Защита общественных интересов в гражданском судопроизводстве

Новшеством процессуального законодательства постсоветского времени является упрощение судопроизводства[337], которое также происходит под лозунгом оптимизации. Означают ли подобные новшества ограничение доступности правосудия? Ответ на этот вопрос во многом зависит от того, следует ли считать приказное и упрощенное производство порядками осуществления правосудия. Среди ученых подход, признающий правосудный характер приказного производства и судебного приказа, получил определенное распространение[338]. Вместе с тем значительная группа ученых считают, что в рамках приказного производства правосудие в действительности не осуществляется[339]. Процессуальный закон определяет лишь порядок обращения заинтересованного лица в суд с заявлением о вынесении судебного приказа, последствия его нарушения, а также порядок отмены судебного приказа. Иначе говоря, получается, что в приказном производстве сложно обнаружить даже понимание процессуальной формы как некоего порядка рассмотрения дела. Тот правовой вакуум на месте судебного порядка, очевидно, исключает действие в приказном производстве принципов правосудия. И речь в данном случае идет не об ограничении действия таких принципов, а о том, что абсолютное большинство из них вообще в нем не применяются и лишь некоторые применяются фрагментарно. Это касается в том числе и конституционных принципов судопроизводства. Так, например, не действует принцип состязательности как минимум потому, что в приказном производстве исследуются только те письменные документы, которые представил заявитель, не действует принцип гласности, поскольку в приказном производстве слушание дела и судебное разбирательство вовсе не проводятся, а значит, решение вопроса скрыто как от публики, так и от заявителя, должник же вообще не знает об обращении с заявлением против него в суд до того момента, как ему будет вручена копия судебного приказа. В приказном производстве никак не гарантирован принцип независимости судей, поскольку абсолютно не действуют те процессуальные положения, которые призваны его обеспечивать, – институт отвода судьи, тайна совещания и др. Представляется, что этого вполне достаточно для выводов о неправосудной природе приказного производства, которое практически не обеспечено никакими гарантиями. Судебный приказ, таким образом, ничем не отличается от акта любого другого правоприменительного органа. Само же по себе наличие органа под названием «суд» вне системы гарантий вынесения судебного приказа в данном случае не превращает этот «суд» в орган правосудия[340], а «суд» этот имеет больше сходства не с судом в правосудии (в системе гарантий), а с любыми другими правоприменительными органами[341].

Отсутствие какого-либо порядка вынесения судебного приказа и описанных выше гарантий в целом делает допустимой реализацию идеи (неоднократно высказанной в литературе) о передаче функций по его вынесению от суда иным субъектам, поскольку это не приведет к существенному изменению функций последних[342]. Но на самом деле такое допущение подтверждает, что при вынесении судебного приказа не осуществляется что-либо такое, чего не мог бы проделать несудебный орган, а следовательно, в выносящем судебный приказ органе нет того, что присуще только суду, но не любому иному органу. Следовательно, это в очередной раз подтверждает, что в приказном производстве нет правосудия.

Рассматривая порядок упрощенного производства, можно заметить, что он, конечно же, содержит больше гарантий правосудия, нежели приказное производство. В упрощенном производстве не действуют или действуют в усеченном виде ряд принципов правосудия. В частности, отсутствует принцип гласности, в усеченном виде действует принцип состязательности, умалены процессуальные гарантии принципа независимости судей и др.

Заметим также, что имеются существенные ограничения и умаления процессуальных гарантий при обжаловании судебных постановлений, вынесенных в порядке упрощенного производства. В настоящее время определить, относится упрощенное производство к порядку осуществления правосудия или уже нет, не так легко. В нашем представлении оно является чем-то околоправосудным, но, разумеется, уже не порядком осуществления правосудия в полном смысле слова[343]. На наш взгляд, сказанного вполне достаточно для того, чтобы согласиться с теми учеными, которые считают, что в силу отсутствия возможности выбора между ординарным – исковым и упрощенными производствами[344] заинтересованные лица лишены права быть выслушанными и услышанными судом, а это означает не что иное, как ограничение доступности правосудия[345].

