Проводы любви

Надежда Бабенко

Проводы любви

1.

Время завтрака истекало, когда Ольга вошла в обеденный зал, просторный, почти квадратный, с двумя противоположными стенами, сплошь из стекла. Четыре массивные колонны подпирали лепной потолок со свисающими люстрами, которые пылали хрустальным разноцветьем. Длинные, до пола, с замысловатым рисунком шторы; на столах свежие накрахмаленные скатерти, в вазочках веточки цветущей вербы. Даже использованные приборы на них не портили первого, пока ничем не омраченного впечатления изысканности и праздничности всего окружающего… Официантки, убирающие со столов посуду, делали вид, что не замечают вновь прибывшую. Впрочем, скорее всего, так оно и было. Да и не входила такая предупредительность в их обязанности. Ольга это поняла лишь после того, как, лавируя между столами и небрежно отставленными стульями, к ней направилась худенькая пожилая женщина в белом халате.

– Новенькая? – спросила та, стараясь придать лицу самое гостеприимное выражение. Ольга, поддавшись этой игре, заискивающе-деликатно кивнула и протянула талон на питание. Диетсестра, мгновенно погасив на лице улыбку, деловито и сосредоточенно обвела помещение вспоминающим взглядом.

– Вот здесь можно сесть, – указала она на стол у самого входа, за которым уже никого не было.

Задевая ее, несколько раз в день, будет проходить толпа людей, направляющихся в правую половину столовой…

– Тут два свободных места, – голос диетсестры зазвенел, как ледяная сосулька, сорвавшаяся с крыши на тротуар. На столь продолжительный разговор по поводу «устройства» у нее не хватало ни выдержки, ни любезности.

Двое мужчин враз с изучающим любопытством вскинули на Ольгу глаза. Она постеснялась отказаться от их соседства:

– Ладно. Хорошо. Какая разница?! – хотя понимала, что здесь будет ненамного удобнее, чем там, у двери. Впрочем, приехала с опозданием, винить некого…

Вот уже около недели «экипаж» этого стола с надеждой поглядывал на два свободных места. Пожилой инженер Кирилл Максимович сильно верил в счастье встретиться с таким же заядлым, как он сам, преферансистом; а тоже немолодой, несколько располневший, но все еще бравый и красивый дагестанец Бекбулат Сулейманович не терял надежды, что к ним посадят приятную, знающую толк в любви женщину, с которой у него завяжется и станет бурно развиваться роман. Он и приехал-то сюда, подальше от родных мест, тряхнуть стариной, пожить в свое южно-темпераментное, неутолимое удовольствие. Остальные предпочитали столоваться в прежнем составе: просторнее. Тем более, что молодожен, «рыжебородый юноша-мужчина», как его уже здесь «окрестили», никем, кроме своей супруги, не интересовался, даже разговоров на «фривольные» темы не выносил. К четвертому, Борису Сергеевичу, на субботу и воскресенье намеревалась наведываться жена. (В этом доме отдыха официально разрешались одно-двухдневные визиты членов семьи и других гостей. Они могли даже кормиться здесь, разумеется, при условии, если питание заблаговременно оплачено.) Куда лучше, если для нее останется свободное место и не будет повода для ревности. Все «шуры- муры», по ее мнению, как правило, заводятся между теми, кто сидит за одним столом – ежедневные встречи, общие разговоры, «глазки», турниры любезностей…

Ни один из этих мужчин ничем не выдавал своих тайных надежд. Разве только с самым безразличным видом время от времени бросал:

– Нашего полку еще не прибыло?

– Пока нет, – отвечали ему.

– Ну и отлично: все посвободней…

И вот пополнение…

Кирилл Максимович, в общем-то, не возражал против этой женщины, все какое-то разнообразие. И в то же время немалое разочарование. На кой шут выдавать путевки людям, ничего не смыслящим в преферансе! Если и на последнее, шестое, место посадят к ним не того, кого он ждет, сезон, можно сказать, перечеркнут!

Бекбулат Сулейманович же моментально приосанился, вскочил, чтобы пододвинуть к Ольге стул. Она выглядела так, как рисовало его поэтическое воображение: молодая, чистое тонкое лицо; темно-серые продолговатые глаза; светло-русые волосы до плеч, загнутые на концах в полуколечки; стройная фигура с в меру развитыми формами – волнующее сочетание девичьей невинности и женской осведомленности. Одета скромно, но со вкусом – узкие черные брючки и удлиненный свитер под цвет глаз.

