Восток лежит на Западе

Открыв двери салона, чтобы лучше слышать звуки со стороны, я начал перегрузку денег из тюка в стеклянные банки. В двух банках с трудом разместились доллары, а франки и марки заняли три банки, в которые ещё можно было бы втиснуть тысяч по десять тех и других. На каждую банку я с изрядными усилиями натянул тугие полиэтиленовые крышки. Потом обмотал их по краям свежей эластичной изолентой, которую всегда вожу с собой в бардачке. Убрав три банки с глаз долой в багажник, я с двумя банками, укрытыми рюкзаком в корзине, и со своей верной сапёрной лопаткой пошёл вглубь леса.

Эти места мне хорошо знакомы. Каждое лето я наведываюсь сюда в рабочие дни ближе к вечеру, чтобы быстренько нарезать себе грибочков на ужин. Самые большие деревья здесь – мои старые знакомые. Вот рядом с этой лиственницей я сейчас и захороню часть свалившегося на меня богатства. Вот здесь…

Через два часа в трёх местах, которые мне не надо зарисовывать на плане, чтобы потом разыскать, я запрятал весь капитал до лучших времён. Особенно тщательно я замаскировал следы своей работы, аккуратно вернув квадратики срезанного дёрна на свои места. Никто меня не видел, и я не испытывал сомнений, что я больше не увижу содержимое моих закопанных банок.

Набрать свинушек на сковороду – плёвое дело, и уже через полчаса я возвращался домой с грибами. Под поясом я ощущал жёсткий металл пистолета и ломал голову, что с ним делать. Ездить с ним слишком опасно. Каждая проверка на дороге становится чреватой. Гаишники пока не ощупывают водителей, но надеяться, что они не начнут этого делать, тоже нельзя. В Белоруссии возможно всё. Закопать пистолет в лесу и расстаться с ним на неопределённое время, было выше моих сил. Но и носить его постоянно с собой, не имея разрешения – глупо. За незаконное хранение оружия наш брат – мелкий предприниматель – тут же загремит на долгие годы за решётку. Это ворам в законе простор: милиция их бережёт и лелеет, и у них есть разрешения на любое оружие. Мой хороший знакомый – отставной полковник МВД – обещал мне, как подполковнику в отставке, устроить разрешение на пистолет Макарова, но вынужден был развести руками: не положено. Мне – отставнику КГБ, разведчику, оперативнику, медаленосцу и вообще симпатичному парню, вступавшему в противоречия только с непосредственным начальством, но не с законом, не положено. А Ивану Ивановичу Алексееву, синему от наколок, имевшему три судимости, а ныне уважаемому поставщику морепродуктов администрации самого президента, положено.

Вот и пост ГАИ у кольцевой. Останавливают. Проверка документов.

– Что везёте?

– Грибы.

– Откройте багажник.

Молча открываю.

– А что это вы кобылки собираете. Разве их едят?

– Ещё как! Вкуснятина!

– Откройте капот, покажите номер кузова.

– Пожалуйста…

Видя, что я не нервничаю и не суечусь, сержант не захотел вчитываться в выбитый на задней стенке моторного отсека номер и лениво вернул мне документы:

– Всё в порядке, можете ехать.

В сторонке безучастно стоит раздутый от бронежилета и боевого снаряжения солдатик в каске с поднятым вверх автоматом. Интересно, если бы та «семёрка» не разбилась, какие бы почести ждали её при подъезде к Минску? Несомненно, что ни один гаишник бы и не подумал попросить их открыть багажник.

При подъезде к дому я придумал, куда спрятать пистолет.

* * *

Лида, Лидочка… Моя правая рука на фирме и, вот уже три месяца, услада моего сердца. Она младше меня на десять лет, ещё сохранила прелесть молодости, и тоже уже восемь лет в разводе. Она могла бы стать прекрасной женой для меня, но я решил больше не разводить канитель с официальной регистрацией. Мы спим вместе, но живём врозь и не строим иллюзий о будущем. Лида – молодец. С её приходом на фирму дела мои стабилизировались. Бывший товаровед, уволенная по сокращению штатов, Лида прекрасно управлялась со своими коллегами из магазинов и торгов. С недавнего времени она возглавила и всю сеть моих торговых агентов, что благотворно сказалось на их производительности. Большинство моих агентов – мужчины. Есть среди них и мой бывший начальник, так и не ставший генералом, что наверняка бы случилось, не нагрянь так некстати перестройка. И вот ведь природа что делает: вся моя сеть заметно прибавила в рвении, стараясь произвести на Лидочку как можно более хорошее впечатление.

