bannerbanner
Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века
Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века

Полная версия

Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

Свой жизненный путь кукла начинает в магазине игрушек, который подобен институту для девиц, где все равны и полны надежд на будущее. Из этого девичьего «монастыря» кукла попадает в семью с хорошим доходом и разумным воспитанием детей. Затем куклу продают на детском благотворительном аукционе, после чего она оказывается в доме юной аристократки, богатой и невоспитанной девочки. Испорченную небрежением игрушку богачка отдает дочери горничной. Трудолюбивая девочка находит время для того, чтобы позаботиться о кукле. Затем социальная среда вновь меняется – читатель знакомится с семьей чиновника среднего достатка, откуда кукла отправляется на европейский курорт. Там ее похищает американка и увозит с собой в пансион для девочек. Раскаявшись, виновница возвращает куклу прежней хозяйке, семья которой вынуждена переехать в деревню из-за финансовых проблем. Девочка вместе с куклой проводит время в благотворительных трудах среди скромных поселян. На последних страницах книги метафора «море жизни» становится настоящим морем, в волнах которого оканчивает свою жизнь фарфоровая кукла. Смерть куклы, о чем сообщается в эпилоге «записок», не воспринимается как трагическая: девочка стала взрослой барышней и кукла ей больше не нужна. В продолжениях «записок», написанных подражателями Л. Ольней, чудо-куколка счастливо спасалась из воды и вновь попадала в круговорот детской жизни.

Отрывочные дневниковые записи, на которые разбито повествование, создают пеструю картину калейдоскопа жизни: «Подарок на Новый год», «Лотерея», «Несчастья», «Болезнь», «Прогулка в Тюльерийском саду», «Болезнь. Выздоровление. Свадьба», «Прогулка в Ахен», «Пансион», «Признание», «Несчастье», «Деревня», «Старуха», «Буря»[42]. В русском издании, увидевшем свет полвека спустя, то же мелькание глав с событиями из кукольной жизни: «Мое первое вступление в свет», «Лотерея», «У Маши», «Моя болезнь», «В городском саду», «Моя свадьба», «Меня похитили», «В пансионе», «Раскаяние», «Опять у Сони», «Как я удила рыбу», «Бедная старушка», «Как меня испугала мышь», «На волосок от смерти»[43] и т. д.

Русские издатели позволяли себе вольно обращаться с иностранным текстом: они то укорачивали его, превращая в назидательный рассказ, то наращивали до объема приключенческой повести. Правда, авантюрных приключений в «записках» куклы не так уж много, в основном это бытописательные картины из жизни разных слоев парижского (лондонского, берлинского, петербургского) общества, куда волею судеб попадает кукла. Так, в английских изданиях рассказывалось, как кукла, сделанная в Нюрнберге, была куплена англичанином для своей дочери, потом попала в Индию вместе с семьей негоцианта, затем перевезена в Чикаго, а после оказалась в Париже («Воспоминания куклы», 1885). Русские издатели ориентировались на реалии отечественного житья-бытья: вместо каникул в бретонском замке – дача в Парголово («Записки петербургской куклы», 1872) и хутор в Малороссии (Андреевская В. «Записки куклы», 1898), вместо плавания по океану и путешествия в Индию – прогулки по Летнему саду и лечение на водах в Пятигорске («Записки куклы», 1846).

В роли автора «записок» выступает дорогая кукла из воска или фарфора. По кукольному ранжиру, это дама-аристократка, о чем свидетельствует ее роскошный наряд и высокая цена, указанная на ярлыке[44]. Однако литературный прототип «сочинительницы» лучше искать среди дам полусвета, побывавших в разных житейских передрягах. В произведениях, написанных от лица французской камелии или русской содержанки, по-разному варьировался образ женщины-куклы, оказавшейся жертвой рока или пикантных обстоятельств[45]. Именно в этом контексте рассматривали «записки куклы» взрослые читатели, находившие занимательность в таком чтении.