– Здравствуйте, – поздоровалась Ольга, вдруг вся порозовев под беззастенчиво изучающими взглядами мужчин. Ей ответили галантно, как принято во время отдыха. Потом оба соседа, привстав и чуть склонив головы, представились. Она также назвала свое имя.

«О!» – театрально, входя в роль страстного обольстителя, воскликнул Бекбулат Сулейманович, он вспомнил об ее знаменитой тезке: «Как у Пушкина!» – От этой аналогии молодая женщина показалась ему еще более загадочной и желанной.

Как только официантка поставила перед Ольгой тарелки с едой, мужчины, чтобы не смущать ее, откланялись. Бекбулат Сулейманович, сверкнув черными глазами, высказал надежду на очень скорую встречу за столом.

Перекусив и не без аппетита, Ольга пошла в свою комнату. С этим-то ей, несомненно, повезло: в центральном, а значит, более благоустроенном и удобном корпусе на втором этаже здесь и столовая, и телевизор, и кинозал. И соседка всего одна. Правда, в возрасте… Но ничего, а может, даже лучше: сдержанней, доброжелательней…

В обстановке комнаты ничего особенного: две деревянные полированные кровати, по тумбочке на жилицу, стол, шкаф для вещей – уютно, тепло, светло.

Окно выходит в сторону «парадного подъезда», из него видны другие корпуса, а также почти весь парк. Эта широта обзора радовала, наполняла душу ощущением внезапно обретенных простора и свободы.

Пока Ольга развешивала в шифоньере свои вещи, Татьяна Ниловна, как старожил – она прибыла сюда несколько раньше, – рассказывала ей о режиме, распорядке дня. Забота, участие еще больше располагали ее к соседке.

– А домой, в Москву, разрешают отлучаться? Все еще не покинула тревога за семью, хотя она уже почувствовала некоторое успокоение – вон сколько людей живут себе здесь. И ничего плохого с их близкими, как видно, не случается. И самим им отдых, а значит, и лечение. Да и в новом коллективе оказаться тоже полезно, интересно. В прошлом году впервые за годы замужества Ольга с такими же вот тревогами в душе собиралась в санаторий в Юрмале.

– Да я от одного беспокойства, как они здесь без меня, с ума сойду, – жаловалась она матери перед отъездом. И наказывала ей почаще заходить к мужу с сыном.

Сперва ей там в самом деле было невмоготу. Почти ежедневно она наведывалась в почтовое отделение, чтобы позвонить домой. Очень часто писала и получала письма. Однако постепенно стала привыкать к новому образу жизни.

Пора стояла довольно поздняя: сентябрь. Погода Прибалтики, особенно в такую пору, не очень-то балует теплом и солнцем. Отопительный сезон еще не начался, в комнатах влажно и прохладно; отдыхающие большую часть дня проводили на воле: бродили по берегу моря, в сосновых рощах, отводили душу в набегах на магазины. Незаметно пролетало время… К концу срока, стыдно самой признаться, Ольга почувствовала, что не возражала бы еще так пожить. Правда, существовало еще одно обстоятельство, которое, несомненно, способствовало этому настроению. Она влюбилась. Любовь была чисто платонической, более того, так сказать, на расстоянии: потянулись двое друг к другу, взволновали свои души. А тут к нему приехала жена. Ольга и Борис могли позволить себе только обмениваться тоскующими взглядами… Потом разъехались, даже не узнав, кто куда. И все же в душе Ольги остался глубокий след от встречи с ним. Вроде бы ничего особенного: среднего роста, узколиц, сутуловат. Прежде ей не нравились мужчины такого «типа». Но в Борисе, в ее восприятии, было нечто такое, что, легко преодолев надуманное ею предубеждение, коснулось, образно говоря, чутких струн ее души. И зазвучали первые аккорды чарующей, чудодейственной, нам самим неподвластной музыки любви… Спустя месяцы, уже в Москве, бывало, увидит чем-то похожего на него и обомлеет. Да так, хоть с тротуара сходи, пока не успокоится зашедшееся сердце. Словно после тяжелого сна: понимаешь – ничего этого на самом деле не было, а еще долго не можешь прийти в себя. До сих пор приятно вспомнить – в твою жизнь, хотя и как мираж, вошел мужчина и осветил ее, пусть ненадолго, своим вниманием. Женщине, погрязшей в трудовых буднях, – это как глоток свежего воздуха в угарной избе. Со временем Ольга вновь впряглась в «свою телегу», и снова ей стало боязно оказаться вне ее привычной тяжести…

А Татьяна Ниловна между тем рассказывала о себе: несколько лет назад овдовела, уже второй раз. Дети – сын и дочь – живут своими семьями. Сама она уже трижды бабушка. Путевку в дом отдыха дал профсоюз бесплатно, как ветерану труда. Спасибо за заботу! Чего не поехать, не переменить обстановку?!