Получается, что изменения законодательства, которые преподносились их разработчиками как учитывающие принципы и задачи судопроизводства и которые должны его оптимизировать, в реальности привели к тому, что абсолютное большинство дел стало рассматриваться судами вне действия таких принципов, вне гарантированного достижения задач судопроизводства, а по сути – вне правосудия. Интересна в этом ключе точка зрения Л.А. Тереховой. Она пишет: «Доминирование упрощенных форм производства – не решение проблемы, поскольку, решая вопрос о сроках рассмотрения дела, законодатель забывает о главном в профессии судьи: умении провести открытое, развернутое судебное заседание с исследованием всех обстоятельств по делу при участии лиц, участвующих в деле». Л.А. Терехова также замечает, что «можно взглянуть иначе на природу приказного (и упрощенного) производства. Это правосудие, только оно бесконтактное. Суд при рассмотрении дела не проводит судебное заседание и не контактирует с лицами, участвующими в деле, но он „контактирует“ с представленными доказательствами и разрешает дело по существу». Представляется, что таким минимальным объемом процедур, сохраняющим сущность разбирательства дела судом, является доказательственная деятельность и непременное сохранение всех ее элементов, включая (что для приказного и упрощенного производств важнее всего) исследование доказательств судом. Гарантией может быть только мотивированный судебный акт, на страницах которого и развернется «дискуссия» суда с доводами сторон, только из судебного акта может быть понято, работал судья с доказательствами или нет[346]. В отношении данной позиции заметим, что, если даже исходить из абсолютной добросовестности судьи, более чем сомнительно считать полноценным исследованием доказательств ознакомление судьи с документами без какого-либо привлечения к этому процессу заинтересованных в деле лиц. Ведь участие таких лиц в исследовании доказательств помогает суду в их всесторонней оценке, заинтересованные лица зачастую обращают внимание суда на такие нюансы, которые в ином случае легко оставить без внимания[347]. Далее заметим: в российских реалиях при отсутствии контакта сторон с судом в действительности нет никаких гарантий того, что суд пусть и самостоятельно, но с особой тщательностью изучит имеющиеся в деле доказательства, как это должен делать именно суд, а не любой иной орган при рассмотрении каких-либо административных дел. Ситуация качественно не изменится, если даже закон будет обязывать мотивировать судебные акты, вынесенные в упрощенных процедурах. Несмотря на всю важность мотивированных постановлений не стоит забывать, что мотивировать их можно по-разному. Тем или иным образом мотивируют свои постановления различные административные органы, отчего, однако, их деятельность не становится правосудием.

В связи с этим считаем, что обязанность мотивировать постановление сама по себе не превратит акт, выносимый в результате некой процедуры, в акт правосудия. В то же время польза мотивированного постановления, и особенно принимаемого по окончании рассмотрения дела в развернутом судебном порядке, неизмеримо высока, о чем будет сказано далее.

Подчеркнем также, что надо действовать предельно осторожно при обращении с такими значимыми явлениями, как правосудие, ведь допущение его производства в бесконтактном судебном порядке очевидным образом размывает его сущность – правосудие не просто теряет свои неотъемлемые признаки, оно вообще остается таковым лишь по названию и перестает выполнять, по меньшей мере в полном объеме, те полезные общественные функции, для которых существует, и в первую очередь – обеспечивать наивысшего качества защиту различных интересов. А при отсутствии каких-либо альтернатив, способных всецело его заменить, происходит процесс, сходный с серьезными патологиями в жизненно важных органах, вследствие которых организм если и не погибает, то очевидно функционирует не полноценно, в режиме значительных ограничений.

