Школа поэтов. Сборник стихов мастеров и слушателей Зимней школы поэтов в Сочи – 2023

Школа поэтов. Сборник стихов мастеров и слушателей Зимней школы поэтов в Сочи – 2023

«В начале жизни школу помню я…»

Можно ли научить поэзии? Этот вечный и почти риторически не имеющий позитивного ответа вопрос при ближайшем рассмотрении раскладывается, подобно пасьянсу, на несколько других, – более частных и дробных. Реально ли выучиться читать, «слышать» и понимать стихи? Возможно ли развить навык рассуждений о лирике, анализа стихотворений? И наконец – правильно ли уповать на обретение поэтического дара (либо его оттачивания) под руководством опытного наставника? Все эти задачи – не скажу, что гарантированно решаются, но точно – ставятся перед всеми участниками проекта Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля под названием «Зимняя школа поэтов». Впрочем, рассказ необходимо начать издалека.

В 2017 году Дмитрий Гринченко, исполнительный директор Зимнего международного фестиваля искусств под артистическим руководством Юрия Абрамовича Башмета пригласил ГМИРЛИ имени В. И. Даля к участию в фестивале, по праву завоевавшем уже в те годы общеевропейскую популярность и авторитет. Участие литературного музея в музыкальном фестивале – событие не очень-то очевидное, по крайней мере, многим так казалось в начале наших славных совместных дел.

Состоялись несколько подробных обсуждений – и общий знаменатель для взаимодействия был найден. Во-первых, фестиваль в самом своём названии несёт более широкую культурную проблематику, выходит далеко за пределы музыкальной культуры. Во-вторых, и ГМИРЛИ имени В. И. Даля – тоже не просто литературный музей, но (и это явствует из названия!), музей истории литературы. В нашей работе на первом плане оказывается взаимодействие словесности как таковой – с книжной культурой, издательскими практиками и, разумеется (через театральные инсценировки, книжные иллюстрации, оперные постановки), – с театром, живописью, графикой, музыкой и другими искусствами.

Синтез искусств, их современное взаимодействие – эта проблематика изначально находится в фокусе внимания сочинского (а с недавних пор – и московского!) башметовского фестиваля. Та же задача постоянно ставится и решается в проектах флагманского литературного музея России, – в частности и в особенности в стенах его старейшего выставочного центра – Дома Ильи Остроухова в Трубниковском переулке, д. 17. Сам Илья Остроухов – художник, искусствовед, коллекционер, создатель богатейшего частного музея, многолетний директор Третьяковской галереи – живое олицетворение синтетического подхода к взаимодействию искусств, который возник на благодатной почве культуры Серебряного века.

Программа участия музея в Фестивале искусств год от года варьировалась, расширялась, становилась разнообразнее. Впрочем, в центре всегда находился Турнир поэтов, традиционно проходивший под занавес фестиваля на одной из его главных площадок. Организаторы намеревались соединить поэзию с концертным жанром и с принципом состязательности. В Москве уже несколько десятилетий реализуются проекты, связанные с публичными поэтическими чтениями – в литературных кафе, музеях, театрах, а ещё раньше (в шестидесятые годы) стихи читали на открытых площадках: стадионах, на площади Маяковского....

Сочинский Турнир поэтов по-своему уникален, поскольку в нём есть состязательная составляющая. Конечно, стихотворческие соревнования бывали (и продолжаются!) в 1990–2000-е и в Москве (популярные слэмы, премия «Живая вода», состоявшийся уже более десяти лет назад Открытый командный чемпионат по поэзии), а ещё раньше – в 1960-е и 1970-е – в обеих столицах1. Но это были баталии в свободном интерьерном антураже, в кафе и клубах, а в Сочи участников ждал взаправдашний концертный зал, с билетёрами и программками. Следует подчеркнуть, что инициаторы и вдохновители Турнира в большей степени ориентировались вовсе не на традицию стадионных чтений эпохи оттепели. В основе проекта лежали события, происходившие гораздо раньше, в 1920-е годы – в Крыму, в знаменитом Доме Максимилиана Волошина в Коктебеле. В те времена бывало так, что с утра многочисленным насельникам Дома задавалась тема, которую желающие могли использовать для написания стихотворения и дальнейшего участия в поэтическом соревновании2.