Волнения и тревоги Ольги она как рукой отмела: это в ее-то возрасте! Думать надо не только о семье, но и о себе лично! Годы мчатся точно волны в штормовую погоду: только были – глядь, и нет их, о берег разбились… А уж их-то, бабья, участь! Появились морщинки, пробилась седина, налились тяжестью ноги – и ты кто угодно: мать, бабушка, вьючная скотина, но – шалишь, уже не женщина! А как заставить себя с этим смириться! И что особенно обидно, мужчины твоего возраста, даже более пожилые, тебя ну просто не видят! Надо же так уметь унижать своих сверстниц! Для них лишь те женщины, что на двадцать, тридцать лет моложе их!

– Умные, вернее, мудрые женщины о себе не забывают, – наставляла Татьяна Ниловна. – У них и одеться есть во что, и личная жизнь не на последнем плане – не в семье, так на стороне! А такие, как была я, дуры, всю тяжесть взваливают на себя и, как ишаки, тянут ее, не находят времени оглянуться, осмотреться, глаза вверх возвести. А работа домашняя, сами знаете, такая: сегодня все сделала, завтра с утра опять ее непочатый край!

Первый муж Татьяны Ниловны умер от несчастного случая. На ее руках осталось двое детей. Да и сама она еще, можно сказать, дитё – двадцать четыре годика. Мужчины, прослышавшие об ее горе, всеми способами стали выказывать ей внимание. А юной вдове не до них. Да и обидно как-то: они же все женатые, чего от нее-то хотят? И она замкнулась, отдалилась от людей, приняла твердое решение жить одна. Замужем побыла, детей нарожала, вот и есть чем заполнить существование. Но… оказалось… Не все так просто, девочка! Около года она продержалась, как хорошо укрепленная крепость, а потом… В общем, согласна была сдаться, но все претенденты отступили. Да и что за печаль им! А мать говорила ей еще раньше: «Не любовника ищи, а мужа, не то горько тебе придется». Легко сказать! Только кто – молодой да свободный – бросится на женщину с двумя малолетками! И все же сначала она завела любовника. Сразу соседи стали смотреть на нее косо, пошли пересуды. Какие же все разумные да добропорядочные, когда беда не в их доме!

– До сих пор помню: стою это я у окна, а жили мы на первом этаже двухэтажного дома, и слышу, как соседки балабонят: «Эта-то, – кивок на мои окна, – мужика стала привечать». И столько в голосе, на лицах осуждения! Умру – не забуду! А одна женщина, самая скромная, малограмотная из них, видно, знала, почем фунт лиха, возьми да скажи: «Что сделаешь, бабоньки, «требвается!» Так и сказала: «требвается». И все сразу прикусили языки. Вроде бы только после этого поставили себя в мое положение, одинокой молодой женщины. Через три года я все же вышла замуж, за другого. Вместе в школе учились. А тут встретились: я вдовая, он – разведенный. Может, и неплохо жили бы, если бы не его мать да сестры: зачем взял женщину с чужими детьми! Сначала он огрызался на них, потом поддался им и загулял… Он гуляет, а я, дура, плачу, цепляюсь за него. А ведь была еще молодая и собой ничего. До сих пор не могу себе простить, что не выгнала его тогда и не отомстила – любовника не завела. Это я теперь стала смелой да решительной. В молодости же и подумать ни о чем таком не решалась: замужняя – нужно верною быть.

– Так что, Олечка, не будьте, как я, простушкой, о муже, семье заботьтесь, но и о себе не забывайте. Ох, короток наш, женский век! Только поздно, слишком поздно мы вспохватываемся!

Обедать соседки пошли вместе.

2.

– Вон там, – показала Татьяна Ниловна, – кувшины с настоем шиповника. Перед едой надо принимать, очень полезно.

