Живые тени

4. Опасное средство

Обратно. Когда Джекоб спустился с башни, дождь под порывами ветра яростно хлестал его по лицу, на мгновение напомнив ему тот, что бежал по оконному стеклу в комнате матери. Он поискал глазами между полуразрушенных стен силуэт лисицы, но в ногах у него прошмыгнул один только гном, отощавший и голодный, какими они по большой части бывают на излете зимы. Где же она?

Лиске редко случалось его не дождаться. Часто она уже за несколько дней чуяла его возвращение. Конечно, он тотчас же подумал о капкане или ружье какого-нибудь крестьянина, оборонявшего своих кур.

Глупости, Джекоб.

Она умеет за себя постоять не хуже, чем он сам. Да и, кроме того, даже к лучшему, если ее не будет поблизости, когда он вскроет бутылку.

Тишина, окутавшая его после шума иного мира, казалась еще более нереальной, чем встреченный им гном, и глазам Джекоба, как всегда, понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к ночному мраку. В море огней того, другого мира скоро забываешь, как здесь в действительности темно. Он огляделся. Нужно найти такое место, где бы жилец бутылки не вырос сразу до небес. Кроме того, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы пострадала башня или зеркало.

Старая часовня во дворце.

Еще одно строение, уцелевшее после пожара, как и башня. Часовня стояла позади запущенного сада, окаймлявшего косогор холма. Джекобу пришлось прокладывать себе путь через заросли саблей. Замшелые ступеньки, развалившиеся на куски статуи, фонтаны, в чьих мраморных раковинах колыхалась прелая прошлогодняя листва. Из нескошенной травы перед часовней торчали могильные камни: Арнольд Фишбайн, Луиза Моор, Кетхен Гримм. Могилы прислуги пожар пережили, но от усыпальницы владельца дворца осталась только куча обугленных камней.

Деревянные двери часовни так разбухли, что Джекоб их с трудом открыл. Внутри она тоже не радовала глаз. Цветные витражи разбиты, скамьи давным-давно разобраны на дрова для обогрева кучки холодных лачуг… Но крыша осталась нетронутой. Помещение едва достигало четырех метров в высоту – в самый раз.

Пока Джекоб извлекал бутылку из кожаного футляра, из-за края пустой чаши, где некогда была святая вода, в тревоге выглянул дупляк. Холодное коричневое стекло почти обжигало пальцы. Узник стеклянного застенка не был выходцем с юга, где в пустыне на любом рынке можно было приобрести бутылочного джинна. Средство, необходимое Джекобу, могли предоставить только северные духи. Они встречались значительно реже и были исключительно зловредными, и потому охотники на северных джиннов могли похвастаться бóльшим числом шрамов, чем сам Ханута. Дух, которого Джекоб собирался выпустить на свободу, так страшно исполосовал своего охотника, что сражение с ним тот пережил лишь на несколько часов. Джекоб сам его похоронил.

Он прогнал дупляка наружу, пока тот не поплатился жизнью за собственное любопытство, и закрыл двери.

«Они все – убийцы, Джекоб, имей в виду! – не раз предостерегал его Ханута от северных бутылочных джиннов. – Их и запирают-то только потому, что они мародерствуют в охотку; они также знают, что в отплату за это их свойство до конца своего бессмертного существования им суждено служить любому заезжему дураку, овладевшему бутылкой. Единственная мысль, которая их занимает, – как бы поскорее избавиться от своего господина и самим заполучить бутылку».

Джекоб вышел на середину часовни.

Узор, высеченный на стекле бутылки, служил узами тому, кто в ней сидел. Перед тем как вынуть нож, Джекоб срисовал его себе на ладонь. Лишь одна задача по сложности превосходила отлов такого джинна: не причинив себе вреда, снова выпустить его на волю. Но что ему было терять?

Печать на горлышко бутылки наложил судья, приговоривший духа к вечному заключению за коричневым стеклом. Джекоб соскоблил ножом воск с пробки. Потом поставил бутылку на каменные плиты пола и быстро отскочил назад.

Дым, поваливший из горлышка, был серебристо-серого цвета, словно рыбья чешуя. Постепенно он принимал форму пальцев, руки, плеч. Пальцы пощупали холодный воздух, потом сложились в кулак. Вслед за плечом, ощетинившись зубцами, словно хребет ящерицы, поднялся загривок.

Осторожно, Джекоб!

