизоды в прошлом самого Лайона (во время Войны за независимость тот был с позором изгнан из армии). Джефферсоновец не нашел ничего лучшего, чем плюнуть табачной жвачкой в лицо оскорбителю. Оба затаили злобу, и на одном из следующих заседаний Конгресса Грисуолд начал бить ненавистного противника тростью по голове и плечам. Лайон не растерялся и принялся охаживать обидчика каминными щипцами, к вящему восторгу карикатуристов, запечатлевших позже эту сцену в самом комическом виде.
В том же зале проводились церемонии, связанные с заключением международных договоров, здесь же принимали делегации индейских племен. Уже знакомая нам Джудит Сарджент Мюррей описывала церемонии, сопровождавшие заключение мирного договора между США и племенем криков: «Внезапно раздаются грубые и шумные звуки, они сильно вибрируют в ушах. Ужаснейшие вопли то звучат устрашающе, то отзываются беспрестанным буйством и вольным весельем. “Что это за звуки?” – кажется, спрашивают все. Это хвалебная песня, которую поют короли, вожди и воины нации криков. Вот они вошли в здание, звенящее от их безыскусной радости. Они занимают свободные места. Они в синей форме с красной отделкой… Головы повязаны платками, у других украшены гирляндами из перьев и т.д. и т.д. Все они причудливо раскрашены и украшены серьгами и драгоценными камнями в носу. Вот появляется прославленный президент Соединенных Штатов. За ним следует его свита, он облачен в одеяние из густо-пурпурного атласа. Все взгляды устремлены на него, а он обводит всех доброжелательным взором и с неподражаемой грацией склоняется перед присутствующими. Он садится, царит благоговейная тишина, и секретарь читает статьи договора… Крики, в своей собственной манере, громко согласились с каждым предложением, и подписание договора увенчалось успехом. Президент подарил полковнику [Александру] Макгилливрею247 нитку бус в знак вечного мира и пакет табака, чтобы раскурить калюмет248. Макгилливрей, облаченный индейским суверенитетом, принял дары, произнес короткую речь и в ответ преподнес президенту вампум249. Вот короли, вожди и воины один за другим продвигаются вперед. Они приближаются величественно, с природным достоинством… Макгилливрей прибегает к общепринятому рукопожатию, и несколько индейцев следуют его примеру. Но большинство, схватив президента за локоть, сплетают руки с его руками, горячо выражая таким образом свое удовлетворение, и еще одна индейская песнь мира завершает эту трогательную, важную и достойную церемонию»250.
Неизвестный автор. Боксеры из Конгресса. Карикатура 1798 г.
На карикатуре изображена первая драка конгрессменов в истории США.
Перед спикером нижней палаты несли церемониальную булаву, сделанную по образцу римских фасций. Вопреки названию, она представляла собой связку из тринадцати эбеновых палочек, связанных серебряной лентой и увенчанных американским орлом. Сама идея такого символа была заимствована из английской традиции, но в Великобритании булава служит эмблемой королевской власти251. В США она превратилась в зримый знак достоинства законодателей. При обсуждении, где должна находиться булава во время заседаний Палаты, возникла некоторая заминка. Массачусетец Джордж Тэтчер заявил, что булава – всего лишь заостренная палка, над которой будут смеяться мальчишки. Так не все ли равно, будет она во время заседаний лежать на столе или под столом?252 Но большинство с ним не согласилось. Во время заседаний булава ставится справа от спикера. Она служит и для дисциплинарных целей. Если конгрессмены разбуянятся, как это произошло в 1798 г., пристав снимает булаву с подставки и многозначительно демонстрирует ее нарушителям спокойствия. Эта булава была деревянной и впоследствии погибла при сожжении англичанами Капитолия в 1814 г. Та, что используется сейчас, сделана в 1841 г. Со временем она стала настолько неотъемлемой деталью образа спикера, что Нэнси Пелоси, занимавшая эту должность с 2019 до 2023 г., носила брошь с ее изображением.
