Пентюх

– Почему-то я так и подумала.

Мы прошли какое-то время в молчании, и я мучительно размышлял, что бы такое сказать, чтобы поддержать разговор. Только набрал в грудь воздуха, как девушка спросила:

– А вы куда направляетесь?

– В Разумное, – тут же ответил я, – Там убийство произошло, и председатель земской управы направил меня в командировку.

– Так вы писарь или сыщик? – похоже, мне удалось удивить девушку.

– Писарь, – я даже руки к груди прижал, чтобы показать искренность. И стал ей рассказывать подробности отправки меня в командировки. Признаюсь, девушка хохотала от души, особенно когда я изображал наших исправника и председателя. А потом она посмотрела на небо и сказала решительно:

– Покажите-ка ваш револьвер! – осмотрела его внимательно и сказала: – До захода ещё пара часов, пойдёмте-ка за околицу, и я вас хоть немного стрелять научу! Патроны у меня есть, пару десятков вам на это дело выделю!

Я согласился, и спросил, боясь показаться невежливым:

– Вы простите, но я так и не знаю, с кем имею честь…

– Ирина Викторовна Трунова, – ответила девушка. И огорошила меня, сообщив: – Я изыскатель!

Чтобы вы понимали, в этом мире изыскатели были ничем не меньше по статусу, чем стрелки и охотники, а может, и более. Они мало того, что передвигались где хотели, так ещё и лезли во всякие места, куда даже самые отчаянные сорвиголовы идти боялись. И не просто лезли, но ещё и умудрялись возвращаться с сокровищами.

Кстати, стрелять оказалось не так уж и сложно. Намного сложнее попасть из револьвера в цель. Там сразу столько условий надо выполнить! И навести ствол, и совместить прицельную планку, да ещё и плавно крючок нажать, чтобы не задрался пистолет, и пуля не улетела бы куда-то мимо цели. Но Ирина (спустя час она предложила перейти на «ты» и называть друг друга по имени) сказала, что я великолепный ученик, раз с двадцатого раза сумел наконец с двадцати метров попасть в забор. Пусть и в самый краешек. И сказала, что если на нас выскочит ухобрюх (по размеру что-то вроде нашего слона), то она уверена, что метров с трёх я даже вполне могу в него попасть. Пусть и не с первого раза. Я поджал губы и сказал госпоже Труновой, что я в стрелки и не нанимался. Очень надо. Я обыкновенный писарь и моё дело бумаги заполнять, а не вот это вот всё!

– Не дуйся, – засмеялась девушка и… поцеловала меня в щёку. Признаться, я сразу покраснел, но дуться перестал. И даже пообещал:

– Научусь я стрелять! Медведи, вон, в цирке, на велосипедах учатся кататься, я ж не дурнее…

– Цирк, – проговорила девушка, – Это что-то из вашего мира?

– Ну да, – кивнул я и принялся рассказывать, что такое цирк.

– Слушай, – Ирина посмотрела на меня внимательно: – Я только одного не могу понять: что случилось с бандитами? Когда я тебя увидела, сразу поняла, что не ты их убил. А кто?

– Тварь, – я развёл руками. Девушка нахмурилась непонимающе, и я поспешил объяснить: – Это та животинка, которая пришла со мной!

– То мелкое безобразное существо? – вскинула брови Ирина, – Я, кстати, так и не поняла, что это за животное.

– Я тоже, – мы сидели на травке, и я был счастлив, оттого, что уже столько времени общаюсь с девушкой: – Просто она пристала ко мне на болоте и пошла за мной следом. А когда бандиты напали… вдруг выросла в несколько раз и откусила им головы!

– Ого, – поёжилась Ирина, подумала немного и посоветовала: – Не рассказывай никому…

Глава 8. Про свидетелей

Когда мы подошли к гостинице, уже смеркалось. Тварь, увидев меня, радостно завиляла своим длинным, тонким хвостом. Я заметил, что из пасти у неё что-то торчит, подошёл ближе и понял, что это задняя лапа… хозяйской овчарки!

