Последнее лето

– Зачем? – коротко спросил Матвей.

– Что – зачем? – не понял зять.

– В Италию-то тебе зачем?

– Интересно!

– А «Волга» зачем?

– Ездить!

– Куда тебе ездить-то на ней? Тебе сколь годов-то уж? На пенсию ведь скоро.

– Мне пятьдесят пять. Ещё пять лет до пенсии. Только я и на пенсии сиднем сидеть не собираюсь. Скучно!

– А-а… – протянул старик. – Ну понятно. Ты вот поговорку помянул, а я тебе сказку одну напомню. Про рыбку золотую. Читал? Пушкин написал. Писатель такой был когда‑то.

Юрий иронически хмыкнул:

– Хм… В курсе. Читал, было дело. Так чего сейчас, с разбитым корытом всю жизнь сидеть?

– Зачем с корытом? Не надо с корытом. Просто меру знать надо, чтоб не лопнуть. Оно ведь как… Ни картошка, ни морковка, ни дерево какое не растут без конца-то. Вырастет до своей нормы и всё, так и сидит, зреет, семена даёт. Стало быть, понимает, когда хватит. А когда у человека на первом месте деньги получаются, так ему завсегда мало. Это уж так заведено. Не может он никак остановиться. А там и лопнуть от жадности недолго.

– Ой… ладно. Не надо меня только жизни учить, хорошо? – недовольно поморщился зять. – Норма… Кто её, эту норму установил?

– Бог, – коротко ответил Матвей.

– Кто?! – скептически скривил губы зять.

– Пап, ну какой ещё бог? Я вот тебя тоже не понимаю. Что плохого, что человек больше зарабатывать хочет? – опять вступилась за мужа Наталья.

– Так он не зарабатывает, а народ дурит! Государство обманывает. На казённой фабрике сапоги шьёт, а потом финтиля такие выкидывает, хлястики пришивает. Людям носить нечего, а он дерёт с них втридорога. Да ещё и «Волгу» ему подавай. На «Волгу»-то честно не заработаешь, я слыхал, сколь она стоит.

Зять кхекнул и ухмыльнулся, покачав головой:

– М-да уж… Понятия у вас.

– Пап, ну ты вот тоже… думай, что говоришь-то. – Взгляд у дочери сделался колючим.

Старик отвёл глаза в сторону и вздохнул. Ему стало неприятно от получившегося разговора. Сердито пожевав губами, он тихонько пробормотал:

– Да живите вы, как хотите. Моё дело маленькое, я своё по́жил.

Стукнула избная дверь, и на крыльцо вышла Клавдия.

– Ну слава богу, управилась, – устало промолвила она и села рядом с Матвеем. – Руки чего-то болеть стали последнее время. Пальцы ломит. Ночью иной раз как возьмётся, так, прям, не знаешь, куда их засунуть.

– Может, у тебя артроз? Может, мазь какую-нибудь надо? – хмуро спросила дочь.

Клавдия внимательно посмотрела на неё:

– Ты чего такая? Случилось чего?

– Да так… Папа тут… жизни нас учит.

Клавдия сердито глянула на мужа:

– Старик, ты чего опять? Да не слушайте вы его, он под старость-то лет совсем вредный какой-то сделался.

– Да ничего, всё нормально, – махнула рукой Наталья, – проехали…

Матвей, насупившись, молчал.

– Мам, так я говорю, может, мазь тебе какую надо? Ты у врача-то была? – спросила дочь у Клавдии.

– Да какие уж врачи в мои-то годы.

– Что значит «какие врачи»? Врачи в любые годы нужны.

– Так у нас ведь и нету в деревне-то уж никого. Весной ещё амбулатория закрылась. Я ж писала тебе, врач-то, которая была, так в декрет ушла, а больше и некому работать. Сейчас в случае чего, так в райцентр ехать надо.

– Ну и съездила бы.

– Да когда мне…

– Ну, смотри сама. – Наталья подошла к скамейке, на которой сидел Юрий. – Дай тоже сяду, а то ноги стоять уже устали. – Тот подвинулся, и она села рядом мужем.