Налив по стакану чуть желтоватой жидкости, направились к своим местам, оказавшимся в противоположных сторонах зала. И тут Ольгу словно окатило знойной волной удушья: за ее столом сидел, низко склонившись над закуской, Борис, Борис Сергеевич, тот самый, с которым в прошлом году у нее была, как она мысленно считала, любовь. Ольга тотчас узнала его по тонкому, до боли в сердце дорогому и милому профилю, по сутуловато-приподнятым плечам… Он был в том же, что и в Прибалтике, коричневом кожаном пиджаке. Все это способствовало его узнаванию и тому волнению, которое ее охватило. Минута, в течение которой она простояла поодаль, показалась бесконечно длительной – столько мыслей и чувств вспыхнуло в ней и, оставив ожог, погасло! И все же ее ревнивый взгляд усмотрел, что Борис Сергеевич почти не изменился. Вот только в темно-русых волосах, точно на гравюре, возникли редкие, но ярко-белые штрихи.

От нежности и жалости – он уже не так молод, как ей прежде казалось! – защемило сердце.

Никого другого за столом пока еще не было. Уйти, пока Борис ее не узнал, не заметил? – возникла спасительная, показалось Ольге, мысль. Но… куда? Да и не смешно ли, не глупо ли это покажется со стороны? Если здраво рассудить, между ними ничего, совсем ничего «такого» не было. Лишь какое-то наваждение. Да и оно за истекшие месяцы почти выветрилось, как тепло из дома, который давно перестали подтапливать.

Расстояние до стола в несколько шагов Ольга едва осилила: всё в ней трепетало, словно она шла по жердочке над пропастью.

Так и не преодолев волнения, остановилась позади Бориса, произнесла:

– Здравствуйте! – Голос дрогнул, приветствие прозвучало как-то неестественно для подобного случая. Борис равнодушно полуобернулся, вскинул на нее невидящие глаза и, продолжая жевать, ответил дежурно, приличия ради:

– Здравствуйте, – но тут же узнал ее. – О… вы?! Выронил вилку, отодвинул тарелку в таком замешательстве, что сомнений не могло быть: он искренне рад встрече. – Когда приехали?!

Она ответила. И, стараясь скрыть все нарастающее смущение и волнение, подчеркнуто деловито поставила на стол стакан с витаминным напитком, села на свое место.

– Вы здесь давно? – спросила.

– Да нет, четвертый день, – а сам подумал: «Чуть не целый срок – еще три недели – вместе!» – Сколько времени уже прошло, как мы отдыхали в Прибалтике? – Беззастенчивые взгляд и улыбка Бориса показались Ольге оскорбительными. Уж не слишком ли пристально она смотрела на него тогда?

Впрочем, Борис держался как настоящий мужчина, ни разу не отвел свой взгляд первым, хотя и не предпринимал почти ничего для сближения. Вскоре Ольга поняла, почему: он ожидал приезда жены.

И все же сейчас ей стало не по себе от этого напоминания как о чем-то неприлично-интимном, превышающем границы дозволенного.

– Около семи месяцев, – ответив, Ольга сразу остыла, приступила к обеду. Борис последовал ее примеру. Однако еда для них превратилась как бы в тяжкую обязанность удовлетворять некую низменную потребность.

Суп ели в пол-ложки, дух спирало от опасения, как бы не втянуть его в рот с шумом. Второе накалывалось на вилку крошечными кусочками. Да и они едва проходили через горло, его то и дело перехватывало спазмом. Нет, это не еда, мука.

Уж лучше бы им сидеть за разными столами. Друг друга они все равно узнали бы не только здесь, даже в сутолоке московской улицы.

Ольга выскочила из-за стола: пусть Борис не думает, что она будет его обременять своим присутствием или что по-прежнему рассчитывает на его внимание.

– Приятного аппетита!

– Спасибо! – Борис с облегчением оторвался от обеда, обернулся ей вслед, приглушенно-интимно спросил:

– Встретимся?

Ольга его не поняла: что он имел в виду? Время их отдыха только начиналось, сидят они за одним столом…

– Я надеюсь, – ответила неопределенно.

До своей комнаты Ольга бежала, ничего не видя, не слыша. Словно внезапно прорвалась плотина, сдерживавшая чувства. И они захлестнули все ее существо.

Дрожащей рукой она едва попала ключом в прорезь замка, влетела в комнату и в изнеможении упала на свою кровать. Словно и не разделяли их столько долгих холодных унылых месяцев!