Отношение к женщине как бездушной вещице или игрушке становилось предметом осуждения в назидательной, реалистической и бульварной литературе. Однако объяснения этому печальному факту предлагались разные: авторы бульварных романов были не прочь порассуждать о притягательной для женщины «прелести порока», в то время как прогрессисты указывали на социальную зависимость, превращавшую женщину в «куклу» в руках мужчины. О положении женщин составлялись социологические отчеты и делались неутешительные прогнозы[46]. К концу XIX века «прогрессивные» идеи попали и на страницы девичьих романов. Их героини бурно протестуют против мужских комплиментов, считая их унизительными. Так, девица в повести В. Желиховской с многозначительным названием «Кукла» боится показаться «хорошенькой куколкой» в глазах жениха и всячески подчеркивает свою независимость. Это было популярное изложение феминистских идей и жизненного кредо самой писательницы. Между тем задолго до юных героинь Желиховской протест против отношения к женщине как игрушке был высказан в «записках куклы».

В России первыми переводчиками «Записок кукол» были авторы, далекие от гендерных проблем: К. Сомогоров издавал литературные анекдоты, а Е. Классен – бытописательные романы и пособия по цветоводству (одновременно он занимался педагогической деятельностью и издавал исследования в области происхождения русского языка). Их интерес к книге французской писательницы был вызван желанием поиграть с женским (на их взгляд, анекдотичным) взглядом на жизнь. Дамы-писательницы открыли для себя «мемуары куклы» значительно позже. «Недавно я имела случай прочитать записки одной парижской куклы, которые меня очень заинтересовали, – славную штуку придумала эта француженка, сколько детей, я думаю, она потешила, не попробовать ли и мне написать свою биографию, как будто одна французская болтовня хороша – и русский рассказ имеет свою прелесть»[47].

Запоздалый интерес русских писательниц к жанру «кукольных записок» объясняется стереотипами писательских ролей в отечественных изданиях для детей: их сочинительницы предпочитали рядиться в одежды умудренных опытом «старушек» (А. Ишимовой в пору написания «Записок старушки» было немногим за тридцать[48]) или благочестивых матерей, наставляющих своих дочерей на смертном одре. И те и другие (в силу преклонного возраста или тяжелой болезни) свободны от слабостей, присущих женскому полу, что давало им право наставлять девиц, вступающих в жизнь. «Большею частию дамы-писательницы скромны: они посвящают свои труды на пользу детей и пишут книги, относящиеся к воспитанию. Ты согласишься, что никто лучше женщины-матери не может написать таких сочинений», – убеждает свою воспитанницу гувернантка[49]. Умудренность в понимании жизни сочеталась со свойственной дамам детской наивностью и простотой письма, которые, с точки зрения современников, выгодно отличали женское письмо от мужского[50].

В «Записках куклы» слово принадлежит женщине в расцвете молодости и красоты. Кукольная красота не меркнет с годами, о чем говорится с легкой иронией («…мы, куклы, счастливее людей, век можем прожить, не стареясь, только знай – меняй головы. Нам не страшно глядеть в зеркало, оно не покажет нам ни морщин, ни седин, почему и не за что будет на него сердиться, как часто делают это люди, обвиняя бедное, невинное зеркало в неверности»[51]). Кукла не стыдится своей эмоциональности, давая волю женским вздохам и восклицаниям, наивности и кокетству. Правда, надежного счастья кукольная красавица так и не находит. Увы, такова судьба всякой женщины, красота и молодость которой преходящи, а легкомыслие и ветреность наказуемы. На сходство кукольной и женской судеб намекают сентенции, которыми пестрят «записки» куклы («тщетные сожаления – сожаления куклы» или «как непрочна красота куклы!»). Сравнение женщины с куклой стало клише в литературе и речевом обиходе[52]. Кукла не прочь посетовать на трудную судьбу («Я – кукла, я – всего лишь кукла, но я столько пережила, что не могу отказать себе в удовольствии изложить все это на бумаге»[53]). Назначение кукольных сетований и вздохов – предостеречь девочек от будущих страстей и свойственного женщинам легкомыслия («Жизнь кукол – увы – подвержена бездне случайностей и тысяче капризов. Последнее, по-моему, горше первого»[54]). Взлеты и падения кукольной судьбы должны были напомнить читателям о бренности земной роскоши. Особенно это касалось женщин, чье благополучие зависело от служебного и материального положения мужчины (отца или мужа). Умейте сохранить достоинство и в этой ситуации – призывали авторы-моралисты, приводя примеры женского трудолюбия и смирения. Однако предостережения, высказанные от лица куклы, выглядят так соблазнительно! Да и весь антураж из мира взрослой женщины, которым окружена фарфоровая дама, казался юным читательницам таким привлекательным.