– А ну, выплюни! – я схватился за голову и с ужасом думал о том, что кто-то мог увидеть, как Тварь кушает породистую огромную собаку. Ирина подошла и с любопытством посмотрела на мою животинку:

– Да уж, интересная особь, – протянула она. И спросила с интересом: – И часто она собак ест?

– Да откуда я знаю? Сам с ней только сегодня познакомился, – я схватился за лапу овчарки, торчащую из пасти, и постарался вытянуть: – А ну, выплюни, скотина такая!

Тварь мотнула головой и вырвала у меня лапу. Отскочила за сарай, и мы услышали чавканье и хруст костей. Буквально через полминуты она вернулась и радостно облизнулась.

– Если ты ещё раз кого-нибудь сожрёшь – я тебя не знаю! – проговорил я зло. Тварь виновато опустила голову, поджала хвост, подошла на полусогнутых лапах и лизнула мою руку, – Не подлизывайся!

Я зло оттолкнул животину и сказал:

– Сиди возле сарая и никого не трогай! Иначе больше пирожков не получишь!

Я развернулся и пошёл в гостиницу. Ирина шла рядом, поглядывая на меня.

– А ты не боишься ругать монстра, который за несколько секунд откусил головы восьмерым бандитам? – спросила она.

Я остановился. С этой стороны я ситуацию не рассматривал. Как-то Тварь для меня стала ассоциироваться с чем-то вроде шкодливой кошки или собаки, так и относился к ней. Подумал немного и ответил:

– Ну, хотела бы сожрать – давно бы сожрала, наверное.

– А если она тебя на дессерт оставила? – Ирина остановилась перед дверью в гостиницу: – На потом? А ходит за тобой, чтобы пирожное не ушло никуда!

– Никакое я не пирожное, – неуверенно ответил я и посмотрел в сторону сарая, где Тварь сидела на заднице и ласково смотрела в мою сторону. Я содрогнулся и ответил: – Умеете вы, Ирина Викторовна, вселить в человека оптимизм!

Девушка засмеялась и галантно отворила передо мной дверь. Я сердито вошёл, наплевав на этикет и пошагал на второй этаж. При моём появлении как-то резко замолчали все в зале, хотя народу там набилось прилично. Но я сделал вид, что никого не вижу, прошмыгнул наверх и заперся в комнате. Упал на кровать, да так и уснул в одежде. Проснулся с утра. Быстро сходил в душ и пошёл вниз. За стойкой опять стоял хозяин гостиницы. Увидел меня и расцвёл улыбкой:

– Господин Пентюх, позавтракать не желаете? Почтовая карета отправится только через час!

Я кивнул согласно, и хозяин сам принёс яичницу с салом, кус ржаного пахучего хлеба, да салат из огурцов-помидоров. Плюс целый кувшин квасу. Я с аппетитом поел, потому как вчера вовсе остался без ужина. Да и обед мой после дуэли меня покинул. Потому завтрак я проглотил быстро. А когда пытался заплатить за него, Пахом – хозяин гостиницы, даже руками замахал:

– Нет-нет, господин Пентюх! Это подарок от заведения! Плюс, я ещё и пирожков вам приготовил! Вчера, благодаря вашей дуэли, у меня половина Лопани собралась. Поверьте, я такой выручки сроду не видел! Потому, ежели будете ещё в наших краях – милости прошу ко мне! Проживание – в полцены, а завтраки, обеды и ужины – совершенно бесплатно!

Я покраснел, поблагодарил и вышел из гостиницы. Тварь тут же подбежала, лизнула руку и умильно на меня посмотрела. Я спросил строго:

– Никого больше не сожрала?