Труд конгрессменов с 1789 г. оплачивался из федеральной казны. Ставки были определены тогда же. Спикер Палаты представителей и председатель Сената получали по 12 долларов в день, рядовые депутаты и сенаторы – по шесть. Интересно, что эта сумма была пересмотрена только в 1855 г. Невзирая на инфляцию и дороговизну столичной жизни, оклад конгрессменов не индексировался десятилетиями. Кое-кому эта сумма казалась чрезмерной, ведь депутат получал ее и в том случае, если не участвовал в заседаниях. Массачусетец Теодор Седжвик позволил себе отлучиться на несколько дней из-за болезни своей жены и тут же удостоился язвительной эпиграммы:
Мария милая, как ты любима другом!О право, как мы им восхищены!Ведь в день за драгоценную супругу Шесть долларов заплатят из казны253.Все же центром политической жизни был при новой Конституции не Конгресс, а президент. Джордж Вашингтон пользовался колоссальным авторитетом как победоносный военачальник и как политик безупречной честности. Современники сравнивали его с идеальными героями античности. Каждое его появление на публике было событием. Юная виргинка записывала в дневник: «Сегодня вечером мы сидели за чаем, и вдруг что же мы увидели? Карету мистера Вашингтона! Я была в восторге, это уж точно»254. Предтеча латиноамериканской независимости Франсиско де Миранда наблюдал въезд Джорджа Вашингтона в Филадельфию: «Дети, мужчины и женщины выражали такой восторг, словно это Спаситель въезжал в Иерусалим!»255 Всеобщее внимание и забота о первом президенте проявлялись во всем. Случилось так, что президенту во время жизни в Нью-Йорке потребовалась хирургическая операция. Чтобы не беспокоить больного шумом дорожного движения, горожане перекрыли Черри-стрит, где он жил, цепями, а примыкающие переулки засыпали соломой, чтобы колеса не гремели по мостовой256.
В какой-то мере образ Вашингтона строился как республиканизированная версия «короля-патриота». Иногда это было видно даже на символическом уровне. Так, в губернаторском особняке в Уильямсберге (Виргиния) висел портрет Георга III во весь рост. Его заменили портретом Вашингтона того же размера и в той же позе.
Много думали о проблеме титулования. Джон Адамс пророчил, что без должной титулатуры «американского президента скоро введут в какой-нибудь фарс на половине театров Европы и выставят на посмешище»257. Уже во время революции Вашингтона стали величать «отцом своей страны»258 – очевидная калька с Октавиана Августа («отец отечества»), а также с Георга III («отец своего народа»). Долго думали о титуле президента. Сенат обсуждал такие варианты, как «его выборное величество», «его превосходительство» и в итоге остановился на конструкции «его высочество президент США и протектор их свобод». Однако Палата представителей отвергла чрезмерно высокопарную риторику, и после долгих дискуссий главу государства было решено именовать просто «господин президент»259.
Повседневная жизнь первого президента была расписана чуть ли не по минутам. Не случайно некоторым исследователям политика ранней республики напоминает хорошо отрежиссированный спектакль, с жестко ритуализованными президентскими приемами и торжественными процессиями260. Пока что «актерам» недоставало сыгранности: исполнительная и законодательная власть притирались друг к другу. Такой эпизод передавала Абигайль Адамс: «Палата представителей снизошла до того, чтобы в полном составе обратиться к президенту с ответом на его речь, хотя многие горячо возражали. Сенат во главе с председателем это уже сделал, так что было непонятно, как здесь вывернуться. Но все сенаторы ехали верхом, а представителям пришлось бы идти пешком, а за ними хлюпала по грязи толпа. Возражение было устранено одним из конгрессменов, предложившим послать за наемными экипажами для тех, у кого не было собственных карет. И потом, идти к президенту – “это так по-монархически”… Президент отвечал, что, поскольку Сенат пришел к нему, он не считает нужным проводить различие, кроме того, в определенных штатах принято отвечать на речи, произнесенные губернаторами, и он не хотел бы вносить новшества… Так что гора пошла к Магомету, и к тому же с шиком. Перед каретой спикера шел пристав со своей булавой. Конгрессмены следовали за ними, кто верхом, кто в экипаже»261.
Собственно, еще до вступления в силу федеральной Конституции началось формирование этакого «республиканского двора» вокруг фигуры президента Континентального конгресса. Для него за счет федеральной казны с 1778 г. снимали дом, заботились о его столе, экипаже и прислуге262. Президент Конгресса Сайрус Гриффин давал один-два обеда в неделю для узкого круга приглашенных. Его супруга Кристиана («президентесса», как ее называли современники) устраивала более многолюдные приемы по пятницам. Джордж Вашингтон и его супруга тоже давали обязательные приемы. В Филадельфии местом действия был особняк Роберта Морриса, о котором уже говорилось, а в Нью-Йорке президентским особняком служило здание на Черри-стрит, 3. Там обитали четыре последних президента Континентального конгресса, а в 1789 г. туда же въехал президент Вашингтон (особняк не сохранился до наших дней). Здание было арендовано за счет Конгресса и обходилось казне в немалую сумму: 845 долл. в год. Перед вселением Вашингтона его обставили заново, потратив на это восемь тысяч. В остальном, по отзывам современников, дом мало чем отличался от жилья зажиточного джентльмена. Одна из посетительниц оставила описание того, как он выглядел перед приездом Вашингтона: «Утром перед приездом генерала я пошла посмотреть на особняк. Лучшая мебель в каждой комнате и самое большое количество посуды и фарфора, которые я когда-либо видела; весь первый и второй этажи оклеены обоями, а полы покрыты богатыми турецкими и уилтонскими коврами»263.
