– Маша приносит… иногда. Деньги – нет, победы – уже нет, ведь в моем счастливом детстве денег было немного, но я был счастливее. В выходные мама давала мне на кино, а по вторникам я ходил в библиотеку в надежде выловить хорошую книгу, чтобы хоть на несколько дней она стала моей.

– А сейчас?

– А сейчас я купил себе самолет.

«Еще один пижон решил исповедоваться», – подумал я про себя.

– А чего на поезде?

– Как-то отказал двигатель, десять минут летели без мотора, потом все же смогли его запустить. Эти десять минут падения были самые странные в жизни. Сначала я жутко боялся встречи со смертью, я отчаянно надеялся на чудо, а потом, когда уже надежды все закончились, бояться стало нечем, вдруг она на свидание не пришла.

– Люди боятся надеждами. Смешно, но так и есть. Я давно заметил, что в людях в критические моменты все решает не мозг, а юмор. Потом уже сексуальность и прочие смазки.

– Откуда ты такой умный взялся?

– Из другого вагона.

– А мне кажется, из другой жизни.

– Вам все время все кажется. В этом у людей слабое место. Отсюда все стрессы. Люди живут вертикально, ходят, мыслят вертикально, это противоестественно, они даже любовью пытаются заниматься вертикально, только когда спят, люди обретают естественный покой. Все остальное время сплошной стресс. Поэтому им постоянно надо про себя повторять – «я здесь и сейчас». Без этой мантры они начинают путать прошлое с настоящим, настоящее с будущим. Животным в этом плане легче, они всегда естественны, они не умеют притворяться, тем более врать. Я четко стою на четырех опорах. И не путаю времена: прошлое я бросил под хвост, будущее перед глазами, а настоящее внутри, в сердце и в животе.

Вы гонитесь за успехом, за ежедневным комфортом, а между тем счастье в маленькой непозволительной роскоши. Для нее ведь много не надо. Успех, успех, я бы на твоем месте летел подальше от этого знака.

– Да, на машине надо было ехать, – задумчиво произнес гольфист.

– Ты знаешь, чего ты хочешь от жизни? Попасть в очередную лунку, получить кубок, подписать контракт на рекламу?

– Хочу, но уже по инерции. А ты?

– Я хотел бы слетать в космос, жаль, котов туда не берут.

– Да, собакам доверяют больше. Ну это и понятно. Вы же непредсказуемы. А космос любит порядок.

– Люди не меняются, коты тем более. Никто не знает, что может произойти, когда я зайду за угол.

– А я о чем. В космосе нет углов.

– Все равно надо быть в форме, пойду пробегусь по коридору, здесь отличный линолеум, по нему можно кататься.

– Ну, бывай.

Кот разбежался и полетел по пустому коридору. На мгновение он почувствовал невесомость, пока за углом едва не столкнулся с проводницей.

– Твою мать. – Успела она закрыть в тамбуре дверь, и кот оказался в мышеловке.

– Кота мне только в вагоне не хватало. Если начальник увидит, опять премии лишат. Так что давай без глупостей. Иди сюда. – Присела она на корточки перед котом, чтобы войти в его измерение.

Кот не думал сопротивляться, женщина в форме ему понравилась, от нее веяло теплом. Он не встал в позу, напротив, включил все свое обаяние и мягко прыгнул проводнице прямо в руки.

– Ух ты, какой домашний. Голодный небось? – Стала приглаживать она рыжую шубку.

– Не так чтобы очень.

– Пойдем накормлю, пока поезд стоит.

Едва она сделала шаг к своему купе, как вдруг жуткий голос начальника поезда, прямо из-за спины, застал ее врасплох. Проводница вздрогнула, ее чуть кондрашка не хватила.

– Щеночкина, у тебя опять коты?! Да сколько можно?!

Этот котов на дух не переносил. У нее уже был скандал по этому поводу.

– Нет, Борис Петрович, с чего вы взяли?

– В поезде видели кота, я подумал, что искать надо у тебя. Ты же к ним неравнодушна.

– Погуляй пока, сейчас начальник пройдет, я тебя накормлю, – мягко спустила она меня с небес на землю, выбросила в дверь. Я вдруг оказался на свободе.

– Чаем угостишь? – все еще рыскал взглядом в поиске кота начальник.

– Хорошо.