Модная кукла демонстрирует платье для детского бала (Фос Я. Детский кружок. Сборник для детей. Кн. 1. СПб.: тип. К. Вульфа, 1860)


Не претендуя на славу, к которой стремятся писатели-мужчины, кукла довольствуется приватным положением. В такой позиции есть немалые преимущества: «Если б я писала эти записки для публики, то, может быть, была бы не так откровенна и скромнее в своих суждениях. Но я убеждена, что кукла, пишущая для собственного удовольствия, может говорить все, что ей придет в голову»[55]. Кукле приходит в голову всякое: от женских глупостей до вполне разумных мыслей (и тогда кукла самодовольно заявляет: «Я самая разумная кукла в мире»). Кукла замечает то, что скрыто от посторонних взглядов за стенами великосветских особняков. «Ах, если бы люди знали, что мы видим ежедневно! Сколько обжор, сколько ленивиц не заслужили бы тех похвал, которых удостаиваются в гостиной!» Рассказывая об увиденном, кукла взывает к лучшим чувствам детей, выставляя себя настоящей моралисткой («Будьте добры и любезны, милые дети; нам маменьки, нянюшки и даже куклы беспрестанно твердят об этом» – эпиграф к изданиям «записок»).

Морализаторством «записки куклы» напоминали стиль «записок матери» – дидактических текстов для девиц, написанных в форме материнских наставлений дочери[56]. Куклы, подобно матерям, выступают в роли резонерок, оценивающих недостатки своих дочерей. Эти недостатки разного свойства. Одни из них «природные», свойственные детям по малолетству, другие – «прививные», полученные в результате плохого материнского воспитания. «Разве мы можем преобразовать весь род людской, учить матерей? – восклицает кукла, а затем добавляет: – Но и мы можем кое-что сделать умными замечаниями»[57]. Умные замечания предназначены дамам, занимающимся воспитанием своих дочерей (на это особо указывалось в предисловиях к «запискам»). Однако в «Записках» эти наставления из уст куклы становятся игрой[58].

В оценке женского поведения кукла всегда остается сторонницей традиционных представлений о роли женщины как «слабейшего пола», определенного Богом и обществом к ведению домашнего хозяйства. Нравственная беллетристика повторяла утверждения, прописанные в официальных текстах. Устав женских воспитательных учреждений, одобренный принцем Ольденбургским, гласил: «Главное назначение женщины есть семейство: женщина как создание нежное, назначенное природою быть в зависимости от других, должна знать, что ей суждено не повелевать, а покоряться мужу, и что строгим лишь исполнением обязанностей семейных она упрочит свое счастье и приобретет любовь и уважение, как в кругу семейном, так и вне оного»[59]. Поэтому кукла осуждает излишнюю ученость, которой стараются блеснуть некоторые дамы и девицы («Я прихожу в ужас от кукол, знающих по-гречески и по-латыни! Живые языки – другое дело, они полезны в путешествиях; при том всегда приятно следить за разговором, хоть сама и молчишь»)[60]. Устами куклы высказывались утверждения о вреде серьезного образования для женщин, которые в книгах для малолетних девиц подавались как бесспорные истины[61].

В то же время утверждалось, что девочка не должна походить на «парикмахерскую» куклу – воплощение женской глупости. «У парикмахеров есть также куклы в лавках; они вечно стоят на месте, и лица у них преглупые. И не мудрено, никто ими не занимается. А мы, Милка, мы путешествуем, учимся истории и географии»[62]. Со временем менялись представления о том, что именно нужно знать воспитанной девице. «Если ты вздумаешь рассуждать так, как рассуждали старички прошедшего столетия, что прожили же люди, не зная и не читая ничего об искусствах, литературе, музыке, что и ты также можешь прожить без этого, то при этом ты должна вспомнить, что теперь все и всё идут вперед, а не назад, что ты с таким отсталым понятием и мнением не будешь считаться ни умной, ни образованной девушкой»[63]. Читательницам внушали, что знания нужны девице исключительно для того, чтобы стать хорошей женой и помощницей своего мужа. Впрочем, в большинстве случаев так оно и было.