Год от года регламент сочинского Турнира поэтов изменялся, варьировался, по ходу дела ставились эксперименты. Неизменным оставалось количество участников (восемь), формат выступлений в два тура (во втором оказываются трое из восьми соревнующихся), а также жюри, состоящее из трёх человек – лингвистов и литературных критиков, пишущих о поэзии. В начале реализации проекта поэты в своих выступлениях первого тура должны были читать абсолютно новые стихотворения, специально написанные к Турниру, да ещё непременно содержащие некие музыкальные ассоциации, намеки на конкретных композиторов и/или на точно подразумеваемые произведения. А во втором туре к поэтам присоединялись молодые композиторы, участники музыкальных школ, входящих в программу фестиваля. Каждое стихотворение во втором туре читалось с оригинальным музыкальным сопровождением, публике всякий раз представлялись двое: автор стихов и композитор-аккомпаниатор. В итоге один из поэтов-участников по решению жюри объявлялся победителем. Своё собственное право голоса имеют и все присутствующие в зале, по итогам их голосования определяется обладатель приза зрительских симпатий.

Решение включить в дело молодых композиторов – логически привело к ещё одному расширению нашего проекта, а именно – к учреждению Зимней школы поэтов. Каждый год восемь поэтов, участвующих в Турнире, делятся на пары и в течение нескольких дней до главного состязания занимаются с небольшими группами молодых стихотворцев. Эти занятия увлекательны, даже захватывающи: встречаются люди из разных регионов, под руководством опытных мастеров делятся друг с другом собственными исканиями и открытиями, разбирают (порою взыскательно и даже придирчиво) тексты друг друга. В каждом из четырёх мастер-классов оказываются поэты, прошедшие непростой творческий конкурс, понимающие ответственность происходящего для их последующей профессиональной судьбы.

За прошедшие восемь лет в Турнире принимали участие много прекрасных поэтов, принадлежащих к разным поколениям и стилистическим направлениям. Среди них Максим Амелин и Анна Аркатова, Марина Бородицкая и Мария Ватутина, Елена Иванова-Верховская и Юлий Гуголев, Дмитрий Данилов и Николай Звягинцев, Елена Исаева и Григорий Кружков, Алексей Кубрик и Инга Кузнецова, Вадим Месяц и Александр Переверзин, Амарсана Улзытуев и Санджар Янышев, а также другие замечательные современные поэты. Всем им, а также членам жюри разных лет Максиму Кронгаузу, Владимиру Новикову, Александру Пиперски, Артёму Скворцову я выражаю сердечную и безмерную благодарность. Также от души благодарю заведующую отделом ГМИРЛИ имени В. И. Даля «Дом И. С. Остроухова в Трубниках» Марину Краснову, без деятельного организационного таланта которой проект не мог бы существовать так долго и стабильно. Наконец – моя безмерная благодарность исполнительному директору Зимнего международного фестиваля искусств Дмитрию Гринченко, постоянно побуждающему нас не стоять на месте, думать о развитии. В нынешнем году крупнейшей новацией как раз и станет издание настоящей книги, которая составлена и подготовлена к печати поэтами и известными культур-менеджерами Данилом Файзовым и Юрием Цветковым по инициативе и при деятельном содействии главного редактора издательства «Алетейя» Игоря Савкина. Всем им моя дружеская и профессиональная признательность. В книгу вошли стихи участников.

Хочу подчеркнуть, что, наряду с признанными мастерами – Дмитрием Воденниковым и Ольгой Сульчинской, Ириной Ермаковой и Геннадием Калашниковым, Натой Сучковой и Данилом Файзовым, Дмитрием Тонконоговым и Юрием Цветковым, в книге представлены и стихи слушателей Зимней школы поэтов, которая состоялась в Сочи феврале 2023 года. Всем им остаётся пожелать выбрать свою подлинную творческую дорогу.

Дмитрий Бак,директор Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля

Наставники о семинаре

Дмитрий Воденников

Всё получилось

Я часто замечал, что люди, которые в обязательном порядке рифмуют и держат тот или иной ритм, часто в стихах врут. Врать спокойно можно и в верлибре – вон их сколько в Сети и в книгах. Но там хотя бы враньё от невозможности себя раскопать, вытянуть мысль (не всегда приятную, но необязательно: текст может быть очень чистым – главное, чтоб он был чистым и по звуку, иногда специально запинающемуся; в конце концов, признание тоже бывает сбивчивым, это не отменяет саму суть признания). А в регулярном – чаще всего от невозможности преодолеть инерцию именно текста.