Стояла и улыбалась как дура проводница, а у самой кошки на душе. И ничем теперь их не прогнать. Ничем.

Вот женщины, гладят, гладят, а как что не так, сразу в дверь. Стоило только в ее жизни появиться другому мужику.

Вообще мы неплохо с ней провели время. Она гладила меня, я мурлыкал, все было хорошо, пока не пришел ее подвыпивший друг. Я сразу понял, что у них какие-то отношения, судя по всему – нездоровые. Можно сказать – схватила меня за шиворот его руками и вон из поезда.

Тетя Надя в лапах Льва

Как и положено Льву, он создавал себе прайд. Несмотря на то, что у него была любимая львица. Красива была нечеловечески. Космическая девушка. По крайней мере, так показалось, когда он ее встретил, потом он все время вспоминал ей, говорил, пока не заговорил окончательно: «Глаза мерцали, как две далекие звезды. Я где-то далеко, не знаю, сколько надо было букетов, сообщений, звонков, чтобы свет этих звезд дошел наконец-то до меня. Встретил тебя – как будто деньги нашел. И понял, что теперь будет на что потратить оставшуюся жизнь. Ты моя любимая кошечка».

Правда, кошачьего в ней с каждым годом их отношений становилось все меньше. Она из кошки, которая гуляет сама по себе, все больше превращалась в красивую домашнюю собачку, которая послушно приносит тапочки, смотрит в рот хозяину и всегда «рядом».

Ее звали Надежда, но Лев все чаще называл жену моя Нежка, таким образом пытаясь внушить ей, что именно она является самым чувствительным кусочком Вселенной, его путеводной звездой, его музой на пути научно-технического прогресса. Возможно, была и еще одна причина. Лев хотел, чтобы она больше не питала никаких надежд, а кормила только его одного. Наде импонировало, что Лев доверил всю свою удачу ее рукам. Казалось бы, вот оно, чувство, накрыло с головой и сразу на всю жизнь, но нет, проснувшись однажды, ощутила холод и разочарование, кто-то стащил одеяло. Кто же на этот раз, неужели та блондинка с сочной грудью, с которой муж мило общался весь вечер на приеме в Ученом совете, устроенном по случаю вручения ему премии за доказательства теории квантовой запутанности, со стороны было очень хорошо заметно, что Лев общается именно с грудью. Жена стояла с бокалом вина в другом конце зала, в облаке сплетен еле знакомой. Это был уже второй бокал просекко, и запутанность мыслей требовала выхода. Муж сказал, что ему надо отойти, решить кое-какие дела со своими коллегами. Так было всегда, они приходили вместе, потом муж отделялся, лишь изредка подбегал чокнуться бокалами и снова улетал по делам. Дела привели его именно к этой груди. Надя понимала, что именно в этот момент уже не была любимой женой. Она терпела по одной простой причине: он был гений, она его любила, а гений называл ее самой красивой. Что еще нужно женщине?

Их отношения можно было охарактеризовать словами Энштейна, что все относительно. Все относительно меня, дорогая.

– Смотри, твой опять крутится вокруг декольте. Как ты это терпишь?! Лучше сдохнуть, чем жить так, – шептала ей на ухо еле знакомая дама.

– Я наслаждаюсь, – защищала до последнего своего мужа Надежда. Все русские женщины так поступают. Они не выносят сор из избы, так и стоят с полными пакетами в дверях.

– Ты просто мазохистка.

– Но я его люблю.

– А он нет.

– Я знаю, – сказал ее все еще красивый, но обветренный профиль. Морщина выдала усталость и перечеркнула красоту Нади. – Невозможно скучный вечер, – сказали ее невозможно огромные глаза.

Лев не относился к ней как к львице, скорее как к скотине, на которую охотился. В принципе, он так относился ко всем женщинам, которые не устояли перед его опытом.

– Да, на редкость скучный, хотя уже второй бокал, – согласилась подруга. – Тебе идет это платье. Ты чудо как хороша, – повторяла она, пытаясь зарядить хоть капелькой самолюбия Надю. Про чудо было сущей правдой. Большие глаза, которые смотрели из-под челки, таили в себе очарование и улыбку.

По белому платью были разбросаны лепестки, которые Лев не мог не заметить в тот день, много лет назад, когда впервые увидел Надю. Она гуляла с подругой в Летнем саду. А он долго шел сзади, пока не собрался с духом и не подошел.