Животина не ответила, лишь умильно смотрела на меня и на пакет в моей руке. Я вздохнул, достал два пирожка и отдал зверюге. Пирожки она стрескала не хуже, чем овчарку, и мы пошагали к почтовой карете. К счастью, поездка к Разумному прошла вовсе без происшествий. Единственное отличие – вместо кучера-грыля сидел деревенский мужик, постоянно покрикивающий «н-н-ноооо». Да в карете кроме меня и Твари никого не было. Девицы Скрипина и Жугарова то ли решили другой каретой ехать, то ли вовсе вернуться надумали. Потому я забрал животину в карету, она свернулась у моих ног калачиком и дрыхла, посапывая во сне. Впрочем, меня это волновало мало. Я всё думал о Труновой – девушке-изыскателе. Вспоминал глаза, губы. Ну, и ниже губ – тоже вспоминал. Девушкой Ирина была очень даже замечательной, фигуристой. Хотя, мне и судить трудно. Уже упоминал, что по девушкам у меня дефицит. Не привелось как-то романтические отношения завести ни с кем. Ни разу.

В общем, размышлял я, да и задремал. Проснулся оттого, что карета перестала покачиваться, а кучер заорал:

– Приехали, господин Пентюх!

Я выбрался из кареты и сощурился от яркого света. Тварь тоже выскочила и крутилась у ног. Перед каретой стоял староста села Владимир Пантелеевич Корюх. Встречал я его пару раз в нашей земской управе. Такой, кряжистый дядька средних лет с морщинистым лицом и серыми, близко посаженными друг к другу глазами. Увидев меня, Владимир Пантелеевич даже расстроился. Первое, что сказал:

– Мы вас вчера ждали! – потом поскрёб жиденькую бородёнку и спросил с затаённой надеждой: – А Мерлен Петрович не приехали-с, значится?

Я картинно развернулся к карете. Открыл дверцу, заглянул внутрь. Потом спустился на карточки и заглянул под карету. Тварь тут же метнулась между колёс, понюхала землю и уставилась на меня, мол, что там интересного? А я повернулся к старосте и развёл руками:

– Не приехали-с Мерлен Петрович.

Белобрысый паренёк, судя по нарукавникам – местный писарь, хихикнул, но тут же испуганно замолчал, потому как староста на него таким грозным взглядом посмотрел, что даже мне страшно стало. Потом повернулся ко мне и засопел недовольно:

– Шутить изволите, господин?..

– Пентюх, Семён Петрович, – представился я, услышал очередной смешок молоденького писаря и добавил: – Писарь земской управы. Прибыл в командировку, чтобы описать все детали убийства, произошедшего у вас.

– А почему не вчера приехали-с? – невпопад спросил староста, – Егор Пантелеевич обещали ещё вчера человека прислать! Жарко же! Труп уже того, пованивать начал. Так мы его вчера закопали к вечеру!

– Как вчера? – удивился я, – Приказано ж было, до приезда уполномоченного труп не трогать!

– Так он у нас под избой лежал-с, – заговорил извиняющимся тоном староста, – Вчера терпели-терпели. Но вонь такая стояла – терпеть нету никакой возможности! А Федос…

Староста кивнул на смешливого белобрысого писаря:

– Весь день с палкой собак отгонял, которые к трупу подойти пытались!

– Да мне что теперь делать? – спросил я старосту.

– Так Федос зарисовал убиенного! – тут же сказал староста, – И свидетели готовы на всё! Мы аж целых троих приготовили! Ваську Кривого, Митрофановну, да Корнея! Вы токма скажите, что с ними сделать надобно? Виселиц у нас нету!

– В смысле, что с ними сделать? – я почувствовал, как у меня начался нервный тик, – Они свидетели?

– Свидетели, – немного испуганно кивнул староста, – Да вы не переживайте, их деревенским сходом назначили, и они согласные на всё! Васька – бобыль, детей нету и не будет. Митрофановна ужо совсем старая – ослепла и почти не ходит, жизнь в тягость. А Корней – шалопут! Но за обчество готов пострадать!