Но и в том, и в другом случае текст обнажает всю несмелость автора.

Мне понравилось в работе семинара, что его участники пытались (а чаще всего даже не пытались, есть в этом слове какая-то унижающая модальность: дескать, пытались, значит, не вполне получилось) следовать иногда не себе, а тексту. Потому что текст чаще лучше нас знает, что он должен проговорить. Мы только мешаемся ему, навязываем свою логику. А наша задача – правильно услышать, что именно текст нам хочет сказать.

Ольга Сульчинская

И другие рифмы

Я не люблю верлибр. Не доверяю ему. Но я вынуждена признать, что рифма бывает 1) смысловая, 2) образная и 3) не только в конце строки.

Вот Александр Аносов вспоминает редкое слово, обозначающее редкое атмосферное явление – круговую радугу вокруг солнца и луны, и обращается с ним к возлюбленной. И коннотация редкости, исключительности удваивается и тем сгущается, чтобы тут же вылиться в денотативную сему буквально в следующем слове:

…ты – гало,краснокнижная ловчая птица…

Мало того, что второе ударное «ло» в середине строки запело, откликнувшись первому в конце предыдущей, так ещё и смысл «редкости», который только подразумевался, теперь, в прилагательном «краснокнижная» выведен на первый план – и немедленно использован для построения парадокса. Ведь «ловчая птица» – хищница, убийца. Но раз в Красной книге, значит, она – редкостный, драгоценный, вымирающий вид, требующий бережности и охраны. Смыслы раскрываются, распаковываются постепенно, играют друг с другом и выливаются в эмоциональное заключение, одновременно и неожиданное, и логичное.

Ещё одно такое постепенное раскрытие увидим в стихотворении Анастасии Палиховой, которое, на первый взгляд, сама невинность – ах, малышка и цыплятки! А затем умилительная эта картинка вдруг обретёт дополнительный ракурс, и чуть ли не с каждой строчкой будут открываться новые повороты смысла, нешуточная любовь и гибель, и прозрения о прошлом превратятся в пугающее предчувствие будущего.

Почти ту же мысль о хищной природе обладания, но выраженную в более резких образах, мы обнаруживаем в «египетском» послании Екатерины Кудаковой:

…и погибнут священные крокодилы,если они попробуют защитить тебя                от моей любви.

…Принесённые в одно пространство, прочитанные в нём, стихи актуализируют неожиданные интертекстуальные рифмы. Это и есть основное чудо семинара, как мне представляется, – перекличка мыслей, «игра в бисер», возбуждение энергий, рождающихся от соприкосновения разумов и миров, ими порождённых.

Не могу сказать, что я от всего в восторге и даже что я всё понимаю. Например, не всё мне ясно с «выемкой зданий», которой можно разговаривать, в стихотворении Ксении Пройдисвет. Но плотность и внутренний ритм её письма меня увлекают.

Цикл из двух частей Марии Большаковой мне бы, хотелось разбить на более мелкие произведения. Вот отрывок:

У меня вдруг перехватило дыхание,потому что я представила,что у тебя могут быть дети,которых рожу не я.

Для меня это состоявшееся стихотворение, а апелляция к библейскому сюжету уже избыточна. Не обязательно всё на свете сводить к архетипам! Чуть было не сказала, что её произведения многословны, но в них чувствуется упоение миром, который хочется запечатлеть во всех подробностях, и упоение словом, которое для этого удаётся найти.

На сладкое я оставляю тех – всего двоих – двоих участников семинара, которые не пренебрегают старой доброй силлаботоникой. Это Михаил Войкин и Стас Мокин.

Совсем уж случайную рифму в именах я склонна принимать как ещё одно проявление той синхронистичности, которая то и дело осеняла наши сочинские штудии. Этих двух авторов роднит также мрачновато-иронический взгляд на мир. Но Стас Мокин использует как приём наивность, дурашливость. А Михаил Войкин при всей иронии не теряет серьёзности, оттого его печаль, без которой редко обходится лирическая поэзия, выглядит глубже и безысходней.

Стихи семинаристов

Александр Аносов, 1988 г. р., Уфа

«Четвёртый десяток…»

Четвёртый десяток.Чему удивиться?Тебе.Ты – галó,Краснокнижная ловчая птица.И нет желаньяСпастись.