Он вошел в полосу дыма, все еще поднимавшегося клубами из бутылки. Над ним вырос череп с низким лбом и прядями волос до плеч. Потом серебристое существо раскрыло рот. Стены часовни, словно живые, содрогнулись от стона, вырвавшегося из дымного рта. Окна разлетелись вдребезги, и воздух, которым дышал Джекоб, наполнился стеклянной пылью. И пока лил дождь из разноцветных осколков, джинн открыл глаза. Белые, как глаза слепца, с зияющими черными дырами зрачков, словно просверленными пулями навылет. Когда их настороженный взгляд наконец остановился на Джекобе, бутылка уже вновь была у того в руке, а пальцы крепко сжимали горлышко.

Громадное тело пружинило, как кошка перед прыжком.

– Нате вам пожалуйста. – Голос бутылочного джинна звучал хрипло после долгого молчания в стеклянной темнице. – И кто же ты такой? А где тот другой, что меня поймал?

Он склонился над Джекобом:

– Никак помер? Ах да, припоминаю, ведь я пересчитал ему все ребра. Но это ничто по сравнению с тем, что я собираюсь учинить с судьей. Все эти годы я рисовал себе в красках, как оборву ему конечности, словно лепесточки, как понаделаю из его костей зубочисток, как буду сморкаться в его кожу…

Часовня наполнилась его осипшей яростью, а рисунок на ладони Джекоба покрылся кристаллами льда.

– Перестань хорохориться! – прокричал он джинну. – Ничего такого ты не учинишь. Ты будешь служить мне, пока не осоловеешь, или я упрячу тебя в такую тюрягу, где тебе подобные лежат штабелями, закупоренные в винные бутылки.

Бутылочный джинн убрал патлы со лба. Они были из гибкого стекла и в любой стране Зазеркалья стоили целое состояние.

– Эй-эй, полегче! – буркнул он. Его лицо было испещрено шрамами, а левое ухо раскромсано в клочья. В холодных краях, откуда он родом, духов вроде него нередко напускали на неприятеля в войнах. – Ну так и быть. Каковы будут ваши распоряжения, мой новый мэтр? – прожужжал он. – Как обычно? Золото? Власть? Растоптанные, словно мухи, враги у ваших ног?

Стекло бутылки было таким холодным, что у Джекоба занемели руки.

Держи ее крепко, Джекоб.

– Отдай ее мне! – Бутылочный джинн склонился так низко, что его стеклянные волосы защекотали Джекобу ключицы. – Отдай мне бутылку, и я принесу тебе все, что ты пожелаешь. Но если ты оставишь ее себе, я буду день и ночь ждать случая, чтобы тебя прикончить. Слишком уж долго я не видал ничего, кроме коричневого стекла, и твои крики развеют тишину, от которой мне до сих пор закладывает уши.

Мысль об этом вызвала на его лукавой физиономии восторженную улыбку. Бутылочные джинны славились своим красноречием и болтали почти так же охотно, как убивали.

– Ты получишь свою бутылку! – крикнул Джекоб. От пепельной кожи так разило серой, что его едва не вырвало. – В обмен на каплю твоей крови.

Зубы, обнаженные джинном, были такими же серыми, как и его тело.

– Моей крови? – В его ухмылке сквозило нескрываемое злорадство. – Да тебе никак грозит смерть? От яда? От болезни? Или, может, от проклятия?

– Не твое дело! – отрезал Джекоб. – Ну что, идет, или как?

Ухмылка сделалась кровожадной. Едва завладев бутылкой, джинны первым делом обычно откусывали человеку голову. Джекоб был наслышан о двух охотниках за сокровищами, которые подобным образом завершили свои дни. У бутылочных джиннов очень мощные челюсти.

Тебе придется как следует повертеться, Джекоб. Как следует.

Джинн протянул ему руку.

– Идет.

Даже его мизинец оказался длиннее, чем вся человеческая рука.

Джекоб крепко сжал бутылку в кулаке, хотя стекло обжигало ему кожу:

– Ну уж нет. Сначала кровь.

Джинн оскалил зубы и издевательски склонился к нему:

– Почему бы тебе не добыть ее самому?

Джекоб только того и ждал.

Он ухватился за один из стеклянных волосков и стал по нему карабкаться. Джинн попытался его схватить, но прежде, чем он успел это сделать, Джекоб засунул ему бутылку глубоко в ноздрю. Дух взвыл и попробовал вытянуть ее своими грубыми пальцами.