Прислугу для того, чтобы содержать особняк, президент привозил со своей плантации. Прислуживали Вашингтону семеро рабов, что сопровождалось некоторыми проблемами, раз уж обе столицы, где ему довелось президентствовать, располагались в северных штатах. В Нью-Йорке в 1790-х гг. рабство еще существовало, а вот Пенсильвания уже успела его отменить. Государственным служащим с Юга дозволялось брать с собой прислугу, но если раб оставался в Филадельфии дольше полугода, он должен был получить свободу. Несмотря на просьбы Вашингтона, исключения для него не сделали264. Каждые шесть месяцев президент устраивал своей черной прислуге небольшое «турне» за пределы штата. Таким образом, требования закона удавалось обойти. Большинство рабов президента приняли этот порядок, но не все. Неприятная для Вашингтонов история произошла с горничной первой леди – 22-летней Оной Джадж. Девушка пользовалась доверием и расположением хозяйки. Ей даже была обещана свобода. Но потом Вашингтоны передумали. Горничную решили подарить на свадьбу приемной дочери президента. Узнав об этом, Она обратилась за помощью к свободным афроамериканцам Филадельфии, и ей помогли бежать. Кто-то из знакомых Вашингтонов встретил беглянку в Нью-Гэмпшире, и президент попытался вернуть пропажу. Но власти штата отказали ему в содействии. Тогда Вашингтон решил действовать неофициально и направил в погоню за Оной своего племянника Беруэлла Бассетта. Но Бассетт имел неосторожность за обедом с нью-гэмпширским губернатором рассказать о своем поручении. Губернатор предупредил Ону, и ей снова удалось ускользнуть. Она так и жила в Нью-Гэмпшире до самой смерти265. Другая похожая история произошла с поваром Вашингтона по имени Геркулес. Он славился на всю страну своими кулинарными талантами и строгим порядком, который навел на кухне. Ему даже позволялись маленькие поблажки: он мог свободно гулять по улицам Филадельфии и распродавать в свою пользу остатки от официальных обедов. Вот только удержать уникального специалиста при себе президенту не удалось: в 1797 г. Геркулес сбежал. Он жил в Нью-Йорке в статусе беглого раба, пока официально не получил свободу по завещанию Вашингтона. Его дети остались в рабстве. Будущий король Франции Луи-Филипп во время своего визита в Маунт-Вернон решил спросить маленькую дочку Геркулеса, не скучает ли она по отцу. Но девочка ответила: «Сэр, я очень рада, ведь он теперь свободен»266.
Но вернемся к президентским приемам. Они отличались довольно сложным тайм-менеджментом. Во вторник принимали иностранных дипломатов или иных выдающихся посетителей. В четверг давали официальные обеды, а в пятницу Марта Вашингтон принимала друзей и знакомых. Александр Гамильтон, к которому новоиспеченный президент обратился за советом, уверял: «Общественное благо безусловно требует поддерживать достоинство этой должности… Люди ожидают от главы исполнительной власти довольно надменного поведения»267. За образец для главы молодой республики принимался протокол королевских дворов Европы. Само название президентских приемов (levées) было заимствовано из практики французского королевского двора. Гамильтон тщательно расписал протокол. Вашингтон должен был появиться перед гостями всего на полчаса, обменяться с тем или иным из них несколькими словами на какую-нибудь не слишком важную тему, а затем исчезнуть. Он не должен был принимать ничьих приглашений268. Во вторник угощения не подавали. Приглашенные к Марте Вашингтон в пятницу могли рассчитывать на кусок пирога, мороженое и лимонад, чай или кофе. Ставился также ломберный столик для игры в вист. Визитеры приходили между тремя и четырьмя часами, кланялись хозяину дома, а затем предавались светской болтовне. Джентльмены блистали куртуазными манерами, дамы – своей красотой, как нельзя более выгодно подчеркнутой светом свечей. Здесь находилось место для «модных поединков». Юная и легкомысленная Фейт Трамбулл как-то «с ужасом отметила, что в комнате нет ни одной леди, которая так же хорошо одета и так же хорошо выглядит», как она сама269 270. Визитерам не позволяли задерживаться: расходились в девять вечера, неслыханно рано по меркам XVIII века.
В особняке на Черри-стрит не было достаточно просторных залов для президентских приемов, так что усадить многочисленных гостей было негде, и им приходилось стоять. К тому же и потолки были низковаты, что могло приводить к печальным казусам. Внук президента Джордж Кастис вспоминал один случай, когда модница в гостиной Марты Вашингтон задела страусовыми перьями в прическе низко висящую люстру, и перья загорелись. К счастью для красавицы, адъютант президента поспешил к ней на помощь и погасил пламя собственными ладонями271.