Эпизоды из книги «История одной куклы. Рассказ для детей» (М.: А.Д. Преснов, 1878)


Кукла – знаток светских приличий, которыми следовало обладать девице, вступающей в свет. Согласно уставам женских заведений, необходимо «избегать всего того, что могло бы оскорблять скромность пола и возраста и что было бы противно приличию и нравственности»[64]. Лучшей школой для освоения этих приличий служит «разумное домашнее воспитание и усвоенная в семейном быту привычка ко всему тому, что называется «хорошим тоном»[65]. Кукла берется наставлять своих читательниц в сфере нравственности и этикетности. Делается это на примерах из жизни хороших и плохих девиц. К последним относятся аристократки, которые «не испорчены, а избалованы счастием»[66]. Для таких девочек придумывались изощренные приемы исправления, в том числе с помощью дорогих кукол. В одной из историй родители подарили дочери красивую восковую куклу. Игрушка была одета в богатое платье с передником, на котором вышита нравоучительная надпись: «Для той, которая сознается в своих дурных поступках и будет стараться исправить свой дурной характер» (исправить надлежало девочку, кидавшую в служанок банки из-под помады)[67]. Другой девочке мать подарила куклу, которая жестами показывала, что нужно делать: играть на фортепьяно, читать, писать, молиться. Когда пришли гости, кукла изобразила, как девочка берет чужие вещи и подслушивает. Разыгранной игрушкой спектакль так потряс хозяйку куклы, что она тут же исправилась. Оказалось, что внутри игрушки были кнопки и пружины, с помощью которых мать заводила куклу и та выполняла нужные манипуляции[68]. Все эти истории печатались как «правдивые» рассказы из детской жизни, и описания чудо-кукол поражали детское воображение.


Девичьи мечты о кукле. (Кукла умненькой девочки, небольшая история с присоединением сказок, песен и повестей / Пер. с фр. М.: тип. Александра Семена, 1850)


Кукла-дама – долгожданный подарок для девочки. (Кукла умненькой девочки, небольшая история с присоединением сказок, песен и повестей / Пер. с фр. М.: тип. Александра Семена, 1850)


Авторы «записок» напоминали своим читательницам о важности нравственного просвещения девочки. В противном случае слово «кукла» станет обидным, но, увы, справедливым прозвищем для особы женского пола, щегольски одетой, но недалекой. «Дорогие дети, вспомните, что, если вы не сделаетесь добры, образованы и трудолюбивы, вас сравнят позже с этими игрушками вашего детства и скажут: она прекрасна, но бесполезна как кукла»[69].

Служить на пользу девочке кукла могла только до известного возраста ее хозяйки. Затем барышня должна была расстаться с игрушкой и заняться подготовкой к выходу в свет. Возрастной переход маркировался резкой сменой наряда, досуга и этикета, которые у девочки и у барышни принципиально различались. Пятнадцатилетие было официальным пределом перехода (в бытовых практиках «невеститься» начинали с 12–13 лет). Поэтические вирши, написанные от лица девиц, воспевали момент вхождения в мир женщин.