– Добрый день. Меня зовут Лев.

– Серьезно? А меня пантера, – прыснули девушки смехом на его смелость.

– Позвольте вам предложить руку и сердце?! – пришлось ему сразу менять план и доказывать свою состоятельность. Он смотрел на Надю.

– Вы хотели сказать – лапу? – продолжала надсмехаться над царем зверей подруга Нади.

– Лапу? – не сразу понял подвох молодой человек.

– Ну вы же лев? …или не лев? Вы уж определитесь.

– Ну, да, – вяло улыбнулся сбитый летчик, будто в него попала браконьерская пуля, и теперь если он даже выживет, то его все равно выкинут из стаи, и до конца своих дней льву придется хромать одиночеством по саванне в поисках хоть какой-нибудь падали, волоча за собой раненую гордость.

– Надя, ты сердце берешь или руку? – снова рассмеялась та из подружек, которую Лев никогда бы не взял в свой прайд.

– Это все анатомия, а поступки-то будут? – попыталась вторая подруга дать шанс молодому Льву. Она слышала, как огрызается его сердце, ему нужны были подвиги, которые он смог бы бросить к ее ногам.

– Конечно. Что желаете?

– Чтобы все было в шоколаде, – снова включилась не Надя.

– Непременно, – стал оглядываться юноша, пока не нашел ларек с мороженым, от которого их разделял пруд с лодками.

– Вы вплавь? – не унималась не Надя.

Мысленно Лев уже нырнул в пруд, эффектно проплыл под водой на другой берег, в то время как на этом берегу уже начали вздыхать и беспокоиться дамы, но скоро он их успокоил, показавшись из-под воды и помахав рукой. Он живо представил, как долго ему, словно мокрой кошке, придется потом отряхиваться от воды, к тому же плыть обратно с мороженым не представлялось никакой возможности, кому интересен мужчина с подмоченной репутацией, пусть даже Лев, в общем, воду он сразу отмел.

– Легко. – Рванул юноша, словно спринтер со старта, он полетел по дорожке и скрылся за поворотом. Пыль, поднятая им средь бела дня, недоумевала.

Он обогнул пруд и через шесть минут уже был у ларька. Купил там мороженое и поспешил обратно.

– Здорово ты его отшила, Женька.

– Думаешь, не вернется?

– Не уверена. – Очень хотела Надя, чтобы он вернулся. Это не была любовь с первого взгляда, это была любовь к мороженому.

– Понравился?

– Ты же знаешь, как я люблю мороженое, – снова рассмеялись подруги и на время забыли про своего донжуана. Они даже не стали искать его взглядами на том берегу, а пошли дальше по парку. Они смотрели вперед, как и статуи по обеим сторонам аллеи.

– А вроде симпатичный.

– Не успела разглядеть. Какой-то слишком юный.

– Ага. Студент. На четвертом курсе. Жена и двое маленьких детей, – снова засмеялась подруга.

– Ну ты скажешь. Мне даже расхотелось есть его мороженое.

– Ты все еще надеешься?

– Ну. У меня это врожденное.

– Ну да, ты же Надежда.

– Вот. – Возник Лев перед девушками. Немного запыхался, но с победой. Он вернулся, вручил дамам мороженое в обмен на их сердца. Из двух он выбрал Надино, оно стучало громче. Лев чувствовал это. Она тоже, и чем меньше становилось шоколадное мороженое, тем сильнее.

– А как же вы, Лев? Вы не любите мороженое?

– Нет, не очень, то есть я люблю, но у меня ангина. Нельзя расслабляться. Она все время поджидает за углом, покашливая. Стоит только расслабиться – и бац, сразу на неделю слег.

– Бедняга.

– Не настолько. – Лев смотрел на девушек, которые страстно облизывали мороженое, ему нравилось наблюдать за жадными шоколадными губами Нади. Надо было только избавиться от подруги. «Взять лодку и бросить ее на середине пруда? Нет, слишком банально, слишком по-американски трагедийно», – вспомнил Драйзера Лев. Это будет повтор. Лев повторяться не любил. Пришлось поступить менее галантно. Поставить на пьедестал одну, чтобы затмить остальных, заставить их покинуть зал. Лев всегда был за естественный отбор. Может, Льву просто хотелось как-то отомстить подруге за ее длинный язык. Он еще даже не знал, как зовут вторую, но это было даже кстати.