Неудобства никого не смущали. Президентские приемы быстро стали частью столичной жизни. Если, например, по болезни президента прием отменялся, это сразу замечали. На приемах внимательно следили: кто кому поклонился или не поклонился, кто беседовал или не беседовал с Вашингтоном. Сам Вашингтон примечал, много ли было посетителей, и когда однажды по случаю плохой погоды на прием пришел только вице-президент, сделал в дневнике особую запись272. Популярность этих мероприятий была такова, что президент вынужден был объяснять знакомым, что физически не в состоянии устраивать приемы более часто и что он лично предпочел бы общаться с одним-двумя друзьями в Маунт-Верноне, чем принимать должностных лиц и дипломатов в столице273.
Кроме этих еженедельных ритуалов, устраивались особые церемонии по праздникам, например, на День независимости или на Новый год. Дни рождения президента отмечались как официальные праздники274. К 1791 г. даже самые маленькие городки США устраивали в этот день бал или банкет в честь Вашингтона. «Federal Gazette» восторженно описывала день рождения Вашингтона, отпразднованный в 1791 г. в Филадельфии. Праздник состоялся, по всей видимости, на втором этаже пенсильванского стейтхауса, где обычно проводились официальные церемонии. По такому случаю власти разжились портретом виновника торжества и украсили его гирляндами лавра и цветов, в знак военных и мирных заслуг героя. В числе приглашенных были вице-президент с супругой, конгрессмены, депутаты пенсильванской легислатуры, а также «блестящее сборище иностранцев и американских граждан»; по мнению автора статьи, все это свидетельствовало «о быстром росте и развитии изысканных и светских удовольствий в Америке». Президент появился в военной форме, и газета особо отмечала «его здоровый вид, обещающий долгую и столь желанную череду благ, получаемых от его мудрого и благоразумного управления»275.
Президент, всю жизнь обожавший лошадей, особенно заботился о своем выезде. По субботам он, бывало, выезжал за город со всей семьей в экипаже шестерней. Бока лошадей блестели, как шелк, копыта были отполированы и выкрашены в черное, а попоны были из леопардовых шкур276. А иногда, устав от церемониала, Вашингтон просто отправлялся на прогулку. Тогда его можно было видеть прогуливающимся по улицам Нью-Йорка или Филадельфии в компании своего адъютанта.
Выезды, приемы и церемонии, конечно, требовали расходов. Жалованье главы исполнительной власти Конгресс определил в 25 тыс. долл. в год. На поддержание должного блеска этого не хватало, и Вашингтон был вынужден ежегодно прибавлять к назначенной сумме около 5 тыс. долларов из собственного кармана277.
Чета Вашингтонов заложила основы президентского этикета для последующих глав исполнительной власти в США.
Глава 3. Жизнь в городе
Пространство города
Америка XVIII века была сельской: в городах жили всего 5% ее обитателей. И города эти были невелики: не сравнить с «миллионниками» той эпохи, такими, как Лондон. К 1775 г. первенство держала Филадельфия с населением 40 000 человек, за ней следовали Нью-Йорк (25 000), Бостон (16 000), Чарльстон (12 000) и Ньюпорт (11 000). Но в событиях второй половины XVIII в. города играли ведущую роль. Именно они стали центрами антианглийских протестов в 1765–1775 гг., ратификационной кампании 1787–1788 гг. Словом, политика Американской революции делалась именно там.
Каждый, кто изучал в школе английский язык, помнит, что есть два термина для обозначения города: city и town. Традиционно считается, что в city больше населения, есть городское самоуправление и кафедральный собор. Так сложилось в Англии с XVI в. Но определение нужно уточнить: на самом деле статус city невозможно было получить автоматически, даже если в наличии имелся собор, городское самоуправление и достаточное число жителей. Нужна была еще хартия от официальных властей. Филадельфия, например, получила статус city в 1701 г. от Уильяма Пенна. Новый Амстердам превратился в город-city одновременно с переходом под власть англичан и переименованием в Нью-Йорк в 1664 г. А вот Чарльстон и Бостон получили тот же статус лишь после провозглашения независимости: Чарльстон в 1783 г., Бостон еще позже, в 1822‐м.
Английские города в средние века имели самоуправление в виде собрания фрименов278, городского совета и городского суда. Со времен Тюдоров самоуправление передавалось в руки городских советов и мэров. Примерно такие же структуры действовали и в колониях. Лишь в городах Новой Англии возникла новая политическая организация – городское собрание. Этот институт был более восприимчив к социальным требованиям, чем аристократические корпорации, созданные в Америке по образцу английских муниципальных властей. Расходование государственных средств и принятие гражданских постановлений передавалось в руки тех, кого это непосредственно затрагивало. Поэтому городские собрания эффективно решали общественные проблемы279. В годы революции они чутко отзывались на требования быстро меняющейся обстановки.