Я размял руками щёки, надеясь утихомирить тик, и произнёс:

– Ведите, показывайте, где вонявший убиенный лежал!

Глава 9. Как разобраться в рисунках

Вони никакой не ощущалось. Лишь трава на месте убийства была примятая. Да затоптано всё селянами. Но я смотрел не туда. Я с удивлением смотрел на бревенчатую стену дома, где были мелом намалёваны какие-то каракули. Если вкратце, то горизонтальная восьмёрка, из которой хаотично торчали четыре тонкие чёрточки, оказалась разрисована вдоль и поперёк.

– Эт-то что? – от волнения я даже заикаться начал.

– А это как раз Федос убиенного нарисовал! – стал объяснять мне староста.

Я сел на какое-то брёвнышко, достал папироску и закурил, поглядывая на каракули. Тварь неодобрительно покосилась на меня, но ничего не сказала. Хотя она и говорить не умеет, конечно, но это не важно. Я поскрёб затылок и проговорил:

– Зовите, Владимир Пантелеевич, своего микеланджело!

– Кого звать? – всполошился староста, – Мы таких не знаем, господин Пентюх!

– Федоса зовите! Пусть объясняет, что нарисовал! А то непонятно ни черта.

– Как непонятно? – Корюх аж руками всплеснул: – Вот же мундир! Иностранный. И пуговицы на нём. Блестящие. Видите?

– А! – воскликнул я, – Эти паучки – пуговицы?

– Какие паучки? – обиделся Владимир Пантелеевич, отчего лицо его ещё больше сморщинилось, а глаза, казалось, ещё ближе съехались друг к другу: – Это пуговки! А от них лучики! Сияли пуговки так, значит!

– Понятно, – я затянулся и спросил: – А эта клякса слева что значит?

– Какая клякса? – чуть не в ужасе вскричал староста: – Орден какой-то был у него на кафтане! С мечами! Видите? Мечи нарисованы!

– Мечей не вижу, – честно ответил я, встал, подошёл поближе: – Я думал – это крестики какие-то.

– Мечи же! – у старосты даже губы от обиды задрожали: – Вы гляньте, как Федос нарисовал красиво! Прямо, как было на убиенном! Не отличить!

Я проморгался, глядя на каракули на стене. Подумал уже, что с ума схожу. И спросил осторожно:

– А вот эта кля… э-э-э-э орден? На брюхе?

– Да какой же это орден? Пряжка от ремня! Тоже блескучая! Видите, как лучики от неё? Прям во все стороны блестят!

– Ага, – я глубокомысленно покивал и спросил: – А раны на нём были?

– Вот этого не видали! – категорично заявил староста, – Мы его быстренько завернули и закопали! Чтобы не вонял. Не рассматривали-с.

– А мундир снимали-то с покойного? – я выкинул окурок. Подумал и затоптал его.

– Зачем? – удивился староста, – В мундире и закопали!

– Закопали далеко?

– За кладбищем сразу! Кто его знает, какой веры? Батюшка сказал, что отпевать не будет. Человек незнакомый, а вдруг не христианской веры?

Я вздохнул тяжело, посмотрел на Тварь и спросил:

– А как вы поняли, что он убиенный?

Староста потоптался, почесал темечко и ответил нерешительно:

– Так годков тридцать на вид ему было. Вид не хворый. Отчего ж ещё умирать в таком возрасте?

Я вздохнул ещё раз и проговорил печально:

– Ну что, Владимир Пантелеевич, берите пару мужиков с лопатами, будем откапывать вашего убиенного!

– Как откапывать? – оторопел староста.

– Как-как? Лопатами! – я посмотрел на ошалевшего старосту и пояснил: – У меня указание от пристава и председателя земской управы – сделать опись ран на теле убиенного. Если он убиенный, конечно. Потому берите мужиков и пошли копать!

– Да как же можно, Господи? – прошептал Корюх и перекрестился: – Господа побойтесь, Семён Петрович!