Мы отметили мой приезд бутылочкой «Франковки» – чешского красного вина из Моравии, которым меня в последнее время снабжает мой приятель, умудрившийся открыть фирму в Чехии и навостривший туда лыжи в ожидании козней от разбушевавшегося белорусского президента. В разгар веселья я, как бы нечаянно, плеснул вином на стенку. Бурые подтёки по светлым обоям огорчили Лидочку, а я лицемерно лишь изображал досаду.

Я самолично переклеил обои в мае и был очень горд своей работой. Не каждый профессионал смог бы так состыковать полотнища, чтобы стыков не было видно ни в прямом, ни в контровом свете. И вот такая незадача…

– Ну вот, придётся переклеивать обои. – Ты что, хочешь переклеивать всю стену?

– Посмотрим, может быть, удастся обойтись одним полотнищем.

– Ай, какая жалость, какой же ты неловкий…

– Ничего. Я испортил, я и исправлю. Завтра же!

* * *

На следующее утро я отвёз Лидочку в офис, сделал несколько неотложных звонков в Москву, послал пару факсов в Германию и заспешил домой. Переодевшись без лишних проволочек, я начал ремонт. Отмочив испачканный лист обоев от стены, я вонзился в кирпичную кладку – а это была толстая, в два кирпича, капитальная стена – длинным твёрдосплавным сверлом. Киловаттная дрель «Black & Decker» – серьёзная машина. Она не только сверлит, но и стучит, как отбойный молоток, и под её натиском швейцарское сверло входит в кирпич, как в масло. Соседей за стеной в это время быть не должно, жаловаться на шум некому, и я нещадно вгрызался в податливую стену, установив глубину сверления двадцать пять сантиметров, и отсасывая кирпичную муку пылесосом прямо из-под сверла. Высверлив квадрат восемнадцать на восемнадцать сантиметров, я без особого труда длинным зубилом вырубил в стене нишу на всю глубину сверловки.

Собрав осколки и всё тщательно пропылесосив, я приступил к оборудованию тайника для пистолета. Выбив в штукатурке заглубление вокруг ниши, я плотно подогнал в него кусок пенопласта, которому предстояло нишу закрыть. Потом, сняв эту заглушку, я положил на дно ниши завёрнутый в несколько слоёв пластика чистый бланк немецкого паспорта и накрыл его пластинкой поролона дюймовой толщины. На поролон аккуратно лёг снятый с предохранителя пистолет, переночевавший в бельевой корзине среди грязного постельного белья. Поставив заглушку на место, я замазал её поверхность заподлицо со стеной тонким слоем гипса с бинтом в качестве арматуры.

Пока слой гипса схватывался и засыхал, я вычистил всю комнату до блеска пылесосом и влажной тряпкой, не оставив ни единой пылинки, могущей навести на мысль, что здесь кто-то сверлил кирпичи. С не меньшей тщательностью я очистил от кирпичной пыли дрель и сверло. Сверло я смазал моторным маслом и завернул в промасленную бумагу. Только смышлёный криминалист сможет заключить, что сверло побывало в употреблении, но не сможет сказать, сверлили ли им бетон, гранит, саман или кирпич.

После недавнего ремонта у меня остались три лишних рулона обоев. Бывшая жена обязательно обругала бы меня за расточительство: зачем было выкидывать деньги? Но скупость – порок ещё больший. Что бы я делал сейчас, не имея лишних рулонов? Со всей доступной мне тщательностью я вклеил полосу обоев на место. Всё вышло наилучшим образом. Стыки вновь были не видны. Ну вот, всё вроде бы сделано. Сейчас только сменить набитый кирпичными пылью и крошками фильтр пылесоса, и можно успокоиться.

Я присел отдохнуть в кресло и задумался. Хороший тайник я придумал. Найти пистолет в стене, конечно же, при желании можно, но с чего такое желание может придти в голову? Это же надо простучать дециметр по дециметру все стены. А я могу при нужде ударить в хорошо известном мне месте кулаком и пробить заглушку. Непрошеных гостей это может неприятно изумить.

Лидочка пришла в восторг от моей работы. Только на ощупь она определила, что вместо испачканного листа обоев наклеен чистый лист, ещё влажноватый и мягкий.