                              В пятнадцать лет мне бегать уж неможно                               По рощам, по лугам;                              Должна сидеть я стройно, осторожно                               В собраньях между дам,                              И как старик суровым, строгим взором                               Приветный взор встречать,                              И целый час пред зеркалом, с убором,                               В волненье провожать <…>                              Пусть я еще игрушками играю                               Надолго, без сует!                              Пусть медленно ко мне подходят, умоляю,                              Мои пятнадцать лет![70]

В кукольных «записках» напоминалось, что воспитанная барышня должна своевременно прощаться с куклой. Юные дворянки становились невестами, еще играя с куклами, поэтому наставление было не лишним[71]. От лица куклы высказывались по этому поводу сентиментальные сентенции. «Хотя Изабелла иногда и взглядывала на меня случайно, но стыдилась играть со мною и называть своей дочкой. Это очень грустная черта в жизни кукол: мы не меняемся к нашим госпожам и всегда готовы забавлять их, но оне с летами начинают пренебрегать нами, и мы перестаем существовать для них…»[72] Шутливые сожаления становятся серьезным наставлением в том случае, если девочка не торопится расстаться с игрушкой. Мать заявляет дочери: «Ты уже слишком велика, чтобы играть в куклы, и пора тебе более серьезно учиться», и девочка, обливаясь слезами, оставляет любимую куклу[73]. Общаться с игрушкой девочка может теперь только как воспитательница своих младших сестер, которые еще играют в куклы.

Пестрит советами и другая книга Л. Ольней «Переписка двух кукол» (1864), в которой одна из кукол-корреспонденток то и дело совершает промахи, а другая на правах старшей дает ей советы. «Младшая» эти советы с готовностью принимает. «У тебя ума хватит на двоих. Обращайся со мной, как с дочкой, жури меня, поучай, я обещаю слушаться». Переписка детей – популярный жанр в детских изданиях XIX века[74]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Бартрам Н. «Музей игрушки» Наркомпроса // Ребенок и игрушка / Сб. ст. под. ред. Н.А. Рыбникова. М.; Л.: Гос. изд-во, 1923. С. 69.

2

В 1791 году немецкий журнал Jornal des Luxus und der Moden поместил сообщение о новинках из Лондона – картонных куклах с набором одежды. По образцу английских картонажей были созданы куклы немецкого производства (Müller H.F. «Isabellens Verwandlungen oder das Mädchen in sechs Gestalten» («Превращения Изабеллы, или девочка в шести образах»)).

3

Литвинский П.А. Систематический указатель игрушек, занятий и игр. СПб.: тип. В. Киршбаума, 1890. С. 8.

4

На Первой Всероссийской выставке детских игрушек в Петербурге в 1890 году дипломами были отмечены куклы, выставленные магазинами В.Р. Жуковской, С.И. Дойникова, Е.Ф. Николаевой, Н.А. Вороновой, а также игрушки фирмы «Шварцкопф Арнольд и К.» (Паровая ф-ка, Москва).

5

Куклы-талии выставлялись в отделах кустарной продукции (Выставка игрушек в Санкт-Петербурге. СПб., 1890).

6

Игрушечный набор «Сонина кукла», произведенный фирмой «Детское воспитание», состоял из корзины с куклой, несессера, материала для шитья и книжки под таким же названием.

7

Малоформатный журнальчик «Куколка» выходил приложением к журналу «Светлячок» (редактор А.А. Федоров-Давыдов) в 1908–1909 годах. Образцом для кукольных журналов послужили такие немецкие издания, как «Die Puppenwelt. Eine neue Bilderlust für kleine Mädchen. Nürnberg, 1844» («Кукольный мир. Новые забавы в картинках для маленьких девочек. Нюрнберг. 1844»).

8

Игрушечное дело. 1913. № 3. С. 13. Даже обувь для куклы соответствовала модным тенденциям («Розетки и банты уступили место большим пряжкам, которые выглядят красивее и гораздо лучше подходят к современным платьям» – там же. С. 18).

9

«Наконец куклу начинают одевать как маленькую светскую даму. Сначала надевают обшитую кружевом сорочку, изящные вышитые панталоны, надушенную юбочку, ажурные чулки и башмачки, смотря по назначению куклы, выездной туалет, спортсменское платье или костюм для гулянья» (Игрушечное дело. 1913. № 4. С. 17).

10

Огонек. 1899. № 4. С. 30.

11

Об этом свидетельствует факт появления кукол на фотографиях девочек из буржуазных семей конца XIX – начала XX века. Игрушке отводилось почетное место рядом с ребенком. Известны примеры, когда фотографы наводили фокусировку на головку куклы, а не на лицо ее обладательницы.