Всё той же оптимизацией нагрузки на мировых судей обосновывалось устранение в 2013 г. из ГПК РФ положений об обязанности таких судей в каждом случае мотивировать решение по делу. В связи с этим в юридической литературе того периода писали: «…понятно, что чаще всего стороны интересуются лишь итоговой резолюцией, что нагрузка мирового судьи чрезмерно высока и т. п. Но ведь составление мотивированного судебного решения – это не дань традиции: описательная и мотивировочная части несут в себе важную информацию по спору (начиная от доводов сторон и заканчивая оценкой доказательств, констатацией возникших правоотношений, квалификацией совершенных действий и т. д.). То, что лица, участвующие в деле, могут в определенный срок потребовать изготовления мотивированного решения суда (ч. 4 ст. 199 ГПК РФ), отнюдь не панацея: пропуск такого срока, по сути, исключит возможность реализации института преюдиции, а в ряде случаев просто не позволит понять логику правоприменения, которая важна для стабильности гражданского оборота и просто необходима для проверки судебного акта в судах вышестоящих инстанций»[348]. Можно привести и множество других доводов, доказывающих неправильность нового регулирования, однако понятно, что вне мотивировочной части ни тяжущиеся, ни общество как минимум не смогут понять, почему суд вынес то или иное решение. Допущение вынесения решения лишь по требованию сторон или в случае обжалования такого решения отдаляет момент вывода суда по делу от момента необходимости его письменного обоснования, что приводит к тому, что аргументы, имеющиеся у судьи в голове, им забываются. Судье в таком случае приходится в действительности не закреплять в мотивировочной части судебного решения обстоятельства, доказательства, которые их подтверждают, аргументы, объясняющие, почему суд решил положиться на то или иное доказательство и применить определенную норму права и пр., то есть то, что сложилось объективно и по логике вещей предшествует результату (выводу по существу дела), а буквально «подгонять» мотивировку под имеющуюся резолюцию, в определенном смысле придумывать то, что обоснует содержащийся в решении вывод, так как реальные причины такого вывода он давно мог забыть. Присутствие в деле протокола и доказательств не всегда дают возможность полностью «оживить» всю картину событий, ведь протокол, как правило, ведет и составляет не сам судья. Да и вряд ли по прошествии более или менее длительного времени во всех деталях без погружения в живой процесс можно вспомнить всё то, что в своей совокупности повлияло на принятие того или иного решения. Замечу также: отдаление момента мотивирования решения от его принятия приводит к тому, что возрастает риск возникновения ситуации, когда ко времени появления потребности в мотивировочной части судья, который рассматривал дело, может уже и не быть в числе действующих судей. По логике вещей, мотивировать решение в подобной ситуации невозможно, ибо сделать это в силах и вправе только тот судья, который дело рассматривал, оценивал доказательства, делал выводы о фактах и соответственно принял то или иное решение, а следовательно, дело потребуется рассматривать с самого начала. В то же время автору этих строк довелось слышать от работников судебной системы (достоверность сведений я не проверял), что в подобных ситуациях вместо судьи, рассматривавшего дело и по сути вынесшего решение, мотивировочную часть судебного решения составляют иные судьи. Но понятна сама абсурдность подобного подхода хотя бы даже потому, что новый судья попросту не может «влезть» в голову тому судье, который рассматривал дело, а в действительности вынужден сочинять, придумывать подходящие под содержащиеся в резолютивной части выводы мотивы их принятия, что, безусловно, можно считать фальсификацией правосудия. Абсурдность ситуации усиливается, если новый судья, который должен придумать мотивировочную часть при ознакомлении с материалами дела, посчитает, что выводы суда, рассматривавшего дело, ошибочны, поскольку даже в этом случае он будет вынужден сочинять мотивировочную часть для решения, которое считает неверным.