«Погладь меня по спине…»

Погладь меня по спине,Как в детстве мама.Она мне сниласьМолодая.И если завтра я рано не встану,Знай, это рукиНе мамины,А твои.

«хочется в этой любви заянтариться…»

хочется в этой любви заянтаритьсяличинкой, жуком, жар-птицей,динго, волчком, лисицей —кем-нибудь, но насовсем.пусть удлиняется день,а ночь обернётся ситцем…и будет она очевидцемтому, как две тени в однупревращаются тень.

Лилия

по кирпичам моей памятипрыг-скок, чик-брик.всем, кого помню,находятся оправдания.и тебе найдётся,призрак замка купца первой гильдии.где-то себе в адуулыбается Лилия,Лиля Фрик.так и здесьв бесконечном молчаниитвоёмстолько Лилиных линий.ими можно метро устелитьдо Сокольников,до соколиковсемижильных —ни одним из них мне не быть.не закончится мой запас тепла.и за mute не бьют,и печаль светла,но сколько же Лилиных учеников,будто ад уже недалеко.

Мария Большакова, 1998 г. р., Москва

«Твой запах повсюду…»

1Ночь черна и приморска,выскочив из кровати, я берувсё съедобное, что у меня есть (одно яблоко),чтобы принести тебе,потому что ты написал, что голодный.Пьяная от бессонницыпо камням и песку,я, шатаясь, бегу,прикрываю ночнушку кофтойи сама не понимаю,какого чёрта я делаю.Наверное, Ева с такой же безумной улыбкойнесла своему Адаму запретный плод.Думала ли она, что из этого выйдет?Женщина просто хотела порадовать мужчину,ведь она любила его.А может, и нет.Просто у неё не было выбора.У меня был, но моя любовьпосадила меня зачем-то к тебе в автобус.А когда говорит любовь, даже законы молчат,потому что любовь – то же оружие.Что было бы, если б Адам отказался?Я не знаю, но я уверена,что сейчас я не сидела бы перед тобой,любуясь тем, как ты ешь это мелкое кислое яблоко,слишком безвкусное,чтобы назваться запретным плодом.2У меня вдруг перехватило дыхание,потому что я представила,что у тебя могут быть дети,которых рожу не я.И в этот самый моментв книгестрока «Адам не выбрал Еву»вонзилась в мои глаза,как спицы в зелёный клубок.Я всё знала,я знала тебя от и до.И я видела фото, где девушкаобнимает дерево,а ты за кадром,но фотография всё равно передавалатвой влюбленный взгляд,потому что ты талантливый оператор.Мне хватило секунды,чтобы почувствовать всё,что нужно былопочувствовать мне тогда.Август только начинался,я запретила себе влюбляться,глядя на фото девушки,обнимающей дерево.Но когда в календаре я увиделасмешное сочетание слов «яблочный спас»,я поняла:вот уже две недели я люблю так,что готова в ночибежать к тебе куда угоднопо остывающим камнямс чёртовым яблокомвопреки всем богам,особенно тому,который так хотел,чтоб я рожала в муках,потому что Еваоткусила что-то не то.Но ведь он самсоздал женщину любопытной.И я решила забыть всё, что видела:и девушку, и дерево, и то, что за кадром(твой влюблённый взгляди сколько-то ваших лет вместе) —во имя нашей с тобой любви.Но Адам не выбрал Еву.А я никогда не любила яблок.

«Твой запах повсюду…»

Твой запах повсюду,но кофе стоит недопитый,холодный и мутный.А я бесконечно смотрюв эту синюю чашку,пытаясь увидеть на днетвоё отражение —быть может,оно там осталосьна пару часов,чтоб помочь мне,тебя наконец разглядев,закончить последнюю строчку,напомнив, что каждый мужчина —только стихотворение.

«женское тело продолжается ребёнком тело поэта продолжается…»

женское тело продолжается ребёнкомтело поэта продолжается стихамитело женщины создаёт стихитело поэта создаёт ребёнкапоэт становится женщинойженщина становится поэтом.я бесплодна

Михаил Войкин, 1989 г. р., Красногорск (Московская обл.)

«Как фамильное уродство…»

Я брату звонил, говорил о сиротстве, которое носит отец.