– А чем вы занимаетесь, Лев?

– Я учусь в СПбГУ на химическом.

– Я же тебе говорила, – улыбнулась подружка. – Жена и двое детей.

– У кого? – тряхнул недовольно гривой Лев.

– Не у вас, так, знакомый, – улыбнулась Надя.

– Будь у меня двое детей, я бы знал, – отшутился Лев.

– Ну да, вы бы рванули за мороженым вчетвером, – рассмеялась Женька.

Лев хмуро улыбнулся. Его молодое красивое лицо отливало бронзой, словно памятник молодому ученому, поедающему мороженое. Как и положено памятнику, он молчал и смотрел на все свысока.

– Что вы еще знаете, Лев? – доела мороженое подруга. Ее широкий профиль еще немного растекся от удовольствия.

– Надя, как же вы все-таки красивы. Я пока бежал вокруг пруда, все время думал о вас.

– А как же я? – не сдавалась подруга.

– Вы же замужем.

– С чего вы взяли, что я замужем?

– Ну у вас же есть парень?

– Допустим, но при чем здесь муж?

– Злитесь без повода.

– Я злюсь? Разве я злая? – посмотрела Женя на свою последнюю Надежду.

Надежда недоумевала, с одной стороны, ей хотелось защитить подругу, но с другой стоял Лев. Такой красивый и мужественный. Она не оправдалась, как часто бывает с надеждами.

– Точно не добрая. Даже после мороженого, – мрачно улыбнулся Лев.

– За мороженое отдельное спасибо. Сколько я вам должна?

– Нисколько. Мне просто показалось, что вы против наших отношений с Надей.

– А у вас уже отношения?

– Вот, вы как будто ревнуете.

– А вы знаете, что такое ревность?

– Знакомое чувство, но как можно ревновать к незнакомцу.

– С чего вы взяли, что я ревную? – Вдруг споткнулась подруга. И легкий ветерок досады «черт возьми» поднял пыль с дорожки. Черт взял свое, рассорил троицу и, празднуя победу над добром, включил на радостях «Кумпарситу».

– Музыку слышите? Танго.

– Да, этот мужик здесь постоянно играет на аккордеоне.

– И представьте, будто я пригласил Надю, а вы остались стоять. Тут любая заревнует.

– А вы умеете танцевать танго?

– Вот опять вы атакуете. В том-то и дело, что нет. Но это уже не важно. Главное – пригласить. Я и не думал заставлять вас ревновать.

– Что же вы думали? – вмешалась Надя.

– Почему я раньше вас здесь не встречал.

– Наверное, потому что я была замужем.

– Серьезно? Вы же такая молодая. Чтобы…

– Чтобы что?

– Чтобы прятать свою красоту за кем-то. Она ведь не вечна. Проклятые мужья готовы заточить своих жен в замок, лишь бы только никто не видел, никто не дышал неровно, не покушался на собственность.

– Если бы в замок, мы жили в коммуналке.

– Слава богу, все это уже позади.

– Откуда вы знаете, что позади?

– Понятия не имею, но что-то мне подсказывает. В химии все лишнее всегда выпадает в осадок.

– Так как же вас все-таки зовут?

– Надя.

– Женя.

– Очень приятно.

– Вот и познакомились. Однако мне уже пора бежать, – почувствовала себя третьей лишней Женя. – Договаривалась еще с одним львом, настоящим, – добавила она ехидно. – Уже опаздываю, боюсь, будет рычать, – улыбнулась она.

– Какое счастье, что у вас есть свой лев, – заметил Лев. – Надеюсь, вы на меня не в обиде?

– Нет, что вы. Вы самый безобидный лев, которого я встречала, – снова уколола она его. – И еще раз спасибо за мороженое.

– Вечером созвонимся. – Поцеловала подруга Надю и исчезла.

– Подруга выпала в осадок, – заключил с улыбкой Лев.

– Женя просто бомба, с ней всегда как на вулкане.

– Химия жизни. Если кислоту смешать с щелочью, то кто-то выпадает в осадок.

– Вы всегда такой?

– Какой?

– Едкий, как химикат. А можно я буду звать вас так иногда? Химикат, – рассмеялась Надя.

– Лучше уж тогда Рыжий.