Матвей молча поднялся и пошёл в сенки.

– Ты далёко? – спросила вслед Клавдия. – Куда пошёл-то?

– По́ воду схожу.

Старик снял с крючка висевшее на стене коромысло, взял со стола два оцинкованных ведра и вернулся на крыльцо.

– Так, потом бы сходил, не к спеху. Посидели бы все вместе, поговорили бы.

– Ничего, насидимся ещё. – Матвей, сунув ноги в галоши, вышел за калитку.

– Чего вы тут не поделили-то? – как-то жалобно глянула на дочь Клавдия.

– Да ничего, мам. Так… ерунда… – махнула дочь рукой.

– Ой, господи… В кои-то веки приехали, да и то не может с характером своим совладать. – Клавдия поджала губы и недовольно покачала головой.

Колодец был дальше по улице, через два дома за переулком. Матвей не торопясь выкрутил ведро воды, перелил в своё, достал второе, стал переливать, но расплескал, и немного студёной колодезной воды попало в галошу.

– Тьфу ты! – ругнулся старик, вытирая рукой мокрый носок.

Из дома поблизости вышел с вёдрами Саня Саенко, пятидесятитрёхлетний мужик, и тоже пошёл к колодцу.

– Здоро́во, дядя Матвей, – весело улыбнулся он, подходя ближе.

– Здоро́во. – Тот сунул мокрую ногу обратно в галошу.

– Я гляжу, гости к вам приехали. Наталья, что ли?

– Наталья.

– А чего ты такой смурной? – заметил Саня настроение Матвея.

– Да так, ничего… Ногу вот замочил.

Матвей подхватил вёдра на коромысло, выпрямился, собрался уж было идти, но вдруг задержался. Искоса глянув на Саенко, спросил:

– Слышь, Саня, чего спросить у тебя хотел…

Тот поставил вёдра на низенькую приступочку у колодезного сруба.

– Чего?

– Ну подойди поближе, чтоб не кричать.

Саенко подошёл к старику, тот пригнул к нему голову и тихонько спросил:

– Слушай, а ты не мог бы сегодня ночью у них колесо скрутить? – Он кивнул на стоявшие возле своего дома «Жигули».

– Чего-о? – Саня удивлённо нахмурил брови.

– Ну, ночью колесо сними с машины.

– Зачем оно мне? – Саенко, ничего не понимая, уставился на Матвея.

– Ну так просто. Или даже два. Два ещё лучше будет.

– Дядя Матвей, ты чего, перегрелся?

– А-ай! Да ну тебя… – Матвей махнул рукой и, повернувшись, пошёл к дому.

– Во даёт… – покачав головой, пробормотал вслед Саенко.

Когда старик подходил к переулку, из него выбежал запыхавшийся Валерка с приятелем.

– О, дед! Ты за водой ходил? Давай помогу, – резко тормознув, предложил он Матвею.

– Не надо, – отказался тот от помощи, – сам донесу, кого тут… А ты чего, нагулялся уже?

– Да кого нагулялся, – скуксился внук. – Мама же только на час отпустила. Ты не знаешь, прошёл уже час или нет? Пойду, спрошу, может, ещё разрешит погулять.

– Иди гуляй. Я разрешаю. К ужину только приходи, часам к семи.

– А мама? – неуверенно спросил Валерка.

– Чего мама? Говорю тебе иди, значит, иди.

– Ну ладно. Ты, дед, тогда уж меня прикрой, – улыбнулся внук, повернулся к Славке, чтоб идти обратно, но потом остановился и снова предложил: – Давай я всё же помогу тебе воду донести.

– Да брось ты! Чего я, сам два ведра не донесу? Три шага осталось.

– Ну ладно, – повторил Валерка, и они с товарищем скрылись в переулке.

Войдя в калитку, Матвей проронил:

– Там Валерка прибегал, я ещё гулять его отправил.