* * *

Первую ночь после возвращения домой я проспал, как мёртвый. А со второй ночи на меня напала коварная бессонница. Словно по сигналу неведомого будильника я просыпался в три ночи и вновь засыпал лишь в шестом часу. Свалившиеся на меня пара миллионов долларов брали свои проценты нервным напряжением. Спинным мозгом я ощущал, что поиск пропавшего кейса непременно начнётся в самые ближайшие дни, и, самое позднее, через неделю я должен буду это почувствовать, и ничего хорошего мне это не сулило.

На выходные мы с Лидочкой отправились на дачу. Ковыряние в земле доставляло ей какое-то редкостное удовольствие, и я уже подумывал, не подарить ли ей эту скромную дачку? Наш неформальный союз может когда-нибудь распасться, и было бы несправедливо лишать её этого клочка земли, в который она влюбилась, похоже, сильнее, чем в меня. Она быстро сообразила, что, пытаясь командовать мною на приглянувшемся ей участке, она быстро потеряет и меня, и участок, и не докучала мне с просьбами. Я же предпочитал ковырянию в земле прогулки по лесу, но, как джентльмен, сделал необходимые весенние работы лопатой. Под ловкими руками Лидочки участок наш заметно преобразился. У него появилось своё лицо, и соседи всё чаще приходили спросить у Лиды какого-нибудь совета.

И на даче я спал беспокойно. Ожидание неприятностей само по себе уже большая неприятность, и я уже стал в душе мечтать, чтобы они скорее начались, а там посмотрим.

Я почти угадал со сроками. В следующую пятницу по пути на дачу я заметил, что нас в сотне-другой метров сзади сопровождает белая «тройка» BMW. Сделав остановку на заправке возле Смолевич и подлив топлива в бак, я вскоре вновь обнаружил эту же «тройку» за собой. Почти наверняка это была неквалифицированная слежка. Приехав на дачу, мы увидели полный разгром. Наш дачный посёлок время от времени подвергался налётам подростков из окрестных деревень, воровавших заготовленные продукты и сколь-нибудь полезные вещи. В нашем домике налётчики ничего полезного с собой не забрали. Даже малогабаритный цветной телевизор остался. И что выглядело уже совершенно невероятным, осталась нетронутой недопитая бутылка «метаксы». Она просто переместилась с полки на пол. Подобный разгром был и в подвале, и на чердаке. Лидочкина гордость – аккуратные цветники были вытоптаны, пострадали и помидоры в теплице. Я сразу обнаружил на земле многочисленные маленькие дырочки, чуть больше нор медведки, и с некоторым облегчением в душе констатировал: это следы металлического щупа, которым ожидаемые гости прощупывали землю в надежде найти закопанный кейс или его содержимое. Судя по следам, они прощупали даже яму под домиком с сердечком. Это были серьёзные искатели кладов.

Лидочка от обиды кусала губы и была ошеломлена бессмысленностью варварства.

– Что они тут искали? Посмотри, кругом какие-то дырочки.

Лидочка оторвала стебелёк пырея и сунула в одно из отверстий. Стебелёк легко вошёл на всю длину в землю.

– Боже! Да это они каким-то щупом вглубь тыкали. Зачем?

– Прокламации, наверное, искали, – отшутился я.

– Какие прокламации?!

– Ну, я такое в кино когда-то видел, как царские жандармы закопанные прокламации искали и тоже щупы в землю втыкали.

Для Лидочки было всё ясно – это кагэбэшники что-то против меня затевают. Есть, наверное, за что. Я же сам бывший опер, переметнувшийся на сторону демократов, да и теперь поддерживаю контакты с противниками президента. Я не стал разубеждать Лидочку, что в данном случае президент не при чём. Предположение её, кстати, было вполне разумным. Нельзя было полностью исключать и того, что получателем денег могла быть и президентская администрация. И, если по следам исчезнувшего кейса идёт белорусский КГБ, то просто так мне из этой истории едва ли удастся выкрутиться.

* * *

Наведя более или менее порядок на даче, мы в субботу вечером вернулись в Минск. По пути я опять обнаружил сопровождение. На этот раз это была «БМВ-пятёрка», только серого цвета. Поднявшись в лифте и ещё не открыв дверь, я понял, что над замком колдовал какой-то домушник с отмычками, и в квартире были незваные гости. Даже замок не был закрыт. Сразу неприятно засосало под ложечкой. А вдруг они ещё там?! Я на секунду замешкался, и, поняв, что промедление мне ничем не поможет, вошёл к себе домой. В квартире всё перевёрнуто вверх дном. Лидочка беззвучно заплакала от осознания бессилия перед неведомым злом, избравшим меня своей жертвой, а я, напротив, сохранял присутствие духа. Оно и понятно, я знал, что это было неизбежно, и мне было намного легче, чем Лидочке. Первым делом я бросил взгляд на стену, в которой скрывался пистолет. Слава Богу, тайник не тронут.