Не лишним будет напомнить: решение по любому делу необходимо не только тяжущимся, но и обществу. Наличие у решения мотивировочной части дает возможность любому лицу «пройти вместе с судьей» весь путь его принятия и в конечном итоге понять, почему было принято именно такое, а не иное решение. Допущение отсутствия мотивировочной части ставит под удар достижение всех целей судопроизводства. Оно открывает широкие возможности для судейского произвола и принятия заведомо неправильных решений, штамповать которые легче легкого, если не требуется их обосновывать. Отсутствие объяснения решения приводит к его непониманию обществом, разрушает правовую определенность, что, в свою очередь, не способствует ни предупреждению правонарушений, ни формированию уважительного отношения к закону и суду.

К сожалению, существующая и довольно активная доктринальная критика указанных положений, ознакомление с которой могло бы объяснить даже не осведомленному в юриспруденции лицу (при его желании) их ошибочность и даже опасность, не смогла изменить ситуацию. Хуже того, как только от правосудия «откусили» существенный кусок, у некоторых лиц, видимо, распробовавших вкус его крови, разгорелось желание окончательно искромсать и даже прикончить раненную и ослабшую Фемиду.

Речь идет о печально известном подготовленном в 2017 г. законопроекте Верховного Суда РФ, в котором, кроме всего прочего, предлагалось, чтобы иски лиц о взыскании денежных сумм (или истребовании имущества), размер (цена) которых (которого) не превышает 500 тыс. руб., в гражданском процессе рассматривались в порядке упрощенного производства. Если бы эти предложения по изменению ГПК РФ были претворены в жизнь, это привело бы к тому, что практически любое требование на сумму до половины миллиона рублей рассматривалось вне действия принципов правосудия, а значит, и вне правосудия как такового, что создало бы парадоксальную и одновременно катастрофическую ситуацию, поскольку за его рамками оказались бы практически все рассматриваемые в гражданском процессе дела! Однако, как ни поразительно звучит, это было бы лишь 90 % беды, оставшиеся 10 % заключались в том, что тот же законопроект предлагал устранить обязанность всех судов мотивировать свои решения (за редкими исключениями).

Получалось, что даже в тех редких случаях, когда дело могло быть рассмотрено не в упрощенном или приказном производстве, а в развернутом порядке, говорить об осуществлении полноценного правосудия и достижении всех заявленных в ст. 2 ГПК РФ задач вряд ли было возможно. Ведь, как уже было сказано, решение суда без мотивировочной части – это не полноценное решение, не в полной мере акт истинного правосудия. Для большинства населения страны и в первую очередь малообеспеченных граждан, которые редко судятся на суммы, превышающие полмиллиона рублей, полноценное правосудие оказалось бы недоступно, что не соответствует сути социального государства[349].

Указанный законопроект был принят в штыки представителями юридической науки и практики. Ими на основании индивидуальных правовых заключений было подготовлено и обнародовано (возможно, впервые в истории России)[350] коллективное правовое заключение[351], содержавшее резко отрицательную оценку основных положений законопроекта. Это заключение поддержали и подписали многие видные юристы[352]. Документ во многом способствовал тому, что законопроект стал предметом обсуждения в Совете по правам человека при Президенте РФ, Московском клубе юристов и на других площадках. Интерес к нему проявили средства массовой информации[353]. В результате наиболее одиозные положения все-таки были исключены из законопроекта.

Думается, описанная ситуация – явный пример того, что в некоторых случаях активная борьба за право приносит полезные плоды и способствует сохранению правопорядка и недопущению того, чтобы под формой закона в правовую материю встраивались дефектные, опасные и по сути своей противоправные конструкции. Представители науки и практики могли бы более активно (в том числе в упомянутой форме правовых заключений) участвовать в правовой жизни страны, что принесло бы пользу государству, обществу и всем гражданам.