Наталья, по-прежнему сидящая около мужа, криво усмехнулась:

– Вот здорово! А меня спрашивать уже не надо? Я, вообще-то, мать ему.

– А я дед.

Дочь помотала головой, но спорить с отцом не стала. Матвей поставил в сенках вёдра с водой на стол, прикрыл их тонкими струганными дощечками и пошёл в огород. Клавдия протяжно вздохнула:

– Ох-хо-хонюшки…

Наталья поднялась с лавки, подошла к калитке, стала смотреть на улицу. Потом повернулась к матери:

– Мам, а как Андрей-то поживает? Они что-то нам и не пишут совсем. Живы-здоровы?

– Да ничего, слава богу, живут помаленьку.

– Он где сейчас?

– Работает-то? Так… в совхозе всё.

– А кем он там?

– По-разному, – Клавдия неопределённо склонила голову набок.

– Как это – по-разному? – не поняла дочь.

– Ну так-то всё больше на тракторе, а ежели когда проштрафится, так снимают с трактора. Тогда в разнорабочие ставят.

– Как это – проштрафится? В каком смысле?

– Ну… – Клавдия замялась, – ежели пьяный когда попадётся или прогуляет.

– Что, так и пьёт?

Мать словно бы виновато пожала худыми плечами:

– Да не так, чтоб уж шибко, но бывает. Загуляет, так может и день, и два на работу не ходить, а то и боле. Но, когда тверёзый, так работник хоть куда, не нарадуются. Поэтому и не выгоняют вовсе-то, жалеют. Ссадют с трактора на неделю, на две, а потом опять. Ведь работает-то, так на время не глядит: ночь-полночь может и пахать, и косить, и всё, чего надо. Безотказный. Если б не водка эта проклятущая…

– Понятно. А Татьяна у него? Она-то как?

– Татьяна? Да она всё там же, в детском саду воспитателем.

– Ничего живут? Или ругаются?

– Так, ежели пить зачинает, так и ругаются, бывает, не без этого. Кому ж поглянется-то? А когда не пьёт, так грех жаловаться, мирно живут. Он заезжал намедни-то, сказывала я ему, что вы приехать сулились. Говорил, может, заедет.

И словно в подтверждение её слов вдалеке послышался треск мотоцикла и буквально через минуту к дому подрулил «Иж» с коляской.

– А вот и он, лёгок на помине, – встала с крылечка Клавдия.

Калитка распахнулась, и в ограду быстро вошёл Андрей – невысокий, худощавый, в пыльных брюках и рубахе с коротким рукавом навыпуск. Широко улыбнувшись, он распахнул руки и радостно крикнул:

– Здоро́во!

– Привет, привет, – заулыбалась Наталья. – Только что о тебе говорили, а ты тут как тут нарисовался.

– Богатым, наверное, буду. – Андрей осторожно приобнял сестру. – Привет, сеструха! Не замарать бы тебя… А чего говорили? Ругали, поди? Привет! – Продолжая улыбаться, он подошёл к Юрию и протянул руку.

Тот не поднимаясь пожал протянутую ладонь:

– Здоро́во.

– Ты, прям, как на сносях стал, – захохотал Андрей и легонько хлопнул Юрия по животу.

Зять с шурином были одногодки, но внешне Юрий выглядел лет на десять старше. Он сдержанно усмехнулся в ответ и снисходительно посмотрел на Андрея:

– Трудовая мозоль. А ты всё такой же, словно и не кормят тебя.

– Да-а… Наверное, не в коня корм. А где батя?

– В огород зачем-то пошёл, не знаю, – ответила Клавдия.

– Понятно.

Стали разговаривать: кто как живёт, у кого какие новости. Болтали, смеялись, что-то вспоминали. Матвей слышал в огороде, как подъехал на мотоцикле сын, но выходить не торопился: не было настроения.

– А ты, кстати, чего не на работе? – спросила брата Наталья.

– Здрасьте… – усмехнулся тот. – Сегодня, вообще-то, воскресенье. Выходные никто не отменял.