– Татьяна Ниловна, милая, дорогая, если бы вы знали, что произошло! Нет, надо же такому случиться! – Ольга вскочила с постели, когда вернулась соседка, и с откровенностью, на которую способны лишь люди, случайно сошедшиеся и потому уверенные, что никто не сможет злоупотребить доверенной тайной, поведала о прошлогоднем знакомстве с Борисом, о новой встрече с ним. – Нет, вы подумайте: оказаться за одним столом!

– Это судьба, – многозначительно заметила Татьяна Ниловна. – Чему быть, того не миновать. Вот я со своим Василием… Учились в школе, он ухаживал за мной, мои родители были против того, чтобы я за него вышла, – в молодости он такой озорной, можно даже сказать, хулиганистый был… И что же? Через несколько лет встретились и все же поженились… Нет, судьба – это судьба, ее не объедешь, не обойдешь. Это только теперь мы ни во что не верим, а так-то, если подумать, все равно какая-то таинственная сила существует! Взять хотя бы сны…

Но Ольге не хотелось слушать ни о чем, не имеющем отношения к ее чувству. Сама же рассказывать теперь она могла бы сколько угодно.

– Ой, извините, Татьяна Ниловна, но я обещала домой позвонить. – Ольга одернула на себе платье, заглянув в зеркало, подправила волосы… – Неужели это она? Глаза светятся, что фонари в ночи, губы и щеки знойно-пунцовые…

– Да ведь только приехала, – усмехнулась соседка. – Вот такие мы, бабы, ум у нас всегда враскорячку. Сердце тянет в одну сторону, а рассудок упирается, пятится назад. У мужиков всё по-другому. Мой, бывало, как задурит, он только на порог, а я уже чувствую – чужой. Если у мужчины сердце дома – он добрый, ласковый, и жена хороша и в халатике, и в передничке…

– Вы думаете, если Борис Сергеевич полюбит, он… – А то как же? Да все они, мужики, из одного теста слеплены! Так что смотри, Олечка, не обожгись… Я-то твоих семейных дел не знаю, но как бы не поменять кукушку на ястреба…

Мгновенно забыв о своем намерении, Ольга подошла к окну… Хлопнула парадная дверь, и на тротуаре появилась стремительная худощавая фигура Бориса. Он кинул взгляд в одну, другую стороны, как бы высматривая кого-то, потом, сунув одну руку в карман брюк, слегка сутулясь, пошел по еловой аллейке вглубь парка. Ольга видела его между темно-коричневыми стволами до тех пор, пока они не сомкнулись.

«Очевидно, живет в том коттедже», – решила она про себя. – Почему он так долго был в центральном корпусе? Звонил домой? – и испытала что-то похожее на ревность. Не исключено, что он надеялся увидеть ее где-нибудь в холле, вестибюле. А она умчалась!

Спускаться к телефонам-автоматам расхотелось: Борис ушел, и всё потеряло смысл. Чего спешить? Позвонит попозже, когда и сын, и муж наверняка будут дома…

– Ваша семья будет к вам приезжать на выходные? – спросила Татьяна Ниловна.

– А разве можно?

– Почему нельзя? В прошлые субботу и воскресенье столько гостей здесь было! Как на маевке! А чего? Кругом такая природа! Да и погода – лучше не пожелаешь. Для москвичей это же так полезно – провести один-два дня за городом.

Ольга думала не о том, приглашать ли ей мужа с сыном, а о том, что вот к Борису жена даже в Прибалтику приезжала, а уж сюда-то непременно явится. И у нее окончательно испортилось настроение. На полдник она не пошла, хотя ей хотелось пить. Что-то удерживало ее. Кажется, всё то же опасение, как бы Борис не подумал, что она использует любой повод для встречи с ним.

Когда вернулась с чаепития Татьяна Ниловна, Ольга пригласила ее выйти погулять. По тротуарам, тропинкам через парк бродили люди. У всех такое бездумное, праздничное выражение лиц! Как у детей на цирковом представлении! Ольге не хотелось быть похожей на них: вдруг встретится Борис Сергеевич!

Она предложила соседке посмотреть поселок за территорией дома отдыха. Но уже через несколько минут ее неудержимо повлекло обратно, туда, где было больше шансов встретиться с Борисом.