Давай, Джекоб.

Он вспрыгнул ему на плечо и рассек ножом раскромсанную ушную мочку. Оттуда брызнула черная кровь. Джекоб натер себе ею кожу, а джинн в это время все еще безуспешно пытался выудить бутылку из ноздри. Он так пыхтел и стонал, что в воздухе звенели льдинки. Джекоб спрыгнул с его плеча. Упав на шероховатые плиты, он едва не переломал себе ноги.

Поднимайся, Джекоб!

Над ним разлетелась на кусочки крыша часовни – джинн от ярости уперся в нее своею зубчатой спиной. Джекоб шмыгнул к двери.

Беги, Джекоб.

Он помчался к высоким елям, росшим позади часовни, но найти защиту под их ветвями не успел, его подхватили ледяные пальцы и подняли высоко в воздух. Джекоб почувствовал, как под ними треснуло его ребро. Опасное средство – кровь джинна.

– А ну, вытаскивай обратно!

Дух сжал его еще крепче, и Джекоб взревел от боли. Огромные пальцы подняли его вверх, пока он не дотянулся рукой до ноздри.

– Если ты уронишь бутылку, – прохрипел джинн, – у меня еще будет предостаточно времени, чтобы переломать тебе все кости!

В этом сомневаться не приходилось. Но джинн прикончит его и в том случае, если получит бутылку назад.

Терять нечего.

Пальцы Джекоба нащупали горлышко бутылки и сомкнулись вокруг ледяного стекла.

– Вы… ни… май! – Голос джинна источал холодную жажду убийства.

Джекобу спешить было некуда. В конце концов, может статься, это последние минуты его жизни. Наверху, на холме, виднелась башня, взмывавшая над руинами в темное небо, а под нею куница объедала свежие почки с дерева. Пришла весна.

Жизнь или смерть, Джекоб.

Еще один разок.

Он вытянул бутылку из ноздри и метнул ее так сильно, как только мог, в купол часовни.

Крик ярости, исторгнутый джинном, заставил куницу оцепенеть. Серые пальцы так крепко смяли тело Джекоба, что ему показалось, будто он слышит треск своих переломанных костей. Но сквозь боль пробивался звон разбитого стекла. Огромные пальцы разжались – и Джекоб упал.

Падать было очень высоко.

От удара перехватило дыхание, и тут над ним взорвалось тело джинна, как если бы кто-то начинил его динамитом. Серая плоть разлетелась мириадами клочьев. Словно каскады грязного снега, обрушивались они на Джекоба, а он лежал тут же и слизывал с губ черную кровь. На вкус она была сладковатой и обжигала язык.

Он получил то, что хотел.

И остался жив.

5. Альма

На освещенных газовыми фонарями улицах Шванштайна уже много лет как не осталось ни одной практикующей ведьмы. Ведьмы олицетворяли собой прошлое, а обитатели Шванштайна верили в будущее. Чем вверять себя колдовству и горьким травам, они предпочитали обращаться к врачам, приехавшим из Виенны. Лишь в том случае, если современная медицина оказывалась бессильной, они отправлялись в деревню к востоку от дворцового холма.

Дом Альмы Шпицвег стоял в двух шагах от кладбища, но, несмотря на его близость, она всячески старалась отсрочить прибытие туда своих пациентов. Официально у нее был обычный врачебный кабинет. Альма врачевала раны и переломы так же, как и городские лекари. Иной раз даже прописывала те же самые таблетки. Скотину и гномов она лечила с неменьшим тщанием, чем людей. Ее одежда меняла цвета смотря по погоде, а зрачки были такими же узкими, как у ее кошки.

Дверь в Альмин кабинет была еще на замке, когда Джекоб постучал с черного входа. Ему пришлось долго ждать, прежде чем она открыла. Было видно, что у нее выдалась тяжелая ночь, но при виде его она посветлела лицом. В этот рассветный час она выглядела в точности так, как Джекоб воображал себе в детстве ведьму, но Альму ему доводилось уже видеть с различными лицами и в разных образах.

– Нынче ночью я как раз о тебе вспоминала, – произнесла она, в то время как ее кошка, мяуча, приглашала его зайти в дом. – Там наверху, среди руин, бесчинствует острозуб, недавно он пытался утащить ребенка. Не мог бы ты с ним наконец расправиться?