– Интересно, с каких это пор летом в деревне выходные по дням недели стали считать, а не по погоде, а? Погодка-то шепчет.

– Да мне плевать, – презрительно скривил губы Андрей. – Это, вон, кто на тракторе, те пусть и пашут, и сеют без выходных-проходных. А у меня воскресенье.

– А-а, – протянула сестра, – понятно. Так ты сейчас безлошадный, значит? Сняли?

– Да оно мне не шибко-то и надо, – равнодушно пожал плечами брат.

– А зарплата? Денег-то меньше ведь платят.

– Нам хватает, – Андрей сунул руки в карманы, – так что, вы за нас не переживайте.

– Да я и не переживаю. – Наталья подошла к крыльцу и села рядом с матерью. – Мне-то чего переживать.

На какое-то время замолчали. Андрей прошёлся туда-сюда, пиная по двору сухую веточку. Юрий, сидя на лавке, смотрел себе под ноги. В сенках послышались шаги, на крыльцо вышел Матвей.

– Здоро́во, – поздоровался с сыном.

– Привет, батя. Чего ты там в огороде делаешь-то?

– Так… проверил кое-чего. Огурцы нынче какие-то совсем вялые. Взошли вроде бы хорошо, а потом стоят в одной поре, не растут. Не знаю, будет толк с них или нет, а то, может, ещё подсаживать придётся.

– У нас тоже они не шибко, – согласно кивнул Андрей. – Да нынче все жалуются. Год, может, такой.

– Может, и год такой.

Снова замолчали. Андрей ещё потоптался в нерешительности по двору, потом глянул на сестру, на Юрия:

– Ну так чего, может, за приезд, а? Того?

– Чего – того? – не поняла Наталья.

– Ну… приезд-то отметить бы надо. А то сто лет уж не виделись, ёлки зелёные!

– Да мы уже отметили, – повела плечом Наталья и глянула на мужа. – В обед.

– Ой, господи… – прошептала Клавдия, недовольно поджав губы. Возразила тихонько сыну: – Ну к чему это опять?

– Что значит – к чему? – поднял брови Андрей. – Я ж говорю: за приезд – святое дело! А, Юрок?

Юрий протяжно вздохнул, словно раздумывая, пожал плечами:

– Не знаю…

– Да чего тут знать-то? – настаивал Андрей. – Натаха?

– Я не хочу. – Та отрицательно помотала головой.

– Юрок, ну так, может, мы с тобой вдвоём тогда посидим? – глянул Андрей на зятя. – Поболтаем, расскажешь, чего там у вас в городе хорошего.

Тот снова неопределённо пожал плечами, глянул искоса на Матвея и согласился:

– Ладно, давай посидим.

– Тогда, может, ко мне, а? Чтоб местное население не смущать.

– Юр, может, не надо? – протянула Наталья. – Нам же ехать завтра. Будешь с запахом.

– Как завтра? – удивился Андрей. – Вы чего, завтра уже обратно собрались?

– Ну да, надо, – кивнул Юрий. – Ничего, я немного, – успокоил он жену. – Всё равно после обеда только поедем, выветрится,

– Ну всё тогда! – Андрей улыбнулся и потёр ладони друг о друга. – Как говорится, вперёд и с песней!

Клавдия болезненно поморщилась, зашептала:

– Господи Исусе, прямо не знаю, тошнёхоньки мне…

– А твоя-то как? Это… Татьяна? Не будет против? – спросил на всякий случай Юрий.

– А чего она? Гости же, не просто так. Сейчас в магазин заскочим, возьмём чего‑нибудь и посидим как белые люди: чинно, благородно.

– Тебе ж на работу завтра, – напомнил сыну Матвей. – С трактора попёрли, хочешь, чтоб вообще с совхоза турнули?

– Бать, – скривил щёку Андрей, – да всё нормально будет. Юрке, вон, завтра вообще за руль. Маленько посидим и всё, – он успокаивающе махнул рукой. – Время-то детское ещё. – Глянул на часы. – Четыре, вон, только доходит. Пошли, Юрок! Там в коляске каска лежит, надевай и поехали.

