Продам Крылья

Елена Грабовецкая

Продам Крылья

Глава 1

Утром светило солнце, блестела роса на стеблях, цветы шептались с ветром и, кланяясь, дарили аромат, а птицы пересвистывались, задевая её крыльями, она летела, подхваченная потоком беспричинной радости.

Навстречу шли хмурые люди, оскорблённые её беззаботной улыбкой. Мужчины были чем-то удивлены, а дамы сверлили ее злым, острым взглядом и, подхватив мужей под руку, старались привлечь к себе их внимание какими-то пустопорожними спорами.

Она летела невысоко, но так чтобы не задеть серьезных, обременённых проблемами и убитых горем людей. Летать слишком высоко было невозможно – там было пространство для правительственных и частных самолётов, чуть пониже летали птицы помельче, с красивыми искусственными крыльями, инкрустированными бриллиантами. Ниже этого пространства была натянута огромная невидимая сеть, отделявшая небо от земли, тем не менее, она прекрасно чувствовалась – большие белые крылья жгло, будто током, высоко взлететь было невозможно.

Иногда на небо прорывались отчаянные глупцы, чьи крылья гораздо меньше, и как раз проходили сквозь рваные дыры сети. Там, от чрезмерного старания их крылья быстро тускнели, чернели, лысели, без пуха и перьев становились мясом для важных, лысеющих папиков, которые часто летали в самолётах и на искусственных крыльях.

Днём ей едва удавалось расправить крылья, только на минуточку, пока никто не видит, она, растрёпанная, но счастливая, пролетит, и сядет на место, и сразу на душе хорошо и светло. А много летать нельзя, надо знать свое место, крылья прятать, голову чаще склонять, а иначе, увидев тягу к возвышенности, многие оскорбятся, начнут придираться, работу можно потерять, тогда на корм не хватит. А когда забывалась, больно били по крыльям и по душе.

Люди умеют и бить, и стрелять, и убивать, и незаметно ставить силки, чтобы крылья сами ломались. Все это они делают по собственному желанию, нет такого закона, чтобы крылья ломать, но делают это не потому, что их крылья раздражают, а исключительно из чувства патриотизма и национальной гордости за тех, кто от рождения летать не может. И каким- то непостижимым образом ломающие кому-то крылья всегда получали бонусы в виде премий и должностей от системы со справедливыми законами.

Вечером, возвращаясь с работы в автобусе, она устало сложила крылья и стояла тихонечко у передней двери, чтобы никому не мешать, задумчиво смотрела сквозь людей и представляла полет в синем просторе и мягких ватных облаках.

К стоящей напротив странной паре оставалось полметра, вдруг, автобус резко затормозил, по инерции к ней приблизилась звериная пасть, из которой разило серой. Она задохнулась и отшатнулась. Как хлесткая плеть, к ней долетели лживые слова нелюдя, который орал, что она ему стала на ногу. В недоумении, широко открыв глаза, она молча смотрела на истрепанное тело злого самца – то ли пьяного, то ли наколотого наркотиками и такую же, как он, самку. Двери автобуса открылись, и зверь, понимая, что это его шанс дотронуться своими грязными лапами до белых крыльев, с силой пнул ногой ее из автобуса. Она упала в грязь. Испачканные крылья болели, душа обливалась кровью, пыталась подняться, но сверху посыпались удары вместе с грязной бранью. От удовольствия он впал в раж, а на лице его самки отразилась ревность к его побоям и дикое желание убить ее. Она лежала, свернувшись калачиком, обняв голову, белые крылья были уже в крови. Когда они замахивались ногами, норовя попасть ей в живот, появился кто-то третий, сумевший их остановить, пригрозить и отогнать. Пара нелюдей убежала, высокий, мужественный красавец помог ей встать. Неужели она должна была благодарить и плакать на груди спасителя, как в индийских фильмах? Ей претили пошлые мелодрамы, жёг безжалостный стыд за то, что допустила такую ситуацию, не было сил и не хотелось ничего объяснять, казалось, что все равно никто не поверит в абсурдность этой ситуации.