12

«Картины, игрушки и платья, предназначенные ребенку, должны по возможности способствовать развитию вкуса» (Гейфельдер О. Детские игры // Учитель. 1861. № 24. С. 990).

13

Ребенок и игрушка / Сб. ст. под ред. Н.А. Рыбникова. М.; Л.: Гос. изд-во, 1923. С. 57.

14

«Утонченность игрушечного фабричного производства за последние десятилетия не находит себе оправдания в требованиях самой детской психики. И действительно, нам часто приходится видеть, что у детей пользуются предпочтением наиболее простые игрушки перед самыми дорогими и сложными» (Аносов А. Интереснейшие рождественские подарки // Весь мир. 1910. № 43. С. 24).

15

«Мы играли только по праздникам: по приказанию отца гувернантка в праздник нас оставляла в покое, мы широко дышали в эти дни полной грудью» (Румянцева К. О куклах (к психологии игры в куклы) // Ребенок и игрушка / Сб. ст. под ред. Н.А. Рыбникова. М.; Л.: Гос. изд-во, 1923. С. 56).

16

Автор выражает благодарность О.Б. Полещук за безотказную помощь и профессионализм в переводе иностранных текстов.

17

«Ужели всесильный, всеблагий отец хотел сделать из нас игралище куколок?» – восклицал А. Радищев в трактате «О человеке, о его смертности и бессмертии».

18

Обычной практикой был перевод детской книги не с оригинала, а с издания-посредника («вольный перевод с английского на французской, а с французского на российской»). Это увеличивало дистанцию между текстом русского издания и европейским оригиналом.

19

Переписка ученицы с наставником. Статьи для переводов. Издала Екатерина Бурнашева, классная дама при Николаевском сиротском институте. СПб.: тип. Д.И. Калиновского, 1861. С. 98.

20

[Беркен А.] Лидия де Жерсин, или история осьмилетней англичанки, служащая к наставлению и увеселению малолетних девиц. Вольный перевод с английского на французский, а с французского на российский. СПб.: тип. И. Крылова со товарищи, 1784. С. 4.

21

Там же.

22

Мишле Ж. Женщина. Одесса: А.С. Великанов, 1863. С. 99–100. Мишле описал три типа кукол, принадлежавших несчастной малютке: самодельно пошитая, немецкая деревянная и фарфоровая французская (типовой набор кукол для девочки среднего достатка).

23

В институтах благородных девиц в классах читали книгу «Отеческие советы моей дочери» И. Кампе, переведенную с немецкого Григорием Яценковым (СПб., 1801–1804). В 1813 году она была заменена книгой «Нравоучение для благородных воспитанниц Общества благородных девиц и института ордена Святой Екатерины», составленной по произведениям Кампе Иаковом Воскресенским.

24

Своевольный выбор книг ранее дозволенного возраста был наказуем. Софья Ковалевская вспоминала: «…можете себе представить, мне, большой двенадцатилетней девице, мне, которая за несколько минут пред тем переживала с героиней прочитанного украдкой романа самые сложные психологические драмы, мне приходится пойти и стать в угол, как малому неразумному ребенку» (Ковалевская С.В. Воспоминания детства. Нигилистка. М.: УРСС, 2004. С. 52).

25

«Мама говорит, что все то, что мы видим каждый день вокруг себя, – гораздо занимательнее всяких игрушек. Впрочем, я и сама небольшая до них охотница. Единственные мои игрушки, это карточные куклы, дамы и кавалеры, и нравятся они мне потому только, что я представляю ими все то, что читаю: басню ли какую прочту или историю, тотчас наряжу своих кукол и они говорят и делают все точно так, как было в книжке. Теперь, сделавшись постарше, я выбираю для своих кукол только самые занимательные истории» (Дневник девочки / Соч. С. Буташевской; с предисл. И.С. Тургенева. СПб.: изд-во Н.А. Серно-Соловьевича, 1862. С. 134). Софья Буткевич (настоящее имя писательницы) игнорировала покупных кукол. И.С. Тургенев, назвавший «Дневник девочки» образцовой детской книгой, симпатизировал идеям писательницы.

На страницу:
3 из 4