Зять поднялся с лавки. Пить особого желания у него не было, но сидеть весь вечер у стариков тоже не хотелось: разговор с тестем подпортил настроение. Выходило так, что в этом смысле Андрей подвернулся как нельзя кстати.

– На чём катаешься-то? – спросил Юрий, с усмешкой осматривая Андреев мотоцикл, когда они вышли на улицу.

– Так, всё на том же, на «Планете». А ты, я смотрю, растёшь, – Андрей кивнул на сверкающие «Жигули». – У тебя же, вроде, «трёха» была.

– Была да сплыла. Развиваться надо, шуряк, вперёд двигаться. А иначе нам удачи не видать, – хохотнул Юрий. – Го́да ещё лайбочке нету. – Он ласково похлопал машину по крыше.

– Юр, ну ты недолго только, хорошо? – попросила мужа Наталья, тоже выходя на улицу.

– Да недолго, недолго… Не боись, – успокоил тот жену, надевая каску. – Ты тут за машиной приглядывай.

– Хорошо. Когда тебя ждать-то?

– Да чего меня ждать… Когда приду, тогда приду. – Юрий сел на сиденье позади водителя.

– Натах, да я ж говорю: пару часиков посидим и всё. – Брат торопливо топнул по заводной ножке раз, другой, мотоцикл завёлся. Перекинув ногу, Андрей ловко запрыгнул на водительское место, и мужики тут же уехали, оставив позади себя сизое облачко выхлопных газов.

– Знаем мы его «маленько». У него маленько-то не получается, – пробормотал Матвей, когда дочь вернулась во двор.

– М-да… – задумчиво протянула Наталья. Потом глянула на отца: – А вообще-то, пап, ты сам виноват.

– Я? Это в чём же это? – изумлённо поднял брови Матвей.

– А вот если б ты к Юре со своей моралью не полез, так он сейчас, может, и не уехал бы. Я же видела, как у него настроение испортилось после вашего разговора. А Юра бы не поехал, так и Андрей не пил бы сегодня.

– Вот молодец ты какая! – усмехнулся отец, хлопнув себя ладошкой по колену. – Свалила с больной головы на здоровую. Твоему Юрию сейчас что – и слова не скажи? Нацеловывать его прикажешь? Нет уж, что думаю, то и говорю, вот так вот.

– Ой, старик, ну ты как всегда, – поддержала дочь Клавдия. – Вечно со своим языком лезешь куда не просят.

– Да ну вас! – насупился Матвей. – Мне девятый десяток идёт, помирать скоро, а они учить меня надумали. – Он поднялся, стряхнул со штанины прилипшую травинку, и пошёл в дом.

Клавдия, после того, как старик ушёл, решила пойти в огород – надо было прополоть грядку с луком, до которой всё никак не доходили руки.

– Мам, может, тебе помочь? – предложила Наталья.

– Нет, нет… не надо, сама управлюсь, – замахала рукой старуха. – Сиди, отдыхай. Кого там, делов-то…

И дочь не стала настаивать, тем более, что отца, который мог бы снова пристыдить её, поблизости не было. Но если честно, то и помощь-то она предложила без особого энтузиазма, более из соображений, что так принято, а не потому, что действительно хотела помочь матери полоть траву. Нет, от деревенской работы она давно уже отвыкла, и когда мать сказала «не надо», то вздохнула даже с некоторым облегчением.

– Ну как знаешь, хозяин-барин. Вернее, хозяйка, – усмехнулась она и, оставшись во дворе одна, села на крыльцо.

Да, от деревни Наталья отвыкла и, если первое время после отъезда на учёбу в город она реденько, но всё же грустила по родному дому, то через пару-тройку лет – наоборот: приезжая к родителям на каникулы или на праздники, старалась поскорее уехать обратно. Подчас даже придумывала несуществующие причины, требовавшие отъезда, тем более что уличить её в обмане никто не мог.