За полчаса до ужина Татьяна Ниловна пошла отдохнуть, а Ольга решила позвонить домой. Ну не чудо ли, находясь за несколько десятков километров, внезапно ощутить себя в кругу семьи, услышать близкие, родные голоса. И для этого достаточно лишь снять телефонную трубку, опустить в прорезь пятнадцатикопеечную монету, набрать нужный номер! Кто-то заглянул в застекленную кабину. Ольга так и вскинулась навстречу. Она увидела того, кого, лукавя сама с собой, всё это время искала взглядом, жаждала душой. Борис, не обращая внимания на многолюдье в вестибюле, громко сказал через дверь:

– Я подожду вас.

Она согласно кивнула ему и благодарным взглядом проследила путь его до кресла в глубине ниши, образованной изгибом лестницы на второй этаж. Ожидание радости общения с семьей мгновенно исчезло. Она уже почти не воспринимала того, что говорил ей муж, скомкала разговор с сыном. И, торопливо попрощавшись до следующего звонка, выскочила в вестибюль, направилась к Борису, который, не отводя от нее задумчиво-нежного взгляда, сидел, опираясь на самодельную трость из ветки с зеленоватой свежепахнущей корой.

– Я вас долго ждал в полдник, – произнес он, поднимаясь ей навстречу. – И в парке вас не было… Потом вижу, вроде вы вошли в корпус.

– Да… я… мы с соседкой вышли пройтись… А на чай я, кажется, уже опоздала.

– Чай до шести официально, но и позже можно попить. Здесь в этом смысле хорошо, без особых строгостей. Сходите попейте, я вас подожду. Потом погуляем еще? – спросил.

Все очень искренне, доверительно. Так вот какую встречу он имел в виду тогда, в столовой!

Она ответила также без ухищрений любовной дипломатии:

– Хорошо, погуляем. Я быстро.

Метнувшись к гардеробной, повесила пальто на крайнюю вешалку и не пошла, а вроде бы даже не касаясь ногами пола, полетела в столовую. Неужели все то, что казалось ей неосуществимой мечтой, так легко и просто становилось действительностью!

Приближаясь к своему столу, с умилением задержала взгляд на стуле Бориса, на его стакане с коричневатой кромкой на дне, на крошках от ватрушки, рассыпанных по столу, – все это как бы еще хранило тепло его губ, рук…

Она торопливо выпила чай, не почувствовав его вкуса, лишь одеваясь, ощутила жгучую боль во рту: обожгла нёбо, и, когда проводила по нему языком, оно шелушилось, облазило. Но стоило ли обращать внимание на такую малость, если ее ожидал мужчина, воспоминания о котором так долго ее согревали! Демисезонное полупальто и высокая искусственного меха шапка придавали облику Бориса нечто архаичное. На своем муже она такого не потерпела бы. Что-то более веское, нежели чувство внешней благопристойности, руководило ее отношением к этому человеку.

– Я здесь живу, – произнес Борис, приподняв трость в сторону двухэтажной дачки, свежевыкрашенной в темно-зеленый цвет, мимо которой они проходили. – А вы?

Ольга ответила на вопрос, не придав ему никакого значения. Здесь все разговоры на подобные незамысловатые темы. Не сговариваясь, как бы интуитивно, избегая встреч с людьми, они вышли по тротуару с территории дома отдыха на узкую улочку.

Вдоль заборов с обеих сторон, утопая вершинами в небесной выси, вперемешку стояли зеленые сосны, ели, белоствольные березы. Какой рай, надо полагать, здесь летом! Да и теперь, ранней весной, прекрасно.

– Борис Сергеевич, вы здесь уже бывали или впервые? – спросила Ольга. Вы запомнили мое имя? – удивился он. И даже приостановился. Ее вопрос он, очевидно, счел не таким уж важным, чтобы отдать ему предпочтение перед поразившей его памятью спутницы. – У вас когда-нибудь был знакомый с таким именем?

– Нет, – не скрывая разочарования, ответила Ольга. Выходит, он не чувствовал все эти месяцы того, что она. Забыть имя человека, которого полюбила и как клад хранила в тайниках души своей?! – У меня не было знакомого с таким именем. Просто… Хотя это вовсе не просто… Я долго вспоминала вас.

– О, благодарю! – в искреннем порыве Борис схватил ее кисть, крепко прижал к своей груди и долго не отпускал. Потом взял Ольгу под руку. Теперь они шли как очень близкие люди, между которыми все ясно, определенно. Но именно это ощущение и смущало Ольгу. Ее воспоминания об их прошлогоднем знакомстве были чистыми, романтическими, без налета чувственности. Да и они от времени поблекли. А вновь вспыхнувшее чувство как бы не приняло еще определенных размеров, глубины, содержания.