Однако будет лукавством, если мы не признали и не отметили здесь, что некоторые даже абсолютно одиозные положения указанного законопроекта ВС РФ оправдываются отдельными процессуалистами. В частности, И.А. Приходько, А.В. Бондаренко, В.М. Столяренко в своей работе «Процессуальная революция. Решенные и нерешенные задачи» приводят аргументы, призванные убедить читателей в том, что подход ВС РФ об устранении обязанности судов, во всяком случае, выносить мотивированные решения вполне допустим, а проблемы, порождаемые отказом от указанной обязанности и описанные в литературе, назвали умозрительными. Кроме всего прочего, названные ученые писали, что «низкий уровень доверия к суду не является следствием того, что суд принимает немотивированное решение. Никто ведь не утверждает, что до того, как судьям было разрешено не изготавливать мотивировочную часть решения в установленных случаях, то есть до 2013 года, уровень доверия к суду был высоким, а по мере расширения таких случаев пропорционально снижается». Наконец, эти ученые ссылаются на опыт других стран, в чьем законодательстве допускаются отступления от мотивирования судами своих решений, и приводят слова профессора Брайга Бурхарда о том, что с тех пор как судебные решения стали восприниматься не как проявление неограниченной власти государя, а как функция правового государства, в немецком законодательстве появилась обязанность включать официальное обоснование в судебное решение. Но при этом в настоящее время в процессуальном законе ФРГ установлены исключения из обязанности обосновывать решения по гражданским делам[354].

В данном случае, думаю, нет смысла переливать из пустого в порожнее и продолжать спор о необходимости вынесения мотивированного судебного решения. Несовпадения в оценке ситуации, вероятнее всего, связаны с тем, что нами и теми учеными, которые не видят в подходе ВС РФ ничего отрицательного, очень по-разному понимается такое явление, как правосудие, его результат и значение такого результата не только для тяжущихся, но и общества, а также государства. Для меня, как было показано ранее, правосудие немыслимо вне особой системы гарантий, при этом гарантий, дающих возможность достигать результатов высшей пробы и с точки зрения защиты прав и интересов сторон и, конечно же, в плане недопущения произвола при рассмотрении судами дел. Любые мыслимые варианты отказа от необходимости мотивировать судебные решения и допущение дальнейшей «подладки» мотивов под выводы – правосудию противоестественны.

Вероятно, что солидарные в указанном вопросе с ВС РФ авторы не видят множество тех полезных эффектов решения, которое оно в действительности оказывает в различных сферах правовой жизни общества. Ведь в акте правосудия важно и то (кроме всего прочего), что к нему как к окончательному ответу по любому правовому спору может обратиться в том числе для познавательных целей студент юридического вуза, юрист, журналист, да и любой другой гражданин. И даже если в том или ином случае подобного обращения к решению суда никогда в действительности и не произойдет, это не имеет принципиального значения, поскольку в данном случае важна сама доступность такого решения для общества. Обязанность мотивировать свои решения как минимум стимулирует суд относиться к его принятию со всей серьезностью. Ошибки решения могут стать известны общественности, оказаться предметом обсуждения и порицания спустя значительное время. В конце концов, по тому, как суд мотивирует решение, можно делать заключение о реальном уровне правосудия в государстве и об уважении судами как тяжущихся, так и правопорядка, всего общества в целом. То обстоятельство, что, как известно, мотивировочные части судебных решений в настоящее время зачастую составляются спустя рукава, означает не то, что без мотивов решения можно обойтись, а то, что в порядке отправления правосудия и, возможно, в формировании судейского корпуса назрели очевидные проблемы, которые пора решать. И.А. Приходько, А.В. Бондаренко, В.М. Столяренко безусловно правы, отмечая, что уровень доверия к судам был низким и до устранения обязанности мировых судей мотивировать свои решения, однако устранение такой их обязанности повышению такого уровня никак не способствует, и более того, способно обрушить его окончательно, поскольку абсолютно невозможно даже пытаться начать доверять суду, чья деятельность и ее результаты сокрыты от общества.