Как фамильное уродствои подобное дерьмо,нас преследует сиротство.Нас наследует оно.Отменяя голубые(голубой мечты) тона,чтобы небо разлюбилидля земного – чёрного.Это бремя смертоносца —недосказанность потерь.Мама больше не вернётся,папа тоже будет с ней.Он меня так крепко обнял,словно отдан я в приют.Если кто-то умер в доме,в доме больше не живут.

«После сотворения мира каждая космическая Мама…»

После сотворения мира каждая космическая Мамауменьшается и становится мамой-рыбкой.Она поселяется в квартиру-аквариум.Устраивает своё окружение и быти начинает свой водно-земной путь.Окна её дома наполняются улицей, пространство комнат —                                                             семьёй,добрым сумасшествием наполняются будни и праздники.Если же будни становятся слишком обычными,             она спасается от мироздания домашними делами.И каждый вечер мама всматривается в звёзды,чтобы напоминать себе о прежнем величии.Всему, что она знает, её научила бабушка,такая же космическая и сумасбродная.А бабушку – её бабушка,потому что мамы всегда заняты Сотворением.И это до тех пор, пока не рождаются наследные внучки.Когда же мама-рыбка остаётся одна,и ей уже некого больше учить,она оставляет свой аквариум и возвращается в космос.

«Тебя не стало навсегда…»

Тебя не стало навсегда,зима прошла и не вернула.Ты – умертвлённая вода,что в глубине земли уснула.И ты раздавлена землёй,тебя не вычерпнуть в колодце.И никакая наша больтам родниковой не забьётся.И пусть казалось никогдатебя не сможет смыть другая —твоё бессмертие – вода,но воду я превозмогаю.

«Туда, где жизнь темным-темна…»

Туда, где жизнь темным-темна,где чёрные котлы горели,пришла условная веснакапелью старой батареи.А мне приснился мой бардаки дача в сонной акварели —куда, как в детстве на чердакмы переехать не успели.И ты приехать не смогла,как не смогла другая мама.В тени сиротского угла —моя домашняя пижама.Но я пижаму не любил,хотя и словно дом жалею —который всех нас пережили умер в дымчатом апреле.

Великий кастрик

Раздевание огня, пожалуй,одно из немногих чудесдоступных человеку.Ты создаёшь нечто живое,а оно мёртвоеи не просто мёртвое —оно делает по-настоящему мёртвымто, из чего его создают,так как ничего не оставляет,кроме памяти и нестойкого пепла.И наблюдая эту умиротворённую смерть,ты может быть единственный разв своей жизни принимаешьистинный порядок вещей и их конец.Вот так и Света любила разводить огонь                                     в бабушкиной печи.Любила смотреть на новое пламяс привычным чувством умиротворения.Когда что-то сгоралоей почему-то становилось легче,хотя никакой тяжести она в себе ещё не носила,а жизнь отчего-то становилась понятней.Себя она называла так – Великий кастрик.Её жизнь горела в юности и в первой любви,понятной, как первое пламя.Наверное, так и бывает —мы всегда мудрее до взросления,так как именно оно выбивает из наснашу мудрую дурь —мы будто падаеми становимся взрослыми.Разводим огонь и сжигаем мосты,а легче уже не становится.Потому что легче настоящего детства и его дымане бывают даже воспоминания.

Екатерина Кудакова, 1987 г. р., Королёв (Московская обл.)

Согревшись

Северный ветершумитв бесконечных линиях электропередач,нависающих над просекой,скрипитголосами незнакомых птицв ветвях старых сосен,заглядываетв наши пустые телефоны,чтобы увидетьнаше отражениеи забыть его,сквозит мимо нас,но возвращаясь,проникает сквозь кожу,чтобы статьтобой или мнойна мгновение,обмельчатьи вырваться паром дыхания,наконец согревшись.

«А в лесу…»

А в лесупростопадает снег,каркает ворон.времени нет.

Обожжёнными пальцами

О, если бы ты смотрел на других женщин,говорил с ними,улыбался им,трава под моими ногамипревратилась бы в горящий песок,египетской пустыней укрыв всё вокруг.  Пусть высохнут грязные воды Нила,     и погибнут священные крокодилы,  если они попробуют защитить тебя                        от моей любви.Пусть песчаные бури Великой пустыни                   засыпают золотые города,               где ты найдёшь своё место,               оставив меня.О, я хотела бы стать прекрасной и настоящей,как египетская царица —с жёлтой короной,с зелёным кайалом вокруг глаз,и поверив,что подчинила тебя своей воле,не подчинить, а сдаться.И преклонившись перед тобой,коснутьсяобожжёнными кончиками пальцев землии разрушить всё.Оставив только египетскую пустыню.