Она встала, отряхнула поломанные крылья, и тихо влача их, побрела домой, подумав, что вечером крылья только мешают. Дома, порыдав вдоволь, решила продать крылья. В газете она увидела короткое объявление, выведенное большими красными буквами, как кровь, на выжженной земле: – Куплю крылья, – решила от них избавиться. Ночью по волшебству луны и звезд крылья срослись, они трепетали и светились, как живые, но решение уже было принято.

Никому не нужны эти белые дивные крылья,

Запылились в безверье, беспамятстве лжи и тоски.

Присмирела и плачет, снимая наряды в бессилье,

Охладевшая жизнь, принимая плененья тиски.

Закружилась Земля все быстрее, и все обреченней,

Потеряла два солнца, двух чудных приветливых лун,

Распадаются формы творений давно завершенных.

Замолкает звучанье прекрасных эоловых струн.

Разгорелись деянья в порыве бескрылых эмоций,

Бесконечность желаний, несущих усладу и смерть,

Пламенели костры инквизиций и всех революций,

Принося лишь разруху, лишений и зла круговерть.

Измельчали моря и деревья, и горы, и реки.

Позабытые крылья, святые для нас велики -

Измельчали, ослепли, лишились ума человеки.

Кто-то слышит вибрации? Крылья дрожат от тоски…

Утром позвонив по указанному номеру телефона, она робко спросила:

– Это вам нужны крылья? Да, большие, белые, чистые, можете не сомневаться. Сколько раз поломаны? Очень много, но всегда срастались и теперь опять, как новые, сильные и крепкие. Вам не верится? Почему вы думаете, что в нагрузку идёт ещё хвост в виде школьного возраста и съехавшая крыша?

Она задумалась. Выходило, что ее крылья – непрактичные, за них ничего не давали, еще и ставили условия, по которым в придачу к крыльям она должна отдать и душу.

На другом конце света пьяный, хитрый рифмоплет сетовал на то, что пропил свои прекрасные, такие шустрые и талантливые крылья. Его проспиртованная душа теперь не могла двух слов связать без алкоголя, поэтому он был согласен взять ее весьма непрактичные, громоздкие, белые крылья вместе с наивностью школьного возраста, граничащей с помешательством, обещая взамен лояльность толпы и лёгкость бытия.

Сделка должна была состояться воскресным утром, в городском саду. Перед выходом из дома она посмотрела на себя в зеркало и подумала, что, наконец, вместе с крыльями избавится от горестно-наивного и рассеянного выражения лица романтичной школьницы, прикрыла крылья плащом и решительно шагнула за дверь.

Над домом повисло странное облачко, оно напоминало маленького ребенка, печально опустившего кудрявую голову и вытирающего рукой слёзы. До угла её проводил дворовый рыжий кот с зелёными глазами, смотрящими прямо в душу, он все знал и умел передавать свои мысли:

– Подумай хорошо, не торопись, ты думаешь, меня только гладят? Есть такие, что и пинают, хотят хвост оторвать, мне приходится шипеть, визжать, когти выпускать, быстро бегать, – ничего, тренируюсь, это жизнь, и за все спасибо. Я же в прошлом тоже был с крыльями, лебедь я, но в отставке. Знаешь, как бывало, оторвешься от стаи, сидишь на холодной воде, мерзнешь, а вокруг уже все льдом затягивается. Как встрепенешься из последних сил и летишь своих догонять! Ты это, лучше, чем крылья продавать, своих бы искала. Где твоя стая?

– Эх, рыжий, в том-то и дело, что не долетаю до них, я же не птица.

В назначенное время она пришла в парк и села на скамью. Черная, большая ворона, с карими человечьими глазами, обернувшись старухой в темной длинной юбке и куртке с меховой серой опушкой, села рядом и закаркала монологом. Ворону в ней выдавало раскатисто произносимое «р», длинный острый нос и черта характера, заставившая ее проворонить белые крылья. Скрестив на груди морщинистые сухие ручки, сухонькие, как птичьи лапки, она как будто закрывалась от ветра, а может просто придерживала душу, готовую выскочить от прежних воспоминаний и переживаний. Наклонив голову на бок, она заговорила негромким грудным голосом:

– Ах, какие у меня были красивые крылья – большие, белые. Они уносили меня от земной грязи в такие края, так высоко, что с высоты она мне казалась самоцветами. Ах, какая наивная я была, когда согласилась их отдать! Меня закружили и, играя, обманули. Ты знаешь, как больно ломать крылья от корней, с кровью? От этой боли черствеет душа, помрачается разум. Теперь, без них я вижу только черную землю и жирных червей, меня не радуют цветы, солнце, аромат. Я стала черным вестником беды, предвещающим карканьем скорую смерть. Твой персональный ад начнётся тогда, когда ты потеряешь душу и крылья – черным и грустным станет весь белый край. Эта продажа – крамола, преступление! Брось продажу, пока не стала такой, неси на крыльях добрые сказки, брось груз тревог, смотри на красоту. Нет возраста прекрасней, чем возраст наивности, нежности и чистоты, нет больше счастья, чем сохранить белые большие крылья и светлую душу.

Чуть, не плача, женщина ответила:

– Сейчас небо закрыто для больших крыльев, в них нет толку, все равно, высоко не взлететь.

Ворона хмыкнула:

– Меня не учили работать с возражениями, я тебе просто по личному опыту скажу, никак триста лет уже живу, времена меняются, и в тот момент, когда небо откроют, у тебя должны быть наготове крылья, не продавать их надо, а укреплять и растить. А если продашь, потом горько об этом пожалеешь. Старушка, снова превратившись в ворону, больно клюнула ее в спину, подтолкнув к побегу. Боль в спине заставила ещё раз обдумать слова вороны, о том, что крылья всегда выворачивают с корнем. Она задумчиво сидела, ждала, пока утихнет фантомная боль и уже тихо радовалась, что покупатель опаздывает.

Тихонько расправив, отдохнувшие крылья, она встала со скамьи и решительно направилась домой. Ветер ласково развевал её волосы и нашептывал нежные слова, солнце переливалось в каплях слепого дождя всеми цветами радуги-это маленькая тучка всплакнула от счастья, что снова увидит её в небесах, высокая синева манила к себе, а первые молодые, прозрачные листья светились изумрудными фонариками, источая на солнце тонкий аромат весеннего блаженства.

Эмпат на голову волшебник, это да…

Сегодня птицею поет и ввысь стремится,

А завтра видит – грязная вода,

И крылья сломаны, и даже в перьях спицы.

Влачит поэт чужую боль, как конь,

Запряг себя в телегу, а был птицей,

И душу жжет кощунственный огонь,

И он бредет, без чувства до границы,

Границы боли, чувства, торжества

Рассвета среди холода, тумана…

И вдруг – рожденье снова естества!

И в розах – затянувшаяся рана.

Вся её сила, заключённая в нежных, мягких крыльях была с ней и уже не тяготила.

Подходивший к ней бомжеватого вида пьяница громко сказал: "Мадам, вы прекрасны, разрешите поцеловать кончики ваших крыльев". Его маслянисто-черные глазки похотливо охватили всю ее фигуру, всклокоченные темные волосы над морщинистым лбом от постоянных запоев превратились в подобие мочалки, большой красный нос шумно втягивал ее биополе, а полы залоснившегося на швах и карманах темного плаща неопределенного цвета, болтались наподобие крыльев, изрядно потрёпанных, грязных и безнадежно сломанных. Он хитро и двусмысленно произнес:

– Мадам, дайте бедному еврею.

– Я евреям не даю, – вырвалось у нее.

Она ускорила шаг, чуть поднялась и полетела с мыслями:

– Как хорошо, что мои крылья и душа остались у меня. Пусть и поплачу иногда, но что мои слезы по сравнению с разъедающей его душу пустотой и болью? Только роса, – подумала она и медленно, плавно проплыла в эфире мимо опешившего покупателя крыльев. – Пусть я летаю и невысоко, но зато с душой, а придет время – разовьются и окрепнут крылья, откроют небо. Она подняла голову и увидела слева на ветке большую ворону. Чёрное оперение её блестело каким-то мистическим блеском, глаза были круглыми, черными, блестящими, как агаты. Широко раскрыв клюв, она одобрительно каркнула два раза. Слава Богу, что не три: два к удаче, а три – к смерти. Спасибо вам – маленькая тучка, рыжий кот и добрая ворона. Ну, есть же люди!