– Почему рыжий?

– Меня в детстве всегда так звали.

– Вы обижались?

– Трудно обижаться на правду, – махнул рыжей гривой Лев.

Они шли по дороге и говорили, говорили, говорили, пока не обнаружили себя целующимися на скамейке, скамейка оказалась первым уровнем дивана, который теперь раскладывался то и дело в ее небольшой квартирке в самом центре города. Они разлагались на нем, как только позволяло чувство стыда. Скоро оно прошло, им было не стыдно. Совсем не стыдно. Расклад был прост – уложить бабу на диван.

Рассказы были все те же, о бывшем итальянском любовнике, который хотел взять ее замуж, да не взял.

– Какой же он дурак!

– Я тоже так подумала.

Немного еврейские черные яркие глаза – от бабушки, тонкий нос, пухлые губы – от мамы и беспечный нрав – от папы, настолько беспечного, что Надя не видела его никогда, не знала и знать не хотела.

Им было хорошо, и они не задумывались о завтрашнем дне, видимо, от этого и было так хорошо. Не думаешь про завтра – и гора с плеч.

Весна бурлила в каждой их клетке, хотя снаружи уже кружила листьями осень. Она раскидывала карты: клен, дама, валет. И этот балет был прекрасен своей изящной хореографией и яркими костюмами.

Они могли часами наблюдать, как бросаются с деревьев листья в свой последний полет. Их смерть была прекрасна. Люди так или иначе подхватывали этот суицидальный порыв, ходили понуро и словно насморком шмыгали депрессией. Спрятав голову в плечи, подняв воротник, они тщетно искали повсюду упавшее настроение. Влюбленность, будто теплый плед, позволяла Льву и Наде пережить похолодание без потерь. Пока у Льва была Надежда, а у Надежды Лев, ничто не могло их заставить переживать так близко к сердцу времена года.

– С кленов листья падают красивее всего.

– Да, а вот осины сбрасываются прямо стаями, будто перелетные птицы, которые собрались на юг.

– У каждого дерева своя авиация.

– Свои авиаконструкторы.

– У меня в голове Чайковский «Времена года».

– Да, надо выпить чаю, чтобы выключить.

– Ты надолго уезжаешь?

– Завтра. Я хотел сказать – до весны.

– Неужели это так необходимо?

– Да, надо провести серию опытов для моей кандидатской. Здесь нет такой лаборатории. Будешь скучать?

– Нет, буду развлекаться.

– Правильно. Скучать не будем.

Мы завтракали в постели, мы никуда не хотели идти. Только плыть, плыть на нашем плоту, побросав работу, личные вещи за борт. Мы валялись голыми в постели уже неделю, как в свое время Джон Леннон и Йоко Оно, только там это было сделано на публику, мы же не хотели ни с кем делиться счастьем, только время от времени в дверь звонили курьеры и с недоумением заглядывали в наши счастливые, заспанные от любви лица, оставляя в награду то продукты, то пиццу. Всякой хорошей реке приходит конец, как только она впадает в море. Нашему круизу тоже.

И сейчас мы шли по знакомому саду, чувствуя, что даже в Летнем саду бывает осень. В пруду плавала лебедь, грациозно, изящно, преисполненная любви, я снова мысленно нырнул в холодную осеннюю воду, поймал ее руками, мне хотелось забрать эту красоту с собой. Это было бессилие, мне хотелось забрать Надю с собой, но ей надо было учиться, а мне работать. Надя, с большим букетом цветов в руках, посмотрела на меня, как лебедушка, прижалась к моей щеке своим холодным клювом, я в ответ поцеловал его своим.

– Пошли ко мне. К тебе так долго ехать.

– Пошли.

Двадцать лет спустя в той же квартире. Фортуна и Антон

– Какая квартира! В самом центре. От родителей?

– Нет, от моей любимой тетушки. А ей досталась от ее сестры, которая получила в свою очередь ее после смерти мужа. Там история очень длинная. В общем, тетя пустила меня пожить, пока я учусь.

– Хорошая у тебя тетя.

– Не то слово – золотая.

– Мне бы такую. Почему мне никто не оставил в наследство квартиры напротив Летнего сада?! Да какого Летнего сада, хотя бы в Мурино. Нет, всего приходится добиваться самому. А я не хочу влезать в ипотеку, чтобы выплачивать до пенсии. Я хочу жить свободно, дышать, наслаждаться жизнью, любить, любить тебя, а не только свою работу, будто мне с ней заводить детей.