По большому счёту и в этот свой приезд она могла бы остаться и на неделю, и даже больше, но желания такого у Натальи не было. Зачем? Полоть грядки? За водой ходить на колодец? В туалет каждый раз бегать на улицу, в этот, извините за выражение, нужник, с его запахами и мухами? Бр‑р… нет уж, увольте. Все эти деревенские «прелести» вовсе её не привлекали, их ей вполне хватило в детстве. Просто погостить у родителей? Пожить у них подольше? И это ни к чему, они давно уже привыкли жить сами по себе, одни, так что… Можно подумать, какая-то неделя что-то решит. Повидались, пообщались, подарки подарены, чего ещё надо? Чего тут высиживать?

Вообще, свою деревенскую бытность Наталья всегда вспоминала без особой теплоты. Даже то, что это было время детства, школьные годы, ранняя юность, иными словами, всё то, что выходит на первый план, когда человек ностальгирует по прошлому, – даже это не делало воспоминания приятными. Почему‑то ей больше вспоминалось не что-то доброе и хорошее, что несомненно тоже было, а теснота, в которой они жили впятером в маленьком доме, полати6, на которых приходилось спать, морозные зимы с буранами, переметавшими дороги так, что ни пройти ни проехать, грязь по колено в межсезонье и прочие малоприятные детали сельского быта.

Мимо по улице, заглядывая через забор, не спеша прошёл Саня Саенко. Увидев Наталью, радостно заулыбался:

– Здорово, Наталья! – Он остановился у калитки и приветливо махнул рукой.

– Здравствуй, Саша, – вяло улыбнулась та в ответ.

– В гости приехали?

– Угу, – коротко ответила Наталья.

– Понятно, – протянул Саенко, продолжая непонятно чему улыбаться. Сам-то он был не прочь поболтать, для этого и пошёл мимо Заречневского дома. – Как жизнь-то вообще?

– Нормально.

– Ясно. – Саня, видя, что Наталья не выказывает никакого желания к разговору, несколько стушевался, замялся. – Ну ладно, пойду я, тогда, – словно бы спрашивая разрешения, сказал он.

– Ага, счастливо, – кивнула та и отвернула голову в сторону.

И Саенко, сунув руки в карманы, побрёл дальше.

Давным-давно Наталья с Саней были одноклассниками и даже какое-то время – не то в шестом, не то в седьмом классе – дружили. Он ходил за ней хвостиком, когда она шла в школу и обратно, пару раз даже носил её портфель, но после того, как малышня начала, глядя на них, приговаривать «тили-тили тесто…», Наталья портфель Сане больше не давала и стала сторониться его. Чуть позже, когда она заканчивала десятый класс, Саенко, учившийся в то время в сельхозтехникуме, попытался было снова задружиться с ней, стал оказывать знаки внимания, демонстрируя серьёзность своих намерений, но Наталья резко осадила его и на этом дело закончилось, так толком и не начавшись.

«Слава богу, отвёл господь от ухажёра, – думала она сейчас, посмотрев в спину удалявшемуся Саенко. – А то так и сидела б в деревне этой по сей день». Но сидеть в деревне Наталья не собиралась никогда. По крайней мере уже с пятого класса, когда они съездили однажды от школы на экскурсию в областной центр, она чётко определила для себя – как только закончу школу, так сразу же и уеду сюда, в город. С тем и жила последующие годы.

Да, честно говоря, в последнее время её и город этот уже перестал устраивать, казался не таким уж и большим, и хоть и областной был центр, но в масштабах страны, как ни крути, а всё равно периферия. Хотелось чего-то большего, чтоб театры были, музеи, красивые дома, проспекты, достоприме-чательности разные, возможности… Она вообще не понимала, как некоторые живут вот так вот, как её родители, как этот Саенко, как брат Андрей, почти всю свою жизнь на одном и том же месте, да ещё и в деревне. Понятное дело раньше, лет сто назад, когда попросту деваться было некуда, но сейчас‑то? Что хорошего в этой деревне? Зимой печку топи, снег греби, летом огород, сходить некуда, посмотреть нечего… Ну уж нет, такая жизнь не для неё.