Глава 2

Мужчина в темном плаще, с полами, летевшими, как помятые крылья, тяжело опустился на скамью, дышавшую еще ароматом ее белых, нежных, удивительных крыльев. Казалось, что после всего пережитого, он впервые расслабился, и душа его оттаивала, предаваясь своим воспоминаниям, которые до этого времени отчаянно проспиртовывал алкоголем, как незаживающую рану.

Маленькая тучка пропускала сквозь себя луч солнца, укрывая его золотым шатром. Впервые он почувствовал, что жизнь не так уж и плоха, сквозь лед его души настойчиво пробивался горячий упорный росток. Первые липкие листочки на ветвях дерева так трогательно тянулись к солнцу, как маленькие дети к отцу. Он чувствовал начало чего-то нового и прекрасного. Здесь было так хорошо и легко, что хотелось остаться навсегда.

Черная ворона молчаливо осматривала сидящего на скамье. Теперь, когда он не щурился и не кривил рот в насмешливой улыбке, его лицо с закрытыми глазами расправилось, стало серьезным и умиротворенным. Он был красив, – подумала ворона, – густые темные брови, прямой крупный нос, красиво очерченные губы с уголками, загнутыми вверх, и ямка на подбородке выдавали в нем черты волевого человека. Такому можно помочь, -подумала опытная старушка, – он сможет взять себя в руки и преодолеть падение, нужно только ему чуть-чуть помочь.

Он открыл веки. Ворона бесшумно перелетела с ветки на ветку и оказалась прямо над его головой. Как зачарованная смотрела она фильм на экране его глаз. Вот он бежит с другом к морю, им по семь лет, они плещутся и смеются, потом кадр сменяется, и они вместе в армейской форме курят одну сигарету на двоих, а вот они вместе входят в спортивный зал, поднимают штангу, а потом смеются над каким-то анекдотом. Картину сменила веселая свадьба – друг женится, а он не сводит глаз с подруги невесты. Мелькают счастливые дни встреч, увлеченный девушкой, он доверяет другу закончить проект здания торгового центра, потому что его жена после родов в тяжелом состоянии. Картины бегут со скоростью мысли, сменяется настроение, слышен хруст крыльев – сдвигаются брови, образуя на лбу вертикальные складки. Он понимает, что его друг и компаньон присвоил их общее дело еще до того, как случилась авария, в которой погибли жена и ребенок друга. А он, дурак, пригласил Леонида пожить в своем доме, чтобы не дать ему разрушить себя, потому что почти каждую ночь раздавался звонок, и он слышал в телефоне последние слова, которые другу срочно нужно было сказать перед смертью. Тогда он бросал своих жену и ребенка, мчался на машине ночью к нему. Беседа не клеилась, пока он не выпивал по настоянию друга дорогой коньяк, а потом они вместе напивались и приходилось ночевать в чужом доме, потому что за руль уже сесть в таком состоянии было невозможно. Пригласить Леонида в свой дом – было единственным выходом, чтобы ночевать со своей семьей.

Он закрыл глаза, напрасно стараясь закрыть экран воспоминаний. Он работал и все тянул на себе, потому что остался в офисе почти один – большинство персонала просто разогнал Леонид, который от горя превращался в лютого тигра и набрасывался на людей по любому поводу.

Черная ворона смотрела прямо в его темя, а сидящему на скамье казалось, что кто-то внимательно его слушает, поэтому в голове все крутилось кино, и он мысленно продолжал кому-то рассказывать свою жизнь:

– Живя в моем доме, раненый тигр, казалось, снова становился человеком, моя жена, как и я, старалась смягчить его боль. Он не отходил от нее ни на шаг. Они вместе делали покупки, забирали из садика сына, вместе готовили, вместе ходили на прогулки. Только вечерами, когда я приходил уставший с работы, он хандрил и просил с ним выпить, поговорить о жизни. Я и не заметил, как пристрастился к спиртному и засыпал сразу, добравшись на супружеское ложе.