– Прямо монолог рыцаря, лишенного наследства.

– Слезливо получилось?

– Пойдет для районного драмтеатра.

– А это кто? – Указал он на портрет кота на стене.

– Любимый тетушкин кот, который постоянно теряется, но потом чудесным образом находится. Даже я его однажды нашла. Вообще, рыжий кот – это символ, это проклятие нашего рода. Так тетя говорит. Все коты были рыжими и Васьками, кроме одного. Легко поверить, что это был один и тот же кот.

– А кот просто шкурку менял, – рассмеялся Антон. – А, я понял, ты за кота получила такое приданое?

– Ну не совсем так. Я же говорю, что история длинная, если у тебя есть время, расскажу.

– У меня целая жизнь.

– Ты всю жизнь собираешься меня слушать?

– Да, слушаюсь и повинуюсь, – улыбнулся юноша, скрипнув паркетом в доме девятнадцатого века, в старой квартире, намоленной историей. Там все как в фильме. Быт ненавязчив, заставлено и тепло. На стенах – фотографии, люди смотрят на нас, что-то говорят. На полке подсвечник, «Гарри Поттер» и ваза для цветов, она пуста, в ней женственность давно засохла. Все знают женственность – она цветная, она безумно обожает свежие цветы, сколько бы ни говорили против, сколько бы разумных доводов ни приготовил прыткий ум мужской. Цветов там не было давно. А если женственность засохла, после пятидесяти уже никакие букеты не страшны. Неинтересны, обыденные, что есть, что нету.

– Есть ваза?

– Да, вот, – взяла Фортуна пустую вазу. – Я сейчас наберу воды. – Скользнула Фортуна с вазой в ванную. Скоро вернулась.

– Прямо девушка с кувшином.

– Как?

– Маловата, конечно, но как-нибудь. – Розы не хотели в глину. – Вот участь: стоять в толпе и ждать, пока не сдохнешь.

– Кончай уже поэта корчить из себя. Поэты рано умирают, а у меня на тебя есть планы.

– У них, наверное, тоже были планы? – Перевел я взгляд с цветов на фотографии. Им вроде как цветы понравились. – Родня?

– Да, тетушкина, ну и моя тоже.

– Она здесь жила?

– Ее мать. Ее уже нет. Я здесь после ее смерти ничего не трогала.

– Почему?

– Не знаю, страшно как-то. Не хотела ворошить.

– Не всю бабушку еще вынесли.

– Ну ты полегче. Не беспокойся, бабушки здесь уже нет.

– Я же образно.

– Получилось без-об-раз-но, – сказала она с грустной улыбкой по слогам. – Думай, когда говоришь. Бабушка была супер.

– Это она читала? – Поднял я томик «Гарри Поттера».

– Ну да. Попросила что-нибудь под глинтвейн у камина.

– Ну и как ей?

– Говорила, что под нее очень хорошо засыпается.

– Вечным сном.

– Лёва, веди себя прилично.

– Я понимаю, тебе нелегко об этом шутить. Я держусь как могу, а рядом с тобой это сложно.

– Бабушку не трогай.

– Вот-вот, я тоже ощущаю ее присутствие.

– Нет ее здесь от слова совсем.

– Хорошо, а то я чувствую запах старины.

– Я обожаю старину.

– От тебя? Я бы заметил.

– Я обожаю старину Льва. Он видит во мне только прекрасное. А между тем люди не стареют только на фотографиях.

Мне кажется, мы провалялись на диване неделю, целую неделю я изучал фотографии, Фортуна рассказывала мне о своих предках. Мне в этом плане повезло меньше, я ничего не знал о своих. После того как прадеда репрессировали, все стали осторожны и предпочитали забыть прошлое, дабы не портить им настоящее, перестали друг другу передавать свою историю. Будто включился режим исчезающих сообщений.

– Мы так с тобой можем вечность пролежать.

– Легко.

– Надо что-то делать.

– Сделай.

– Давай ты первый.

– Кофе будешь?

– Давай.

– Сахар нужен?

– А ты что, уходишь?

– Нет, я еще не все фотки посмотрел.

– А кто тебя заинтересовал?

– Этот кот, он тоже из ваших?