Она могла бы даже укатить со своим первым мужем на ПМЖ7 в Израиль; нашлись у него там какие-то родственники, вот он и засобирался. Наталья была уже практически готова к этому шагу, и то, что в её жилах не было ни капли еврейской крови, и то, что надо было не просто куда‑то уезжать, а менять страну, гражданство, её сначала вовсе и не пугало. Но когда до отъезда оставался какой‑то месяц, когда уже и документы все были почти готовы, вдруг пошла на попятную. От ставшей в какой-то момент не абстрактной, а вполне осязаемой мысли, что она уедет так далеко и насовсем, ей сделалось настолько страшно, что, как ни увещевал её супруг, какие только доводы ни приводил, она упёрлась и осталась в Союзе. Она сама тогда толком не могла объяснить почему осталась: может, из-за того, что вдруг не умом, а сердцем почуяла, что там, куда она собралась, всё совсем другое – другой язык, другая вера, другие люди, другой климат; может, из-за того, что Валерка тогда был совсем ещё маленький, в школу даже не ходил; может, испугалась предстоящего разговора с родителями, которых к тому времени ещё даже и не известили о предстоящем отъезде на землю обетованную, а может, всё это вместе взятое. И как часто бывает в таких случаях, потом уже, когда переиграть ничего было нельзя, спрашивала себя: «А вдруг сглупила, вдруг и надо было ехать? Вон их сколько туда уехало, и ничего, живут как-то же. Да и не «как-то же», а вполне себе неплохо живут».

Впрочем, сильно она ни о чем не жалела, так как свой второй брак – с Юрием, считала довольно удачным. Во всяком случае, для немолодой уже женщины с двумя детьми – даже очень и очень удачным. Юрий, конечно, тоже не молоденький уже был, и алименты платил на ребёнка от первого брака, но с его материальным положением он вполне мог найти себе кого‑нибудь помоложе, да и без детей. По крайней мере, так казалось Наталье. И, что немаловажно, с новым мужем они оказались единомышленниками в том вопросе, что сидеть на одном месте нечего, а надо стремиться к чему-то большему. И это большее в последнее время чуть-чуть даже замаячило на горизонте. Совсем чуть-чуть, но – замаячило. Дело в том, что у Юрия образовались новые связи, причём не абы где, а в самой столице, и был уже даже разговор, что, дескать, хорош в Сибири своей сидеть, надо бы на простор выбираться, туда, где решаются все дела, где больше перспектив и возможностей, и где крутятся все деньги. И если всё это получится, то и сына проще будет в МГИМО пристроить, да и вообще – Москва она и есть Москва. Но говорить об этом открыто было пока ещё преждевременно, боялись вспугнуть, сглазить. Поэтому молчали, и даже при Валерке речи об этом не заводили.

Вот и сидела сейчас Наталья на крылечке родительского дома, а мыслями была далеко-далеко отсюда, даже не слышала, как разговаривает мать с курицами в стайке, как ходит в сенках отец, как бренчит цепью в огороде Амур и как сосредоточенно гудят на цветах пчёлы.

Юрий пришёл к восьми. Видно, что выпивший, но на ногах стоял крепко. К этому времени успели поужинать и почти управились по хозяйству: Клавдия подоила корову, покормили овечек, собаку, а Матвей с Валеркой полили почти все грядки, остались только огурцы. Когда Валерка вернулся домой, мать было накинулась на него, но Матвей заступился за внука, и Наталья, махнув рукой, отстала. Сейчас Валерка черпал из бочки вёдрами воду, подносил к огуречной гряде, а дед ковшом поливал под корень вялые плети.

Юрий, войдя во двор, тяжело опустился на крыльцо и протяжно зевнул. Наталья, которая с матерью в это время была дома, услышав, как хлопнула калитка, вышла на улицу:

– Ну как, отметили приезд?