Восстановив к середине следующего дня порядок, мы молча пообедали, размышляя, что ещё нас может ожидать.

– Поехали-ка в офис. Наверняка и там всё вверх дном перерыто. Кто вы, доктор Блохин? Уж не агент ли мирового империализма?

– Я, конечно же, агент, жидомасон, либерал, и даже дерьмократ, а также лицо, неуважительно относящееся ко всенародно избранному объединителю всех славян, но зачем портить мне мебель?

– Спорим, что у такого ничтожества, как вы, доктор Блохин, и в офисе такой же бардак, как и в доме.

– Спорить не хочу, боюсь, что ты права. Но поехали, посмотрим.

Мы оба оказались правы. В офисе тоже основательно порылись неведомые искатели крупных кладов. Охранник у входной двери божился, что он ничего не видел и не слышал, и по тому, как он божился, было ясно, что он так крепко был запуган теми искателями, что готов был вынести все мыслимые страдания, только бы не пикнуть о них ненароком.

Машинально, как лунатики, мы навели порядок в моём кабинете и в комнате Лидочки. Большое помещение, где едва справлялись с валом макулатуры два моих бухгалтера, мы оставили на завтра.

– Отвези меня домой, – попросила Лидочка, – я хочу сегодня побыть одна.

– Думаешь, и у тебя в квартире побывали?..

– Думаю…

– Ну, поехали.

Предчувствия Лидочку не обманули. Я же был уверен, что и её в покое не оставят: неизвестный мой преследователь мог запросто подумать, что я спрятал деньги у любовницы.

– Всё. Оставь меня одну. Мне надо прийти в себя…

– Давай помогу…

– Не надо. Я сама потихоньку управлюсь. Мне надо побыть одной и успокоиться. С тобой мне это не удастся.

– Ну, хорошо, до завтра, дорогая.

– До завтра, милый. Ты не обижайся. Просто что-то на меня навалилось.

– На нас обоих навалилось…

* * *

Я плохо спал. Долго ворочался, решая, обращаться в милицию, или не обращаться. Если обратиться, то ничего, кроме неприятностей, меня не ждёт. Два года назад меня немного грабанули. Милиция с моей помощью быстро нашла преступника, но в суде дело обернулось так, что воришка вышел с гордым видом, а я молил бога, чтобы на меня не навалилась пристрастная проверка налоговых органов. Частнику в Белоруссии обращаться в милицию совершенно бессмысленно и даже глупо. Так я постепенно склонился к тому, чтобы никуда не обращаться. Мой преследователь наверняка поймёт мои мотивы и не воспримет их как доказательство своих подозрений, что именно я прикарманил его денежки.

Утром я приехал в офис пораньше, чтобы предупредить своих бухгалтеров, что их ожидает. У меня хорошие бухгалтера, толковые и добросовестные. Недолго посокрушавшись над разгромом в их комнате, они деловито взялись восстанавливать былой порядок. Это было им уже знакомо. Обе они уже пережили подобное на старом месте работы. Их бывший шеф сидит с тех пор в тюрьме, а они пришли ко мне.

Лидочка почему-то на работе не появлялась. Я позвонил ей домой. Телефон молчал. К обеду мне стало не по себе. Ясно, что случилось нечто неприятное. Я нервно реагировал на каждый звонок, надеясь, что услышу её голос. Но это были деловые звонки, которые меня в этот день совершенно не радовали.

Когда я дошёл до высшей точки беспокойства и, не в состоянии усидеть в кресле, забегал взад-вперёд по комнате, раздался звонок, которого я ждал.

– Альберт Васильевич? – в трубке зарокотал начальственный баритон.

– Да, я.

– Альберт Васильевич, у нас есть одно общее дело, которое следует обсудить.

– Что за дело?

– Вы наверняка догадываетесь, а если нет, то узнаете об этом при личной встрече. Подходите ко мне в «Октябрьскую», попьём кофейку и поговорим с глазу на глаз.

– А если я не подойду, у меня своих дел полно?..

– Подойдёте. Вы же разумный человек и не желаете зла вашим близким…

– Так это вы…

– Только не надо вслух по телефону, зачем? Приходите, и мы всё решим к обоюдному удовольствию.

– Где вас найти?

– А вы подходите к главному входу, и вас проводят.