– Я, Владимир Пантелеевич, исправника нашего и председателя больше боюсь, чем кого бы то ни было, – я сделал вид построже, показывая, что спорить не собираюсь, – Да и покойник ваш уже ничего никому не сделает, а мне новую работу искать неохота! Сказано описать – опишу!

– Никто из мужиков не согласится, господин Пентюх, – староста набычился и смотрел на меня исподлобья.

– А вы им скажите, – зло сказал я: – Кто не согласится – в свидетели запишем! А может, не в свидетели даже, а в понятые! И с вас начнём!

– Какие такие понятые? – осипшим враз голосом спросил Корюх.

– А это вам исправник Добронравов расскажет! – я повернулся, сделав вид, что собираюсь уходить, и бросил через плечо: – Когда почтовая карета до Бирюля?

– Не надо карету! – староста забежал вдруг ловко вперёд и остановился передо мной: – Выкопаем мы убиенного! Сейчас найду народ!

– Даже не знаю, – я посмотрел на Тварь и спросил: – Останемся?

Тварь опять ничего не ответила, и я сообщил животине:

– Ладно, раз говоришь, что останемся, то останемся!

Повернулся к старосте и сообщил:

– Откапывайте убиенного! А мне бы гостиницу какую надо, где покушать можно, да ополоснуться с дороги!

– Сейчас откопаем, господин Пентюх, – засуетился староста, – А гостиница у нас всего одна – во-о-он, в центре села стоит. Возле неё карета как раз останавливалась! Видите, и сумочку вашу там уже поставили, возле гостиницы!

Гостиница в Разумном была поплоше, чем в Лопани. Одноэтажная, потемневшая от времени, но при этом добротная. Из хороших таких брёвен. Я приказал Твари дожидаться меня во дворе, а сам робко зашёл внутрь, приоткрыв скрипящую ужасно входную дверь. Внутри была гостиница тесноватой, темноватой и напоминала деревенскую избу. Ни стойки тебе, ни консьержа. Только на лавке в длинной кухне прямо перед печью сидела толстая баба. Да из кухни расходились на две стороны четыре двери в комнаты.

– Здравствуйте, – тихо сказал я, – Комната будет у вас?

– Слепой что ли? – баба чистила картошку, и даже головы не подняла: – У нас аж четыре комнаты!

– Действительно, четыре, – я прокашлялся, – И все свободные?

– Свободная одна! – баба кинула в чугун с водой очищенную картошку, отчего из чугуна взметнулся целый фонтан брызг.

– Снять можно свободную комнату? – я переступил с ноги на ногу.

– Ежели деньги есть – снимай, – баба ловко ухватила очередную картошку и стала её чистить.

– И сколько стоит у вас проживание?

– Рупь за день! – баба ловко очистила вторую картошку и вновь метнула её в чугун. Новый фонтанчик всплеснулся над посудиной.

– Давайте я на два дня сниму! – я достал два рубля и спросил: – Кому деньги платить?

Баба увидела деньги, встала, вытерла руки передником и вразвалку подошла ко мне. Выхватила из рук бумажные рубли и чуть поклонилась, что сделать ей было явно тяжело:

– Добро пожаловать в гостиницу, значит, барин!

– Не барин я, а писарь земской управы.

– А хвамилия ваша как?

– Пентюх Семён Петрович, – обречённо сказал я.

– Петрович, значит, – баба запихала купюры в карман передника и пошла влево, открыла дверь в комнату и сказала: – Вот твоя комната, Петрович! Кровать – лучшая в Разумном! Там ещё столик… поставит хозяин скоро, может даже на следующей неделе.

– Так на следующей неделе меня уже не будет, – я развёл руками.

– Значится, не повезло, – сокрушённо сказала баба, – Живи без столика!