Острозуб… Первое существо, встретившееся ему в Зазеркалье. У Джекоба все еще красовались рубцы на руке от его желтых зубов. Сто раз он пытался изловить хищную тварь, но острозубы – хитрюги и мастера играть в прятки.

– Я постараюсь. Обещаю.

Джекоб взял на руки урчащую кошку и последовал за Альмой в лишенную каких-либо украшений комнату, где она практиковала старую и новую медицину. Когда он снял пальто и показал черную кровь на рубашке, она лишь устало покачала головой.

– Что на этот раз? – вздохнула она. – Нет чтобы хоть раз в жизни явиться ко мне с гриппом или расстройством желудка… Я и на смертном одре буду себя винить, что не воспрепятствовала твоей учебе у Альберта Хануты.

Старого охотника за сокровищами Альма всегда недолюбливала. Слишком уж часто Джекоб искал у нее пристанища после побоев Хануты, да к тому же она, как и всякая нормальная ведьма, ни во что не ставила охоту за сокровищами. Впервые Джекоб повстречал ее среди руин. Альма шептала заклинания над росшими там травами.

«Прокляты? Да сейчас полмира проклято, – только и сказала она, когда он спросил про руины и то, что о них рассказывают. – Проклятия рассеиваются скорее, чем дурные запахи. Там, наверху, – всего-навсего обгоревшие камни».

Чего искал двенадцатилетний сирота в развалинах сгоревшего дворца, она не поинтересовалась. Возможно, потому, что и без того знала ответ. Она взяла Джекоба домой, дала ему одежду, не привлекавшую любопытных взглядов, и предупредила относительно дупляков и золотых воронов. В первые годы, приходя в Зазеркалье, он всегда находил у нее теплую еду и ночлег. Альма лечила его, когда его впервые укусил волк, накладывала швы на сломанную руку после того, как он попробовал погарцевать на заколдованном коне, и объяснила, от каких обитателей этого мира стоит по возможности держаться подальше.

Сейчас она соскребла немножко черной крови с его кожи и принюхалась.

– Кровь северного джинна. – Ведьма в тревоге посмотрела на него. – Для чего тебе это?

Она приложила ладонь к его сердцу. Потом расстегнула рубашку и провела рукой по печати с молью.

– Идиот! – Альма ткнула его костлявым кулаком в грудь. – Ты опять был у феи! Я ведь тебя предупреждала, чтобы ты не лез на рожон!

– Мне нужна была ее помощь!

– Ну и? Почему же ты не пришел ко мне? – Она открыла шкаф, где хранила свои инструменты для менее современной медицины.

– Это было проклятие феи! Ты не смогла бы мне помочь.

Ведьмы бессильны против волшебства фей.

– Речь шла о моем брате, – добавил он.

– Неужели твой брат стоит того, чтобы пожертвовать ради него жизнью?

– Да.

Альма промолчала, лишь на мгновение задержала на нем взгляд. Потом взяла нож из шкафа и отрезала Джекобу прядь волос. Не успела она потереть прядь между пальцами, как волосы охватило пламя. Ведьмы – они такие, все, что угодно, спалят голыми руками.

Альма поглядела на пепел на кончиках пальцев, потом перевела взгляд на Джекоба. Подушечки ее пальцев были белыми как снег. Ему не нужно было объяснять, что это значит. Однажды он уже вырвался из оков колдовства. Тогда он тоже попросил Альму проверить, снято ли с него проклятие, и пепел у нее на пальцах оказался черным.

Кровь бутылочного джинна действия не возымела.

Он застегнул рубашку.

Ты покойник, Джекоб.

Видела ли Красная Фея, как все эти месяцы его надежды одна за другой оборачивались миражом? Наблюдает ли Миранда за ним сейчас? У фей имеется множество путей узнать то, что они хотят знать. Вероятно, она ждет не дождется его смерти с тех самых пор, как нашептала ему имя своей сестры.

Нет, Джекоб. С тех пор, как ты ее покинул.

– Сколько времени у меня в запасе? – спросил он.

Сочувствие в глазах Альмы было хуже, чем ее гнев.

– Месяца два-три, может быть, меньше. Каким образом она тебя прокляла?

– Вынудила меня произнести имя своей темной сестры.

Альмина кошка терлась о его ноги, утешая. Никто, глядя на нее, не заподозрил бы, какой опасной она бывает, если посетитель ей не по вкусу.

– А я-то думала, ты разбираешься в феях гораздо лучше меня. Ты что, забыл, какую тайну они делают из своего имени?