Наконец, то обстоятельство, что в некоторых странах происходит отказ от обязанности мотивировать судебное решение, вряд ли может служить достаточным основанием для внедрения такого подхода в нашей стране. Сравнивая те или иные явления, а уж тем более пытаясь их заимствовать не в возможном будущем, а буквально здесь и сейчас, нужно всегда учитывать множество особенностей. Мы уже писали, что допускать некоторые отступления от процессуальных гарантий допустимо (хотя лучше этого не делать вообще) только в том случае, когда существует неопровержимая уверенность в реальной, а не декларируемой независимости и компетентности суда.

Хочу обратить внимание и на то, что, на самом деле, действующий в нашей стране ординарный исковой порядок не настолько сложен (во всяком случае в сравнении с порядками, существующими в некоторых других странах), чтобы ему на замену непременно надо подыскивать упрощенную форму. Значительный потенциал оптимизации уже заложен в ординарном исковом процессе, поскольку суд вовсе не обязан применительно к каждому делу использовать весь инструментарий, который содержится в процессуальном законе, а значит, то или иное дело и в таком порядке вполне может быть рассмотрено быстро и легко и при этом без ущемления чьих бы то ни было прав и в строгом соответствии с истинными целями правосудия.

В литературе отмечается, что множество доктринальных и законодательных подходов к оптимизации судопроизводства и уменьшению судебной нагрузки в итоге не дают ощутимого эффекта. Тот же И.А. Приходько, основательно проанализировав многие из них, пишет: «Как показывает практика, ряд законодательных инициатив последнего времени, реализация которых, как декларировалось, поспособствует разгрузке судов и тем самым облегчению доступа к правосудию и получению судебной защиты, будучи принятыми, на деле оказался „холостым выстрелом“, не дав не только ожидаемого, а вообще никакого эффекта. Так произошло, например, с введением в арбитражный процесс обязательного досудебного урегулирования по делам, возникающим из гражданских правоотношений… Другой пример – многочисленные предложения о развитии альтернативных способов разрешения споров, примирительных процедур. Со времени вступления данного закона в силу прошло больше 9 лет, снизилась в результате его принятия нагрузка на суды? 18 января 2018 г. Верховным Судом РФ в Государственную Думу внесен законопроект № 421600-71. Как указано в пояснительной записке к законопроекту № 421600-72, за период с 2011 по 2017 г. примирительные процедуры с участием медиаторов использовались при рассмотрении крайне незначительного количества дел (при рассмотрении всего лишь около 0,008 % дел судами общей юрисдикции и при рассмотрении около 0,002 % дел арбитражными судами). Неужели при такой статистике можно всерьез рассуждать о сколько-нибудь значимой разгрузке суда с помощью медиации?.. В пояснительной записке к законопроекту № 788111-63 указывалось, что повышение авторитета и привлекательности арбитража (третейского разбирательства) в результате принятия законопроекта позволит, в том числе, снизить нагрузку на государственные суды». И далее И.А. Приходько со ссылкой на позиции иных авторов и статистику признает: «…на то, что третейские суды могли бы принять на себя сколь-либо значимую часть нагрузки государственных судов, всерьез рассчитывать, разумеется, не приходится». Этот же автор демонстрирует и иные малоудачные инициативы по разгрузке судов[355].

Безусловно, указанный ученый в данном случае почти во всём прав. В силу непродуманности законодательных инициатив либо отсутствия ощутимого уменьшения судебной нагрузки многие новшества вряд ли можно считать эффективными способами оптимизации судопроизводства. Тем не менее то обстоятельство, что даже при удачной законодательной регламентации отдельные механизмы не оказывают существенного влияния на нагрузку судов, не означает их ненужности, поскольку, с одной стороны, каждый из них дает собственный полезный эффект и обеспечивает плюрализм форм защиты, а с другой стороны, в своей совокупности несудебные формы все-таки способствуют облегчению высокой нагрузки на суды.