Мне стали сниться кошмарные сны, один врезался в память, и никак его оттуда не вытравить. Мне снились качели, моя жена стонала, подлетая вверх, а сын с плюшевым медведем в обнимку, подошел к ним слишком близко, кто-то темный, сидящий на качелях не видел сзади ребенка, и железный угол сиденья ударил в висок нашего мальчика. Удовольствие матери стоило жизни моего сына! Его черные вздрагивающие ресницы слиплись, как от крови, лицо исказилось, по щеке катилась слеза, но он продолжал.

– Сон повторился наяву.

Я заключил с инвесторами сделку, которая несколько раз срывалась, и спешил поделиться радостью с женой и другом, пришел раньше обычного на два часа, чтобы устроить небольшой праздник.

Войдя в квартиру, услышал тот же скрип качелей, что и во сне, в спальне на супружеском ложе каталась и стонала от удовольствия моя жена с другом. Я хлопнул дверью и спустился к машине с одной только мыслью – подальше от них, чтобы никого не убить. Вдруг, перед моими глазами проносится кошмарная картина: мой сын, бежит ко мне и падает – его с размаха ударяет железный угол качели, на которой безумно хохоча сильно раскачивается некто в черном. Я бежал, превратившись в ветер, но не успел остановить его. Двор потемнел и опустел, наступила мертвая тишина, исчезли даже гогочущие подростки со своим вечным любопытством, плюшевый медведь стал мокрым. Взяв сына на руки, я чувствовал его теплую кровь, она лилась из ямки на виске, он улыбался мне и стремительно бледнел. Трясущимися руками я открыл машину, мне не хотелось выпускать его из рук на сидение, усилием воли я собрал чувства в кулак и сделал все, чтоб спасти ему жизнь. До ближайшей больницы я ехал полчаса, а там сорил деньгами, упрашивал врачей, надеялся, ждал…но все было бесполезно. Врач развел руками и сказал, что проломленные кости черепа задели жизненно важную артерию, потеряно много крови, ребенок сразу ушел.

Дома меня встретило эхо, я не сразу понял, почему так пусто. Всю ночь я разговаривал со своей тенью на стене и пил вместе с уличным фонарем, потом забылся тяжким сном. Утром, потянувшись, за чистым полотенцем, я увидел пустые шкафы. Еще не оправившись от происшедшего, я пришел на работу, девушка-секретарь сказала, что хотела дождаться меня, потому что она увольняется, а почему я узнаю, если прочту документы на своем столе. Оказалось, что в руках моего друга не только моя жена, но и фирма.

Прошли страшные три дня подготовки похорон. Моя жена ни разу не поинтересовалась, где наш сын. Пришлось мне самому позвонить ей и сообщить ужасную новость. На похоронах я ни с кем не разговаривал, стараясь не смотреть им в глаза. Мой бывший друг поддерживал и утешал мою жену, чей плач, истерика, дикие обвинения были лицемерны и противны мне.

– Мой мальчик, мой сыночек, моя кровиночка, как я буду жить без тебя! – кричала она, театрально заламывая руки. Потом набросилась на меня с кулаками со словами: – Это ты его убил! Убил мне назло! Леонид оттаскивал ее от меня, обнимая и успокаивая, подавая свой платок для ее крокодильих слез, скупо льющихся из-за поднятых кверху ресниц, чтобы не растеклась случайно тушь.

Мне было все равно, кто верил ее наговорам, кто нет – я просто ничего не слышал и не чувствовал, внутри образовалась пустота, я был похож на дерево, которому молния выжгла средину, оставив шершавую обветренную оболочку ствола. Мужчина сидел, широко расставив длинные ноги, почти полулежа, высокая спинка скамьи поддерживала его голову, с закрытыми глазами, обращенную в небо.

Черная ворона застонала и полетела к большому рыжему коту, маленькая тучка всплакнула – она только и умела, что плакать, а кот срочно приобрел вид толстенького старичка. Теперь он был в рыжей замшевой куртке, и такого же цвета замшевых ботинках, серых шерстяных брюках и кепке. Мягкий белый шарфик под курткой был похож на мягкую шерстяную манишку кота.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.