Открытка

Я влюбиласьне в тебя,а в старый город,с резными балконами,осыпающейся штукатуркой,арками-проваламии вечнозелёным вьюномна закрытых оградах.Я запомнютолькояркую зелень мхапод вечными магнолиямии чёрных птицс шёлковыми веерамивместо хвостови жёлтыми клювами.Этих чёрных птиц,таких похожих на торт Захер.

Ожидание

Когда поднимается в лесу ветер,взметается вверхпо стволамот тёплой земли,разбрасывая листья,переворачивая их,выкручивая, как руки,и, обнажая бархатную сторону,сотканную из серебристых нитей,мы замираем,вглядываясь в знаки,слушаем гул, застрявшийв верхушках хромово-зелёных сосен,и ждёмчто придёт следом —дождьили тишина.

Стас Мокин, 2004 г. р., Сатка (Челябинская обл.)

«сыпал сыпал сыпал снег…»

сыпал сыпал сыпал снегмы надели шапочкиулетели ото всехсеренькие ласточкиулетели ото всехсвета и алёнаи остался только снегшум берёз и клёнаи остался только войволка и собакиулетел ведь даже псойизбежавший дракиулетели шульман дудь3и остались рощибоженька сказал мне будьполетели в сочиулетели ночью мы(в сочи – ну конечно)ярко светится из тьмыкрасная одеждасыпал сыпал сыпал снегмы надели шапочкиулетели ото всехсеренькие ласточки

«человек спросил у бога…»

человек спросил у богапочему мне так убого?

«зима зима…»

зима зимаа я в кросовочках

«в наши скорбные дали…»

в наши скорбные далив наши сумраки дняуносились едва лиуносили менягромовые оркестрыночи тёмные снабыли так не полезнык достижению днав наши пастбища думокв наши скопища делуносился и сумраки чего ты хотелубежал тот кто можеттот кто все это сложитлишь в один камуфляжный мешокмне страну эту беднуюунести не получится в рюкзачкемысль новую скорбнуюо святом дурачкерасскажи ты другомуа меня позабудьи вот этому громунужен тоже не путьа простая дорогастариков и детейнас всех очень немногои долин и морей

««тебя все бросили умри и тчк»…»

«тебя все бросили умри и тчк»то сообщение пришло под утрона телеграмме ровной буквойбыл выведен последний вздохмне было холодно и неуютнои я сказал что можно превратитьсяв лисицу в зайца и в овцуи я сказал что можно не влюбитьсяво всех поэтов сразу без разборазабыть перезвонить (в который раз) отцусгореть как шапочка горит у вораперебежать на сторону врагазабыть о том как было плохои кажется в зубах застряла курагаили кусочек маленького бога

«не грусти мой милый отрок…»

не грусти мой милый отрокдоброй весточкой с полейпринесу тебе я ворохвсех берёз и тополейи возможно в самом делегрусть твоя пройдёт чуть-чутьразве жить мы так хотелипросто жуть – ну просто жуть

Анастасия Палихова, 1998 г. р., Калининград

«помню…»

помнюв детстве яочень любила цыпляткогда приезжала в деревнюбрала их на руки игладилаэти тёплые жёлтые комкиэти клювикимне было четыреи больше яничего не запомниладля этого придуманы взрослыеони рассказаличто в детстве яочень любила цыпляткогда приезжала в деревнюбрала их на руки исжимала такчто передушила весь выводокэто было давноно иногдакогда я смотрю на тебямне почему-то страшно

«мой папа курит с пятнадцати лет…»

мой папа курит с пятнадцати летни разу не пытался броситьдаже когда я родиласья с детства помню его с сигаретойвот я кричупапа смотрикак высоко я лечу на качеляхкакая я смелая сильная и большаяпапа смотритв руках сигаретавот я кричупапа смотрикак больно я падаюв кровь колени ладони щекипапа смотритв зубах сигаретапапа уходит курить на балконвот я шепчупапа смотрия курю и мне больше не больнопапа уходит за новой пачкойно возвращаетсявсегда возвращаетсяи тогда я говорюпапа смотрия не курю уже три годаойточнеедвадцать трион протягивает мне всю пачкуно крепко сжимает пальцы