– О’кей, через четыре минуты.

До бывшей гостиницы ЦК КПБ рукой подать, и точно через четыре минуты я поднимался по её ступенькам. Перед этим я сходу вычислил одного хмыря, который меня явно «пас», чтобы я не убежал. Навстречу мне спустился типичный молодой жлоб с мощными «копытами» на костяшках кистей от многолетних тренировок в каратэ, с могучей шеей борца-классика и с короткой пегой стрижкой.

– Господин Блохин?

– Он самый.

– Пойдёмте.

В тамбуре между массивными дверями жлоб неожиданно остановил меня и бесцеремонно ощупал по бокам – проверял, нет ли у меня за пазухой какого оружия. Я решил не возмущаться такому обхождению – не поможет.

Мы прошли в какое-то помещение для переговоров на втором этаже, в котором за большим столом сидел малоприятный тип лет шестидесяти с золотой цепочкой на шее, удерживавшей золотой же крестик. На столе стояла кофеварка, ваза со сладостями, пара чашек и телефон. В углу в настороженной стойке стоял ещё один жлоб, словно брат-близнец первого.

– Присаживайтесь, Альберт Васильевич, налейте себе кофе…

– Спасибо, не хочу. Что у вас за дело?

– А вы не догадываетесь?

– Понятия не имею!

– Ну-ну. По-моему, вы неискренни. Очень даже имеете. Вон даже по лицу вашему видно.

«Крестоносец» внимательно следил за моим лицом, это факт. И было оно в явном смятении. Это тоже факт. Если бы не Лидочка, я без затруднений сыграл бы перед ним роль невинного агнца, но исчезновение Лидочки меня выбило из седла.

– По лицу моему видно, что я понятия не имею, какого рожна кто-то шмонает по нашим квартирам и даже на даче, а теперь и Лидочку куда-то упрятал. Я этого не понимаю и поэтому боюсь. Зачем вам всё это?

– Хм… Логично, однако. Хорошо играете, молодец.

– Да уж тут не до игры…

– А вот тут вы переиграли, Альберт Васильевич. Куда деньги девал, гнида?!

– Какие деньги?! Вы что? Сбрендили?

– Сбрендил, Альберт Васильевич. Сбрендил. Извините. До вас ещё не всё дошло, а я уже в карьер пустился. Наливайте кофе, не стесняйтесь. Малыш, помоги Альберту Васильевичу.

Малыш без малейшего выражения на лице подошёл, налил чашку кофе, насыпал сахар и добавил сливок. Всё размешал и пододвинул чашку ко мне. Я остался без движения.

– Придётся вам всё подробнее объяснить. В ночь на среду второго июля, точнее в ноль часов тридцать две минуты вы выехали с территории пограничного терминала в Бресте и направились домой. Где-то через полтора часа вас обогнала моя машина с тремя охламонами, которые умудрились врезаться в мост на ваших глазах. Каким-то образом из машины выпал кейс, который вы не поленились подобрать.

– Какой кейс, что вы несёте?!

– Не нервничайте, Альберт Васильевич. Вы же опытный человек, бывший сыщик. Разумеется, я всё проверил. Вы – единственный человек, который мог оказаться в момент аварии поблизости. Все остальные, а я проверил две дюжины из тех, кто пересекал границу примерно в то же время, остались ждать рассвета прямо у терминала. Вы единственный, кто не побоялся, как и мои охламоны, ехать по темноте дальше. И по времени всё складывается так, что вы обязаны были видеть аварию. И когда вернулись вы из Германии, вы впервые за всё время не побежали сразу в офис, а неизвестно где провели весь день. Якобы грибочки собирали. А какие в это время грибочки?

– Свинушки…

– А, бросьте вы. Из-за свинушек хозяин фирму не бросит… Вот вы отпираетесь, значит, деньги у вас. Прятали вы деньги, а не свинушки – тьфу, гадость! – собирали… Вернуть надо денежки-то.

– Ничего не понимаю… О чём вы. Ну, ехал я из Бреста, правда. Без единой остановки. Никакой аварии нигде не видел. Трасса вообще мёртвая была. В обе стороны.

– Вот то-то и оно, что мёртвая. Кроме вас никто больше не мог подобрать тот кейс.

– Да не видел я никакого кейса!

– Очень даже видели. Вот полюбуйтесь…

«Крестоносец» достал из-под стола несколько больших фотографий. На них можно было разглядеть не очень чёткие следы автомобильного колеса.

– Вот видите. Здесь след экстренного торможения и остановки. Вот в пыли просматриваются контуры прямоугольного предмета, по размерам точно соответствующего тому самому кейсу. А вот здесь просматривается рисунок протектора. Такой же протектор, как и на колёсах вашего «мерседеса».

– Да! Место происшествия осматривал и протоколировал явный дока. Это же было на расстоянии не менее сорока метров от горящей машины. Я моментально признал в душе своё поражение. Это была занесённая слоем пыли и грязи обочина. Вот на ней следы-то и отпечатались. Хоть и не очень чёткие, но рисунок протектора, тем не менее, вполне узнаваем. Вполне возможно, что следы на обочине сохранялись долго – кто будет наезжать на обочину? И сделаны эти снимки наверняка при повторном осмотре, когда «крестоносец» убедился, что кейса в машине во время пожара не было.

– И сколько тысяч других колёс имеют такой же протектор?

– Всё. Разговор этот смысла не имеет. Ставлю вам ультиматум. Или вы отдаёте мои деньги назад, или я отправлю вас и заодно вашу Лидочку в рай. Оба вы без больших грехов, и ждёт вас вечное блаженство в раю.

– Да побойтесь же Бога!

– А я и боюсь. Вот и крест чудотворящий всегда со мной. И построил я Господу нашему, да святится имя его, уже три храма. И всегда, как согрешу, обязательно покаюсь. Вот и вас убить велю, а сам во всех трёх храмах за вас же и помолюсь, и покаяние принесу. Бог мне и простит, он милостив, господь-то наш. А гордыню он не любит. Лидочка-то точно в рай попадёт, а вот насчёт вас есть у меня сомнения.

– И не страшно вам такую напраслину нести. Невинных ведь людей убить хотите.

– Ну и что? Ну, невинны, так невинны. Ошибиться каждый может. И я могу ошибку совершить. А мне ведь всё равно. Короче, вот вам выбор: или вернуть деньги, или погибнуть, а заодно и красивую женщину загубить. Ну а, если нет у вас денег, то, значит, вам не повезло.

– Да как же так можно?!

– Можно, Альберт Васильевич, можно. Я, между прочим, реалист. Совпадение времени, рисунка протектора, внезапного отклонения от привычек, да и шмон ведь вас не обескуражил. Ждали вы его и не удивились… Значит так. Вы сейчас в шоке. Даю вам тридцать минут на размышление. Через тридцать минут вы или подписываете себе и Лидочке смертный приговор, или говорите, где деньги. Премии с тех денег вы не получите. Если бы вы сами дали объявление, что де нашёл нечто интересное тогда-то, я бы откликнулся и вас отблагодарил. Стольник бы вам отстегнул, это уж точно. А так нет. Только что жизнь и подарю. Вы тут посидите, Малыш вас покараулит, а я пойду ноги разомну.

* * *

Я сидел в глубокой прострации. Честно признаюсь, я понимал, что связался с нешуточным делом, но что оно окажется столь быстрым и столь нешуточным, я вовсе не предполагал. «Крестоносец», конечно же, не имеет абсолютной уверенности, что именно я умыкнул его кейс. Следы мог оставить и кто-то другой, хотя вероятность этого, в самом деле, ничтожна. Но любой здравый человек на его месте не рискнул бы так вот наезжать на меня и угрожать двойным убийством. Я на его месте устроил бы длительную облаву, надеясь, что я рано или поздно пойду за деньгами в лес. Но для этого надо содержать немало топтунов, что накладно. С точки зрения «крестоносца», дешевле и надёжнее разобраться со мной с максимальной решительностью и как можно быстрее. И ведь нашёл же, гад, слабое место – Лидочку. Провёл установку, кто я и что я. Кто-то ему разложил меня по полочкам и про Лидочку подробную справочку, наверное, выдал. И этот кто-то, скорее всего, работает у меня.

Я вспомнил бегающие глаза моего первого наёмного работника, первого моего водителя. Афоня. Нечист на руку Афоня. Подумывал я уже об изгнании его, но как-то лень было. А ведь в последние дни он вообще избегает в глаза мне смотреть. Ну конечно, Афоня! Он-то точно знает, что у меня с Лидочкой самый расцвет любви. Он чаще других водителей торчит в офисе, развозя чай по городу, и лишь изредка уходит в дальние рейсы. И про мою грибную отговорку наверняка от той же Лидочки и узнал. И кто ещё мог бы заметить, что я впервые не побежал сразу в офис по возвращении из командировки? Ну, держись у меня, Афоня!