Альма подошла к старой аптечке, в ящичках которой можно было найти все, что поставлял в качестве целебных снадобий зазеркальный мир.

– Имя ее Красной сестры я произносил несчетное множество раз.

– Ну и что ж? С Темной все по-другому. – Корень, извлеченный Альмой из одного ящика, напоминал выцветшего паука, сложившего ножки под брюшком. – Она могущественнее остальных, но не прячется, как они, под защитой своего острова. Это делает ее уязвимой. Она не может позволить, чтобы кому-нибудь стало известно ее имя. Вполне возможно, что она даже своему возлюбленному его не открыла! – Она принялась толочь корень в миске, а потом высыпала порошок в мешочек. – Сколько времени ты уже ходишь с молью на груди?

Джекоб сунул руку под рубашку, отпечаток едва прощупывался.

– Сначала Красная спасла мне этим жизнь.

Улыбка Альмы была пронизана горечью.

– Она усердствовала только для того, чтобы ты скончался согласно ее сценарию. Феям нравится играть с жизнью и смертью… И я уверена, ей было вдвойне сладко отомстить тебе руками собственной могущественной сестры. – Она протянула Джекобу мешочек с растолченным корнем. – Вот. Это все, что я могу сделать. Примешь щепотку, если опять начнутся боли, – а боли непременно начнутся.

Она налила в миску холодной колодезной воды, и Джекоб поспешил смыть с себя кровь бутылочного духа, пока она не разъела ему кожу. Вода окрасилась в серый цвет, под стать коже джинна.

В свой последний день рождения он составил список сокровищ, которые бы ему в жизни хотелось найти. Это был его двадцать пятый день рождения.

Старше тебе сделаться не суждено, Джекоб.

Двадцать пять.

Платок, протянутый Альмой, пах мятой.

Джекоб не хотел умирать. Он любил свою жизнь. Ему не нужно было никакой другой, только побольше этой.

– Можешь сказать, как это произойдет?

Альма открыла окно и выплеснула воду наружу. Светало.

– Темная прибегнет к печати сестры, чтобы заполучить обратно свое имя. Моль над твоим сердцем пробудится к жизни. Это будет… неприятно. Как только она отделится от твоей плоти и улетит, ты умрешь. Может быть, тебе останется несколько минут, может быть, час… Но спасения ждать неоткуда. – Она резко отвернулась. Альма не любила, чтобы ее видели в слезах. – Я бы очень хотела тебе помочь, Джекоб, – сказала она тихо, – но феи сильнее меня. Это свойство бессмертия.

Кошка смотрела на него. Джекоб провел рукой по ее черной шерсти. Семь жизней. Он всегда думал, что и у него их не меньше.

6. Что теперь?

На кладбище позади Альминого дома несколько надгробий стояли еще с тех давних времен, когда, устав от холодов на родине, в Аустрию переселилось изрядное количество троллей. Волшебное умение обрабатывать дерево принесло большинству из них целое состояние, и потому их надгробные плиты зачастую были вызолочены. Джекоб не знал, как долго он там простоял, разглядывая искусно вырезанные картины, описывавшие деяния очередного мертвого тролля. Тем временем мужчины, женщины и дети спешили на работу. По грубо настланной мостовой мимо кладбищенских ворот громыхали рыдваны. Дворняга лаяла вслед оборванцу, производившему свой ежедневный обход бедняцких домов. А Джекоб все стоял, уставившись на могилы, и никак не мог собраться с мыслями.

Он был так уверен, что ему удастся найти путь к спасению. В конце концов, не существовало на свете такого, чего он не мог отыскать. Это убеждение сопровождало его с тех самых пор, когда он сделался подмастерьем Хануты. Лучший охотник за сокровищами всех времен… С тринадцати лет у него не было никакой другой цели – и не нужно ему было титула выше. Но видимо, его призвание – находить лишь то, чего желают другие. Зачем ему понадобился хрустальный башмачок, дарующий любовь до гроба, дубинка, способная победить любого, гусыня, несущая золотые яйца, или раковина, с помощью которой можно подслушивать своих врагов? Он просто хотел быть тем, кто способен найти все эти чудесные вещицы, не более. И он их находил. Но едва он принимался искать что-нибудь для себя, как все оказывалось напрасно: так было с его отцом, так же было теперь и с волшебным средством, которое должно было спасти ему жизнь.

Не повезло, Джекоб.

Он повернулся спиной к могильным плитам с их позолоченной резьбой. На большинстве из них были высечены трактирные драки или состязания в выпивке – славные подвиги троллей редко отличались достоинством, – но на некоторых изображались предметы, которые мертвый умел при жизни выпиливать из дерева: живые марионетки, поющие столы, поварешки, умевшие сами варить и сами наливать…

Что расскажет о тебе твое надгробие, Джекоб?

«Джекоб Бесшабашный, родился в другом мире, погиб от проклятия одной из фей…» Он нагнулся и поправил крошечный памятник, под которым покоился гном.

Перестань себя жалеть.

Твой брат вернул себе кожу.

На один миг он так страстно пожелал, чтобы Уилл вообще никогда не проходил сквозь зеркало, что ему сделалось дурно.

Отыщи волшебные часы, Джекоб. Обрати время вспять и не езди больше к фее. Или разбей зеркало, прежде чем Уилл успеет пробраться за тобою вслед.

Какая-то женщина открыла заржавевшую калитку в кладбищенской стене. Она положила несколько цветущих веток на могилу. При виде ее он отчетливо представил себе Лису, ведь в скором времени, пожалуй, то же самое предстоит делать ей. Впрочем, она, скорее, положит на могилу букет полевых цветов. Фиалки или первоцветы. Ее любимые.

Он повернулся и направился к воротам.

Нет. Волшебные песочные часы он искать не будет. Даже если ему и удастся повернуть время вспять, произойдет в точности то же самое. И это хороший конец. По меньшей мере, для брата.

Джекоб открыл ворота и обратил взгляд к холму, где на фоне рассветного неба вырисовывалась башня возле руин. Что ж теперь? Пойти обратно к Уиллу и рассказать ему, как обстоят дела?

Нет. Еще нет.

Сначала он должен найти Лису.

Если кому-то он и обязан открыть правду, то ей.

7. Напрасно

Темная Фея попятилась. Джекоб Бесшабашный. Как неприятно видеть это лицо. Весь страх в нем, всю боль… Смерть, принесенную ему ее именем, она ощущала почти физически, будто рану на белой коже.

Месть исходила не от нее. Пусть она и наблюдала его страх в водах того самого пруда, возле которого он обратил ее кожу в древесную кору.

Ее Красная сестра наверняка видит те же самые картины в водах породившего их обеих озера. Чего она хочет добиться, умертвив его? Что его гибель усмирит боль от измены или залечит ее уязвленную гордость? Красная слишком неопытна в любовных делах.

Пруд сделался таким же темным, как небо над ним, а в легкой ряби вод морщилось лишь собственное отражение феи. Вода исказила его, как если бы вдруг рассеялась вся ее красота. Что ж из того? Кмену все равно больше нет дела до нее. Его интересует только тленная плоть его человеческой жены.

Шум города проник в ночной сад.

Темная отвернулась. Не видеть бы всего этого: ни себя, ни неверного возлюбленного своей сестры. Иногда ей хотелось снова покрыться листьями и корой, как он заставил ее сделать когда-то.

На брата он был ни капельки не похож.

Моль, усевшаяся ей на плечо, на ее белой коже казалась лоскутом ночи. Но даже это время суток принадлежало теперь другой. Кмен все чаще проводил ночи у своей куколки-принцессы.

И чего добивалась сестра всем этим страхом и всей этой болью? Любви они не вернут.

8. Ханута

На дороге в Шванштайн у ворот ткацкой фабрики уже толпились рабочие. Ее сирены призывали к утренней смене, и Джекоб едва удержал в узде старую лошадь, одолженную ему Альмой, когда их утренний вой заспорил с перезвоном церковных колоколов. Кобыла в тревоге навострила уши, как будто налетели драконы, но все, что она улавливала, были лишь звуки нового времени. Вой сирен. Тиканье часов. Машины торопили время, и оно спешило вперед.

Многие из рабочих, зябнущих у ворот, с завистью посмотрели Джекобу вослед, когда он проехал мимо. Охотник за сокровищами, карманы битком набиты золотом, баловень судьбы, появляется и исчезает, когда ему заблагорассудится, и не знает ни забот, ни однообразия, которые так отравляют им жизнь. В любой другой день зависть на их усталых лицах встретила бы его понимание, но в то утро Джекоб охотно променял бы свою судьбу на участь любого из них, хотя это означало бы работать по четырнадцать часов в день, а получать по два медных гроша за час. Все это лучше смерти будет[1]. Верно ведь?