Глава 10. Как труп откапывали…

Разуменская гостиница поражала своим комфортом и уютом. Кровать оказалась несколькими широкими досками, застеленными дерюжкой. Я спросил обед, и баба – которая назвалась Марфой, принесла мне миску с варёной картошкой. Осмотрелась, куда поставить, и сунула в руку. А рядом на кровать положила деревянную ложку, вытерев её о передник. Я посмотрел на сероватую картошку, на грязную ложку и решил не рисковать своим здоровьем. Спросил, сколько стоит сей обед, услышал, что двадцать копеек. Покачал головой, но спорить не стал. Отдал два гривенника, а потом демонстративно вышел с картошкой во двор и поставил миску перед Тварью:

– Кушай, моя хорошая!

Марфа, которая вышла за мной, поджала губы, глядя, как я кормлю животинку. А когда Тварь сожрала картошку с аппетитом, я протянул миску хозяйке. Та молча выхватила посудину и ушла в гостиницу, громко хлопнув дверью. Я пожал плечами и зашёл следом. Прошёл в комнату, лёг на кровать и стал смотреть в потолок. Марфа гремела чем-то на кухне, а потом открыла дверь ко мне в комнату, втиснула своё туловище и произнесла обидчиво:

– Ежели ты моей едой собак кормить удумал…

– Это не еда, – я обычно вообще старался вести себя тихо и незаметно, но события последних двух дней совсем выбили меня из колеи: – И дверь закройте с той стороны! Мало того, что замка нету, так ещё и врываетесь без спросу! А если я тут голый бы был?

– А ты голый разговаривать не умеешь? – опять поджала губы Марфа.

– Слушай, – вдруг разозлился я, – Ты деньги за два дня получила? Теперь на два дня это МОЯ комната! А ну, выйди отсюда!

– Ты это скандалить удумал? – завизжала баба, – Да я таких скандалистов знаешь, как успокаиваю?

– Едой своей кормишь? – я рывком сел на кровати, и вдруг неожиданно даже для себя сказал: – А ну, возвращай деньги! Я лучше на улице переночую, чем в этом гадюшнике!

Марфа сразу попятилась и заговорила примиряюще:

– Ну чего скандалить? Я вечером мяса наварю! И колбаска есть хорошая! Хлеб! И посуда чистая найдётся! Мы для гостей рады расстараться!

Баба аккуратно прикрыла дверь, а я вновь лёг на кровать. В животе урчало от голода, но идти искать еду я не захотел. Так и заснул на голодный желудок.

Староста пришёл за мной ближе к вечеру. Посопел и проговорил:

– Выкопали, господин Пентюх, убиенного! Гроб открывать не стали. Решили с вами.

Мы пошагали к сельскому погосту. Тварь вертелась рядом и с умилением смотрела на лающих на неё деревенских собак. Я показал ей кулак и подошёл к небольшой группе мужиков, хмуро стоящих с лопатами. Возле выкопанной могилы стоял гроб, больше напоминающий ящик, потому как сколочен он был наспех из плохоньких досок. Я подошёл, достал из сумки блокнот, карандаш, и скомандовал:

– Открывайте!

Староста ткнул пальцем в невысокого бородатого мужика с носом, похожим на картошку:

– Открывай, Гаврила!

– А чего я? – шмыгнул носом-картошкой Гаврила, но староста нахмурился:

– В свидетели захотел? Або в эти, как его? – Владимир Пантелеевич глянул на меня, и я сказал зловещим голосом:

– В понятые!

Гаврила вздрогнул, схватил ломик металлический и быстренько сорвал крышку. Мужики невольно подались вперёд, я тоже заглянул в гроб-ящик. И вздрогнул. Там, уткнув остренькую бородку в небо, лежал труп молодого по виду мужика. На мужике был мундир с действительно «блескучими» пуговицами. Вот только чей это мундир – сказать сложно. На континенте было много всяческих стран. Ну, как много. Лично я только про семь штук слышал. Если с нашей страной брать. Я, к стыду своему, в местной географии разбирался слабо. Больше мне нравилось про чудовищ всяческих читать. Тем более, страна, в которую я попал, называлась Рось. А столица… Москва. Ну, тут, видимо, постарались попаданцы из моего мира. Они же помогали язык сохранить. Потому как даже письменность от нашей не отличалась особо. С востока у нас были три страны, населённые нечеловеческими расами: Альфия, Гмурия и Грылия. Соответственно, жили в них альфилы, гмуры и грыли. Альфилы – высокие, тощие, с длинными, по колено руками. Лица их были как у мумий – обтянуты синеватой кожей. И сама раса эта была надменной и наглой. Они считали себя коренными обитателями этого мира, а нас нахлебниками и захватчиками. Хотя первые попаданцы-люди стали проваливаться сюда многие века назад.

Гмуры были невысокими, но крепкими. Рожи имели страшненькие, похожие на печёную картошку, причём, как цветом, так и видом. Эти заносчивостью не обладали. Были хорошими мастеровыми. Жили себе спокойно. Так же спокойно время от времени конфликтовали с соседями, а потом мирились. Спокойно жили во всех государствах и странах, при всех расах.

Грыли были невысокими, как и гмуры, но худощавыми на вид. И более всего из нечеловеческих рас похожи на людей. Только отличались отменными силой и выносливостью. Тоже жили везде, где можно, и их с удовольствием брали работниками, потому как неутомимые грыли хоть и не отличались умом и сообразительностью, зато были исполнительными и трудолюбивыми.

А вот с запада и севера от нас обитали всяческие людские страны. Правда, я знал только три, граничащие с Росью – Дарчия, Гексания и Турсия. Но как уж там жили, кто в тех странах и откуда попадали – не знаю! Мне Бирюля хватало и чудовищ, его окружающих. Честно сказать, страны жили более-менее в мире, потому уж разучивать язык неприятеля смысла не было. А, тем более, мундиры их знать. Но то, что мундир был не наш – сто процентов! Наши я все видел! У исправников и приставов они были белыми. У солдат – красными и больше похожими на одежду стрельцов каких-нибудь. У чиновников – синие. А тут – зелёный мундир, да ещё и с кружевными рюшками по рукавам и воротнику. Блестящая пряжка с выгравированным солнцем. А слева – где должен быть «блестящий орден» – вырванный клок. Вид у трупа был не совсем уж и страшным. Ну, посиневший немножечко. Вернее, посиневший с землянистым цветом. Но в трупах я разбирался ещё хуже, чем в странах, потому, каким он должен быть – не знал. Ну, и запах неприятный, тут никуда не денешься. Впрочем, меня волновал не он. Я спросил у старосты максимально спокойно:

– Господин Корюх, а где… орден убиенного?

Староста отвёл глаза и проговорил тихо:

– Может, когда хоронили закатился куда-то?

Я покивал и сообщил:

– Если не выкатится – вся деревня понятыми пойдёт! И что ещё у него было?

Староста переступил с ноги на ногу и проговорил:

– Сумка кожаная была. Лежит в избе у меня, – посмотрел испуганно и добавил: – Ничего не трогали из неё!

– Ладно, – вздохнул я, – Раздевайте труп!

Староста строго глянул на мужиков и приказал максимально грозно:

– Раздевайте ужо!

Пока мужики доставали тело и снимали с него одежду, я отошёл подальше и закурил. Как раз успел папиросу выкурить, когда Владимир Пантелеевич позвал:

– Готово, господин Пентюх!

Я подошёл и посмотрел на голого покойника. Тут же увидел на брюхе справа, чуть ниже рёбер, небольшую дырочку, будто от пули. Открыл блокнот, тщательно записал, померил линейкой расстояние от ключицы до раны, внёс цифры. А потом, на всякий случай, ещё и зарисовал, как умел, тело и рану. Посмотрел, не пропустил ли чего и скомандовал: